Впихнуть невпихуемое

Эта поездка начиналась примерно так же, как и все другие — с зала ожидания аэропорта. В воздухе витал лёгкий дух утренней свежести, кофе и недосыпа. Большая часть коллектива уже собралась на месте и обменивалась приветствиями. В числе ещё не прибывших были и Пэр с вокалистом. Их отсутствие не бросалось в глаза: что касается Сундстрёма, он всегда появлялся тогда, когда надо — не раньше и не позже; у Йоакима тоже, возможно, были какие-то дела. Но сегодня остальные трое участников группы ожидали их появления с затаённой тревогой, нетерпеливо ёрзая на неудобных металлических креслах с жёсткими подлокотниками. С одного из таких кресел чуть не выпал на пол ударник, когда в полусне наклонился вперёд. — Э, алё, не падай! — это Томми схватил его за капюшон. — Иди сюда. Тихо угукнув в знак благодарности, Ханнес ткнулся носом в подставленное плечо и уже через несколько секунд окончательно заснул. Он ещё успеет в самолёте отсидеть себе спину и намаяться с коленками, что упираются в спинку кресла — пусть хотя бы сейчас поспит нормально. Теперь можно было переключить внимание на Криса, который, к его несчастью, не спал и хмурым взглядом обозревал окружающее пространство. — Как думаешь, они заметят? — спросил он, кивнув на сидящих неподалёку техников. — Естественно. По-моему, такое невозможно скрыть. Речь шла всё о том же — о вокалисте и его изменившемся поведении. — Кстати, — продолжил ритм-гитарист, — я сегодня звонил Пэру. Примерно в три часа это было. — Чтоб он тебя со сна хуями обложил? Мог бы и не беспокоить его. — Ты будешь меня когда-нибудь дослушивать до конца или нет? — прошипел Крис. — Так вот, он мне ответил, и голос у него был бодрый. Как будто бы он не ложился. Я его спрашиваю: с тобой, типа, всё в порядке? Он говорит — да, всё нормально. И даже не спросил, что мне надо. — И чё? — Это всё очень странно — что он делал? Мне кажется, он от нас что-то скрывает. Томми окинул коллегу скептическим взглядом. — По-моему, у тебя тоже крыша едет на почве усталости. Тут весьма кстати появились оба предмета обсуждения. Глядя на их серые полубезжизненные лица, впечатлительный соло-гитарист вмиг забыл про свои ноющую поясницу и набухшие веки. — Чё вы делали ночью? — резонно поинтересовался он. Пэр посмотрел на него добрым снисходительным взглядом человека, познавшего экзистенциальный ужас в истинном его обличии. — Мы доставали из Йоакима линзы. Гитаристы переглянулись. — А что это вы не побрились? Под «вы» подразумевался вокалист, который давно забросил сложный процесс бритья как дело неблагодарное. Потому он был мало похож на того Йоакима, которого все привыкли видеть. Тем не менее, нужно было привести его голову и лицо в привычный для зрителя вид. — Мы доставали из Йоакима линзы, — повторил басист. — Это был интересный для меня опыт. В связи с этим я буду несказанно рад, если в восстановлении причёски не буду принимать участие. Он незаметно пихнул фронтмена в бок, как бы говоря: «Вспомни всё, что мы обсуждали». Тот подошёл к техникам: — Здорово, — как можно убедительнее произнёс он. Те что-то радостно загалдели ему на шведском. Нэйтан объяснил ситуацию: дескать, они с Пэром поспорили на предмет уровня знания английского языка. По условиям спора, за всё время поездки вокалист должен был говорить только по-английски. Если он скажет хоть слово на родном, то проиграет. Соответственно, если он выдержит испытание — проиграет Пэр. Проигравший должен будет пробежаться нагишом по главной улице Стокгольма, неся в руках плакат «Долой диктатуру ондатр». — А-а-а, ну тогда понятно: спор есть спор, — единодушно согласился коллектив. Вернувшись на исходную позицию, вокалист услышал: — Хорошо. Только Йоаким не называет меня мелким говнюком. Ты это учти на будущее, пожалуйста. — Ладно, — смутился Эксплоужен. Перелёт произошёл абсолютно нормально — как и многие другие до него. За время, которое понадобилось самолёту, чтобы пересечь океан, можно было прекрасно выспаться. Что с успехом сделали те, кому для этого не хватило прошедшей ночи. Вскоре группа в числе других пассажиров уже спускалась на аэродром, над которым бодро светило солнце — словно с момента посадки прошло не больше часа. Каждый перелёт в другой часовой пояс вгонял вокалиста в ступор. С одной стороны, это было настоящее перемещение во времени — а значит, это было круто. С другой стороны, от попыток осознать, какое число и сколько время по-местному, у Эксплоужена чесался мозг. Вот и сейчас он недовольно щурился, оглядывая асфальтово-бетонный ландшафт. Всё это он неоднократно проходил: и на самолётах летал, и в гостиницах останавливался. Пока что Нэйтан чувствовал себя спокойно и расслабленно. Оказавшись в гостиничном номере, он, не раздеваясь, прилёг на