Впихнуть невпихуемое

— И чего это он? Схватился за голову и сидит, — недоумевал Томми. — Нам скоро в тур ехать, а у нас вокалист наебнулся, — переживал Крис. — Пэр, ты уверен, что вчера он был нормальным? — Уверен. Вчера он был абсолютно нормальным. — Пэр, как ты думаешь, что с ним? — А я откуда знаю? — прошипел басист, бросив через плечо беглый взгляд на коллегу, тупо пялившегося в одну точку. — Ну ты ж его дольше всех нас знаешь, — не отставал ударник. — Может, он это… того… перетрудился? — Перетрудился? Да на нём пахать можно! — уверенно ответил Пэр. Но на самом деле он не был так уверен. Всё-таки в последнее время к группе вместе с популярностью пришла уйма работы. То альбом новый надо писать, то песни репетировать, то в тур надо ехать. Вернёшься из тура, только глазом моргнёшь — а уже новый на носу. А ещё помимо этого куча дел, которые надо разгребать — как же тут не чокнуться? А ведь Пэр уже давно за вокалистом замечал: то придёт на репетицию с красными опухшими глазами (верный признак недосыпа!), то застынет на месте и вылупится в одну точку немигающим взглядом, никак не реагируя на веселящихся коллег. Те ему то полотенце на голову накинут, то очки свистнут из кармана, а он стоит, как будто выключенный. А придя в себя, отшучивается и говорит, что всё нормально. «Нихрена это, Йоке, не нормально», — подумал Сундстрём. Чувствительный тычок в рёбра заставил задумавшегося басиста очнуться. — Ты чё, тоже ебануться решил? — спросил Ханнес, пристально вглядываясь ему в лицо. — А ну-ка: как тебя зовут? Сколько будет семь на девять? Как создавался альбом «Carolus Rex»? — А? Что ты ко мне пристаёшь? Тут надо человеку помочь! Пэр подошёл к вокалисту, приобнял его, получил в ответ на это полный подозрения взгляд, и тактично сказал, перейдя на английский: — Ты, главное, не волнуйся, Йоаким, ты обязательно всё вспомнишь. — Ага, когда говорят «не волнуйся», это означает самое время штаны стирать, — встрял Томми. — А этого дуралея не слушай. Кстати, его Томми зовут. Это Крис, это Ханнес, а меня ты уже знаешь. Вокалист послушно кивал на каждое имя, но судя по напряжённому взгляду и вопросительно поднятой брови, он их не запомнил. — А сейчас репетировать поедем, — ласково объяснял Пэр. — Ты послушаешь и всё вспомнишь, в конце концов, сам все эти песни писал. «Час от часу, блять, не легче», — подумал Нэйтан, услышав о репетиции. Он ещё не знал, какую музыку играет группа, и о чём поёт. Но человек по имени Йоаким Нэйтану сходу не понравился. А следовательно, и песни у него должны быть отвратительные. «Что если он возьмётся наш альбом писать?» — испугался Эксплоужен. — «Тогда пизда ему. Альбому.» Вокалист уже решил сам для себя, что когда найдёт настоящего Йоакима, то набьёт ему морду. Проходя мимо зеркала в прихожей и испугавшись отражения, он укрепился в собственных намерениях. В прихожей стояло пять пар ботинок. Пока остальные, сталкиваясь лбами, локтями и прочими частями тела, выясняли, где чьи, Нэйтан неспешно побрёл за порог, чтобы не толпиться в и так тесном помещении. Но его ткнули в поясницу и сказали «Йоке, обуйся». Тут-то фронтмен и обнаружил, что стоит в носках, что весьма странно. «Нафига было разуваться, если всё равно потом обуваться? Странное здесь всё какое-то». — Йоаким, тебе ботинки не велики? — поинтересовался Светлый (вообще-то его, кажется, звали Томми, но вокалист в этом не был уверен). — Э-э-э… Кажется, да, — ответил Нэйтан, поболтав ногой. — Конечно, ведь это мои ботинки! — и тот бесцеремонно дёрнул фронтмена за