***
Дела у Эксплоужена обстояли не самым лучшим образом. Под утро он так метался во сне, пытаясь спастись от очередного кошмара, что упал с узкого дивана прямо на пол. — Фу, бля… — судорожно выдохнул он и проснулся окончательно. Нет, он опять проснулся в осточертевшей маленькой квартирке на пятом этаже. Опять первые лучи солнца осветили чёрный экран телевизора и здоровый шкаф с книгами, из которых вокалист не мог прочитать ни одну. Он покосился вниз — из-под скомканного одеяла торчала чужая рука, украшенная татуировкой. Правда, накануне Нэйтан решил сделать ракурс от первого лица более привычным и накрасил ногти чёрным лаком. Лак он благополучно стащил из супермаркета, куда вместе со своим сожителем ходил за продуктами. Странно, но тот никак не отреагировал на изменения в имидже Эксплоужена и даже не упомянул едкий химический запах, оставшийся после его пребывания в ванной. «Урурурур», — переговаривались друг с другом голуби на чердаке. «Урурурур», — вторил им желудок фронтмена. Подчиняясь инстинктам, он выпутался из одеяла и двинулся на кухню. Вообще в последнее время многострадальный желудок Нэйтана только и делал, что требовал есть. А меню в этом доме было довольно скромное: какие-то тушёные овощи; салаты, после которых жрать хотелось ещё сильнее; жидкий суп; до обидного пресная гречневая каша. Эксплоужен пытался вносить правки в меню, но его сосед говорил: — Это полезно для здоровья. И смотрел на вокалиста своими пугающе добрыми синими глазами, от взгляда которых ему становилось не по себе. Нэйтану приходилось делать над собой усилие и пихать в рот ложку за ложкой невкусного, но жутко полезного кушанья. Вот и сейчас холодильник был забит абсолютно несъедобными штуками, о применении которых вокалист имел весьма слабое представление. Там ждали своего часа пакет с картошкой, пара луковиц, кочан капусты, морковь, бутылка подсолнечного масла и непонятная вонючая мазь в тюбике. Эксплоужен долго размышлял, засунув голову в холодильник, пока не сообразил, что картошку можно пожарить. Точно, ведь он уже так делал… правда, это было очень давно. Нэйтан свалил с десяток пыльных бурых кругляшей в раковину. Насколько ему не изменяла память, их надо чистить. Этим он и занялся. «Главное — снять кожу с картошки, а не с пальцев», — рассуждал он. Вопреки его опасениям, руки работали быстро и качественно, тонким слоем снимая кожуру с овощей. Видимо, это опять сработала мышечная память, оставшаяся от Йоакима. «Руки не из жопы», — с завистью подумал Нэйтан. У него в своё время получалось куда хуже. Картофелины всё время выскальзывали из потных ладоней молодого лоботряса и ускакивали в неизвестном направлении. Приходилось с руганью вставать на четвереньки и искать потерявшийся овощ. Находился он в итоге в самом грязном углу закопчённой кухни. Да и остальные помещения съёмной квартиры чистотой не отличались. Но Нэйтан и Пиклз тогда могли себе позволить только такое жильё. Отмывать и отчищать квартиру — зачем? Всё равно через пару месяцев их выселят за неуплату. Вот и сидели по вечерам в тесной комнатушке, ели картошку со сковородки, пили дешёвое пиво и мечтали о своей метал-группе. К концу чистки и резки ладони Нэйтана стали розово-алыми от сока. Под кожурой картошка оказалась багровой и твёрдой. «Брутально», — хмыкнул Эксплоужен. Ещё бы! Сам вчера набирал её в магазине. От нарезанного лука жутко защипало в носу, и на глаза предательски навернулись слёзы. Но вокалист не сдавался. Полив маслом сковороду, он высыпал в неё мелко нарезанные овощи. Когда-то ему даже чуть-чуть нравилось стоять у плиты и помешивать еду большой ложкой. Было в этом что-то завораживающее. Только вот Пиклз вечно крутился за спиной и пытался провести незаконную дегустацию, стащив хотя бы кусочек чего-нибудь. После каждого наркотического прихода (и где он умудрялся брать деньги на дурь?) будущий ударник «Dethklok» всегда был ужасно голоден. Услышав за спиной тихие шаги, Нэйтан ухмыльнулся: — Проснулся, торчок? Картошку будешь? — Я не торчок, я Пэр, — вежливо поправили его. Обернувшись, фронтмен в ужасе шарахнулся: он опять забылся и сморозил какую-то чушь! Зато выяснил, как зовут его соседа — главное, теперь в