кровать и закрыл воспалённые глаза. «Я бы выпил сейчас какого-нибудь хорошего старого вина», — мечтал вокалист. Увы, мало того, что мечтам его не суждено было в скором времени сбыться, их развеяли наглым и бестактным замечанием: «Нэйтан, не лежи на кровати в обуви». Недовольный Эксплоужен приоткрыл один глаз. — Ёпт, ты-то откуда тут взялся? — страдальчески сморщился он. — Как ты мог заметить, номер на двоих. То есть, спальных мест тут два. Действительно, рядом с кроватью Нэйтана располагалась ещё одна — узкая и аккуратно застеленная, накрытая сверху тоненьким покрывалом. Это означало, что теперь ни днём, ни ночью фронтмену не удастся укрыться от бдительного прищуренного взгляда коллеги. Эксплоужен вздохнул. — Не беспокойся, я не храплю, — заверил его Пэр. — Да, чуть не забыл: тебе надо брить голову. «Издеваешься?!» Вокалист «Dethklok» никогда не занимался ничем подобным. Он отращивал волосы — такие, чтобы были достойны настоящего брутального металлиста. И он добился своей цели: сальными немытыми патлами или же сверкающим гладким водопадом — его чёрные волосы всегда выглядели внушительно. А тут, видите ли, «брить голову»! Нет, такое святотатство Эксплоужен не собирался совершать — даже при условии, что голова была не совсем его. — Тебе надо — ты и брей, — изрёк фронтмен, глядя вертикально вверх. В этот момент он кожей почувствовал исходящую из внешнего источника мысль «как же ты заебал меня, капризный ушлёпок!». Однако услышал он следующее: — Ты ошибаешься, это в первую очередь надо тебе. Чем больше ты будешь похож на настоящего Йоакима, тем меньше будешь вызывать вопросов у окружающих. Чем меньше вопросов — тем спокойнее мы доберёмся до Лос-Анджелеса, понятно тебе? — Понятно, — буркнул Эксплоужен. Спокойный тон басиста лишал его всякого простора для возможной истерики. — Вот и хорошо. А теперь иди прими душ. Потом в чемодане у себя найди бритвенные принадлежности. Бери их и сходи постучись в 310 номер, он находится напротив нашего. Там тебе помогут. Сделав всё по инструкции, освежившийся под душем вокалист постучал в искомую дверь. Та отворилась, и… дальше Эксплоужену инструкций не давали. — Ну, проходи, чё ты стоишь? Крис, у нас гости! — Угу, — отозвался Крис, усердно выкапывающий что-то в своём чемодане. Нэйтан, войдя в комнату, так и продолжал молчать, тиская в руках аккуратно сложенные в пакетик бритвенные принадлежности. По ним соло-гитарист и понял цель его визита. Он радостно потёр руки. — Так-так, — протянул он, — значит, тебе надо сделать причёску. — Бля, сочувствую, — прокомментировал из-под крышки чемодана Крис. Кому он сочувствовал, скрывая довольную ухмылку, осталось загадкой. Томми глубокомысленно оглядывал голову фронтмена, оценивая степень волосистости. Уж кому-кому, а ему Нэйтан ни за что не собирался доверить проведение этой унизительной процедуры. Он собрался с силами и выдал такой свирепый взгляд, на какой был способен организм сабатоновского вокалиста. Встретившись взглядами с потенциальной жертвой, Томми моментально понял всё, что она хочет сказать. Он отошёл посовещаться с коллегой. — Может, позовём, Ханнеса? — шепнул он. — А самому чё, слабо? — Ты глаза его видел? Они такие… бешеные, короче. — А если он что-нибудь нехорошее с ним сделает? Где мы тогда нового ударника найдём? — Да ладно! Ханнес же такой добрый, с детьми хорошо ладит, с животными… И с ним, — соло-гитарист кивнул на стоящего столбом одногруппника, — общий язык найдёт. С появлением ударника Нэйтан осознал, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Когда от вокалиста наконец отстали, он обнаружил себя понуро сидящим на кровати. Успевшие чуть-чуть отрасти волосы теперь жидким чёрным ворсом лежали у него на коленках. Оголённые участки головы студил холодный поток воздуха из кондиционера. — Ну чё, похоже? — Вроде бы, да. Это одногруппники оценивали результат проделанной работы. Эксплоужену протянули какой-то предмет: — На, возьми, пригладься. Фронтмен машинально взял предмет рукой. Разжав ладонь, он увидел кругленькую расчёску. Он посмотрел на расчёску. Затем на Томми, который и вручил её. Потом ещё раз на расчёску. Секунду спустя она глухо стукнулась об пол, отскочив от переносицы не в меру заботливого коллеги. — Охуел? — рявкнул Крис. — А если бы ты ему в глаз попал? Неизвестно, кто бы ещё и в какое место кому попал, если бы в помещении не материализовался человек с камерой в руках — видимо, его привлекли громкие голоса. — Что это вы тут делаете? — вежливо поинтересовался он. Рёланд закатил глаза. — Бля-а, только его сейчас тут не хватало… — прошептал он. Пока ударник бодро вещал на камеру «мы прибыли в город такой-то, готовимся к концерту и всё такое», Нэйтана незаметно выпнули в коридор. — Йоаким, какого хера