ногу. Потеряв равновесие, Нэйтан вполне предсказуемо упал на что-то мягкое. — Как страшно жить — уже даже обуться нельзя без травм! — послышалось из-под Нэйтана. — Йоке, потрудись с меня слезть, пожалуйста. — Пэр у нас вежливый, — невозмутимо объяснил виновник происшествия, завязывая шнурки, — мат ты от него редко когда услышишь. — Только если его довести, — уточнили одногруппники. — О, да, — расплылся в многозначительной улыбке Светлый. — Если его довести, он и пиздюлей может ввалить. Наверное. Я лично не пробовал, если честно. Нэйтану невольно вспомнился дэтклоковский менеджер. От Чарльза тоже никто не слышал ни одного нецензурного слова. А как-то раз ребята напоили его в честь удачно закрытого квартала. Эксплоужен в ту ночь полблокнота исписал новыми неслыханными для себя идиомами. Вспомнив о группе, он опять загрустил. «Надеюсь, они сообразят, что я — это не я», — подумал он. Дорогой вокалисту продолжали рассказывать об участниках группы. — Ханнес у нас весь такой добрый, отзывчивый, — вещал соло-гитарист, — любит пиво, играть на ударных, природу любит. Начитанный очень. Такой компанейский человек, с ним можно всё, что угодно, делать: хоть песни петь, хоть пальцы на скорость отрезать. Хороший, в общем, парень, я думаю, вы подружитесь. Нэйтан так не думал, но высказывать свои соображения вслух не спешил. — Что можно сказать про Криса? Хм, — Томми картинно задумался. — Ну, с ним посложнее. Обычно он весь такой «не влезай — убьёт», но как выпьет — сразу добреет. Он у нас играет на гитаре, любит рисовать и… что он ещё любит? Себя. — Охуенно ты про меня рассказал, — проворчал предмет обсуждения, — просто десять из десяти. Теперь-то Йоаким точно меня вспомнит. — Ты лучше про себя расскажи, — посоветовал ударник. — А что я? Я человек, как человек. Пою, на клавишах играю… и на гитаре немножко. Всё, мы уже пришли. Нэйтана завели в какое-то здание и после недолгой прогулки по коридорам ввели в просторную комнату. — А вот здесь мы репетируем, — показал рукой, словно экскурсовод, Длинный. — Это, как видишь, дверь. Это окно. О, а это барабаны мои! «Да ну нахуй!», — удивился Эксплоужен. — «Ударник не мелкий? Здесь что-то не так». — А это пиво, которое кое-кто оставил у окна, и оно нагрелось, — вокалисту протянули початую бутылку пива неизвестной марки. Оно, и правда, было несуразно тёплое и на вкус напоминало ушную серу, но Нэйтану и такое бы сошло — он мечтал о пиве с того самого злополучного момента, как проснулся. Вокалиста с его бутылкой усадили на подоконник. — Ты сегодня будешь зрителем, — объяснил ему Пэр. — А кто сегодня будет Йоакимом? — Я! Я! — поднял руку, словно школьник, Томми. — У меня и очки есть с собой! — Хорошо, а кто тогда будет тобой? — поинтересовался Крис. — Ты будешь мной. — А мной кто будет? — А тоже ты. Я уверен, ты справишься. — Блять, — обрадовался Рёланд бесценной возможности играть сразу две партии. — Чего только ни сделают люди, лишь бы свою работу не делать. Тебе бы только хуи пинать. — Я не пинаю, я помогаю товарищу вспомнить, как он на сцене себя ведёт, — препирался второй гитарист. — Пиздуй распеваться тогда, если ты сегодня на вокале. Фаринелли ты наш, — съехидничал Крис и моментально получил классический пинок под зад. Как и следовало ожидать, он побежал вслед за товарищем, чтобы свершить возмездие. «Ну и цирк», — думал Нэйтан, неторопливо потягивая пивко. Где-то он уже видел подобные сцены. Тем временем все инструменты были настроены, и репетиция началась. Томми, напялив на нос тёмные очки, выбежал из самого