очередной раз не забыть. Тот невозмутимо прошёл к плите и попробовал содержимое сковородки. — Вкусно, — одобрил он. — Но где здесь картошка? — Что значит «где»? Её тут дохрена! — Это свёкла, — покачал головой Пэр. Фронтмен не знал, что такое «свёкла» и не понимал суть придирки. Он помнил, что картофель круглый и коричневый, вот и взял подходящее по параметрам. Откуда ему знать, какое оно внутри? — А ценники тебе на что? Нэйтан опустил голову и почувствовал, что краснеет. Если бы он умел разбирать эту мешанину из букв, которая встречалась ему здесь на каждом шагу… После завтрака басист пошёл мыть свою тарелку. Он заглянул под раковину, повернул голову и застыл в вопросительном недоумении. «Опять что-то не так», — сообразил Эксплоужен. — Скажи на милость, ты зачем очистки бросил в ведро для пластика? Вот наказание — сиди теперь да перекладывай мусор из одного мелкого ведра в другое! И зачем их так много разводить — целых четыре? Заняться, что ли, нечем? Нэйтану вспомнился тот проклятый сон, где он мыл полы в общепите после смерти всех одногруппников. Теперь это явь: его группа неизвестно где, он так же возится с мусором — такой же жалкий и непроходимо тупой. И слишком трусливый, чтобы рассказать коллегам Йоакима правду. Держать её в себе с каждым днём становилось всё тяжелее и тяжелее. Одногруппники смотрели на него, как на тяжелобольного родственника. Каждый с надеждой всматривался в его сгорбленную фигуру и с надеждой вслушивался в каждое слово: нет ли каких улучшений? Приходит ли их товарищ в себя? Как Нэйтан может прийти в себя, если он буквально не в себе? Ему только и оставалось, что отворачиваться, упрямо сжимать челюсти и в душе злиться на людей, которые ничего плохого ему не сделали. Почему-то он боялся подвести эту группу со странным названием. Ответственность, чтоб её… Фронтмен взял со стола тарелку с размазанными остатками свёклы. Глаза его заволокло полупрозрачной пеленой. Ну и ладно, всё равно он в кухне один. Разве ему — главе известнейшей метал-группы мира — нельзя в кои-то веки поистерить? Эксплоужен размахнулся и со всей дури саданул несчастную тарелку об пол. Та, как и полагается, разбилась на куски. Нэйтан опустился вниз вслед за ней, хлюпая носом. Он сидел, прижавшись спиной к холодильнику, сжимал в руке поднятый осколок и предавался унынию. На шаги товарища он нарочно не отреагировал, а только ещё ниже опустил голову. Сейчас ещё за разбитую посуду получит выговор — нельзя, мол, портить совместно нажитое имущество. — Йоаким! Ты что? Что с тобой? — слышал он, но не откликался. Больше всего бесило его это незаслуженное сочувствие, обращённое совсем к другому человеку. Тут вокалист почувствовал, что его обнимают, успокаивающе гладя по плечу. Таких вольностей он никому не позволял — особенно малознакомым типам, как этот. Пришлось проявить сознательность и подать голос. Эксплоужен собрался с силами и сказал как можно увереннее: — Всё нормально. Я в порядке. Но обнимать его не прекратили — начали говорить, что не надо так расстраиваться, и это всего лишь тарелка. Нэйтан таращил глаза и кивал, всё сильнее сжимая кулаки. — Покажи руки, — это Пэр взглянул на куски разбитой посуды и недосчитался одного. Вокалист демонстративно сунул ему под нос правую ладонь. Хотя догадывался, что дело в левой, из которой уже капало на пол. — Вторую покажи, — потребовал коллега. Нэйтан счёл, что дальнейшее сопротивление бесполезно и разжал руку. Увидев осколок, слегка вошедший в ладонь, басист что-то сказал по-шведски — скорее всего, выругался. Эксплоужен терпел, когда осколок вынимали, и когда повреждённую конечность сунули промывать холодной водой из-под крана. Но когда Пэр усадил его на стул и принялся копаться в аптечке, нервы у вокалиста не выдержали. Он попытался тихо покинуть помещение. — Сиди, — одёрнули его. Фронтмен нервно сглотнул. Ложиться под нож для пересадки печени было не страшно. Проводить самостоятельно сеанс кровопускания — легко. Но когда кто-то брался обрабатывать Нэйтану мелкие повреждения, он почему-то еле сдерживался, чтобы не заорать во всю мощь крепких голосовых связок дэт-металлиста. А тут ещё коллега решил, похоже, поиграть на нервах Эксплоужена и