происходит? — допытывался у него Крис. — Вот ты где, Йоке, я тебя везде искал, — послышалось у него за спиной. — Пошли, нам надо кое-что обсудить. Свернув за угол, Пэр остановился. — Что от тебя хотел Крис? Сундстрём уже догадывался, что вокалист за время отсутствия в его поле зрения успел что-то натворить. На это указывал и виноватый вид Нэйтана. Опять Эксплоужен не смог удержать себя в руках… — Я там кое-кому в морду засветил, — проворчал вокалист. Пэр недовольно покачал головой. — Что я тебе говорил? Что тебе Чарльз говорил? Подсказываю: то же самое, что и я. Эксплоужен нахмурился. «Вы оба больно много пиздите». Но, поджав губы, вслух сказал: — Стараться никого не ударить. — Стало быть, ты плохо стараешься. — А что он мне тычет в лицо своей блядской расчёской?! — не выдержал Нэйтан. Но при виде проходящих мимо техников ему пришлось снизить тон. — Мне и так хреново без волос, я без них выгляжу, как… как землеройка. А им бы только издеваться! — Поверь, Нэйтан, никто не хотел над тобой издеваться. У нас в группе уже много лет такая непринуждённая атмосфера, иногда происходят разные розыгрыши. Все думают, что ты Йоаким и ведут себя соответственно. Поэтому тебе стоит как можно скорее с Томми помириться. Эксплоужен шарахнулся. — Как ты узнал? Я же не говорил! Пэр внимательно посмотрел собеседнику в глаза: — Я телепат, — и тихо засмеялся, глядя на вокалиста, который, судя по его испуганному лицу, принял шутку всерьёз. Вскоре вся компания выдвинулась место, где и должен был произойти концерт. При виде небольшого ночного клуба фронтмену немного полегчало. «Тоже мне», — подумал он. — «Припрутся небось полтора человека и то случайно. Хы, прямо как на наш первый концерт». Эксплоужену вспомнилось, как за первый отыгранный концерт дэтклоковцам заплатили пивом. Пивом неупакованным и весьма неожиданно вылившимся на группу. Конечно же, больше всего досталось фронтмену. Было бы обидно получить сегодня нечто похожее. Поэтому Нэйтан приказал себе собраться и выложиться на полную. Но перед этим ему предстояло ещё одно испытание. Помириться с соло-гитаристом оказалось проще, чем Нэйтану представлялось. Поняв, что коллега на этот раз пришёл с миром и ничем кидаться не собирается, тот заключил его в объятия. Весьма тесные и горячие объятия, пахнущие шампунем и пирожками с малиной. «А в книгах писали, объятиетерапия успокаивает. Пиздёж», — хмурился Эксплоужен. Крепко сжатый дружескими руками, он не мог как следует вздохнуть; волосы соло-гитариста лезли ему в нос, неминуемо ведя к чиху; а вдобавок по комнате, словно по проходному двору, шастали любопытные, которые даже притащили того мужика с камерой. Нэйтан решил, что обнимашки пора прекращать. Он собрался с мыслями, открыл рот и моментально поперхнулся попавшими туда волосами. — Кхе… тьфу! — Я это… сказать хотел… ну я, короче, был не прав. — Это я был не прав, — интимным шёпотом ответил Томми, не разжимая рук, — ты в таком стрессовом состоянии, а тут я со своими дурацкими шутками… Простим друг друга, ладно? Эксплоужен был готов на всё, лишь бы его отпустили. Долгожданная свобода хлынула потоком воздуха в лёгкие вокалиста. Он зашатался и непременно упал бы, не схвати его коллега за плечо. — Ты из-за концерта волнуешься? Не волнуйся, я думаю, что ты справишься. Фронтмен не мог сообразить, говорит ли Томми всерьёз или опять издевается над ним. Кто знает, что означают эти его картинно поднятые брови-шнурочки и озабоченно наморщенный лоб. Нэйтан пожал плечами. — А вдруг я слова забуду? Хоть вокалист и учил тексты, существовала некоторая вероятность, что он, выйдя к публике, переволнуется и забудет всё разом. Это понимал и Томми. Не моргнув и глазом, он выдал решение: — Тащи сюда свои тексты и ножницы. Щас мы всё порежем и по сцене распихаем. А поможет нам… Гитарист оглядел в поисках кандидата тех, кто присутствовал в комнате и безмятежно занимался своими делами. — О, — он радостно указал на выбранную жертву. — Ханнес. — Что «Ханнес»? — со страдальческой миной отозвался тот. — Что «что»? Надо помочь коллеге по группе. Или ты не хочешь помогать? У Ханнеса не было другого выхода, кроме как помогать, и он присел рядом с товарищами, вооружившись ножницами. Вскоре кипа листов с текстами песен превратилась в более толстую кипу коротеньких листочков с куплетами и припевами. При виде неё Эксплоужену поплохело. — Спокойно, — соло-гитарист взял чёрный маркер. — Щас мы всё подпишем. На каждом листике скрупулёзно подписали название песни и номер куплета. Всё это богатство Нэйтан взял в охапку и, сопровождаемый одногруппниками, вышел на сцену. — По-моему, хрен тут где что спрячешь, — покачал он головой, испуганно косясь на пока что пустой зрительный зал. Он оказался куда просторнее, чем предполагал