Лютик.
Он не понимает, в сознании он или нет. Спит? Галлюцинации? Что с ним? Состояние очень похоже на то, что ты испытываешь в лихорадке, просыпаясь ночью. Вроде плохо, а вроде и проснуться не можешь. Ерзаешь по кровати, мычишь сквозь губы и ничего. А потом просыпаешься и тебе становится еще более мерзко, еще более тяжело. Голова болит, во рту сухо. Все болит. Все тело. Дышится тяжело. Он вообще может дышать? Где он? Лютик с трудом открывает глаза. Они сухие. Они тут же начинают болеть, будто их режут. Иглы в глазницах. Он жмурится. Откуда у него на это силы? Вокруг, как он замечает, все белое, и он с силой заставляет открыть себя глаза снова. Первее перед тем, как снова ощутить, как режет глаза, он видит… Он видел эту комнату. Все белое. Аппараты, провода, капельница. Рот, полной крови, невозможность говорить, препараты, таблетки, фиксаторы. Его отец. Он жмурится, дергается. Его словили? Он снова тут? Ему выбьют все зубы, ему отрежут язык. Из него сделают половую тряпку. Это месть, да? Ему мстят? Лютик в веренице всех своих мыслей, в ворохе страха и ужаса, ловит себя на мысли, что готов ползать на коленях и умолять простить его, лишь бы не снова. Лишь бы не снова. Нет-нет-нет-нет. Рядом что-то мерзко пищит, надрывается. Он хочет кричать, но понимает, что рот открыть не может. Так он дышит или нет? Шум, что-то хватает его за руку, тяжелое дыхание. Голос. Не его отца. Слова он различить не может, но то, что это не его отец — уже успокаивает. Он не может вспомнить, не принадлежит ли это голос одним из всех тех работников, но пока это все, чем он может себя успокоить. Слов не разобрать. Ругается. Злой. Обрывок. —… Да. Сынок, неп… Сынок? Сынок?! О Боже, о нет. Это его отец. Его убьют. Нет-нет. Не убьют. О смерти он будет умолять. Захлебываться в своей крови и рвоте, но умереть ему не дадут. Нет. Нет-нет-нет. НЕТ, СУКА, НЕТ. Он дергается, жмурится, задыхается отсутствием воздуха. Дышать не выходит. Что с ним? Кто он? Где он? Сколько ему? Не очередная ли эта галлюцинация? Хотел бы он понять, но даже когда он открывает глаза — то не видит ничего. Потом другие голоса. Касание. Мерзкий запах. Но пока что не больно. Потом все успокаивается. Так резко и непонятно, но успокаивается. Его перестают дергать, в голове все мысли находят свой порядок, вернее — его отсутствие. Мыслей нет. Ничего нет. Становится так хорошо и понятно. Что-то гуляет по его телу, успокаивает и заставляет ощутить себя лучше. Да, — думает Лютик, — я в порядке. В следующий раз пробуждение оказывается несколько приятнее. Все еще болит и ноет, мышцы, кажется, забиты до ужаса, будто последние дни он ночевал в спортзале, но в целом… Он понимает, что может дышать и открывать глаза. Дыхание ровное. Слабость дикая, чувство, будто он ни за что не сможет поднять свою руку, но дышать-то он может. Он медленно открывает глаза, ожидает боли, но ничего. Он просто открывает глаза, как и миллион раз до этого. Еще никогда совершать такое базовое действие не было так приятно. А потом снова становится сложно и неприятно. Белая комната. Штора. Аппараты. Провода. Нет, ему не показалось. Это не галлюцинация. Он знает, прекрасно знает, что галлюцинации не повторяются дважды. По крайней мере не в такой точной копии. Он труп, он точно труп. Только по-другому. Его тело будет живо, но его истерзают, его изо… Снова что-то касается его руки. Дышать становится сложно. Глаза горят. А потом белый цвет, это комната прекращается. И начинается чье-то знакомое лицо. Лютик долго не может сфокусировать взгляд, но лицо не кажется ему злым, оно не пришло из темного прошлого. Лютик моргает. — Сынок? Ты как? Теперь голос четкий и понятный. Лютик сразу его узнает. Это Ламберт. Лютик облегченно выдыхает и прикрывает глаза. — Ну хоть не дергаешься и даже пульс вроде нормальный. И тишина. Лютику больше ничего не надо. Его никто не забрал к отцу, тот его не нашел, он в безопасности. Чувствует себя, по правде говоря, ужасно, но он хотя бы в безопасности. Следующие полдня он не разговаривает и почти не открывает глаза. На самом деле он даже не совсем понимает, что находится в сознании. Будто это периферия сна и реальности, будто он вот-вот заснет, но резко просыпается. Кто-то приходил, что-то шумело, чем-то трогали, но в целом он ощущал себя в порядке. Только через десять часов