Зов пустоты

      И снова Эмили не знала, куда идти.       Заявиться к папе в Мемориал с окровавленными (в прямом смысле) руками? Об этом и речи быть не могло. Вернуться в Ривет-Сити казалось разумным решением. Только вот к утру Кристина придёт в себя, и побегут по тёмным коридорам шепотки и пересуды — наверняка потребуется не один день, чтобы дать им отцвести. Мегатонна? Сьюард-Сквер? Подземелье? Нечего сказать, за эти дни она поднаторела в искусстве сожжения мостов.       Предсказанный Хароном дождь всё усиливался, обещая переродиться в настоящую грозу, так что защитный костюм оказался весьма кстати. Они шли по разбитой дороге. На юг, кажется; а впрочем, когда звёздного неба над головой не видно из-за туч, да и с нравственным законом внутри не всё в порядке, все направления стоят друг друга. Редкие островки асфальта, омытые дождём, поблёскивали тускло и неуверенно, как погасшие путеводные звёзды.       — Ещё немного — и выйдем к Арлингтонскому кладбищу, — голос Харона не вырвал Эмили из невесёлых мыслей, а вплёлся в них так же легко и естественно, как шум воды.       — А что, там очень страшно? — спросила она.       — Нет, — ответил гуль. — Там тихо. И очень спокойно.       Эмили запрокинула голову, глядя в темнеющее небо. Капли дождя падали на стёкла защитной маски, словно чужие слёзы.       — Надо же, и Ричардс сдох, — проговорила она негромко. — Ещё осенью, с ума сойти. Хотя ты, наверное, и сам всё слышал.       — Слышал.       — Чёрт, — Эмили поморщилась. — Вот ведь чёрт.       — Тебя это правда беспокоит? — Харон заглянул ей в лицо. — Что я могу узнать что-то лишнее? И — что? Испугаться и убежать?       — Нет, — сквозь зубы сказала она. — Просто всё это непередаваемо мерзко. Знаешь, я, может, и убила его, только чтобы он поскорее заткнулся и не вдавался в подробности. Что говорит обо мне много хорошего, правда?       — Эх, Эми, Эми, — он покачал головой. — Будем мериться неприглядными фактами биографии? Я ведь выиграю.       — Нужного уровня допуска я, наверное, никогда не получу, так что придётся мне поверить на слово, — проворчала она. И тут же поняла по его лицу, что говорить этого не следовало, но было уже поздно.       — Ну, хорошо, — медленно произнёс Харон. — Я убил свою жену. Сойдёт для начала?       Эмили уставилась на него широко раскрытыми глазами.       — Наверное, было за что, — проговорила она растерянно, не зная, что ещё сказать.       — Было, — кивнул он. — Но это не отменяет того факта, что я в своё время поклялся защищать её — и, как видишь, пережил на двести лет. Хотя этого тебе мало, так? Без подробностей не считается?       Она только и могла, что смотреть на него, онемев от ужаса и жалости.       — Чёрт, Эми. Я просто не знаю, что мне ещё нужно сказать и что — сделать, чтобы ты поняла наконец…       Он не договорил. Отвернулся, угрюмый и злой как дьявол, наверняка жалея о приступе откровенности. О том, что вот так, походя, разменял свою страшную тайну на слова утешения для глупой капризной девчонки.       Она вдруг поняла, что вряд ли сможет любить его сильнее, чем сейчас. И захотела сказать ему об этом — но проклятая мембрана переговорного устройства отсекала все интонации и подтексты, а снимать маску было так долго…       — Харон? — осторожно позвала Эмили.       — Что? — спросил он сердито.       — Ты выиграл.       На секунду воцарилась тишина.       А потом он засмеялся; через секунду присоединилась и она, отчётливо осознавая, как же непристойно их громкий хохот диссонирует со всей этой песнью упадка: иссечёнными дождём сумерками, покосившимися плитами надгробий…       — Ну не смешно же, — проговорила Эмили сквозь кашель — фильтры противогаза определённо пора было менять.       — Точно. Не смешно, — подтвердил Харон. Выпрямился — и неожиданно, притянув её к себе, обнял за плечи. — Идём, маленькая. Нам ещё ночлег искать. * * *       Если вдуматься, вся Столичная Пустошь была гигантским погостом. Просто на руинах Вашингтона правила бал несправедливая, внезапная смерть, которая разом оборвала миллионы нитей судьбы, оставив мойр без работы. За два века дар покоя так и не снизошёл на искорёженные развалины столицы — достаточно было один только раз уловить их немой крик, чтобы никогда больше не слышать тишины.       А здесь, на Арлингтонском кладбище, небытие было в порядке вещей. Убаюканная танцем ивовых ветвей смерть дремала, обвившись туманом вокруг могильных плит, и лик её был печален и светел.       … Этот дом словно возник из дождя. Он стоял на холме, удивительно надёжный и гостеприимный на вид — как будто окружающая разруха его не касалась.       — Кому вообще пришло в голову селиться на кладбище? — проворчала Эмили, щурясь сквозь запотевшие стёкла маски на двухэтажный коттедж. Вопрос был риторическим, но, как ни странно, Харон ответил:       — Когда-то тут был дом генерала Ли.       — Главнокомандующего Конфедерации? — спросила Эмили. И порадовалась про себя, что успела прочитать первый том «Унесённых ветром». История не была коньком мистера Бротча, и из школьного курса Эмили вынесла о Гражданской войне примерно следующее: у одних были серые мундиры, у других — синие, ну, а закончилось всё Тринадцатой поправкой. Хотя кто знает — может, не в мистере Бротче дело. Может, от любой гражданской войны через четыреста лет остаётся один и тот же набор из обессмыслившихся лозунгов, перевранных песен и ненавидимого школьниками перечня дат и имён.       — Да, маленькая. Только кладбищем особняк оброс несколько позже. Сомневаюсь, что генерал Ли обрадовался, узнав, что в его саду хоронят солдат Союза, но в конце концов, он-то и был одним из главных поставщиков убитых янки.       — Так этому дому больше четырёх сотен лет? — недоверчиво спросила она. Ровно такими же коттеджами, разве что ещё более потрёпанными, были застроены северные предместья Вашингтона.       — Нет, этому — вполовину меньше, — терпеливо объяснил Харон. — Незадолго до Великой войны какому-то идиоту вздумалось поджечь особняк. Изнутри он выгорел полностью, вместе со всей музейной экспозицией. Восстанавливать его не стали. Снесли, а взамен построили этот дом для смотрителя кладбища.       — Вот лентяи.       — Возможно, они просто радикально разрешили для себя парадокс Тесея. Пришли к выводу, что даже удачная имитация не равняется тождеству, а значит, и смысла в ней нет.       — Ладно, а кто сейчас там живёт? — спросила Эмили, не отводя жадного взгляда от дома.       — Говорят, призраки.       — И только-то? — фыркнула она. — Звучит как приглашение.       — Лишь бы так решили только мы одни, — проворчал Харон.       Фонарик «Пип-боя» выхватил из темноты очертания гостиной: диван, часы на стене, лестница, ведущая на второй этаж… И — для разнообразия — никаких трупов. Мирная, спокойная тишина.       Повинуясь безотчётному порыву, Эмили щёлкнула выключателем справа от входа — и под потолком с недовольным треском вспыхнула лампа. Харон поморщился:       — Нас же видно снаружи.       — Пусть думают, что мы призраки, — она рассеянно взъерошила свалявщиеся от талька волосы. — Ладно, ладно, выключу.       — Посиди пока тут, — попросил Харон. — Я проверю подвал.       