фронтмен. — Да ты не ссы, место найдётся, — уверенно ответили ему. Шпаргалки распихивали везде: где можно и где нельзя. Бережно приклеенные на скотч листочки висели на стенах, лежали на полу, на звуковых мониторах, прятались за кулисами, среди реквизита, украшавшего сцену, на всех деталях ударной установки, под левой пяткой ударника и много где ещё. — И последний куплет «Primo Victoria» отправляется… — соло-гитарист крутанулся на месте. — Отправляется последний куплет… — он затруднялся сказать, куда куплет отправляется, так как в глазах уже рябило от белых бумажных четвертушек. — … отправляется… на Криса. Он подкрался сзади к вышеназванному коллеге и аккуратно прикрепил бумажку ему на футболку. — Ты чё? — вежливо осведомился Крис. — Да ничё, — Томми вернулся к вокалисту и заговорщическим тоном повторил: — Последний куплет на Крисе, запомнил? — А это чё? — Эксплоужен кивнул на три листка, зажатых в кулаке гитариста. — А это у нас первая песня сегодня будет. На руку себе перепиши вот это. Так надёжнее будет. Вокалист кивнул в знак согласия и достал из кармана маркер. Оставшееся до вечера время Нэйтан усиленно переживал. Он то и дело поглядывал на часы, подсчитывал минуты и регулярно хотел в туалет. Даже стол, заставленный выпивкой и угощениями, не радовал Эксплоужена. Он подозревал, что не получит ни капли спиртного: Пэр, насмотревшийся пьяных рисованных похождений «Dethklok», не позволит вокалисту пить. Вдобавок ко всем напастям фронтмена стали наряжать в странного вида жилет, который, как и всё принадлежавшее человеку по имени Йоаким, Эксплоужену не понравился. Что это за пластинки на пузе — словно из детского мультика про подростков-черепашек? — Ты посмотри-ка, застегнулся, — радостно, но с некоторым удивлением пробормотал себе под нос ударник. — О, а когда это ты успел вторую татуху набить? Нэйтан поднял левую руку. «Чёрт, а я и не знаю, смывается ли этот маркер». Текст песни «Ghost Division» начинался у локтя и доходил до кисти, огибая спиралью всё предплечье. Вокалист успел перечитать и мысленно напеть её уже раз сорок. — Чего ты волнуешься? Мы уже всё, что только можно предусмотрели, концерт пройдёт нормально. — Нет, — мотнул головой Эксплоужен. — Сегодня обязательно случится какой-нибудь пиздец. Я чувствую. Ханнес очень хотел сказать что-нибудь ободряющее, но, похоже, что все слова были здесь бессмысленны. Тут краем глаза он увидел стол с выпивкой. — А может, тебе выпить немного? Для уверенности. Два раза Нэйтана можно было не просить. Но принимая протянутый ему бокал с вином, он чувствовал, что преступает некий запрет, да ещё и втянув ударника в сообщники. Набрав в рот немного вина, фронтмен по привычке неторопливо погладил нёбо языком. Это было одно из тех красных вин, что он любил потихоньку потягивать, сидя на удобном диване перед телевизором. У того, кто занимается здесь напитками, неплохой вкус, признал Эксплоужен. Сейчас бы ещё кусочек элитного сыра с лазурно-голубой плесенью… — Что ты его за щекой катаешь, глотай быстрее, пока никто не видит! — пронзительный шёпот подельника вывел Нэйтана из вкусового забытья. По закону подлости, дверь в комнату тут же отворилась, и в образовавшуюся щель, любопытничая, просунулся объектив камеры. — А что это вы тут делаете? — громко спросил оператор, который уже успел просунуться в дверь целиком. — Пьёте, да? Вдвоём, без товарищей? — Блин… эм… А давай мы тебе нальём, а ты свою камеру выключишь, — ударник заслонил объектив ладошкой. Но было уже поздно, так как в дверном проёме замаячили лица коллег, привлечённых словами «пьёте» и «без товарищей». — Вот вы где. Всё, пойдёмте на сцену, — невозмутимо оповестил всех басист. — Йоаким, где твои очки? — Так ещё четырнадцать минут же… — присутствующие кинулись недоумевающе рассматривать свои часы. — Чем раньше мы начнём, тем раньше закончим, идите. В тесном тёмном коридоре, ведущем на сцену, Пэр поймал ударника за локоть. — Я, конечно, понимаю, что ты действовал из гуманных побуждений, но напаивать Йоакима лучше было после концерта, а не до. Неизвестно, как он отреагирует на выпивку, и мне кажется, мы это обсуждали. — Но он очень сильно волновался. — В общем, больше так не делай. Даже если он будет смотреть на тебя жалобными глазками, не поддавайся. Всё, иди. Как только все участники действа перестукались кулачками, музыканты по одному начали подниматься по лестнице, чтобы скрыться в пелене света и фанатского шума. На вокалиста кто-то напялил солнцезащитные очки. — Э, бля! — не преминул возмутиться он. На что ему мягко напомнили, что микрофон уже включён, да и на сцену неплохо бы выходить. Нэйтан не хотел туда — там душно, жарко, липко и фанаты кричат «Sabaton!» Но собрав силу воли в кулак и получив из-за спины чей-то