он снова открывает глаза, и мир, наконец, обретает четкую картинку. Сейчас он наконец понимает, что это не просто белая комнат в целлофане, это больничная палата. Он облегченно выдыхает и с трудом поворачивает голову. Дышать внезапно стало еще легче. Так естественно и просто! Еще пару часов назад он делал это будто через силу, будто кто-то заставлял его делать. Сейчас вдох и выдох кажутся вполне понятыми. Да, он умеет это делать. Рядом стоит стул, на нем — черная фигура. Черные волосы, черная борода, черный гольф, черные штаны и черные туфли. Фигура сидит вполоборота, смотрит в сторону. Фигура знакомая. У фигуры, вспоминает Лютик, есть имя. Ламберт. Он с трудом понимает, почему именно он. Он очень смутно помнит последние события, но, кажется, там был Геральт. Атмосфера была торжественная. Какое-то заведение… Лютик не может вспомнить, но то, что это был Геральт он понимает отчетливо. А вот чего не понимает — почему Ламберт? В любом случае это именно то имя, которое он говорит первым, сипло и кое-как. Фигура подскакивает на стуле, кажется, едва не падает, и к нему резко обращается лицо. Да, лицо Ламберта. — Ты в себе или так, сам с собой разговариваешь? Лютик отвечает не сразу. Как же адски болит голова. Как же ему хреново. Будто он жил в спортзале, а питался водкой с энергетиком. Вот примирено так он себя ощущает. В конце концов, собрав достаточно сил, чтобы говорить, он лепечет: — Где я? — США. Денвер. Больница. Лютик моргает. Последнее, что он помнит — это странное красивое здание. Туалет. Что было после? Как он оказался здесь? — Где Геральт? Лицо Ламберта не меняется, но Лютику кажется, что если бы Ламберт в этот момент держал грецкий орех, то, скорее всего, он его сломал. Так он выглядит. Будто адски раздражен. — Твой Геральт собрал чемоданы и свалил в тот же момент, как предоставились возможность. Твой Геральт не поднимает трубку, хотя я звонил ему неделю. По правде говоря твой Геральт — последнее, о чем я хочу говорить. А с учетом того, что я спас тебе жизнь, то будь вежлив. Лютик моргает. Почему Геральт злит Ламберта? Разве они не друзья? Но главное… — Какого хуя? — Меня не ебет, какого хуя ты здесь оказался, Лютик. Мне надо, чтобы ты пришел в себя и сделал то, за что я тебе потом заплачу. Это единственное, почему я тебя спас. Поэтому, как я сказал, будь вежлив. Лютик моргает, закрывая глаза. Как же ему хреново. Почему Ламберт? Почему больше нет никого? Ему так хреново, неужели он должен прям сейчас начать работать? Но над чем? Прямо сейчас? Он ведь не может и руку поднять. Он должен? В самом деле должен? Он не помнит. Ничего не знает. А потом Ламберт ругается — грязно и громко. Берет свой стул и ставит ближе к кровати, внимательно смотря на лицо Лютика. — Ладно. Прости. Я просто злой. Я плохо спал последние две недели. Мне жаль. Я рад, что ты пришел в себя. Я волновался, пацан. Лютик шире открывает глаза, пытаясь внимательно рассмотреть Ламберта. Он плохо его помнит. Он видел его… два раза. Три? Не знает. Не может вспомнить. Но он не чувствует в себе ничего плохого, когда смотрит на него. Он не вызывает в нем страха. Наверное, он не плохой. Да, наверное. — Почему… почему я здесь? — Хм, ну, если кратко, ты пошел с Геральтом заканчивать задание к тому мэру, а в последний момент вас подорвали. На тебя было совершено покушение, и тебе повезло за счет того, что я узнал об этом и напряг нужных людей, которые тебя вовремя оттащили. Ну как вовремя… Не очень вовремя, несколько позже. Но ты жив. Конечно несколько недель ты не сможешь нормально ходить без боли из-за сломанных ребер, и еще ты сейчас будешь соображать как пятилетний ребенок, но зато ты жив. Скоро придешь в себя, приятель. Все будет хорошо. Лютик медленно моргает, приоткрывая губы. Пытается что-то сказать, но понимает, что ему становится сложнее дышать. Ламберт склоняет голову вправо и щелкает перед ним пальцами. Лютик моргает. — Можешь не спешить. Главное дыши. У тебя были с этим проблемы. Ну, знаешь, с дыханием. Лютик кое-как кивает. — Ты… ты спас меня… да? Правда? — Как видишь. Ты мне еще нужен, Лютик. — Но кто ты? Ламберт пораженно моргает, приоткрывая рот. Кажется, он бледнеет, почти сливается с этой шторой позади него. — Ты… не помнишь?.. Стой, а что ты помнишь? С одышкой Лютик говорит: — Не знаю… Все помню… Наверное, просто