Недотрога

      Я давно не надевала платья. Они висели в моём гардеробе и ждали часа, когда я обращу на них внимание. Мама с папой часто уезжали в гости, а я оставалась одна дома, и всё моё время опять-таки занимали книги и подготовка к экзаменам. Я упорно шла к цели, но в последние дни это не доставляло мне удовольствия. Запутываясь и понимая, чего именно хочу добиться, я всё чаще задавалась вопросом — а моё ли это? Но жизнь расставляла всё по своим местам.       Прогулки проходили в саду возле дома, но только теперь я понимала, как мало пространства мне предоставлено. Хотелось большего, хотелось изучать мир, открывать для себя что-то новое на собственном опыте, а не узнавать из книг о психологии или классических романов. Какой толк от всего этого, если жизнь проходит в пределах дома и гимназии?       Нежно-голубое платье сидело идеально. Я покрутилась перед зеркалом, с удовольствием наблюдая, как пышная юбка развевается на ветру. Где-то в шкафу пылились бежевые лодочки, которые я приберегала для особого случая. Думаю, этот случай настал. Пожалуй, каждая девочка хочет выглядеть привлекательно в глазах других. Сейчас об этом задумывалась и я. Светлые тени, лёгкий румянец и слегка подкрашенные ресницы — всё в лучших традициях тёти Насти.       Я впервые за долгое время распустила светлые волосы, и они волнами струились по моим плечам.       С завтрашнего дня мы уходим на каникулы, я хочу, чтобы этот день стал одним из самых ярких и позитивных. В конце-то концов это моя жизнь. — Мариша, а куда это ты собралась? — Надя всплеснула руками, выйдя из кухни. Она окинула меня восхищённым взглядом, возможно, впервые разглядев во мне взрослую девушку. Я обратила внимание на её руки, потрескавшиеся от воды. Надя уже больше десяти лет жила с нами и помнила меня ещё как совсем маленькую девочку, полную счастья и новых надежд. За это время многое изменилось, но Надя оставалась по-прежнему любящей, заботливой и преданной работницей. Нет, даже не работницей. Она стала частью нашей семьи. Я не представляла себе жизнь здесь без её улыбки, добрых круглых глаз, аромата специй и приправ, которые она каждый раз приносила в наш дом, пухлых щёчек. Меня переполняла благодарность за её труд, и я, в порыве эмоций, крепко сжала её в объятиях. — Надюша, спасибо огромное за обед, всё было замечательно. У тебя золотые руки. Я хотела ненадолго отлучиться в город, можно? Она отстранилась, несколько смущённая и удивлённая моей просьбой. — А как же Сергей Владимирович и Ольга Викторовна? — Вы расскажете им? — Я прикусила губу. Не знаю, когда это вошло в привычку, но в последнее время я всё чаще прибегала к этому методу успокоения. Всё лучше, чем сломанные карандаши. — Но они же будут волноваться, как же не сказать? Они ведь желают для тебя только лучшего. — Видимо, поэтому у меня до сих пор нет друзей? Наверное, поэтому я всё время провожу за учёбой и чувствую себя как в золотой клетке. Надя, я не помню, когда меня в последний раз куда-либо звали, не считая маминых друзей.       Она несколько смутилась, не ожидая подобного откровения. Кем она видела меня? Наглой девчонкой, маленькой девочкой, скучной заучкой? Я не знала. В глазах стояли слёзы, и мне пришлось прикусить язык, чтобы сдержать эмоции. Почему, стоит за долгое время накрасить ресницы, как тут же случается что-то печальное? Не думаю, что дело в туши, однако подобные совпадения заставляют задуматься. А может, дело в законе подлости. Да, именно в нём. Ты никогда не знаешь заранее, что будет дальше. — Но ведь… — Надя хотела что-то сказать, но не находила слов. Я видела, как она усердно пытается объяснить мне, почему родители так опекают меня, и надежда окончательно покидала меня. Сейчас она скажет, что я не права, не ценю заботу, которой меня окружают, а затем вечер накроется медным тазом. Очередной закон подлости. Возможно, не стоило вообще всё это затевать.       