благославляющий пинок, фронтмен вылетел на сцену. По инерции летел Нэйтан так быстро, что в три прыжка преодолел маленькое расстояние до края, споткнулся о монитор и чуть не выпал с неё в толпу, которая мигом прибрала к рукам упавшие очки. Пока товарищи, как могли («Ты что дурак, что ли, у меня руки заняты, не зубами же держать!») тянули Нэйтана за ноги, тот успешно начал первый куплет. Левая рука ему практически не понадобилась — песня будто бы воспроизводилась сама собой. Вокалист мог бы вообразить, что смотрит фильм, снятый от первого лица, если бы фанаты не пытались потрогать его за все доступные места. Когда песня закончилась, руки у троих коллег освободились, и они легко вытянули фронтмена. Кто-то протянул ему новые очки. Эксплоужен напялил их на нос и, не поднимаясь с пола, сходу объявил следующую песню. В этот момент Ханнес, который наивно предполагал, что в перерыве между песнями — пока фронтмен здоровается с публикой и демонстрирует свои мурашки — успеет глотнуть водички, поперхнулся. Когда следующие две песни вокалист объявил таким же образом, возмутились и гитаристы. Раньше, пока Йоаким болтал со зрителями, музыканты могли успеть и пот со лба вытереть, и почесаться, и даже пивка холодненького из-за кулис притащить. Только сейчас они осознали, как этого всего не хватает. Поэтому Крис, улучив момент, подкрался к вокалисту сзади, решительным движением выхватил у него микрофон и выдал: — Вы знаете, вы у нас первые в туре. Йоаким так переволновался, что забыл с вами поздороваться. Фанаты радостно загоготали, приняв происходящее за очередную шутку. — Ну, здорово, — процедил в микрофон Эксплоужен. И тут его словарный запас резко закончился. Он закрыл глаза, глубоко вдохнул, выдохнул и начал: — Знаете, что нас всех тут объединяет? Мы все когда-нибудь сдохнем. Да-да, и ты, с дурацкой улыбкой, тоже сдохнешь. И даже быстрее, чем ты думаешь — если не прекратишь лыбиться. Но это не главное. Главное, что ваша смерть ничего не изменит. Вас даже помнить никто не будет. А вот о тех трёхстах мужиках, о которых следующая песня, помнят все. Потому что их смерть была по-настоящему героической! Эксплоужен почти прорычал последние слова, невольно сложив руку в фирменный жест. Впервые за столько времени он чувствовал себя, как дома. Но звуки синтезатора, которого в «Dethklok» отродясь не было, малость смутили вокалиста. Он оглянулся и поймал взгляд басиста. Во взгляде его явственно читалось «что это было?» Нэйтан, который уже почти разошёлся, сник и послушно, без всяких вывертов, завёл вступление о трёхстах спартанцах. Больше фронтмену не давали пускаться в лирические отступления, и концерт пошёл так, как положено. Вокалист носился по всей сцене, иногда бегая кругами. Он искал бумажные шпаргалки, рядом с которыми ощущал себя увереннее. Очередной песней в списке стояла ненавистная и глубоко завязшая в голове «Swedish Pagans». Эксплоужен терпеть её не мог и догадывался, что в этом вопросе Йоаким с ним в кои-то веки солидарен. Поэтому, когда соло-гитарист начал наигрывать, а зрители — напевать вожделенный мотив, Эксплоужен сделал неожиданный финт ушами: — Вы хотите эту песню? Все без исключения хотели. — Вот сами и пойте! — вокалист победоносно огляделся. — А я пойду лучше пивка трахну. С этими словами он скрылся за кулисами, оставив гитаристов наедине с проблемой. — И кто это, интересно, его надоумил, — ворчал Крис, — что он может вот так сваливать, оставив песню нам? — Ну вообще он так может. — Но это другая песня! Ты текст хоть знаешь? — Конечно, — жизнерадостно ответил соло-гитарист. — Я начну, а ты со второго куплета продолжишь. — И где я тебе его возьму? — Вон там, у Ханнеса есть бумажка под этой… под одной из этих круглых хреновин. Пока Томми бодро считывал первый куплет со стены, его коллега, пыхтя и тихо матерясь, искал на ударной установке ту самую круглую хреновину. Это было не так-то просто, потому что среди её деталей не было ни одной не круглой. Всё это находилось в колебательном движении и с определённой периодичностью могло приложить по голове непонятно что забывшего в недрах установки ритм-гитариста. Рядом с искомым куском песни («Ещё поди оторви его! Какой идиот его так здорово приклеил?») открывался весьма интересный вид на Ханнеса. Вернее, на его нижнюю половину тела. К счастью для всех, тот не заметил пялящуюся на него сзади из-под низа хмурую рожу. Иначе ударник непременно испугался бы, выронил из ослабевших рук палки, сбился бы сам и сбил всех остальных. Как только ненавидимая Эксплоуженом песня закончилась, он тут же появился на сцене с недопитым пивом в руке и объявил следующую песню. Как и всё хорошее в мире, концерт подходил к концу. Музыканты с облегчением заметили, что осталась только «Primo Victoria» — а