Сборник AUшек с участием Лашанса.

Очищение свершилось. Тёмная Семья Чейдинхола отдала свои жизни, чтобы обезопасить оставшихся — напрасно. Давно остыли их сердца, подёрнулись мутной пеленой их некогда ясные взоры. Застыли на губах горькие улыбки. Всё зря! Кап-кап, по деревянным доскам, промёрзшим, рассохшимся, грязным. Кап-кап, действует на нервы, ведь победа-поражение не окончательны, не абсолютны. Кап-кап, стекают струйки с обезображенного лица, из выпотрошенного тела, висящего на крюке под невысоким потолком. Кап-кап, капает с пальцев Спикеров кровь, которая ещё совсем недавно струилась по венам Люсьена Лашанса. Кап-кап, с губ и подбородка Аркуэн. Кап-кап. Кап. Пустота видит, знает, чувствует — претворяет в реальность, вершит её, меняет бесконечно, тасуя колоду событий в необъятных дланях не-воплощённого Ужаса. Пустое Убежище Чейдинхола — открытая, не рубцующаяся ещё рана, не перестающая кровоточить. Кажется, воды Корболо несут застарелую боль. Тёмные Стражи неразличимыми тенями скользят в темноте, сливаются с мраком. Чем может быть наполнено пустое Убежище? Разве что… самой Пустотой? ВДОХ Тело было-небыло-небыль-неболь Тело есть. Запах знакомый: смерть, кровь, снова смерть. Слышать и слушать — искусство, которое не потерять ни в смерти, ни в посмертии. «Милосердная Матушка, услышь…» Слышит. А он — слышит её, как и двести лет вперёд, как и до́лжно было. Он — далеко, но слышит и её прерывистый вдох, и даже, как бьётся её давно мёртвое-немёртвое-неживое сердце. Что есть прикосновение ужаса? Последний вдох, брат мой. Вкус яблок на губах, вспоротая острейшими клыками глянцевая алая кожица. Следы от острых когтей на мягком, податливом дереве стола, хлопья пепла — сожжённых слов, надежд, чувств, жизней. Каков вкус смерти? Яблочный, брат мой. Голоса маменьки не слыхать, нет-нет, не слыхать! Маменька замолчала, не говорит со своим сыном, не советует, не поддерживает… потому что она умерла. Много лет назад умерла, от руки ассасина… нет, по воле отца. Не ассасину стоило мстить, не безумием врачевать отчаяние. Каков цвет раскаяния? Чернильно-чёрный, брат мой. Крюк под лопаткой, кожа — в лоскуты, словно развлекались молодые Тёмные Ящеры, драли-драли коготками, свежевали заживо, оттачивали удары, а потом проголодались и перекусили, не отходя от своего тренажёра. Глаза? Были слепы — не было глаз, но теперь — смотрят, зрачок радужку затопил чернотой-чернее-чёрного-первомраком. Какова цена верности? Смерть, брат мой. Отец Ужаса перетасовал времена и события, раздал жизни-смерти-забвения. Тёмное Братство разочаровало его. Пришло время для новой партии.