Дождь снаружи усилился. Зашуршал по крыше, забарабанил по стёклам. Удивительный тоскливо-уютный звук, к которому ей так и не удалось привыкнуть за (восемь месяцев, Господи, уже восемь месяцев) жизни вне Убежища.       Эмили села на диван. Привычно подтянула колени к подбородку, чтобы согреться — и поняла вдруг, что в этом нет необходимости. В Арлингтонском доме, пустом, насквозь промороженном, было тепло. Не то тепло, которое можно измерить по шкале Фаренгейта. Просто этот кладбищенский дом оказался живым, вот и всё. Он дремал неизвестно сколько лет, хранимый своей дурной славой, а теперь, разбуженный, спросонья недоверчиво вглядывался в гостей.       Эмили осторожно провела рукой по выцветшей обивке дивана — и поморщилась, увидев под ногтями засохшую кровь.       — Эми, ты только посмотри, что здесь! — донёсся из подвала удивлённый голос Харона.       Она сбежала вниз по рассохшимся ступеням — и оторопело уставилась на… алтарь, иначе не скажешь. Под огромным портретом Авраама Линкольна, надёжно закреплённым на стене, громоздились подношения: пыльные бутылки вина, фонари с электросвечами, книги, бумажные цветы.       — Тут, наверное, беглые рабы прячутся, — Харон задумчиво разглядывал инсталляцию. — Потому и дом в порядке.       — А почему они тут не живут? — рассеянно спросила Эмили, украдкой смахивая ниточку паутины с потолочной балки. — Хорошее же место.       — Я, наверное, должен сказать, что из дома с алтарём в подвале надо рвать когти, пока не поздно…       — Не говори, — попросила она.       — Ты хочешь остаться?       Эмили жалобно кивнула.       — Тогда останемся, — просто сказал Харон. Поставил рюкзак на пол и подошёл к ней.       — Здесь же небезопасно.       — Везде небезопасно.       Она уткнулась ему в плечо. Вдохнула знакомый запах — кожи, пота, пороха… Он сегодня был смертью. Оба они были.       — На первом этаже, кажется, ванная была, — проговорила Эмили еле слышно. — Я посмотрю, что там с водой?       Вода почти не фонила — по крайней мере, счётчик Гейгера оставался спокойным. Бойлер не работал, но на кухне удалось найти две кастрюли. На ванну этого не хватило бы, конечно, но чтобы смыть грязь и дождь — вполне.       Пока вода грелась, они пили чай на кухне из кружек, найденных в дальнем углу буфета — одна носила на себе эмблему фабрики «Корвега», другая была совсем старой, со стёртым золотым ободком по краю. Эмили досталась та, что с «Корвегой». Бежали минуты, и вот уже сумерки обернулись бархатной безлунной ночью, и недопитый чай на дне кружки давно остыл — а Эмили всё продолжала сидеть за столом, бездумно обводя пальцем очертания красной машинки под слоем растрескавшейся глазури.       — Ну что ты? — Харон тревожно заглянул ей в лицо.       — Мне страшно, — призналась она. — Страшно, что для тебя это какая-то пародия на нормальную жизнь. Сидим тут на кухне, ужинаем… как люди.       — Это странно, конечно, но не смешно, — он взял кружку из рук Эмили и поставил обратно в буфет. — Тут хорошо. Хотя мы оба понимаем, что в любой момент сюда могут нагрянуть рабы, работорговцы, чёрт знает кто ещё…       Эмили понимала. Но почему-то была уверена: никто не придёт. Прежний хозяин уже сдал вахту. Им.       Снаружи шумел дождь, царапались о стекло еловые лапы. На прикроватной тумбочке лежал «Пип-бой». Неровного зеленоватого мерцания хватало, чтобы осветить небольшую комнату на втором этаже: широкую кровать, вывернутый наизнанку спальный мешок, брошенный поверх колючего одеяла…       — Что мы делаем? — прошептал Харон.       — Воспоминания, — улыбнулась Эмили.       