ты… Я помню, я видел тебя… Ты… Я плохо соображаю, но… я не боюсь тебя, наверное… наверное, это хороший знак?.. Ламберт облегченно выдыхает и кивает. — Ты помнишь же, зачем приехал в Денвер? — Да. Задание. И Геральт был… Работы много… На него покушении совершалось. Два раза… Я и подумать не мог, что и я… Ламберт тяжело выдыхает и кивает. — Никто подумать не мог. — Так кто ты? — Твой знакомый. Мы пару раз пересеклись и мило пообщались. Не знаю, оживит ли это твою память, но ты отсосал мне в отеле, пока Геральт ходил по заданию. Лютик моргает. Он понимает, что краснеть пока явно не сможет, но почему-то чувствует, что его щеки горят. Он смущается. Это он тоже чувствует. Моргает, опускает взгляд вниз и что-то в самом деле вспоминает, но воспоминания оборванные и мутные. Больший номер. Геральт, Ламберт. Он его обнял в знак благодарности, потом они много говорили… Геральт ушел куда-то. А, по заданию, точно. Они остались вдвоем. Все еще говорили, а потом… Лютик моргает и снова поднимает взгляд на Ламберта. — Не знаю, как мне к этому относиться, но по крайней мере ты подходишь под мой типаж, так что, наверное, я был рад. — И кончил. Дважды. — О Боже, нет, не сейчас, — Лютик прикрывает глаза и усмехается. Пытается вспомнить что-то еще, но все так мутно и непонятно. — Что-то еще? — Хм. Посмотрели какой-то фильм, потом притащился Геральт. Потом мы узнали, что ты на кой-то хуй заказал ту информацию и Геральт попытался тебя задушить. Не подумай, что я себя как-то превозношу, но если бы не я, то… Он прерывается, когда Лютик широко раскрывает глаза. Он рвано выдыхает, и Ламберт едва не дергается, чтобы снова нажать на кнопку. В прошлый раз, когда он так сделала своим ртом и носом, то чуть не сдох. Слава Богам, Ламберт додумался нацепить на него аппарат вентиляции легких, а то так бы и помер. Но все хорошо. Лютик продолжает дышать. — Да, помню. Это я помню. Я… ох, мне нужно было забрать те списки, там было мое имя. Я стараюсь избегать огласки. — В этом есть смысл? Разве ты предоставляешь интерес? Лютик снова смотрит на него. Взгляд у него уставший и серый. Привычно ярко-голубые глаза серые. Кожа под глазами темная, щеки впали, губы белые. Он похож на трупа, и Ламберт косо посматривает на экран с его ритмом сердца и пульсом. Ну так, просто чтобы убедиться, что он тут не сошел с ума и не стал говорить с трупом. Вдруг Лютик умер пару дней назад, а Ламберт сидит тут один, качается на стуле и разговаривает с пустым местом? Но если глаза ему не врут, то у Лютика бьется сердце. А еще у него ужасно-низкое давление. — Не знаю. Плохо помню. Надеюсь, что потом вспомню. Вспомню же? — Должен. У тебя было сотрясение мозга, нужно время, чтобы ты отдохнул и пришел в себя. Ламберт смотрит на свои часы и тяжело выдыхаете. Лютик читает по его лицу, что он хочет сказать «если у нас есть это время». Слава Богу, он это не говорит. Потому что Лютик бы не хотел слушать сейчас про то, что он должен скорее встать на ноги. У него в самом дел нет сил, в его голове каша, он не хочет ощущать себя виноватым за то, что он не дееспособен с сотрясением мозга. И еще он не может встать с кровати. — Я могу снова попытаться дозвониться до Геральта, если ты хочешь его увидеть. Последние пару дней я перестал это делать. Просто устал. Лютик внимательно смотрит на его лицо. Он все еще плохо помнит, в каких они были отношениях. На самом деле он ничего не помнит. Смутно помнит Геральта, но что они делали и в каких отношениях были — знать не знает. Это просто первое лицо, которое он вспомнил, и второе имя, поэтому он спросил о нем. — Пока я просто хочу лежать, — обессиленно признается Лютик, прикрывая глаза. Ламберт хмыкает. — Я могу включить сериал, хочешь? Лютик закрывает глаза полностью и кое-как улыбается. Он не знает, что сейчас происходит в мире, в каком он положении сейчас и что от него хочет Ламберт. Он смутно понимает, кто совершил на него покушение и стоит ли ему боятся сейчас. Он вообще нихрена не понимает и не помнит. Потому он говорит: — Хочу. По крайне мере это кажется ему разумным. Вот сериал он точно сможет морально потянуть. Тут даже напрягаться не придется. Несколько дней Лютик только и делал, что спал, просыпался и смотрел в потолок, или в экран, если у него хватало сил. Тело, казалось, функционировало через раз. На пятый день