Я опустила голову, ожидая услышать заготовленные фразы, заученные наизусть, однако услышанное удивило меня: — Мне тоже когда-то было семнадцать лет. Родители не хотели пускать меня к парню на свидание, говорили, что я должна готовиться к экзаменам, а он уходил в армию, — она тепло улыбнулась, наслаждаясь воспоминаниями. В какой-то момент вместо нашей взрослой, мудрой, хозяйственной Надежды Павловны я разглядела шаловливого ребёнка, который всё ещё жил в ней. Она хихикнула, совсем по-детски, и глаза загорелись от счастья. — Я сбежала через окно. Разве я могла отпустить своего Витюшу? Не знаю, что бы со мной было, не приди я к нему тогда. Мы до сих пор живём душа в душу, он у твоего папы адвокатом работает уже больше пятнадцати лет, так что на жизнь нам явно хватает! Детки, внуки, покой — о чём ещё можно мечтать? Так что, беги, внучка, — она приобняла меня, и я снова едва сдерживала слёзы — но на этот раз от счастья. — Только будь аккуратнее и передай своему ухажёру, что если он тебя обидит, дед Витя ему всё хозяйство отстрелит! Я рассмеялась и поцеловала Надю в щёку. Иногда она напоминала мне бабушку: такую же озорную, весёлую и понимающую. Мне не хватало общения с дедушками и бабушками, но Надя и дядя Витя дарили мне тепло и заботу, о которых я только могла мечтать. Поправив причёску, я ещё раз взглянула в зеркало и выскочила в прихожую. Возможно, это будет один из лучших вечером в моей жизни, хотя бы потому, что решение, как его провести, я принимала сама.       Не помню, когда я в последний раз гуляла по Театральной Площади. Вечером становилось прохладнее, пришлось накинуть жакет, ноги в туфлях замёрзли. Я шла по тротуару, восторженно озираясь по сторонам и наслаждаясь своей свободой. Москва открывалась передо мной совершенно под другим углом, жизнь заиграла новыми красками. Уже у входа в театр я застыла на месте, думая над тем, что же я всё-таки делаю.       В какой-то момент эта вылазка показалась совершенно безрассудной. По сути, я сбежала из дома. Родители явно не одобрят мой поступок, но могу ли я хоть раз пойти им наперекор? — Ты всё же пришла, — он улыбнулся и остановился напротив меня. Я забыла обо всём. — Привет. Я… просто проходила мимо. — Мимо театра? Дай угадаю, вышла за хлебом? — Александр Евгеньевич рассмеялся и протянул мне руку, приглашая в здание. Неохотно, но я последовала за ним, искоса поглядывая на его наряд. Этим вечером он выглядел действительно неотразимо в своём чёрном костюме и галстуке-бабочке. — Это была попытка извиниться? — Извиниться? За что? — он приподнял брови, наблюдая за моей реакцией. Ещё не поздно уйти, развернуться и просто уйти. — За тот разговор. — Я сказал то, что думаю. Я выдернула руку и расправила юбку платья, пытаясь сгладить неловкость. Начало разговора не задалось, мне хотелось просто молчать, иначе мы могли бы окончательно рассердиться друг на друга. — Но ты ведь не знаешь всего. — Но я многое вижу, разве нет? — Видимо, нет. — Я вырвалась вперёд, но он снова схватил меня за руку. — Ты просто убегаешь от проблемы, от разговора. Не думала, что я говорю правду? Сама посмотри со стороны, поставь себя на моё место.       Я застыла. Он продолжал отстаивать свою точку зрения. Я знала, что он прав, я знала, что в его словах есть смысл, но признать это было крайне сложно. Признаться самой себе. Видимо, в тот вечер я была не готова. — Зря я приехала.       Александр Евгеньевич смягчился и притянул меня к себе, погладил по голове, что-то нашептывая. Среди тысячи голосов и отдалённого гула автомобилей я не могла разобрать его слова, но это было и не нужно. Иногда молчание гораздо красноречивее тысячи фраз. — Нет, не зря. Прости. Наверное, это было для тебя слишком резко.       Я улыбнулась сквозь слёзы. — С этого и стоило начинать.       Театр почти не изменился. Всё оставалось таким, как я помнила: всё те же мраморные полы, сияющие гигантские люстры на потолке, широкие зеркала. В какой-то момент мне казалось, что я вернулась в своё детство. Перед глазами проплывали воспоминания. Вот там я чуть не упала со ступенек, а здесь мы фотографировались с папой и его сестрой. Прожитые мгновения словно оживали перед нами, заставляя затаить дыхание. Интересно, видит ли он это место так же, как и я? Считает ли театр чем-то особенным? Задавать вопросы Александру Евгеньевичу я не решалась. Мы молча смотрели спектакль, будто боялись разговорами разрушить негласный мир, воцарившийся между нами. Однако мой спутник то и дело бросал любопытные взгляды.       Интересно, что чувствует Арина каждый раз, когда выходит на сцену? Я давно не видела её, но только сейчас думала о том, что за столько лет столько упустила. Трясутся ли у неё коленки перед тем, как выйти в зал? Любит ли она цветы? Чувствует ли энергию людей, которые приходят сюда, чтобы посмотреть на неё? Я не знала. Не знала ровным счётом ничего.       