Они были вдвоём — по-настоящему вдвоём. А значит, к радости Эмили, наконец-то можно было пошуметь всласть. Имя Харона просто создано было для того, чтобы произносить его так — стонать, выкрикивать, выдыхать почти неслышно — и замирать, ловя своё отражение в синих глазах. И потом, обессилев, лежать рядом, рука в руке, вдыхая общий запах усталости и любви, балансируя на грани яви и сна…       — Чудесно, — проговорила она, прижимаясь щекой к его плечу, к шершавой, словно смятой, коже. — Здесь чудесно. Хотя и страшно, что кто-нибудь заявится в гости без приглашения.       — Это поправимо, — задумчиво отозвался Харон, глядя в потолок. — Электричество здесь есть, значит, можно наладить сигнализацию. Заменить дверь, поставить решётки на окна.       — Турели у входа, — подсказала Эмили. — И парочку роботов-охранников — по одному на этаж.       — Я серьёзно, — проворчал он. — Дом в хорошем состоянии. Мы могли бы остаться. Хотя работы уйма, конечно. Надо что-то делать с газовой колонкой, с канализацией… Думаю, Уинтроп не отказался бы помочь.       — А я бы всё перестирала и, хм, разобралась бы с подвалом. Нет, Харон, правда? Мы можем тут жить?       — Если ты хочешь, маленькая.       — А ты?       — Это было бы слишком хорошо, — он поцеловал её в висок. — Но я постараюсь. Если только тебя не смущает вид из окна.       — Нормальный вид, по-моему. Лучше, чем на «Латунный фонарь».       — Точно, — он усмехнулся. — По крайней мере, здешние соседи невзыскательны к нашему моральному облику.       — С нашим моральным обликом всё в порядке, — сердито сказала Эмили. — Это в Мегатонне одни ханжи.       — Может, и так. Только всё равно не надо завтра обсуждать это с мистером Данфордом.       — Завтра — не буду. А вообще я не собираюсь прятаться вечно, — она вздохнула. — Папа должен понять.       В приоткрытое окно тянуло горьковатым дымом со стороны переправы и мокрой землёй.       Харон не спал. Лежал с закрытыми глазами, ровно дышал, но Эмили точно знала, что он ещё здесь, с ней.       Она осторожно поцеловала его в уголок рта — и почувствовала губами его улыбку:       — Спи, маленькая.       — Не спится, — виновато ответила она. — Как-то неспокойно.       — Отец? — догадался Харон.       — Да.       — Говорил же, что это дом с привидениями, — она почувствовала на шее его горячее дыхание. — Мы завтра пойдём к нему. Обязательно.       — Я не хочу, — Эмили отвернулась, глядя на полосу лунного света на полу. — Я же знаю, что будет. Он найдёт для меня какую-нибудь дурацкую работу, которую можно доверить гуманитарию, и я стану носиться по Мемориалу, приумножать хаос, а папины коллеги будут на тебя таращиться…       — Это я переживу.       — А потом он попросит меня остаться, и я опять наговорю ему кучу гадостей — о том, что он-то в своё время не остался, и всё по новой… — она поморщилась. — Я хоть когда-нибудь стану хорошей дочерью?       — Ты хорошая.       — Ага. Хорошая бы помчалась в Мемориал прямо из Сто Двенадцатого. Да ладно. Я ведь могла зайти к нему перед свадьбой. И вчера утром. И сегодня вечером…       Он крепко обнял её. И этого хватило, чтобы всё стало хорошо — на несколько часов. Потому что потом хорошо уже не было. * * *       Её разбудил громкий механический стрёкот. Стёкла мелко задребезжали в рамах, заныли на разные лады потолочные балки. Люстра заметалась из стороны в сторону, разбрызгивая по стенам дрожащие отсветы хрусталя. Эмили села на кровати, испуганно моргая.       — Харон, что это? — спросила она.       — Винтокрылы, — он враз посерьёзнел. — Их ни с чем не спутаешь.       Эмили подбежала к окну — под босыми ступнями гневно заскрипел паркет. Потянула на себя раму — еловая ветка обдала ладонь холодными брызгами. Ветер подхватил занавеску, взметнул её парусом.       