стало легче. После физиотерапии он даже смог сам садиться, вставать и стоять. Из-за сломанных ребер даже вставать было больно, поэтому большую часть времени он бы предпочитал лежать, но медсестры его буквально выталкивали из кровати. Но во все эти дни была только одна деталь, которая действительно искренни поражала Лютика. Ламберт. Он не был уверен, что тот вообще не ночевал тут. Постоянно спрашивал о здоровье, спрашивал, все ли он вспоминает. Лютик понимал, что вопрос в работе, что он должен сделать, но он все равно не мог объяснить эту… гипер-опеку. Ламберт его опекал. И пусть Лютику было хоть сто раз неловко от того, что над ним трясется какой-то здоровенный мужлан, наличие рядом кого-то человечного помогало. Иначе бы он сошел с ума. По крайней мере с Ламбертом можно было говорить на отвлеченные темы, и он был рядом во время небольших прогулок. Большую часть времени Ламберт выглядел достаточно отвлеченно и мало заинтересованно, но Лютик, присматриваясь, видел неясную эмоцию в его глазах. Он не мог сказать, что Ламберт был равнодушен к происходящему, а носился с ним из-за собственных страхов. Лютику казалось, что причина была в том, что в жизни Ламберта что-то случилось. Что-то, из-за чего он стал таким. Но по крайней мере он все еще человек, и так Лютику было легче. Воспоминания восстанавливались медленно, и самое неприятное было вспомнить тот день. За момент до взрыва. Был какой-то мужчина, куда-то его тащил, охрана была. Потом взрыв. Лютик не сразу потерял сознание. Он еще какое-то время корчился и стенал от боли, задыхаясь, не понимая, что с ним происходит. Он вспомнил этот ужас. И от него бросило в дрожь. Лютик не помнил, почему ему память в такой момент полностью не отбило — он бы не был против. А в целом… в целом он понимал, что не забывал ничего серьезного. Вспомнил о Геральте. В каком-то смысла с ним было… сложно. Лютик полночи лежал и пытался понять, в каких же они отношениях. Большую часть времени Геральт вел себя странно и отвлеченно. Высказывал свое к нему пренебрежение, даже смотрел снисходительно. Не хотел подпускать, отталкивал, игнорировал. Потом попытка удушения. Потом неловкие извинения. Поцелуй в номере подранного отеля. Секс на протяжении несколько часов. Утро. Солнечный свет, ноутбук, рука Геральта на его бедре. Улыбки. Разговор, чтобы вместе провести отпуск. Геральт выглядел очень милым с ним после той ночи. Но вот в чем проблема восстановившихся воспоминаний — ты смотришь на них, как на картинку. Как диафильм перед твоими глазами. Трудно вспомнить, что именно ты чувствовал, к каким мыслям и доводам пришел. Что-то подсказывало Лютику, что в то утро он прекрасно понимал, в каких они теперь отношениях. А потом лежал и не мог вспомнить. Геральт был милым с ним — все, что он знал наверняка. Он не понимал, почему он уехал сразу же после произошедшего. Наверное, с другой стороны, смешно было бы остаться и… что? Пойти копаться в булыжниках? Никакой здравый человек бы и мысли не смог допустить о том, что кто-то выживет после такого взрыва. Но обида от этого меньше не становилась. Накануне он трахнул его в трех разных позах. Лютик два раза ему отсосал, и после этого они еще долго лежали, целовались и обнимались. Нет, Лютик не совсем придурок, он не наделяет секс чем-то сверх земным. Секс есть секс, и он не считает, что за него обязаны выйти замуж, раз он дал в жопу. Вон, Ламберт его тоже трахнул (правда всего один раз), и Лютик ему тоже отсосал, но он вообще никаких перспектив на Ламберта не возлагает. Хотя, возможно, Лютик просто не думал об этом. Не было нужды, ведь Ламберт его откачал и был большую часть времени рядом. Даже в момент, когда Лютик лежал и вспоминал, в какой именно позе его трахнул Геральт, Ламберт сидел рядом и что-то делал в ноутбуке. В любом случае, нет, секс это дело третье. Секс это просто секс, в какие-то моменты его не отличить от рукопожатия. Но вот то, что было после. То, как Геральт его целовал, обнимал, улыбался и смеялся. Как он на него смотрел и мягко гладил по колену. Лютик может что-то и забыл об этом мире, но он готов был поклясться, что когда люди ничего друг к другу не чувствуют, они потом не нежатся в кровати под песенки Ланы Дель Рей, смеясь и улыбаясь. И уж тем более не обсуждают свой отпуск. Что-то между ними случилось, что-то такое