дальнего угла. — Мы группа «Sabaton», и мы очень рады находиться на этой сцене. Я вот стою перед вами, у меня мурашки, — он продемонстрировал свою руку по локоть, — мурашки бегут от волнения. Мы играем здесь… не знаю, в который раз, но лично я… — Йоаким, хватит трепаться, а то пизды получишь, — дружелюбно мурлыкнул подошедший Крис. — Крис говорит, что если я сейчас не заткнусь, он даст мне пизды, — громко и оптимистично объявил Томми в микрофон. — Поэтому давайте начинать! Сыграли вступление. Тут Томми вспомнил, что поведение Йоакима на сцене он знает, а вот тексты песен — не очень. Покопавшись в углу, он нашёл пачку бумажных листов, изрядно потрёпанных временем. — Какую мы сейчас песню играли? — спросил он, шелестя листьями. Песню отыскали, сыграли вступление, и заместитель вокалиста запел. Нэйтану стало нехорошо. «Еба-ать», — подумал он, — «тут петь надо!» Вскоре Эксплоужен понял, что ошибался. Помимо пения тут надо было вдобавок бегать, прыгать, пить пиво, хватать коллег за мягкие места и многое другое. — Я дико извиняюсь, — ВрИО вокалиста обратился к единственному зрителю, — но выпитое мною ранее пиво требует выхода. Я пойду отолью, а следующую песню споют Крис и Томми, — и соло-гитарист вприпрыжку унёсся в туалет. — Ага, мне только петь ещё осталось для полного счастья, — насупился Рёланд. — Кстати, ребят, кто из вас двоих лажает постоянно: Томми или Крис? — полюбопытствовал ударник. — Кому палки в жопу засунуть? — Себе засунь. Говорят, для здоровья полезно. Тут Нэйтан, наслушавшись препирательств и вообразив, что находится в родной группе, решил вклиниться в разговор: — Знал я одного чувака. Он тоже где-то услышал, что это для здоровья полезно, ну и засунул свои палки себе по самое не балуйся. А вытащить не смог. Не знаю, как он это врачам объяснял, но с его задницей после операции вся клиника фоткалась на память. Да, ему ещё хирург неопытный попался — порвал ему всю жопу, пока доставал, так что этот чувак потом сидеть не мог. Ну, и из-за этого и группа его накрылась, — закончил Эксплоужен. По выражениям лиц новых знакомых он понял, что зря произнёс при них больше двух слов подряд. Вокалист уже было подумал, что оказался в обществе людей с крайне высокими (куда Нэйтану до них!) моральными принципами. Но тут неловкая пауза кончилась. Ударник выразительно почесал палочкой бровь и сказал: — Спасибо, Йоаким, за поучительную историю… — Да, а то Ханнес каждый день борется с искушением, — ехидно вставил ритм-гитарист. Вскоре вернулся и заместитель фронтмена. На замечание от коллеги «не прошло и полгода, как наш певец проссался» он невозмутимо поднял вверх средний палец и объявил: — Всё, ещё одну песню и по домам, а то жрать охота уже. — Эй, эй, ты вышел из образа, Йоаким так не говорит, — поправил его ударник. — Да, да, точно, — Томми аж по лбу себя хлопнул, — короче, поехали! На первом куплете заместитель вокалиста решил повторить знаменитый броденовский присед. Получалось у него не так хорошо, как у оригинала, однако Томми очень старался и уверенно шёл — точнее садился — к цели, не забывая при этом петь. И, как следует оттопырив правую ногу… — Тррресь! — удачно вошёл в паузу между строками непонятный глухой звук. — Народ, а у него трусы в цветочек, — проинформировал коллег Ханнес. — В какой цвето… бля-а, новые джинсы, называется! — расстроился ВрИО вокалиста. Остальные выразили ему поддержку по поводу данной неприятности. Громче всех смеялся Крис. — Жрать меньше надо, — подытожил он. — Кто же в джинсах такое вытворяет? — Да иди