шарился в аптечке уже с полчаса. — Странно. Где йод? — хмурился он. — А, точно, он на стене, — и правда, на ней красовалось большое пятно, потёками уходящее до самого плинтуса. — Ну, ничего, возьмём водку. Вокалист воспрянул духом. «Это я удачно йод расхуярил», — не без гордости подумал он. Пахучей красно-коричневой едкой жидкости он боялся чуть меньше, чем бормашины у дантиста. Это был страшный секрет брутального лидера «Dethklok», в который были посвящены лишь Пиклз и все медики Мордхауса. Круглыми от предстоящего мероприятия глазами Нэйтан смотрел, как ватный тампон смачивают прозрачной жидкостью. — Дай руку, пожалуйста. Левую. Положенную на стол конечность тут же зафиксировали, крепко прижав за запястье. Оставалось только сидеть и терпеть влажные холодно-жгучие прикосновения к краям пореза. После пораненную руку аккуратно замотали бинтом. Эксплоужен моментально поднялся с места и вылетел из кухни, как вылеченная и окольцованная птица вылетает из рук ветеринара. — А «спасибо» сказать? — с укоризной прошептал ему вслед Пэр.***
Как оказалось, сегодня была назначена репетиция. На ней Эксплоужен, по идее, должен был продемонстрировать, что наизусть выучил все тексты и партии, написанные некогда человеком по имени Йоаким. «Всё-таки я набью ему ебало», — сказал сам себе вокалист, глянув невольно на своё отражение в витрине какого-то магазина. Он придумал — а Нэйтану теперь это петь! Фронтмену вспомнились годы, когда он посещал музыкальную школу под давлением родителей. Те беспокоились за его психику после инцидента с грузовиком — убийства всего класса на глазах у ребёнка. Так двенадцатилетний Нэйтан стал обучаться игре на фортепиано. Больше всего на свете в музыкалке будущий вокалист «Dethklok» ненавидел отчётные концерты. Можно подумать, какие-то старые дегенераты в напудренных париках писали триста лет назад свои прелюдии и полифонии специально, чтобы мучить ими детей. Изволь, ребёнок, надеть неудобную белую рубашечку и чёрные шортики, за которые тебя дразнят соседские пацаны; трястись над стареньким роялем с западающими клавишами, забыв от волнения половину нот; получить с грехом пополам «удовлетворительно» и выйти на негнущихся ногах с укрепившимся намерением играть в будущем что-то совсем другое. Вот и сейчас впереди его ждёт «отчётный концерт». Но теперь в случае провала Эксплоужена, наверное, ждёт куда более суровое наказание, чем удары деревянной линейкой по пальцам. По крайней мере, ждало бы, не зазевайся Нэйтан на улице, потеряв далеко ушедшего вперёд Пэра. Потерявшийся вокалист уже долгое время стоял и тупо смотрел на витрину музыкального магазина. За стеклом красовалась новенькая гитара модели «Gibson Explorer». «Как у Сквизгаара», — с тоской подумал он. Мысль о своей группе взбодрила фронтмена. Раз он остался один, пришло время действовать. Нужно было срочно найти филиал «Dethklok», там ему без сомнения помогут — хотя бы свяжутся с Чарльзом, а он точно знает, что делать. От бородатого товарища-коллеги-сожителя Эксплоужен как-то услышал название города, в котором они сейчас находились. Его вокалист, правда, не запомнил, но точно знал, что местный филиал «Dethklok» находится именно здесь. Строительство здания в своё время ознаменовалось долгими и нудными препирательствами с местными властями. По задумке группы, оно должно было располагаться в центре, а шведы упёрлись, говоря, что там находятся ценные памятники архитектуры и вообще, нечего портить облик города. Неизвестно, как Офденсену удалось их уговорить, но филиал в итоге открылся и успешно начал работать. Почёсывая затылок, Нэйтан искал глазами огромную шипастую чёрную башню с голубыми стёклами, которая должна была возвышаться над всеми зданиями. Найти её фронтмену так и не удалось, потому что его отвлекли, чувствительно ущипнув за руку. Опустив голову, он натолкнулся на взгляд знакомых синих глаз, полный недоумения, испуга и, отчасти, желания выписать непутёвому коллеге пару воспитательных подзатыльников. «На его месте я так бы и поступил», — признал Эксплоужен. Но Пэр не стал применять к нему физическое насилие, предпочитая насилие ментальное. К таковому Нэйтан относил всякие разные душевные разговоры