поменялось, что изменило их отношения кардинально. С тяжелым выдохом Лютик приходит к мнению, что нет смысла это вспоминать. Так или иначе, всю картину ему не восстановить, а воспоминания не несут за собой ничего, кроме сухих фактов. В очень редкие случаи они вызывают эмоции и чувства, а без них максимально точно оценить ситуацию, как оказалось, довольно сложно. В любом случае, по мнению Лютика, это не меняет того факта, что Геральт мудак и свалил. Лютик сам не знает, чего же от него хотел в тот момент? Соскрести его размазанные органы с пола? Геральт поступил как разумный человек, и уехал, потому что ну, он же не ебанутый, в самом деле, чтобы верить, что человек после такого выживет. Но охеренно-большая обида Лютика от этого меньше не становится. Мог бы и остаться, в самом деле. Мог бы и побыть ебанутым, посчитав, что Лютик жив. Что его можно спасти. Лютик обижен до глубины души, что Геральт недостаточно в него верил. Неужели так сложно поверить в человека, которого разбросала после взрыва? Лютик медленно моргает и снова смотрит на Ламберта. Он до сих пор плохо его помнит. Вспомнил, что тот сначала на него рычал, потом, во второй встречи, обнял. И трахнул. Большего вспомнить не мог. По крайней мере на Ламберта он не в обиде. И еще он рядом. Это плюс. Лютик говорит: — Ламберт? Говорит: — А ты не знаешь, какие у меня планы после того, как все кончится? Ламберт пожимает плечами, даже не отрываясь от своего ноутбука. Лютику кажется, что он неприкрыто скучает, но продолжает здесь сидеть. Лютик не знает: следит он таким образом за тем, чтобы он все-таки не сдох, или ему просто так спокойнее. — Понятия не имею. Жить свой жизнью, наверное. Лютик кивает. На самом деле пока он в таком состояния ему до ужаса стремно. Он плохо помнить свою квартиру, какие у него были планы и в каких с кем он отношениях. Лютик чувствует себя до ужаса брошено и не по себе. Это как оставить ребенка в центре города. Вроде не опасно, но приятного мало. Спутанность мыслей и абсолютное непонимание. Вот кто сейчас Лютик. Брошенный ребенок. А Ламберт — единственный знакомый ему взрослый, знающий суть дела. И еще он рядом. Все еще плюс. И он его типаж, и они даже переспали. Лютик, к сожалению, не мог наделить их секс такими же высокодуховными чувствами, как и секс с Геральтом, но Ламберт хотя бы здесь. Все еще плюс. Лютик говорит: — Просто…ээ… ты не будешь против, если я побуду с тобой это время? Я ничего не понимаю. И я не знаю никого, кто бы смог мне все объяснить. Ламберт медленно моргает и, о чудо, отрывает взгляд от ноутбука. Внимательно смотрит на Лютика. Снова моргает. Пожимает плечами. — Мне без разницы. У меня куча проблем, так что не то чтобы то, что их станет на одну больше, меня как-то беспокоит. Лютик обиженно фыркает: — Грубиян. Но Ламберт это пока единственное, с чем он может работать. Во всех смыслах. Он бы с радостью все-таки позвонил этому сраному Геральту, высказал все, что о нем думает и попросил приехать, разумеется, но, со слов Ламберта, его притащили сюда в пожеванном виде и телефона с ним не было. Вообще ничего не было. Лютик опоминается. — Ламберт? Ему кажется, что он уже заебал Ламберта, но тот сам это выбрал. — Что? — Я только что понял… А где мой сраный паспорт? Мои деньги? Мои карты? Ламберт тоже опоминается. Его лицо вытягивает, рот приоткрывается, а потом он просто пожимает плечами. — Лютик, я не знаю. Правда. Тебя притащили сюда, и ты был почти мертв. Мне было не до твоих документов. — Нет, послушай, документы не проблема. Я легко сделаю себе новые. Назовусь там каким-нибудь Фернандо Колотушкиным, или что-то такое, но для этого нужны деньги. Где мои деньги, Лебовски? Лютик искренне считает, что он уже откровенно заебал Ламберта. Но он почему-то не раздражается, а смягчается и даже улыбается. Кажется, Лютик тоже в его вкусе, и вся его болтовня, и эти глупые мысли. По крайней мере Лютик уже не умирает со скуки. — Понятия не имею. Спрошу у Геральта, если смогу до него дозвониться. — Кстати, хотел тебе это сказать последние два часа… — Да? — Из нас двоих именно ты выглядишь так, будто у тебя сотрясение мозга с амнезией. Ну, знаешь, я таким был по пробуждению. Смотрел в одну точку и мало говорил. Это ты всегда такой? — Скажем так. В последнее время мне приходится много думать и принимать много