ты! Я тут жопу рву буквально, а ты не ценишь! Вокалист, глядя на происшествие, крепко призадумался. «А Сквизгаар говорил, в Швеции трусы не носят», — удивлялся Нэйтан. Да, он уже догадался сам, что занесло его именно в эту страну. Догадался по обилию предметов, раскрашенных в цвета соответствующего флага — вон, даже басуха у того бородатого типа синяя с жёлтым крестом. О Швеции Нэйтан знал только, что там полно металлистов. А ещё Сквизгаар, кажется, говорил, что здесь наличие нижнего белья на человеке — самый верный признак ненормальности. Так вокалист убедился, что попал в компанию людей, в лучшем случае, странных. — Ты не сильно расстраивайся, это не первые порванные штаны в истории «Sabaton», — утешал пострадавшего коллегу Пэр. — Кстати, — он повернулся к единственному зрителю, — ты вспомнил что-нибудь? Брр… Нэйтан словно вернулся в школу, прямиком на урок истории. Вот учитель строгим голосом спрашивает дату какого-то там важного события, покрытого пылью и паутиной. Вот одноклассники за партами перешёптываются «гыы, этот дебил Эксплоужен нихрена не знает». А вот сам Нэйтан стоит у доски в белой, отглаженной заботливой мамой, рубашечке — одинокий и окружённый. В такие моменты он думал лишь об одном: неужели он появился на свет, лишь для того, чтобы от него требовали всякую ненужную… — Йоаким! Йоаким, ты нас слышишь? — перед глазами вокалиста помахали растопыренной пятернёй. — Не выключайся, ты нам нужен! Эксплоужен тряхнул головой и спешно попытался сделать как можно более осмысленный взгляд. Группа столпилась вокруг него и буровила сочувствующими взглядами. — Походу, придётся тебе всё заново учить, — на колени Нэйтану легла растрёпанная пачка листов с текстом. — Бля… — невзначай вырвалось у него. Листы с шелестом разлетелись по полу. Одногруппники кинулись подбирать их, подметая волосами пол. — Трресь! — это Томми решил присесть на корточки для удобства. Его и так повреждённые джинсы не выдержали сего беспардонного жеста и порвались ещё сильнее. Под смех товарищей соло-гитарист стянул штаны, чтобы оценить ущерб. — Ну и дыра, — с нотками обиды в голосе протянул он, — голова пролезет. — Голову — в дырку, руки — в штанины, — предложил ударник. — Будет почти как кофта. — Кофта для тех, у кого руки из жопы, — заржал Крис. За обидные намёки ритм-гитарист получил по голове пачкой потрёпанной временем бумаги, которая к тому же успела поваляться на полу. — Охренел? — возмутился Крис и принялся стряхивать с волос невидимые пылинки. С горем пополам листы собрали, перебрали по очереди и по настоянию басиста скрепили скоросшивателем. Затем её вновь протянули фронтмену. Тот задумчиво перелистнул пару страниц. К превеликому огорчению Нэйтана все тексты были почему-то про войны, сражения и тому подобное. Историю дэтклоковский фронтмен на дух не переносил — сказывалась детская травма. А тут ещё и новые коллеги пялились на него во все глаза. Вот тут-то пригодился бы хаер — завесить бы им лицо от любопытных взглядов. Но не тут-то было… — Ну что, как тебе твои тексты? — заботливо поинтересовался Светлый. Нэйтан отчаянно вглядывался в чёрные буквы на белых листах. — Я, конечно, дико извиняюсь, — осторожно произнёс он, — я, может, что-то не догоняю, но как это петь? — Справедливо, — согласился Мелкий. — Давай карандаш, сейчас распишем. — Какой карандаш? — По карманам посмотри, у тебя должен быть карандаш. Вокалист засунул руки в карманы штанов — там действительно присутствовал коротенький карандаш, весь обгрызенный в творческих муках. Басист принялся