и попытки его потрогать. На сей раз его взяли за руку, как непослушного ребёнка, и повели в пункт прибытия. Там их уже ждали остальные участники группы, которые от нетерпения то и дело выглядывали из окон студии на улицу. — Смотрите, идут! — Ханнес показал пальцем на две фигуры вдалеке. — Как мило, они держатся за руки, — Томми дёрнул ритм-гитариста за рукав, — Крис, смотри! Тот скептически хмыкнул и пожал плечами: — Ну, держатся. И чё? — Ну как это «чё»? — не отставал Томми. — Это значит, что Йоаким вспомнил Пэра. И теперь они не хотят друг друга отпускать. — Нет, это значит, что Йоаким может потеряться нахрен на улице, если его не держать. И не надо на меня так смотреть, я правду говорю. — Вечно ты всё портишь со своей правдой, — соло-гитарист скорчил обиженную донельзя гримасу и отвернулся. Когда парочка вошла в студию, стало окончательно ясно, что версия ритм-гитариста более соответствует действительности. Войдя, фронтмен опустил голову и уставился на свои ботинки. На приветствия товарищей он сумрачно бросил «привет» и углубился в свои мысли. — Ну, вы тут готовьтесь, а я быстренько схожу покурю, — заявил Пэр и старательно подмигнул несколько раз одногруппникам. — Я с тобой, — Крис демонстративно похлопал по карманам штанов в поисках курева. — Я с вами, — подорвался с места Томми. — Тоже что-то покурить захотелось. — Курить вредно! — громко сказал ему спину Ханнес, который оставался в помещении, чтобы следить за вокалистом. Выйдя за дверь, компания направилась в самое лучшее место для совещаний — в туалет, где сегодня было, как нельзя кстати, уже накурено. — Ну чё, есть сдвиги? — не сговариваясь, спросили гитаристы. Пэр взглянул на них усталыми глазами. — У Йоакима или у меня? — уточнил он. Конечно, и так было понятно, что речь идёт о вокалисте. Странных происшествий, связанных с ним, со времён последнего совещания произошло немало, и все их нужно было упомянуть. — … Ещё кое-что случилось вчера. Было примерно три часа ночи. Я сидел у себя в спальне и работал. — Работал? В такое время? — переспросил соло-гитарист. — Ну да, а что тут удивительного? Вот если бы я в три часа ночи спал, это было бы удивительно. Так вот, я сидел в наушниках и работал. При этом я забыл, что в квартире ещё кто-то есть. Вдруг сзади кто-то рявкнул гроулингом: «Пиздуй спать!» — Гроулингом? — удивились гитаристы. — Да. Я, конечно, сейчас это передать не смог, да и не старался. Но это звучало очень… эффектно. — Так и помереть можно, — вздохнул Крис. — Я ему то же самое сказал. Он развернулся молча и ушёл. — И что он этим хотел сказать, как думаешь? — Не знаю, — пожал плечами Сундстрём. — Такое впечатление, будто он хочет проявить заботу, но происходит всё это довольно неуклюже и агрессивно. Командовать иногда пытается, типа: «Не суй в рот карандаш!», «Не жри, когда смотришь телек!» А я не люблю, когда мной командуют. Затем басист рассказал, что произошло этим утром. — Ну, картошку со свёклой перепутать — дело нехитрое, — попытался успокоить его Томми. — Каждый хотя бы раз в жизни их путал. Пэр тяжело вздохнул. — Дело не в этом. Плохо то, что он так и не вспомнил ни слова по-шведски. Потому и не смог разобраться, где что лежит в магазине. — То есть, он всё это время чешет по-английски? И о чём вы разговариваете? Хороший вопрос. Они с Йоакимом много лет были в одной группе, вместе многое пережили, сочиняли, записывали. А с недавнего времени им стало не о чем разговаривать. — Ну, обычно я ему что-нибудь рассказываю. Только не понимаю, слушает он меня или нет. Иногда на него что-то находит, и он начинает вещать что-то из анатомии человека. — В смысле? — Ну, например, позавчера он рассказал, что после вскрытия мозг зашивают в брюшную полость. — Надо же. Я об этом не знал, — пробормотал соло-гитарист. — Я тоже. Вчера я вошёл в гостиную. Он стоял у окна ко мне спиной и спросил: можно ли убить человека басухой? — Что за вопрос, конечно, можно! Крис нахмурился: — Слушай, может его ко мне переселить? — Зачем? — Ну, в случае чего меня ему труднее будет убить. — Ты что, — рассердился Пэр, — Йоаким не способен никого убить! Он и не дрался никогда без серьёзной причины. — Ну… тебе виднее. Но если что, ты