сомнительных решений. И я много об этом думаю. — И помогло тебе это? — Не знаю, но мне так легче. — Хм, ясненько… Может, что-нибудь расскажешь о нас? Ну, вдруг мы с тобой общались до этого? — Нет, я бы такое запомнил. В совокупности мы виделись с тобой три раза. Если считать этот. — И с чего бы мне давать в жопу мужику, которого я увидел второй раз в жизни? Ламберт снова смеется, и Лютик едва не дергается этого звука. Вовсе не от того, что Ламберт смеется как старая задвижка. Просто ну… он последние пару дней вообще не был уверен, что у Ламберта есть эмоции. Геральт по сравнению с ним был ходящей истерикой, но все оказалось не так плачевно. — Не поверишь, но я задавался тем же вопросом. Мы просто неплохо с тобой поболтали в тот вечер, и ты совсем не брезговал своим личным пространством. В смысле ты на протяжении двадцати минут мог об меня тереться на глазах у Геральта. Я думал, что он скоро убьет меня, так что еще меня это забавляло. Геральт немного дебил, когда дело касается человеческих отношений, и мне нравилось смотреть на то, как его сжирала ревность. — Ревность? Ты уверен, что это подходящее слово? — Более чем. — Мы были с ним в отношениях? — Помилуй тебя хоть кто от таких отношений. — Все так плохо? — Если его не выдержала даже Йеннифер, то представляю, что да. Плохо. — Знать бы еще, что за Йеннифер… Ладно, вернемся к нам. Так что было в тот вечер? — Ничего. Ты потерся о меня на глазах у Геральта, потом он ушел. Мы выпили с тобой, я зачем-то решил полапать тебя за ляжку, а ты решил, что это хорошая идея. А потом ты сел на колени и отсосал мне. Потом я снял с тебя штаны и поставил раком. Конец. — Романтично. — До сих пор не знаю, что это было. А потом звонит телефон. Лютик дергается от неожиданности. Ламберт тянется к тумбе, берет телефон и пораженно вскидывает брови. Переводит взгляд на Лютика и говорит, пред тем как ответить: — Это Геральт. Это правда: Лютик, блять, понятия не имеет, что же это за хрен такой. Он помнит их нежный секс, и что они что-то делали до этого, и что чаще всего Геральт ходил с таим лицом, будто кто-то насрал в его утренний кофе, но как бы это… все. Кто такой Геральт, почему он так обижен, что Геральт ушел и почему же его сердце замирает, когда он слышит это имя? В любом случае Лютик не придает этому много значения. Просто потому, что Ламберт хотя бы рядом. Поэтому он молчит. Ламберт говорит: — Да? Говорит: — Тебя не сожрала твоя убойная доза рефлексии или ты обошелся просмотром отчаянных домохозяек? Геральт что-то отвечает. Лютик не знает, интересно ему это или ему все-таки насрать. Ламберт говорит: — О, знаешь, нет, нихуя я не хотел. Знаешь ли, я звонил тебе неделю сто раз на дню по приколу. Челлендж такой из тик-тока. Если ты знаешь, что такое тик-ток. Лютик мало что знает из этой жизни, но вот что он слышит по голосу Ламберта: он тоже обижен на Геральта. Может это сейчас модно? Обижаться на Геральта? Или он просто мудак? Ламберт говорит: — Нихуя себе. Ладно, не буду тогда обидчивой пиздой и скажу прямо: звонил тебе сообщить, что твой хорошенький Лютик сейчас жив, я откачивал его хуй знает сколько. А нет, стой, я все-таки побуду обидчивой пиздой. Хуй тебе, а не адрес. До свидания. Он скидывает номер со спокойным лицом и хмыкает, тянясь к минералке. Лютик спрашивает: — Это ты его так на хуй послал? Телефон снова звонит. Конечно Ламберт его игнорирует. — Понятия не имею, что я сделал. Наверное, меня просто выбесило, что ему можно неделю игнорировать весь мир, а потом позвонить как ни в чем не бывало и спросить заебаным тоном, мол, что мне надо. Что мне надо? Нихуя мне не надо. Лютик криво усмехается. Ламберт спрашивает: — Или я должен попросить его приехать? — Он сам приедет, — хмыкает Лютик. Геральта он совсем не знает, плохо его помнит, но то, что Геральт его найдет он знает отлично. И еще он тоже чертовски обижен на Геральта, и он абсолютно поддерживает его идею тотального игнорирования. Ламберт хмыкает. — Что ж, рад, что мы тут спелись. Лютик кивает. По крайней мере он надеется, что у Геральта найдутся его документы…Геральт.