строчить чуть ли не поверх текста, периодически задумываясь и картинно закатывая глаза. Остальные толпились сзади и давали советы, подвывая на разные голоса. Нэйтану оставалось только следить за карандашом. — Не суй карандаш в рот, — на автомате одёрнул он Мелкого, — мало ли, где он побывал. Тот удивлённо вытаращил глаза. — Э… ладно, не буду, спасибо, что предупредил, — пробормотал он и вновь углубился в писанину. К вечеру Нэйтану уже в третий раз всучили проклятые листки — разглаженные и исписанные на полях аккуратным мелким почерком. К ним добавили ещё парочку новых, так же обильно их расписав. Теперь вокалисту надо всё это выучить и исполнять, да ещё и с выражением; да ещё и скакать по сцене; да ещё и толкать речи про мурашки. А иначе — привет, дурка, и прощай, «Dethklok». При мысли об этом у него аж живот прихватило. Хотя, скорее, это было от голода — фронтмен вспомнил, что не ел за весь день ничего, кроме кофе и пива. Да, не мешало бы купить чего-нибудь пожрать… Нэйтан пошарил по карманам — ни одной завалящей монетки. Нет, скорее всего, у настоящего хозяина этих штанов имелась банковская карта — но где взять код к ней? Да и тратить чужие деньги как-то нехорошо… Опять же, думал вокалист, вот зайдёт он в магазин, а там всё на шведском… Исходя из этого, Эксплоужен сделал неутешительный вывод: он находится в незнакомом городе, в чужом теле и в чужой стране, абсолютно один. Если не считать коллег по группе. Ага, вон они ведут его под руки и переговариваются через его макушку — на шведском, естественно. А значит, обсуждают что-то не для его ушей. В дурку, засранцы, сдать хотят! — Как думаете, он помнит хоть что-нибудь? — спросил Ханнес. — Ну, кроме истории про чувака с палками. — Да, кстати, он вообще помнит, где живёт? А то мало ли, на улице ночевать останется. А тут район неспокойный, маньяков полно… — Маньяки — это ладно, вдруг его фанаты найдут? — А пускай он поживёт у Пэра! — Э, какого?.. — встрепенулся вышеназванный. Но на него тут же насело подавляющее большинство с железобетонным аргументом «ты ж его дольше всех знаешь, вот и поможешь ему всё вспомнить!». Пришлось согласиться. Знал бы Пэр, во что всё это выльется… всё равно согласился бы. Потому что товарищам надо помогать, особенно в такую трудную минуту, как эта. Когда Нэйтана вернули в исходную локацию, он не особо удивился. В конце концов, это личное дело каждого — с кем жить под одной крышей. Эксплоужен сам делил кров с четырьмя своими коллегами, но у них-то был замок, а здесь — маленькая двухкомнатная квартира на пятом этаже многоквартирного дома, оснащённого палисадником и бабкой на лавочке, что злобно зыркала вслед всем прохожим. Металлистов, заходящих в подъезд, она удостоила ещё и репликой. — Чё она сказала? — осведомился Нэйтан. Пэр вздохнул: — Она… поздоровалась. На самом деле пожилая женщина сказала «опять этот волосатый из тринадцатой квартиры притащил сюда невесть кого!». Басист в очередной раз сказал сам себе, поворачивая ключ в замке, что у старушки маразм, негативный жизненный опыт, что надо быть снисходительным, и неизвестно ещё, каким он сам будет в её годы. У Нэйтана от ломоты в желудке круг жизненных интересов сузился до одной точки — еды. Поэтому, попав в помещение, он завернул на кухню и открыл холодильник. — Во-первых, Йоке, разуйся, — услышал он за спиной. — Во-вторых, не пялься в холодильник, там всё равно ничего нет. В-третьих, иди мой руки, сейчас будем варить гречку. «Кого варить?» — не понял Эксплоужен. — «Что за гречка? Наверное, какое-то