Спектакль пролетел, словно одно мгновение. Я долго не встала с места, наблюдая за тем, как тысячи людей покидают свои места. Зал постепенно пустел, яркий свет погас, погружая помещение в интимный полумрак. Александр Евгеньевич попытался взять меня за руку, но дёрнулась в сторону. — Извини, я сейчас не в духе. — Тебе не понравилось? — он нахмурился. Казалось, он вот-вот разозлится либо на меня, либо на себя самого. — Нет-нет, — я поспешно покачала головой. — Это был прекрасный спектакль. Просто я думаю о своей тёте, мы столько лет не виделись, я скучаю. Должно быть, она меня уже и забыла. Просто детская ностальгия.       Учитель несколько смягчился. — Идём, скоро всё закрывается.       Я встала с кресла и, оглядываясь на сцену, побрела к выходу. Наши голоса эхом разносились по опустевшим коридорам театра. Почему-то сейчас я чувствовала себя опустошенной. Будто какую-то важную часть меня выпотрошили, оставив напоследок непонимание и недоумение. — Я бы так не смогла. — Что? — Александр Евгеньевич, услышав мои слова, застыл на месте и развернулся. Его напряженный взгляд настораживал. Неужели я ему уже надоела? Расправив платье, я села на ступеньки рядом с ним. Театр всё равно ещё не закрывается, времени оставалось не так много, однако идти домой совсем не хотелось. — У меня панический страх. Я боюсь сцены, боюсь быть в центре внимания, боюсь людей. — Давно это началось? — он присел рядом и протянул руку, спрашивая моего разрешения. Я кивнула. — Не помню.       Александр Евгеньевич накинул мне на плечи свой рюкзак и помог подняться. Мы вышли из театра и побрели вдоль Красной площади, а где-то вдалеке остались бесконечные воспоминания о чудесном вечере. — И всё же, когда-то же у тебя появился этот страх.       Я пожала плечами. На небе ярко сияли звёзды, гул машин, смех казались приглушенными, от пронизывающего ветра по телу пробегали мурашки. Александр Евгеньевич притянул меня к себе, на этот раз я не сопротивлялась. В его пиджаке было довольно уютно. Мы брели по центру, думая о чём-то своём и просто наслаждаясь спокойствием. — Мне было десять лет. Я танцевала на улице, пела, не обращая внимания над других, а потом соседские мальчики стали надо мной смеяться. Они каждый раз показывали на меня пальцем, когда я проходила мимо. Может, это как-то повлияло. Тогда я не придавала этому значения, а сейчас уже поздно думать над тем, что было. В конце-то концов прошлое не изменить, да и мне и так неплохо живётся. — И ты ничего не собираешься менять? — Не думала над этим. Не было необходимости. Я всё равно не собираюсь связывать жизнь с творчеством.       Я прикусила губу. Александр Евгеньевич не заметил моего замешательства, но оставшийся вечер я думала лишь о том, что сказала ему. Соврала? Какая-то часть меня отчаянно стремилась к чему-то новому, необычному. Но родители загнали меня в рамки, а я позволила им сделать это. Я разрешала им влазить в мою личную жизнь, в свои мысли, в свои мечты, а теперь оказалась наедине со своими тайными желаниями. Мама сказала бы, что я поступаю крайне глупо, а папа согласился бы с ней. Как-никак в большинстве случаев он поддерживает её позицию. Против них двоих я была бессильна. — Ты никогда не знаешь, как повернётся твоя жизнь, — возразил учитель. Я хмыкнула: всё уже решено.       Мама с папой вернулись под утро, счастливые и неугомонные. Я слышала, как скрипит кровать в их комнате, и закрылась подушкой. С одной стороны они давно не проводили целые вечера вместе, но с другой…       Закутавшись в одеяло, я села на подоконник. Сна совсем не было. Мои ноги устали от долгой ходьбы на каблуках, но впечатления от похода в театр никак не покидали меня. Это был действительно сказочный вечер. Из окна на первом этаже до меня долетали удивительные запахи: наверняка, Надя готовит папину любимую курицу и печёт булочки с корицей.       Интересно, где сейчас Александр Евгеньевич? Он пытался отвлечь меня от грустных мыслей, однако я почти всё пропускала мимо ушей. Достав телефон, я ещё долго смотрела на тёмный экран, так и не решаясь написать.       «Доброй ночи. Спасибо за этот вечер».       Ответ пришёл незамедлительно:       «Сладких снов. И тебе спасибо. Завтра увидимся».