Интересное свойство у людей: искренне считать, что чувства и эмоции есть только у них. Если у тебя человек умер — это не повод неделю уходить от мира. А вот обижаться на то, что тебя неделю игнорировали — это дело. Это повод, да, конечно. Нет, я примерно понимаю, как мыслит Ламберт. Наверное, я даже могу его понять. Ну, если постараюсь. Но я не хочу стараться. Я сейчас даже не то чтоб ничего не хочу, я не могу. Две недели я ходил и целовал косяки, ждал звонка от Ренфри и вяло отвечал Йеннифер. Не знал, куда себя деть и что делать. Жил в сраном цикличном кругу. Утром я был уверен, что Лютик окажется жив, а ночью ложился спать смиренным животным с пониманием, что Лютик мертв. Легче мне от этого не становилось, кстати, просто весь день, наверное, я уставал верить в это, и под вечер сдался. Сейчас, кстати, девять вечера. То самое время, когда по расписанию мне пора подумать о том, что Лютик все-таки мертв. А оказывается, что жив. Лютик жив. Он не умер. Бог его воскресил. Или Лютик сам себя соскреб со стен. Вдруг у них это семейное? Какое-то время я просто стою, смотрю на город и даже думать толком не могу. Я понятия не имею, где сейчас Лютик, но по сравнению с невозможностью оживить труп этот вопрос кажется задачкой по математике для первого класса начальной школы. Лютик жив. Жив. Я не сошел с ума. Я не шизофреник. Я просто знал это заранее. Ладно-ладно, ничего я не знал, я просто верить в это не хотел. Как оказалась, не зря. Думать даже не хочу, в каком бы я сейчас был состоянии, если бы с самого начала решил, что Лютик мертв. Не отрицаю, что все-таки покончил бы с собой. Представляю, как бы смешно с этого бы было Йеннифер. Всю жизнь жил и нормально, а тут выстрелил себе в голову потому что сдох пацан, которого я знал где-то неделю. Но конечно же бы Йеннифер так не подумала. Она бы и мысли не допустила, что я умер конкретно из-за Лютика. Она бы решила, что это был просто финальный аккорд, последняя капля. Йеннифер же умная, она думает, что я такой же. Что я бы совершил самоубийство просто из-за накопленного эффекта. А на самом деле я все-таки тупой, и умер бы в самом деле просто из-за того, что Лютика не стало. Я даже, наверное, могу это объяснить. Наверное. Просто до Лютика я не знал, что может быть хорошо по-настоящему. А потом пришел Лютик и я все узнал. И что, дальше жить, зная, в каком на самом деле я дерьме? Знать правду и продолжать жить? Идиотизм. Конечно бы я совершил самоубийство. Но слава Богу, что мне не хватило смелости поверить в то, что Лютик мертв. Я за несколько минут наспех собираю вещи, хватаю сумку Лютика. Просто на всякий случай, думаю, Лютику будет приятно увидить что-то свое. Кроме морды Ламберта. Вообще-то я искренне хочу верить, что морда Ламберта это не лютиково, но я же не совсем идиот. Если Ламберт в самом деле его спас, и, что еще хуже, помогает ему дальше, то конечно же для Лютика Ламберт теперь святой. Просто ангел, в рот его еби, спаситель. Теперь для него Ламберт то же самое, что и для меня Лютик. Не то чтобы мне сильно обидно. Мне просто завидно. Но по крайней мере это меня Лютик целовал после секса, со мной лежал в кровати, мне на ухо подпевал Лане. Ну, я очень надеюсь, что не найду их в такой позиции, когда смогу отыскать, где Лютик. Чем Ламберт не шутит. В самолете первым делом я проверяю больницы. Нигде Лютик не значится. Проблема. Учитывая, что им занялся Ламберт, а у него в Денвере связей, как дерьма по весне, то я не удивлюсь, что Лютика взяла под плечо какая-то крутая частная клиника и даже имени не спросила. Так сложнее. Почти три часа я бессмысленно втыкал по именам и больницам. По приезду в Денвер я снимаю первый попавшийся отель, закидываю туда свои шмотки и понимаю, что мне нужна их база с диагнозами и датой зачислений. Как базу-то достать? У меня нет таких хороших навыков в этом, как у Лютика. Придется колупаться в этом почти сутки. Параллельно я снова пытаюсь дозвониться Ламберту. Конечно же ничего. Потом пытаясь вспомнить, кто из моих знакомых хорош во взломах. Параллельно я отобрал самые хорошие клиники, потому что едва ли Лютик валяется в обычной. Да и откуда у Ламберта с такими связи? Еще час у меня уходит на эти пляски с бубнами, потом я вспоминаю о Койоне. Он был хорош в этом. Потом еще полчаса я ищу его номер. Потом звоню ему. Узнаю, что он занят и перезвонит мне через пару часиков. Все это время я готов выть и тупо пытаюсь тыкать по клавишам и в экран в надежде самому что-то сделать. С выдохом признаюсь: быстрее подождать пока мне ответит Койон. Я плох во взломах