потом можно будет в душ и ужинать. Все, как один, устали и очень хотели есть. А ещё всех не покидало ощущение, что этот концерт выдался гораздо тяжелее, чем все предыдущие, хотя программа сложностью не отличалась. И всё бы ничего, но Нэйтан вдруг понял, что начисто забыл последний куплет. Видно, выскочил из головы во время прыжков на припеве. Эксплоужен заметался по сцене — проклятый кусок куда-то запропастился… «Последний куплет на Крисе», — вспомнил вокалист и решительно двинулся к вышеназванному коллеге. Тот в таком же решительном темпе начал удаляться от Нэйтана. — Стой, сука! — рявкнул фронтмен. Ритм-гитарист рассудил, что если тебе кричат «стой, сука», надо прибавить шагу. Более того, остальные музыканты, встревоженные нэйтановским воплем, тоже поспешили разбежаться подальше от источника крика. Бегать друг за другом коллеги могли долго, но Крис утратил на секунду бдительность и зацепился ногой за провод. От падения ритм-гитариста удержал только настигший его сзади одногруппник. Одной рукой он крепко схватил Рёланда за плечо, чтобы тот не вздумал снова убегать, а другой покрепче сжал микрофон. Текст со спины был благополучно передан счастливой аудитории. — Йоаким, ты нормальный? — прошипел Крис, когда группа, обнявшись, вышла на финальный поклон. — Ты нахуя за мной бегал, личинка дикобраза? — Я текст забыл. И сам ты личинка. — Какой ещё текст? — А вот какой! — Нэйтан сорвал со спины одногруппника четвертушку бумаги и сунул ему под нос. — Мог бы и предупредить. А то «стой, сука» — откуда мне знать, что ты там имел в виду? Оказавшись за кулисами после подсвеченной яркими софитами сцены, ребята попали в кромешную темноту. Но как опытные музыканты, они быстро сориентировались и наощупь двинули в сторону душа. На ужине выяснилось, что во время концерта всё-таки случилось нечто неприятное. Один из фанатов, катаясь на чужих руках, неудачно упал и сломал себе шею. — Насмерть, — сообщил кто-то. «Это всё из-за меня», — понял Нэйтан. Вряд ли у «Sabaton» на каждом концерте кто-то погибает, иначе бы они так не напряглись, услышав эту новость. У вокалиста моментально пропал аппетит. Он вышел из-за стола и отправился спать.

***

Работа пошла по запланированному заранее графику. Группа успешно давала концерты, переезжая из одного города в другой. Перемещения из пункта А в пункт Б также проходили без опозданий или всяких неожиданностей, наподобие завязшего в болоте автобуса или маленькой мышки, сварившейся внутри двигателя. Вроде бы, всё шло так, как надо. Но каждый участник группы чувствовал, что чего-то не хватает. Чувствовал — но не мог признаться вслух. У музыкантов не хватало моральных сил ни на веселье, ни на шутки и розыгрыши, ни даже на пару кружек пива. Остальные участники команды не могли этого не заметить. Об истинных причинах уныния, поглотившего сабатоновцев, они не догадывались. Не сговариваясь, каждый предположил, что, наверное, в группе возникли какие-то разногласия. А если так — лучше не вмешиваться и не лезть к ребятам в душу: мало ли, что между ними произошло. Когда придёт время, они сами всем обо всём расскажут. А пока нужно просто выполнять свою работу. Этим все в туре и занимались — просто выполняли отработанные за долгие годы алгоритмы. Одинаковые города мелькали один за другим — даже название в голове не оседало. Перестановка местами песен на концертах особо не помогала — не пропадало ощущение зацикленности. При этом нельзя сказать, что сабатоновцы опустили руки и повально ударились в депрессию. Ребята, как и обычно, по выходным гуляли, осматривали достопримечательности, пили кофе — словом, пытались вести себя, как будто с их одногруппником не случалось непонятной беды. — Кто бы мог подумать, что вести себя естественно так сложно, — вздохнул Томми. Крис молча кивнул. Они вдвоём сидели после очередного концерта в номере — каждый на своей кровати. Казалось, будто они не покидали гостиницу того города, что значился в графике первым. Ну, может быть, цвет обоев поменялся. Крис нехотя поднялся, взял банку пива из холодильника и вышел на балкон. Маленький балкончик, имеющийся в номере, выходил на оживлённую улицу. Чем киснуть внутри лучше уж подышать свежим воздухом и поглазеть на маленькие, снующие где-то далеко внизу машинки. — Когда же закончится эта тряхомудь?! От неожиданности Рёланд чуть не выронил своё пиво с девятого этажа. Этот вопрос, полный боли и гнева, прозвучал из-за тонкой перегородки между балконами. Ткни посильнее пальцем — и попадёшь к соседям, которыми, судя по голосам, были Йоаким и Пэр. Последний ответил: — Скоро. Скоро мы приедем в Лос-Анджелес, и твои страдания закончатся. И мои тоже, — подумав, добавил он. «Что это значит? Почему именно Лос-Анджелес?» — удивился ритм-гитарист. Он