не мешкай, звони сразу… — Да, я знаю что делать в таких случаях, — басист спрыгнул с подоконника на пол и вышел, завершив таким образом совещание. Гитаристы молча переглянулись и вышли вслед за ним. Нэйтан догадывался, что коллеги не курить пошли, а обсуждать его поведение. Возможно, они сверяли его поступки с большой энциклопедией психических заболеваний, которую вокалист приметил на столе у Пэра. Точно такую же книгу — только на английском — он сам не так давно прочитал от корки до корки, подыскивая идеи для нового альбома. Вспоминая содержание энциклопедии, Эксплоужен с мрачной усмешкой перебирал предполагаемые диагнозы, которые ему могли бы поставить одногруппники. Лучше всего, по его прикидкам, подходил синдром Альцгеймера — не самый хороший вариант. У Нэйтана даже возникла идея для песни — как человек сперва забывает своё прошлое, потом перестаёт узнавать родных, настраивает всю семью против себя и умирает абсолютно чистым листом с оборванными связями и обнулённой памятью. «Вот это будет злобно», — воодушевился фронтмен и поднял голову. Спиной к нему стоял высокий светловолосый человек, которого Нэйтан благополучно идентифицировал как своего соло-гитариста. — Сквизгаар, — позвал он. — Что? — обернулся тот. Эксплоужен растерялся: насколько он помнил, у Сквизгаара не было ни татуировок на руках, ни кольца в носу. Тут он окончательно понял, что ошибся. — Ничего, — буркнул он и отошёл. «Только бы не задавал вопросов», — подумал смущённый вокалист, — «иначе я ему ёбну». Но Ханнес и не думал спрашивать его: знал, что не ответит. Когда вернулись остальные и началась репетиция, он спросил об этом Пэра. — Не знаю, — пожал плечами тот, стоя у ударной установки. — Попробуй у остальных поспрашивать. Пока фронтмен стоял на одном месте и старался воспроизводить заученную партию, остальные, чтобы не смущать его разговорчиками, по очереди подходили к ударнику. Общаться таким манером было довольно сложно: нужно было говорить достаточно громко, чтобы перекричать все звучащие инструменты, и одновременно с этим, достаточно тихо, чтобы не услышал вокалист. К концу второй песни все четверо усиленно задумались над вопросом: что за зверь этот Сквизгаар? Ломая голову над загадкой, музыканты сбились. Пришлось остановиться и выяснить, из-за кого произошла эта досадная оплошность. Сошлись на том, что виноват соло-гитарист. — А чё я-то сразу? — спорил Томми. — Ну… ладно, может быть, я. Я задумался просто. Крис погрозил ему пальцем. — Бросай это дело — думать. Тебе это не к лицу. Когда песня возобновилась, обиженный соло-гитарист пошёл передавать сообщения через Ханнеса: — Значит, так, — прошептал он, — передай Крису, чтобы он шёл в жопу. А Пэру передай, что я, кажется, знаю, что это за слово. Это имя такое — Сквизгаар. Но я не помню, где и когда я его слышал. — Блин, а нельзя покороче? — отвечал ударник, не отрываясь от основного дела. — Гы-гы-гы, у тебя что, лимит на символы, как в Твиттере? — прыснул Томми и быстренько отошёл в сторону, не дожидаясь ответной реакции. — Что говорит Томми? — подошёл некоторое время спустя басист. — Он говорит тебе идти в жо… — Ханнес поднял голову, — а нет, это не тебе. Говорит, это имя такое, где-то слышал. Пока за спиной у Нэйтана развивалась оживлённая дискуссия, он, ничего вокруг не замечая, выдавал в пространство вызубренный текст. Старался он на совесть — не зря днями и ночами отсиживал пятую точку в ванне, упираясь затылком в кафельную стену. Вроде, и слова он не путал, и в ноты попадал правильно, и коллеги не придирались. Но маленький ехидный червячок сомнения всё покусывал Эксплоужена, напоминая, что он находится не на своём месте. И не напрасно: в коротких перерывах между песнями вокалист выслушивал, что он, конечно, поёт правильно, но не мог бы он делать это более уверенно, с эмоциями? «Нет, не мог бы», — Нэйтан так сильно сжал челюсти, что зубной скрежет, подхваченный микрофоном, услышала вся группа. — Эм… можно выйти? — попросил фронтмен, словно школьник на уроке. Получив разрешение, вокалист оперативно скрылся в коридоре. Одногруппники сосредоточенно вслушались в звук удаляющихся шагов. — Всё, ушёл, — кивнул басист, отходя от двери. — Ну, как