Польская душа: Игра Акудника

На часах почти десять часов вечера, а ни я, ни Настя не собираемся покидать дом Антонины. Она разрешила нам называть её Ниной, но никак не Тоней. Это запретное имя, потому что её так называли лишь Малина и Эрнест. — Эрнест воспитывал меня с Али первые годы жизни. Защищал нас, когда к нам неожиданно наведывались нацисты. Давал нам понять, что мы особенные девочки. — Теперь понятно, откуда вы так хорошо знаете русский язык, — проговорила Настя, устроившись на моём плече. — А какие ещё вы знаете языки? — неприлично задавать столько много вопросов, но Нина действительно интересная женщина, повидавшая многое. — Русский, португальский, польский, французский, английский, испанский и немного итальянский. Я полиглот. В этом нет ничего удивительного, потому что моя мама знала побольше языков, нежели я. — А ваша сестра? Она тоже была полиглотом? — мне скоро надо будет отрезать язык. — Нет, она была человеком технического склада ума, а поэтому знала и разговаривала только на французском и русском. Помню, когда я уехала на ПМЖ в Португалию, папа первое время жаловался мне по телефону, что если я не приеду в ближайшее время, то от химических экспериментов Али не останется и следа, что когда-то на том месте была квартира величайшего парфюмера XX века. — Вы приезжали? — такое ощущение, что Зелинская скоро сольётся с моей рукой и плечом. — Конечно, иначе папа бы мне все мозги выел. Я к ним приезжала практически на каждые праздники и каникулы. — И вы приезжали даже тогда, когда стали жить со своим биологическим отцом? — Никто не был против. Он никогда не препятствовал моим поездкам. Он до последнего дня был благодарен папе. — Слушая вас, я заметил, что слова «папа» и «отец» имеют для вас разные, так скажем значения. — Незадолго до гибели Али, мы вместе решили, что будем так называть Антониу и Эрнеста. — Гибели? — переспросила девушка. — Югославия 1999 года. Думаю, вам не надо объяснять, что там творилось. Судя по всему она имела ввиду американские бомбардировки, продолжавшиеся несколько месяцев. Видимо, каким-то образом Малина попала под одну из них. Нина дальше пояснила, что страсть к приключениям на свою пятую точку у всех потомков Петровских. Однако женщина решила прекратить с теми самыми приключениями после 1965 года. Тогда она уже год находилась в Анголе, и четыре года велась самая на её взгляд ненужная война. Салазар не хотел отпускать свои колонии. Его мотивы понятны. Но, как призналась Нина, это был уже не тот человек, который любил её самой большой отцовской любовью на планете. Власть очень меняет людей. Особенно, если они находятся у неё достаточно долго. Антониу не замечал, как терял связь со своей дочерью. Он не понимал и не осознавал, чем может закончиться такой «пофигизм» с его стороны. Вернувшись с войны, на тот момент двадцатишестилетняя Нина немедленно собрала вещи и хотела без скандала уйти. Не получилось. Антониу тогда вернулся с работы пораньше, потому как ему доложили, что вернулась доченька. Он застал её как раз за собиранием чемоданов. — Куда на этот раз? — португалец ещё ничего не подозревал. — К сестре, — коротко ответила девушка. — И на сколько? — самый обычный вопрос. Он его всегда задавал, когда Нина куда-либо собиралась. — Навсегда. По словам Антонины его лицо впервые отобразило хоть какую-то эмоцию за всё время войны, а именно недоумение в лице и жуткий страх в глазах. Он уже это проходил с Никой. Ему никоим образом не хотелось лишаться вновь дорогого сердцу человека. Она единственная, кто связывал его с Петровской. Она единственная, кто держал его от полной потери самоконтроля. — Почему ты так говоришь? — дрожащим голосом спросил Антониу, приблизившись к Нине. — Потому что я не хочу жить в одном доме с убийцей, — девушка резко повернулась в сторону отца и сказала это прямо в лицо. Следом пошла масса вопросов, что он сделал не так, и примерно столько же уговоров остаться. — Но ты можешь исправить своё положение, — застыв на лестнице с чемоданом в руках, произнесла Антонина и посмотрела на Марию Жезуш, которая никак не вмешивалась в семейный конфликт, — Дай волю колониям, и я останусь с тобой. Дай шанс жить тысячам молодым португальцам призывного возраста. Дай надежду матерям тех солдат, что их сыновья больше не будут подвергать себя опасности. Если ты это сделаешь, я никуда не уеду. Никогда. Буду с тобой до последнего твоего вздоха. Салазар застыл в неведении, что ему ответить. С одной стороны ему самому хотелось, чтобы это всё закончилось, но с другой — власть, которая обвилась вокруг него, словно змея. Нина повернулась к нему в ожидании ответа. Рассказ прервался. Мы оба видели, как рассказчице тяжело вспоминать такое относительно недалёкое прошлое. Настя встала с дивана и присела на пол слева от Антонины, взяв ту за худую кисть руки. Женщина хотела было вырвать руку, однако не стала. Зелинская с понимающей улыбкой пыталась приободрить. Нина посмотрела на меня и, вздохнув, продолжила. — Я не могу всё взять и бросить, — это означало лишь то, что терпению девушки пришёл конец. — Тогда прощай. Спасибо за всё. И Диаша ты тоже больше не увидишь. Настя непонимающе покосилась на Антонину. Мне самому было интересно, кто это. — Диаш является моим старшим ребёнком. Он рождён вне брака и к тому же от ярого коммуниста, которого отец с помощью ПИДЕ благополучно застрелил прямо средь белого дня. Сыну на тот момент было около полугода. Совсем маленький ещё. И пусть его отец далеко не приверженец Estado Novo, но Антониу любил своего внука. Любил вечерами в перерывах между важными бумагами повозиться с Диашем. — Я бы посмотрел на это, — со смехом выдал я. — Я могу показать фотографии, где такое «редкое явление» заснято на камеру, — предложила женщина. — Давайте, — согласилась Зелинская. Таким образом за просматриванием старых фотоальбомов и рассказами об Антониу и Эрнесте, мы достаточно провели времени вместе. Выбрались из квартиры Антонины лишь к первому часу ночи, сославшись на то, что наш кот, скорее всего, убьёт своих хозяев под предлогом не оставленной ему еды. Нина поблагодарила за такой чудесный вечер и сказала, как только что-то найдёт про своего отца, сразу позвонит нам. Ей теперь самой стало интересно, что с ним стало и почему тот пропал. Акудник безусловно во всём этом участвует. Про диадему мы сами благополучно забыли, но точно покажем её Антонине попозже. Когда я с Настей оказались на улице, последняя счастливо улыбалась. — Саша, она такая замечательная женщина. Пусть и сразу этого не заметили, — девушка от всех нахлынувших чувств крутилась как волчок впереди меня. — Да, она типичная представительница Салазаров. — И Петровских! — гордо вскинула голову полячка, не переставая вести себя как ребёнок. — Дорогая моя, осталось лишь понять, где наши друзья и течёт ли в тебе кровь католического священника. — Ты про ту легенду? — она наконец-то успокоилась и прижалась ко мне, взяв под руку. — Возможно, это вовсе не легенда. Может, это правда. — Бабуля сама не знает, кто её биологический отец, поэтому мы узнаем это ещё не скоро. Только, когда попадём на Тот Свет. — Ждать придётся долго. Хотя…кто знает?