шведское блюдо». Плотно закрыв за собой дверь в ванную, вокалист включил воду и устало всмотрелся в зеркало. Чувак, что смотрел на Нэйтана из зеркала, тоже выглядел усталым и грустным. Его густые брови приподнялись вверх, заставляя лоб покрыться мелкой рябью морщин. В зрачках серых глаз отражался ещё один грустный чувак, только поменьше. «Жестоко», — подумал Эксплоужен и принялся намыливать руки. Собственно, на этом все более-менее дельные мысли у него в голове закончились. В голове у Нэйтана — прямо внутри черепной коробки, где-то ближе к затылку — заиграла однообразная зацикленная мелодия, как на телефонном автоответчике. Такое случалось с вокалистом в те моменты, когда в его жизни наступал полный и беспросветный пи… «здец», — закончил Нэйтан. Он обнаружил, что намылился ароматным сиреневым мылом аж до самых локтей, словно хирург перед операцией. Он сунул руку под тугую струю воды — было горячевато, аж запястье покраснело. Но фронтмен упрямо держал его под водой, пока не смылась пена. «Насрать, не моя же рука». Вокалист протёр зеркало, запотевшее от пара. Из образовавшегося «окошка» на него вновь пристально смотрел человек по имени Йоаким. На вид лет ему было примерно столько же, сколько и дэтклоковскому вокалисту. В общем и целом, внешность у него была самая обыкновенная. Если не считать, правда, бакенбард, растущих ровненько — словно по линейке — вдоль линии челюсти и такой же фигурной бородки. Хотя Эксплоужен бы это даже бородкой не назвал. «Херня какая-то. Я бы сбрил». Но больше всего раздражали Нэйтана волосы, точнее их практически полное отсутствие. По бокам голова была гладко выбрита, посередине оставалась полоска коротко подстриженных чёрных волос. «Проспорил, что ли, кому-то?» — гадал Нэйтан. Размышления вокалиста прервал деликатный стук в дверь. От испуга он чуть не заорал, ибо запамятовал, что находится в квартире не один. Пришлось открывать дверь и выходить из уединения. — Йоаким, с тобой всё в порядке? — тут же спросил его басист. «Не знаю, как там Йоаким, а я в полной жопе», — подумал Нэйтан, но вслух сказал: — Да… эээ… да. Я руки мыл, — уточнил он. — Ну, я так и понял. Просто ты сорок минут их мыл. У вокалиста вспотели ладони. Разговор явно не клеился. Что-то отвык фронтмен общаться с малознакомыми людьми. Наверное, это, типа, плохо. Наверное, к психотерапевту надо сгонять для разнообразия… Так, этот тип ему лоб, что ли, трогает? — Ты чё делаешь? — спросил Эксплоужен. Он на всякий случай отступил на шаг назад и упёрся спиной в дверь ванной. — Я хотел узнать, нет ли у тебя температуры. — Температуры нет только у трупа, — моментально нашёлся фронтмен. — Ладошкой по лбу — это не метод. — Ну, как скажешь. Тогда пошли, градусник тебе ставить будем, — невозмутимо махнул рукой его новый коллега. Нэйтана отвели на кухню и посадили за стол. На столе стояли две тарелки, наполненные неизвестной субстанцией. «Гречка», — догадался он. Под нос ему сунули аж целых два градусника. — Выбирай: этот — в подмышку, а этот — в рот. Глядя на предложенный ассортимент, Эксплоужен нервно хихикнул и совершенно некстати выдал: — Может, и для жопы есть? — Уж извини, — развёл руками бородатый, — не обзавёлся. Досадное упущение с моей стороны. Нэйтан засунул градусник в рот и уставился в свою тарелку. Как оказалось, блюдо под названием «гречка» представляло собой множество маленьких крупинок. Каждая крупинка выглядела как четырёхгранная пирамидка со скругленными углами. Какова гречка на вкус, Нэйтан ещё не знал, поскольку у него во рту находился