он, что думаете? Остальные задумались с картинными вздохами и мычаниями. Никто не торопился высказывать лежащую на поверхности мысль: их товарищ, увы, пел, как на экзамене. — Похоже на кавер. Причём в исполнении оригинала. Поэтому звучит пугающе. — Вот-вот, — покачал головой Пэр. — А я ему уже говорил об этом и не раз. Я его просил петь поэмоциональнее, только он почему-то меня не слушает. — А давайте лажать! — внезапно предложил соло-гитарист. — Это ещё зачем? — Ну, мы специально будем лажать на каждой песне. Йоакиму это надоест, он разозлится, и тогда будут эмоции, — объяснил Томми. — Только давайте все участвовать, а то как-то подозрительно будет. — А мы тут не помрём одно и то же по сто раз играть? — спросил уже изрядно уставший Ханнес. — А что ж ты нас сразу не предупредил? Мы думали, ты просто так лажаешь, а ты, оказывается, по плану работаешь, — это Крис не упустил случая поддеть коллегу. — Нет, ты не помрёшь. А с тобой я вообще не разговариваю, иди в жопу! — Это издевательство, — высказался Пэр, — причём, над всеми, кто здесь есть. — Поэтому, если не сработает, мы тебя похороним у порога студии, под деревом, — пообещал ударник. — Йоаким, а ты бы хотел быть похороненным под деревом? — радостно спросил он вошедшего вокалиста. Тот ответил отрицательно. — А где бы вообще ты хотел бы быть похоронен? — это уже прицепился соло-гитарист. — В море. Или в океане. Как можно на большей глубине. Потому что мы все вышли из воды и мы все уйдём под воду, — пояснил фронтмен, исподлобья глядя на коллег. Следующую песню играли уже по плану, три раза запоров первый куплет. На четвёртый раз вокалист не выдержал и рявкнул: — Мать вашу за ногу, вы охуели, ебланы криворукие? Зато петь стал практически как надо, поддавшись эмоциям. Правда, со временем эффект ослабевал, и приходилось дружно сбиваться снова, закатывать глаза, прикладывать растопыренные пальцы к щекам, говоря «ой, я сегодня что-то такой невнимательный». Впрочем, вскоре Нэйтан догадался, что над ним специально издеваются. «Хотят, чтоб я пел так, будто хочу засветить кому-то в ебало». Ну, ладно, ему не жалко. Тем более, кулаки у фронтмена чесались. На песне «Swedish Pagans», которая почему-то бесила Эксплоужена больше всех, он чуть не заехал в челюсть Крису — благо тот вовремя отшатнулся. Во время припева Рёланд попросил ударника: — Передай Пэру, что об этом я его и предупреждал. По-моему, он становится опасным для окружающих. Вскоре ему передали ответ, в котором Пэр выражал своё несогласие. «Очень странно», — подумал ритм-гитарист, — «почему он не замечает очевидного?» Вроде бы репетиция прошла довольно неплохо — вокалист вспомнил (или выучил заново) свои партии, да и остальные не подкачали. Но к последней песне все были уставшие, расстроенные и дулись друг на друга по разным причинам. Томми подошёл к ударной установке. — Передай Пэру… Но уставший Ханнес, у которого уже язык заплетался, красноречиво помотал головой. Сегодня он достаточно поработал связистом — даже голос осип. Пришлось идти передавать напрямую. — Короче, я загуглил в перерыве: это из «Металлопокалипсиса» персонаж. Это мультсериал такой. Я его когда-то смотрел, но давно и не до конца. Пэр рассеянно кивнул и неприязненно покосился на Криса. Он вздумал называть вокалиста «опасным для окружающих». Конечно, если так часто лажать — да ещё и специально! — у любого появится желание дать ближнему в морду. Это на инструменте можно, в теории, играть до бесконечности, а голос сесть может от перенапряжения. Крис тем временем следил за фронтменом, стоящим к нему спиной — мало ли что он опять выкинет. И зачем Пэр его защищает? Нэйтан чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд — от него спину словно иглами кололо. Вроде бы, справился неплохо, отсрочив условное избиение линейкой на некоторое время. В то же время Эксплоужен отлично понимал, что не дотягивает до Йоакима по причинам, известным только ему самому. После недолгих сборов металлисты вышли на улицу, вяло распрощались и, добравшись до перекрёстка, разбрелись в разные стороны. Ведомый, как и утром, за руку товарищем, Эксплоужен слушал его скупую похвалу и кучу советов. У него ужасно болела голова — то ли от громадного количества непривычной работы, то ли от приближающейся грозы. Сгустившиеся тучи разносили над городом запах статического электричества, а вдалеке уже были слышны раскаты грома. Поэтому пришлось ускорить шаг, чтобы не попасть под дождь. Однако он всё не начинался. Товарищи успели дойти до дома, помыть руки («для этого, Йоке, достаточно пары минут»), поужинать остатками утренней жареной свёклы («ешь, Йоке, не с ложечки же тебя кормить»), а на землю ещё ни одной капельки не упало. Нагнувшись над раковиной, Нэйтан спешно отмывал свою тарелку, чтобы, наконец, избавиться от общества басиста. Тот сидел с кружкой кофе в руках и смотрел на него с критическим прищуром. — Мой посуду тщательнее, пожалуйста, — говорил он. — Не оставляй разводы от еды. Кстати, тебе пора бы сменить одежду: ты третью неделю ходишь в одном и том же. У тебя в карманах нет ключа от твоей квартиры? К чему Эксплоужену эти посуда, одежда и квартира, ему не принадлежащие? «Меня скоро на части разорвёт от стресса, чего ещё, нахуй, надо?!» — Посмотри в карманах, там должны быть ключи. Не отстанет ведь, пока не добьётся своего… Нэйтан сунул руки в карманы джинсов. — Их здесь нет, — обнаружил он. — Как это — нет? А где же они? Это переходило все мыслимые границы не бесконечного нэйтановского терпения. Он демонстративно вывернул карманы и запустил их содержимое — блокнот и карандаш — в источник звука. Пэр отшатнулся. Брошенные предметы, не достигнув цели шлёпнулись на пол. — Ты что творишь? — спросил он. — Если не можешь себя в руках держать, выйди и пройдись вокруг дома. Или голову под холодную воду сунь. Или мяту завари — тоже помогает. Глаза Нэйтана заволокло пеленой. Шёл бы он со своей мятой… Схватившись за первое попавшееся — а это оказался стол — вокалист дёрнул со всей силы, полагая, что здесь, как и дома, вся мебель прикручена к полу. Грохот и звон посуды уведомили об обратном, но Эксплоужену было уже наплевать. Когда вокалист очнулся, он был в кухне уже один. Вокруг валялись осколки битой посуды. Она вывалилась из настенного шкафа, который упал на плиту, выдранный «с мясом». Под ногами лежал перевёрнутый вверх дном стол. Нэйтан запоздало взялся за голову: «Бля, чё я сделал…» Каким-то неведомым образом басиста телепортировало с места происшествия в подъезд. Теперь он стоял на лестничной площадке без обуви и с кружкой в руках. Судя по шуму из-за стены, эта кружка — всё, что удалось спасти. Вскоре в квартире всё стихло. Но Пэр не торопился возвращаться обратно. Куда теперь звонить? В полицию? В скорую? Похлопав по карманам, Сундстрём понял, что в ближайшее время никуда не позвонит, так как телефон остался дома. Говорил ему Крис, предупреждал о подобном исходе. А он тогда не поверил. Конечно, кто же добровольно признает, что его близкий друг сошёл с ума? А Йоаким не только друг, но и коллега. К тому же, незаменимый. Если с ним что-то случится, группа потеряет вокалиста. Без него «Sabaton» будет уже не тот, кого бы ни пытались взять на замену. Чтобы на месте Йоакима был какой-то другой музыкант — об этом и думать тошно! У фанатов, скорее всего, будет такое же мнение. И всё, конец группе. А так, скорее всего, и будет, если сейчас вызвать врачей с поводом «человек буянит». Те отвезут его в спецклинику. Понятно, что в современных больницах уже давно не колотят пациентов и не издеваются над ними в лечебных целях. Но психика человека настолько хрупка и непредсказуема, что даже сейчас её расстройства не всегда поддаются лечению. Наверное, где-то через полгода за калитку больницы выйдет серый и ничем не примечательный человечек с обритой налысо головой и грустными глазами. Каково его будущее? Днём — работа в магазине, по вечерам — просмотры лёгеньких развлекательных и познавательных шоу по телевизору. Никакого жестокого контента — врачи не рекомендуют. И если где-то случайно заиграет «Sabaton», напомнив о прошлой жизни, глаза его наполнятся слезами… Из мрачных размышлений Пэра вывел внезапный раскат грома прямо над крышей. После второго удара в подъезде погас свет. Из окна на лестничной площадке не было видно ничего, кроме темноты — значит, обесточило все окрестные дома. Басист прислушался. Из