баз, если заранее к этому не подготовлюсь. А я уж никак не мог ожидать, что мне понадобится сидеть и ковырять что-то связанное с больницами. К этому времени даже немного успокаиваюсь. Думаю о том, что Лютик жив. Это успокаивает. Лютик жив. Скоро я его увижу. Попрошу за все прощения. И никогда не отпущу его, никогда. Наконец, мне перезванивает Койон и спустя полчаса уговоров соглашается. А я обнаруживаю, что адски устал и хочу спать. Впервые за эти две недели желание поспать такое отчетливое. До этого я ничего не делал, не уставал и когда ложился в кровать, то просто смотрел в потолок, засыпал к четырем утра, просыпался в два часа дня. Сейчас, впрочем, уже тоже почти четыре утра. И для меня почти откровение, что мне удается вот так вот заснуть, хотя веки все дергаются, и мышцы будто в напряжении встать и побежать к Лютику. Но все-таки я успокаиваюсь. Утром я даже иду завтракать, выкуриваю одну сигарету и снова набираю Ламберту. Конечно же он меня игнорирует. Ладно, в самом деле, у него есть на это право. Может, мне стоило ответить, или хотя бы написать ему, но, Боже, как же мне тогда на все насрать было. Лютик мертв. Лютик был мертв. Какой Ламберт еще реакции мог ожидать? Нет, ну его как не послушай, так все должны быть всегда в режиме готовности. Хотя может он и прав. Может благодаря этому он и спас Лютика. Я стою на балконе и хмурюсь, смотря на сигарету. А в самом деле: как? Он знал о том, что на него будут покушение, но не сказал мне? Я бы смог справится с этим, смог помочь. Почему он не сказал мне? И узнал в последний момент? Но от кого? Ладно, это глупый вопрос. Тогда вернемся к более насущным темам. Как он спас Лютика? И зачем? Ладно, в любом случае, важно лишь то, что Лютика все-таки спасли. Что он жив. Остальное не так важно. Я возвращаюсь в номер и у меня в доступе огромная махина из всех нужных мне баз данных. По крайней мере хочу верить, что Лютик в самом деле в больнице, а не в каком-нибудь подвале. Например сродни тому, где меня в себя приводил Айден. Еще какое-то время сижу сгорбленным над ноутбуком. Нахожу человека с множественными вывихами, сломанными ребрами, сотрясение мозга и кучей ушибов. Сморю на дату. Ровно тот же день, в какой все случилось. Время — время моего уезда. Я моргаю. Но ведь это мог быть любой другой человек, которому не посчастливилось быть во время этой катастрофы. Не Лютик. Человек записан под незнакомым мне именем. Больше в этой больнице людей с подобными травмами не было. Я гуглю отдельно эту клинику. Частная клиника. Пять звезд. Красивые фотографии и улыбчивые медсестры. Личный подход и все такое. А потом я нахожу то, что мне нужно. Спонсор этого прекрасного заведения не менее прекрасная Кейра Мец. Прекрасная бывшая любовница Ламберта, с которой он ссорился и снова сходился примерно сто тысяч раз. Теперь никаких сомнений, что тот человек — Лютик. И я снова возвращаюсь к той строчке, разглядывая диагнозы более подробно. Закрытая ЧМТ, травматическое субарахноидальное кровоизлияние. Сотрясение головного мозга. Ушибленные раны правого виска, правого плеча. Осколочные ранения век и параорбитальной области правого глаза, инородное тело в склере, контузия глазного яблока, субконъюнктивальное кровоизлияние в правом глазу. Взрывная травма. Перелом ребер. Подкожная эмфизема шеи. Множественные ушибы, ссадины мягких тканей головы, туловища, левой конечности. Закрытая травма живота. Меня передергивает, потому что сейчас это не просто набор диагнозов. Это то, что пережил Лютик. То, в каком он состоянии. Но то, что меня напрягает больше всего это последнее обновление. Новенький диагноз. Помимо снижения зрения у него обнаружена амнезия. Я медленно моргаю. В смысле? Он помнит меня? Знает, кто я? Что он помнит? Какой я для него? Блять. Дерьмо. Только от осознания, что Лютик, возможно, знать не знает, кто я, не помнит меня, не помнит наших отношений мне становится не по себе. Нет, с одной стороны это очень даже хорошо. Например, он, наверное, не помнит каким мудаком я был, сколько дерьма я делал. Но с другой… Он не помнит того вечера? Когда я замолил перед ним все свои грехи, когда я был с ним так нежен, как никогда не был даже сам с собой? Когда любил его так, как никого ранее? Для него теперь это ничего не значит? Я потираю закрытые веки и устало выдыхаю. Я думаю: Блять.