термометр. — Ыяоо аэиа, — как можно вежливее промычал он сидящему напротив басисту. — Чего? А… Спасибо, — ответил он. — Наверное, вынимать пора. Температура оказалась абсолютно нормальной. — Вот видишь, нормальная, — объявил фронтмен. — Я нормальный, — добавил он на всякий случай, — просто что-то туплю сильно. — Конечно, ты нормальный, — откликнулся коллега. — Градусник помой, пожалуйста, с мылом. Наскоро набив желудок безвкусной, словно пенопласт, гречкой, вокалист запил её парой глотков чая. Затем он поспешно скрылся за своей папкой с текстами, делая вид, что усиленно изучает её. На самом деле Нэйтан опять задумался над мучившими его с самого утра вопросами. Как скоро в Мордхаусе заметят его пропажу, вернее, подмену? Заметят ли? Смогут ли его отыскать? Как долго он продержится здесь, в этом теле? — Йоке, ты держишь тексты вверх ногами, — услышал вокалист прямо над ухом. — Выучить их ты ещё успеешь, попробуй лучше спеть. По спине фронтмена пробежали пресловутые мурашки. — Как это — спеть? — Голосом. «Да ладно?!» — подумал Эксплоужен. — Ну, я тогда это… пошёл пробовать. Нэйтан взял папку под мышку и направился в место, самое подходящее для его пения — в ванную. Ванная комната в этой квартире, к слову, была маленькая, да ещё и совмещённая с туалетом, что весьма символично, подумал Эксплоужен, в контексте его пения. Дело в том, что дэтклоковский вокалист ни разу не пел прилюдно. Если не считать, правда, участия в школьном хоре, куда его насильно заставляли ходить, пока не сломался голос. В хоре юный Нэйтан по большей части просто открывал рот. Повзрослевшему вокалисту попытки его пения отчаянно не нравились, поэтому никогда не выходили за пределы стен его душевой. Вот и сейчас, вокалист с кряхтением уселся в ванну и задёрнулся от внешнего мира занавесочкой. Прокашлялся, воровато огляделся по сторонам и взял первую ноту, не забыв затем поморщиться и сплюнуть. К концу кое-как прочитанной с листа песни Нэйтан решил, что не так уж и плохо у него идёт процесс для первого-то раза. Наверное, это сработала мышечная (или как её там) память. Но вылезать из ванны и делиться данным открытием с товарищем фронтмену не хотелось. Тем более, он, кажется, говорил, что пойдёт поработает. Вот и пусть работает, нечего его отвлекать. А Нэйтан лучше повторит эту песню ещё разок. Он основательно отсидел себе пятую точку, когда, наконец, запомнил мотив и, частично, слова. Смысл песни, под названием «White Death», от вокалиста ускользал. Там было что-то про снайпера, про кровь на снегу и про прощание. По крайней мере, слова «say goodbye» повторялись почти в каждой строчке, как показалось уже уставшему Нэйтану. Он лёг на бок и перевернул страницу в надежде, что следующая песня окажется попонятнее. Следующая песня называлась «Into the Fire», и пока Эксплоужен читал её текст, он напрочь забыл текст предыдущей песни. «Ну ёбаный в рот», — расстроился он. Сколько прошло времени с того момента, вокалисту было неведомо. Ноющие от лежания в жёсткой ванне рёбра пессимистично подсказывали, что лет пятьдесят. А вот душа фронтмена ликовала: он всё-таки смог запомнить текст первой песни. Он так хорошо запомнил слова, что даже мог бы рассказать их на школьном уроке литературы перед всем классом, если бы вдруг случайно там оказался. «А сколько тут всего песен?» — полюбопытствовал Эксплоужен и пролистал вперёд. Тут его радость поутихла, так как подобных мозговыворачивающих текстов вокалист насчитал штук тридцать. «Бля», — подумал он, — «вот попал бы я в тело обычного высерка