никогда не подслушивал специально чужие разговоры, но сейчас остался стоять на месте и превратился в слух, потому что почуял недоброе. — А когда мы туда приедем? — Скоро, уже скоро. Через два концерта мы туда прибудем. — И тогда я свалю из этого мира? — Не знаю, — спокойно ответил басист. — Не думаю, что это так сразу само собой произойдёт. Посмотрим по обстоятельствам, что делать. Ладно, иди спать, завтра трудный день. Судя по звукам шагов, вокалист ушёл внутрь номера, и разговор закончился. «Пиздец, теперь я точно не усну», — подумал Крис. Что значит «свалить из этого мира»? Эвтаназию, что ли, Йоаким собрался проводить? Прямо посередине тура? И Пэр его даже не пытается отговорить? Заснуть ритм-гитаристу всё же удалось, несмотря на калейдоскоп вопросов — сказалась усталость после концерта. Он шёл по лесу, загребая опавшую листву ногами. Это был очень странный лес: под ногами листья, а над головой — сплошные сосновые ветви, переплетённые между собой в сплошной колючий потолок. Он вышел на поляну, окружённую плотным забором из деревьев. Хоть через ветки не проникало ни лучика света, было хорошо видно большой камень посередине поляны. На камне лежал человек, связанный по рукам и ногам. Он повернул голову — это был Йоаким. По бокам безмолвными наблюдателями стояли две тени. Третья встала прямо над жертвой и занесла десятикилограммовое оружие над головой. Одного удара басухой по грудной клетке хватило, чтобы жертва обмякла и закрыла глаза. На втором Крис проснулся. Сев на кровати, он почесал затылок. За окном было темно, и часы подтверждали, что вставать ещё не скоро. На соседней кровати мерно сопел спящий коллега. «Счастливый придурок — ему, небось, такое не снится». А что, если начать рассуждения с самого начала? В то утро, когда вокалист потерял память, с ним рядом был только Пэр. И о произошедшем одногруппники знают только с его слов. Практически всё время рядом с пострадавшим был всё тот же Пэр. После того, как вокалист взбесился и чуть не похоронил его под обломками кухни, он всё равно умолчал о нападении, хотя и так было понятно, что всё к тому идёт. Может, потому, что нападал вовсе не Йоаким? Картина вырисовывалась ещё чудовищнее. Кто знает, что басист сделал той ночью со своим коллегой, чем напугал его до потери памяти. И если у Йоакима время от времени происходили какие-то вспышки гнева, Пэр, наоборот, день ото дня становился всё спокойнее и спокойнее. Вот, что, оказывается, означает это спокойствие. Получается, всё это время музыканты пристально следили не за тем человеком. По-настоящему болен был тот, кто всё это время всех поддерживал и пытался разрешить ситуацию. С этой мыслью Крис пролежал весь остаток ночи с открытыми глазами и благополучно не выспался. Теперь ему придётся какое-то время жить с этим. Подсчитывая дни до прибытия в Лос-Анджелес, где должно случиться непонятно, какое, но точно страшное событие, ритм-гитарист всё чаще и чаще возвращался к своему неожиданному открытию. Конечно, это случилось с басистом от переутомления. Он слишком много работал, напряжение копилось и однажды выплеснулось всё сразу на того, кто был рядом. Наверняка в этот момент они с Йоакимом о чём-то спорили, вокалист, как всегда, упрямился и не хотел уступать. Что бы там ни было, он не заслуживает быть принесённым в жертву чёрт-знает-кому. Как назло, опять вспомнился этот дурацкий сон. Который раз он всплывал в памяти во всех подробностях: листья, ветки, деревья, человек, люди, басуха. Это точно была басуха, но цвет… Она была чёрно-белая, такой у Пэра не водилось. Да и силуэт был не похож. Но рассматривать сны всерьёз — дело глупое. Без этого хватало деталей. Их Крис и изложил последним двум ещё не спятившим товарищам в вечер, когда они разместились в одной из гостиниц Лос-Анджелеса. Те не очень-то впечатлились. — Да, пожалуй, в одном ты прав, — покачал головой ударник. — Мы действительно взялись не за того человека. Настоящий псих — это ты, Крис. — Как можно было сочинить такую херню? — вторил ему соло-гитарист. — И этот человек совсем недавно заявлял, что мне думать не к лицу! Рёланду ничего не оставалось, кроме как прицокнуть языком и закатить глаза. — Сами подумайте: что это ещё может значить? — Ты бы отошёл от нас с Ханнесом метра эдак на полтора. И маску, что ли, надень. Похоже, эта шиза по воздуху передаётся. — И вообще, что ты привязался к Пэру? — насупил светлые брови ударник. — Прямо нездоровый интерес какой-то. — Паранойя, — подсказал Томми. Оба нервно захихикали. Тем временем из-за угла в холл выглянул предмет спора музыкантов. Басист моментально заприметил три знакомые фигуры. Ну конечно! Кто бы сомневался: этим троим приспичило поболтаться именно здесь. Нет, Пэр мог бы проскочить мимо увлёкшихся