***

      Я снова опоздала. Папа впервые за долгое время не разбудил меня утром, а я, отложив будильник в пятый раз и смутно осознав, что что-то идёт не так, долго сидела в кровати. Вставать совсем не хотелось.       Взглянув на свои тёмные круги под глазами, я ухмыльнулась: недосып даёт о себе знать. Вчерашнего отличного настроения как будто и не было. Я проснулась уставшей и опустошенной. Словно из меня вытрясли всю душу и выкинули, как ненужную вещь.       В школу я бежала со всех ног, спотыкаясь на ходу и задевая прохожих. Хвост растрепался, но поправлять причёску времени не было. — Лебедева, я уже собирался отмечать вас в журнале, — Александр Евгеньевич лукаво улыбнулся, осматривая меня с ног до головы. Очевидно, мой потрёпанный вид позабавил его. — Давай к доске, примеры ждут тебя.       Я решала всё довольно быстро. За время занятий с Александром Евгеньевичем мои знания значительно улучшились, и я даже ловила себя на мысли, что получаю удовольствие от решения сложных задач. Это становилось чем-то похожим на игру: я каждый раз ставила себе цель добраться до финальной точки и выигрывала, побеждала саму себя. Иногда мы решали примеры на скорость. Мы ощущали себя подопытными кроликами, напряжение достигало пика, когда учитель начинал проводить обратный отсчёт. Написанное становилось еле понятным из-за неразборчивого почерка, однако это не останавливало нашего дрессировщика. К концу дня мы получали проверенные работы, а Александр Евгеньевич отмечал для себя результаты.       Но было кое-что ещё, что слишком сильно на меня давило. Квест. Всего лишь три простых слова: «Преодолейте свой страх». Глубоко в душе я боялась себе признаться, что это сигнал к действию, этакая мотивация совершить то, о чём я мечтаю. Я внушала себе, будто задание никак не относится к чему-то глобальному, а означает лишь необходимость перестать боятся вполне обыденных вещей: темнота, пауки, высота, пчёлы. Разве остаться ночью в тёмной комнате — это не борьба со страхом?       Но все мои заверения были самым настоящим самообманом. Это понимали и я, и Александр Евгеньевич. Каждый раз, когда он пытался завести разговор со мной на эту тему, я старательно убегала от ответа. — Марина, как продвигается квест? — в среду он снова задал этот вопрос. Я как раз закончила проверять работы восьмого класса и уже собиралась уходить домой. — Что? — Квест. Как продвигается?       Я сделала вид, будто не понимаю, что именно он пытается мне сказать, и только пожала плечами. — На днях прыгну с парашютом.       Он хмыкнул, приняв это за шутку. Естественно, прыжок с парашютом не был моим самым большим страхом, но я упорно делала вид, что готова выполнять задание на все сто процентов. К сожалению, это было не так. — А как же театр? — А что с ним? — я напряглась, листик в моих руках едва не помялся, и я нервно разгладила его. Пожалуйста, замолчи. Я не хочу больше ни слова слышать о театре, даже думать не хочу о том, что вот-вот будут проходить пробы на главную роль в школьной постановке. Это было сном, наваждением, но не реальностью. Но Александр Евгеньевич меня даже не пытался понять. — Ты должна принять участие, я записал тебя, директору эта идея понравилась. Или ты струсила? — Почему сразу струсила? — я вскочила из-за стола, и он слегка дёрнулся. Стакан с водой расплескался по деревянной поверхности, и мне пришлось доставать из ящика сухую тряпку, чтобы как-то вытереть всё это. Неужели иногда так сложно просто оставить человека в покое? Учитель казался мне тем, кто всегда найдёт способ сделать больнее, пусть даже не нарочно. Как-то так получалось, что все мои слабые места оказывались у него на виду. Я не понимала, откуда он узнаёт обо мне столько всего, как у него получается мной манипулировать. Это пугало и раздражало одновременно. В моё личное пространство врывались посторонние, но хуже всего было то, что мой мозг отказывался сопротивляться. Я злилась на него, на саму себя, на весь мир, однако ничего не могла с этим сделать. — Я просто не хочу участвовать. Это займёт время, а мне явно не до этого. Учёба, подготовка к экзаменам… — И ты боишься, — Александр Евгеньевич снова перебил меня. Это уже переходило все границы. — Нет-нет и ещё раз нет! Это разные вещи! — Тогда докажи мне это. Докажи, что тебе не страшно, это не так сложно, поверь мне.       Я вздохнула. Он был одним из самых упрямых людей, которых я когда-либо встречала. Но что он может знать о сцене? Его жизнь вертится вокруг тетрадей, заданий, примеров, безумных учеников и злобных преподавателей, которые только и ищут способ усложнить жизнь школьникам. Ему легко говорить о том, чего он не знает, потому что со стороны ведь всегда виднее? — Я не обязана тебе ничего доказывать, — ответила я, вставая с места. Этот разговор явно не приведёт нас ни к чему хорошему, ведь наши мнения кардинально расходятся.       Возможно, я просто слабая девочка, которая готова отстаивать свою позицию до последнего, пусть даже приходится ради этого врать самой себе. — Пришло время преодолеть страх, — крикнул он мне вдогонку. Возможно, именно эти слова и остановили меня.