его квартиры не доносилось ни звука. Нужно было всё-таки добраться до телефона: сообщить о случившемся остальным членам группы. Входная дверь так и осталась слегка приоткрытой. Пэр тихо вошёл в прихожую, но закрывать за собой не стал, чтобы сохранить возможный путь к отступлению. Опять же дверь при закрытии специфически щёлкнула бы, выдав его. Медленно он прошёл в спальню, ощупывая в темноте стену руками. Больше всего на свете он сейчас боялся натолкнуться на живое, мягкое и тёплое препятствие. К счастью, обошлось. Сундстрём пошарил по столу, по кровати, по полке с книгами — мобильника нигде не обнаружилось. Скорее всего, он забыл его в кухне. Интересно, где сейчас обретается его сосед? Не зная его местоположение, лучше не рисковать и не вылезать из комнаты. Пэр опустил пятую точку на подоконник. Сколько ещё времени пройдёт прежде, чем дадут свет? Возможно, придётся до утра сидеть здесь, превратившись в слух. Чем бы дверь забаррикадировать? Вспышка молнии осветила комнату, показав на миг силуэт, стоящий у изголовья кровати. «Можно ли убить человека басухой?» — «Что за вопрос, конечно, можно!» Кто там утверждал, что в минуты опасности вся жизнь пролетает перед глазами? Ничего подобного — даже мысли в голове завязли, как в киселе. Раздался шорох шагов. — Не подходи ко мне, — негромко потребовал басист. Темнота неловко прокашлялась. — Ладно. Вот я стою на месте, — смущённо пробормотал вокалист. — В руках ничего нет. Бить не буду, обещаю. — Это радует, — грустно ответил Пэр. — Чего ты хочешь? — Мне… это… сказать надо кое-чё важное. Место и время я хуёво выбрал, конечно, но больше не могу. — Я тебя слушаю. — Только… бля, обещай не перебивать. — Хорошо, — пообещал Пэр, сложив руки на груди. — Короче, я кучу времени потратил, чтобы правильные слова найти. Но не получилось нихрена. Поэтому просто расскажу всё, как было. Вокалист тяжело вздохнул. — Я не ваш Йоаким. Я другой человек. Меня зовут Нэйтан. Нэйтан Эксплоужен. По стеклу ударили первые капли дождя. Вскоре тугой ливень загрохотал по крышам домов — не зря полдня тучи собирались! Нэйтан сдержал своё слово — он честно рассказал обо всех своих злоключениях. — Ваш Йоаким не виноват, — закончил он. — Я всё это сделал. Я кухню твою разъебал. А песни с нуля учил. Честно, чуть не сдох, пока учил. Вот. Всё. Эксплоужен хотел набрать в грудь побольше воздуха, как обычно делал после серьёзных разговоров, но не смог вдохнуть. Пол предательски шелохнулся, и вокалист упал. Свет фонарика прорезал ему глаза. Одновременно в нос ударил мерзкий запах нашатырного спирта. — Йоке… то есть, Нэйтан, — окликнул товарищ, сидящий рядом на полу. — Ты как? — Терпимо, — отозвался фронтмен. С надеждой он вгляделся в глаза Пэра — поверил ли он? Тот молчал. Рассказ Нэйтана мог объяснить всё — вообще всё странное, что произошло за неполные три недели. В тело Йоакима попал другой человек. Но как такое возможно? — Послушай, я верю тебе, — он взял ладонь друга в свои. — Но если ты и вправду другой человек, ты же понимаешь, что для большинства людей твой рассказ прозвучал бы, как полная дичь? Нэйтан понимал. Но не представлял, чем мог бы подтвердить свои слова. — А расскажи побольше о своей группе, — попросили его. Эксплоужен заговорил. Чем больше он рассказывал, тем сильнее чувствовал, что его, наконец-то, понимают. Все группы на пути своего становления проходят через одни и те же типичные ситуации — это и сблизило двух людей, сидящих в шторм в квартире на пятом этаже многоэтажного дома. Неизвестно, сколько прошло времени с начала разговора. Обоих собеседников неизбежно клонило в сон. — Давай спать, — решил Пэр. — Завтра, то есть, уже сегодня проснёмся, уберём срач в кухне и решим, что дальше делать. Нэйтан поднялся с пола — это далось ему с большим трудом. — Ладно, — сказал он. — Спокойной ночи. И… это… спасибо, что выслушал. Вокалист, смутившись, опустил голову. Что за нелепое слово — «спасибо», и кто его только выдумал? — И тебе спокойной ночи. Хорошо, что ты всё рассказал. Эксплоужен доковылял до гостиной и рухнул на диван лицом вниз. Неужели он наконец-то выговорился?.. Счастливый, он провалился в сон — недолгий, но в кои-то веки без кошмаров.