и горя б не знал! Ходил бы на эту… как её там… работу с портфелем. С портфелем, полным кишок! Точно!» Тут фронтмен решил, что для поднятия настроения и снижения уровня стресса ему стоит срочно исполнить свою жизнеутверждающую песню «Briefcase full of guts». Сначала, конечно, песня не задалась: непривычный к гроулингу организм чуть не вернул во внешний мир съеденную ранее гречку. Но у Нэйтана получилось это не допустить и продолжить песню. — I'll fulfill your need, I will make you bleed, — радостно выдавал он в окружающее пространство. На секунду фронтмену даже показалось, что где-то вдалеке звучат ударные. Да что-то уж больно неритмично… А это колотили в стены благодарные слушатели в лице разбуженных в три часа ночи соседей. «Упс», — сник вокалист. — «Походу, концерт окончен». Действительно, через несколько секунд послышались приближающиеся шаги, затем — деликатный кашель в кулачок. Затем занавес опустился… то есть, наоборот, занавеска отдёрнулась, и Нэйтан вновь попал под прицел пристального взгляда басиста. — Это было, конечно… интересно, спору нет, — вкрадчиво начал тот, — но тебе не кажется, что это немного не наш формат? Эксплоужен виновато опустил голову: умеют же некоторые козлы подбирать слова, чтобы лично ему стыдно стало! До сего дня фротмен встречал только одного такого «козла» — и это был дэтклоковский менеджер. — … и вообще время уже три часа ночи. Давай лучше спать, — предложили ему. Да, поспать бы не мешало — особенно после испытанного стресса. — А где я буду спать? — осторожно спросил он. — Уж точно не в ванне, — усмехнулся его собеседник. Вопреки худшим опасениям вокалиста, его отправили спать в гостиную, снабдив простынёй, одеялом, подушкой и пожеланием «спокойной ночи — вернее того, что от неё осталось». Эксплоужен расстелил простыню на узком диване, выключил свет и нырнул под одеяло, на всякий случай не раздеваясь. В глубине души он лелеял маленькую надежду, что проснётся снова в Мордхаусе, и не придётся учить оставшиеся двадцать девять (или сколько их там) текстов. На самом деле, приключения Нэйтана только начинались…

***

Глава «Трибунала» со своим подручным находились в секретной комнате, о существовании которой не знал никто, кроме них двоих. Внутреннее её убранство почти не отличалось от обстановки любого помещения в бункере. Такой же полумрак, сгущающийся по углам, серые стены, изнутри набитые шумоподавляющими материалами; сложная аппаратура, подключённая к огромному экрану. Разве что вместо строгих кресел с жёсткими спинками здесь в центре комнаты красовался большой бархатный диван. На нём-то и восседали двое заговорщиков, вольготно вытянув ноги и откупорив бутылочку красного — по случаю начала эксперимента. — По-моему, наш опыт пока проходит весьма удачно, — промурлыкал Орлааг. — Налить вам ещё вина? — Да, пожалуй, — Селация подставил руку с хрустальным бокалом, в который неторопливо полилась багровая жидкость. Он задумчиво поглядел на экран через мерцающую поверхность бокала, по которой пробегали блики света лампы. На экране транслировали спящего Нэйтана, заключённого в новую оболочку. — Сны его тревожны, — изрёк Селация. — И не без оснований: такой уровень стресса не всякий способен перенести. — Этот перенесёт. В нём заложен огромный потенциал. Как, впрочем, в каждом из «Dethklok». Кстати, не пора ли посмотреть, что происходит у них? — О, сейчас увидите, — Орлааг извлёк из потайного ящика дивана некое устройство, напоминающее пульт от телевизора. — Не удивлюсь, если они до сих пор ничего не заметили…