разговором коллег, надвинув на голову капюшон кофты. Но с какой стати он должен, как мышь, бегать от друзей? Опять же, с ним был Нэйтан, который как раз взволнованно сопел сзади. — Ну, чё там? — прошептал он. Понятно, «чё» — коллеги. Сейчас пройдёшь, а они начнут: «О, Пэр, Йоаким, а куда это вы на ночь глядя? Гулять? А можно мы с вами? Что? Ненадолго свежего воздуха глотнуть? Так мы с вами — так давно, понимаешь не дышали воздухом, аж забыли, как это делается». Всё это сопровождалось бы переглядыванием и тычками друг другу в бока. И делалось бы это не ради забавы, а из чувства растущего день за днём беспокойства, от которого у Сундстрёма уже дёргался глаз. — Возьмём наших коллег по группе с собой, — заявил он через плечо вокалисту. — Нахрена? — Кто знает, какой приём ожидает нас, куда хотя бы тот портал ведёт… А впятером мы хотя бы выглядим серьёзнее. Набросав за пять секунд план действий, басист появился из своего укрытия и уверенной походкой направился к коллегам, которые не преминули его поприветствовать. Как и предполагалось, они вели себя очень напряжённо. — Ну что, вот все и в сборе. Все чувствуют себя нормально? Никто не хочет спать? Все, как один, чувствовали себя удовлетворительно и спать не хотели — в том числе, и фронтмен, который маячил за спиной Пэра, толком не понимая, что тот задумал. — Хорошо. Тогда давайте выдвигаться. — Э, а куда это? — закономерно удивились коллеги. — Что значит «куда»? Разве я с вами об этом не говорил? Сегодня мы отправимся на неформальную встречу. — На блядки, что ли, идём? — Нет, — невозмутимо ответил Пэр. — Мы идём в гости к Брендону Смоллу. До ребят наконец-то дошло. Бормоча «а-аа, это который «Металлопокалипсис» сочинил», «ну так бы сразу и сказал», «а я и не знал, что он тут живёт», компания двинулась к выходу. Интересно, что никто из троицы не помнил обсуждения визита к Смоллу — может, прослушали? В месте прибытия, ближе к окраине города, обнаружился двухэтажный дом, окружённый газоном с сочной зелёной травой. Хозяин дома радушно приветствовал гостей, проводив их по лестнице наверх — в просторный зал с диваном. — Ну что, удалось ли ввести их в курс дела? — спросил он у Пэра, который поднимался последним. Тот лишь тяжко вздохнул. — Понимаю. Ну, ничего, сейчас что-нибудь придумаем. В зале визитёров поджидал ещё один обитатель дома — поджарая собака с серо-бежевой шерстью и длинными лапами. Она выражала свою радость громким лаем и прыжками вокруг дивана, норовя с размаху запрыгнуть кому-нибудь на коленки. Зайдя в комнату, Смолл бросил священную фразу всех собаководов: «Не бойтесь, она не кусается». — Кстати, это Гильда, знакомьтесь. Пойду поставлю чайник. Когда чай был готов, собака прочно обосновалась на коленках у Ханнеса. Он и не возражал, с удовольствием почёсывая её за ушами. — Ой, а где у вас можно руки помыть? — спросил он. — А то я собаку трогал… Едва заметно подмигнув басисту, Смолл дал направление «вниз по лестнице направо вторая комната». Чтобы снять с колен гостя собаку, пришлось предложить ей половинку эклера, которую та моментально уплела. За чаем с эклерами и беседой о сериале прошло минут пятнадцать. За это время ссутулившийся на краю дивана Эксплоужен узнал, что помимо четвёртого сезона есть ещё и какая-то полнометражка в формате мюзикла. «Вот дерьмо» — расстроился Нэйтан. Никогда ещё его так не пугало будущее. — Так чё будет в этой полнометражке? — А вы смотрите — и узнаете, — многообещающе улыбнулся создатель истории. — Что это Ханнес так долго моет руки? Я, кажется, понял: наверное, дверь захлопнулась. Она иногда так захлопывается, что изнутри её открыть невозможно. Гитаристы поднялись с дивана и отправились спасать коллегу. Через какое-то время до остальных донеслись громкий хлопок двери и нецензурные вопли, которые стихли так же неожиданно, как и начались. — Ну всё, — с облегчением вздохнул Пэр, — теперь и нам пора. Сопровождаемые Брендоном и собакой, они пришли к двери, из-под которой по полу стелилось голубоватое свечение. При виде него Гильда заскулила и спряталась за спину хозяина, поджав хвост. — Осторожно, — предупредил Смолл, — там тяга нехилая. Нэйтан решительно шагнул к двери и взялся за ручку. — Ну… это… — выдавил он. — Спасибо тебе, что ли. И исчез в ослепительном сиянии, что на секунду осветило весь полутёмный коридор. — Удачи вам там, — улыбнулся Брендон. — Надеюсь, вернётесь живыми и невредимыми. — Я тоже надеюсь, — ответил Пэр. — Всё, пока. Тяга действительно была бешеной — словно пушинку, его закрутило в центр большой светящейся окружности. Глаза резануло белизной, а в ушах грянул белый шум. Басист и осознать это толком не успел, как врезался во что-то твёрдое, но относительно мягкое. — Ты в порядке? — спросил его знакомый голос.