Массивные чёрные туши темнели на фоне рассветного неба. Огромные, неповоротливые — как они вообще удерживались в воздухе?       — Они к Цитадели летят? — напряжённо спросила Эмили, обхватив плечи руками. По голой коже побежали мурашки — скорее, от дурного предчувствия, чем от холода.       — Похоже на то, маленькая. Неужели и правда Анклав?       — Это вообще кто? — она в панике повернулась к Харону. — Их же Братство победило?       — Там мутная история, — он нахмурился. — Если они опять схлестнутся, и чёрт бы с ними, если честно.       Анклав. Слово не будило никаких личных воспоминаний, никаких эмоций. Дурацкая радиоволна с записями старых выступлений. Облезлые робоглазы с радиаторами, залепленными грязью, — эти роботы чаще встречались Эмили на прилавках старьевщиков, чем в Пустоши. Анклав был историей, достаточно давней, чтобы перестать быть страшной…       Мысль, короткая и чёткая, ослепила её, выбила из лёгких воздух: папа. Что-то не так с папой.       Анклав или не Анклав, но эти винтокрылы летели на юг. А на юге располагалась не только крепость Братства Стали.       Эмили бросилась к изножью кровати. Сорвала с деревянной перекладины свитер, злобно выругалась: ну конечно, за ночь он не высох. Вот дёрнул же её чёрт постирать эту проклятую тряпку!       — Эми, скорее всего, их действительно интересует Цитадель, — Харон обернулся к ней. — Что им до Мемориала?       — Это же рядом! — она яростно затянула ремень на талии. — Мост перейти — и готово!       Он не стал спорить. Но и утешать не стал. Молча спустился за ней на первый этаж, взвалил на плечо рюкзак.       — Вещи оставь, — Эмили помотала головой, лихорадочно рассовывая патроны по карманам разгрузки. — Мы туда и обратно. * * *       Снаружи было утро. Красивое, наверное: Эмили мало что замечала вокруг. Между небом и землёй тянулась алая полоса рассвета — как свежий шрам, как итоговая черта.       Они с Хароном шли быстро, действительно быстро; но, чёрт возьми, что такое жалкие пять миль в час? Эмили то и дело теряла терпение и срывалась на бег. Это было неправильно, она знала: от бега начинало колоть в правом боку, сбивалось дыхание, спрыгивало с ритма сердце, — а потом перед глазами появлялись знакомые чёрные круги, и приходилось замедлять темп, замедлять так, что обнулялись, если не уходили в минус, все секунды, выигранные безрассудным рывком…       Обычно Харон не разрешал ей тратить силы впустую. Он вообще не любил надрыва. Но сегодня он позволял Эмили бежать — и это пугало её до чёртиков, пугало едва ли не больше, чем винтокрылы.       Звуков сражения со стороны Цитадели не доносилось. Это хорошо, думала Эмили. Значит, при идеальном раскладе Братство уже победило. Или ладно, к чёрту. Всё равно никогда они не сбываются, эти идеальные расклады. Люди на винтокрылах захватили Цитадель и направляются дальше — в Ривет-Сити… и в Мемориал, да. Даже если они уже там — это ещё не конец. Папа — один из лучших умов Пустоши, как и доктор Ли. Никому не выгодно убивать учёных, их ведь можно заставить трудиться себе на пользу, так? А значит, даже если папа в плену, у нас есть время. Немного, но есть.       Но папа не в плену, нет, конечно. Всё с ним в порядке. Их интересует Цитадель, так сказал Харон, а он не ошибается, — и Эмили в отчаянии смотрела на Харона: повтори это. Ну же. Повтори, что всё в порядке, и я зря так беспокоюсь…       Но Харон молчал. Молчал, пока они не вышли к Арлингтонскому мосту.       … Сначала Эмили почувствовала запах. Точнее, странную смесь запахов: раскалённый металл, горелое мясо, свежий битум. Потом увидела кучу мусора у входа на мост — и рыцаря в оранжевой форме Братства, замершего над этой кучей. И только потом, через несколько блаженных секунд неведения, мозг собрал детали воедино.       — О господи, — произнесла Эмили — не всуе.       Сколько человек сожгли заживо на этом месте, сказать было трудно: кости почернели и обуглились, а то, что было силовой бронёй, просто вплавилось в асфальт.       — Инсинератор? — Харон покачал головой. — Паршиво.       При звуках его голоса рыцарь наконец-то обернулся. Совсем ещё мальчишка, подумала Эмили. До смерти перепуганный мальчишка.       — Стоять! — крикнул он, вскидывая лазерный пистолет. — Эта территория под контролем Братства Стали!       — В самом деле? — спросил Харон, выразительно глядя на месиво из металла и плоти.       — Что тут случилось? — к Эмили наконец вернулся дар речи.       — Я не знаю! — казалось, парень сейчас разрыдается. — Нас направили на усиление патруля, меня, Мэллори и Фостера. Но они увидели вот это вот, и… ну, отправились в Цитадель с донесением о гибели отряда.       — Сбежали, — уточнил Харон.       — Хорош зубы скалить, гуль! — злобно выкрикнул мальчишка. — Да! Они сбежали! А я остался и вообще не знаю, что буду делать, если эти вернутся! Тут до барьера этого доплюнуть можно, а знаете, сколько их по ту сторону? Грёбаный легион, вот сколько!       Только сейчас Эмили увидела барьер. До этого момента она изо всех сил старалась не смотреть на другой берег — с Мемориалом ведь всё хорошо, правда?       Что ж, Мемориал оставался на месте. Его не разбомбили, не взорвали — белый купол так же, как и вчера, выделялся на фоне мрачных развалин Молла. Только вот Арлингтонский мост теперь вёл в никуда. По ту сторону Потомака он упирался в синий искрящийся барьер высотой в добрых двадцать футов, отсекающий Мемориал Джефферсона от остального мира.       — Что это за хрень? — спросила Эмили севшим голосом. — Что это ещё за жуткая хрень?       — Не знаю, — Харон выглядел сбитым с толку, а это, чёрт возьми, что-то да значило! — Надо разобраться.       — Ты же говорил, что Мемориал им не нужен! — в отчаянии выкрикнула она.       — Значит, ошибался.       — Это силовое поле, мисс, — неожиданно отозвался рыцарь. — Довоенная разработка, впервые апробированная в Анкоридже китайскими коммунистами в две тысячи семьдесят седьмом году. Общий принцип действия…       Он говорил, как хороший ученик на экзамене — ровно, уверенно, чётко. Видно, очень уж ему хотелось взять под контроль хоть что-то, найти хоть какую-то точку опоры в этом хаосе. Как будто знание принципа, мать его, действия проклятого силового поля сейчас хоть что-то значит, со злостью подумала Эмили. Папа — там, за этой стеной, значит, нужно идти туда. Просто и ясно.       И она ринулась было туда, навстречу синему сиянию — но Харон придержал её за руку.       — Надо разобраться, — повторил он.       — Там папа! — Эмили в отчаянии уставилась на гуля. Он что, не понимает?       — И как ты ему поможешь, если поджаришься на подступах к Мемориалу? — холодно спросил он.       Что ж, это было справедливо.       — Знаете что? — обернулась Эмили к рыцарю, который продолжал монотонно бубнить про фотонные резонансные барьеры. — Они не придут. Товарищи ваши. Вы не могли бы вызвать сюда из Цитадели скриптора Квинлана? Или рыцаря — этого, ну как его, — она оглянулась на Харона, — Льюиса?       — Откуда вы знаете рыцаря Льюиса? — парень ошарашенно уставился на неё.       — Работали вместе, — она прикусила губу, стараясь не замечать очень, очень недовольный взгляд Харона. — Но лучше позовите Квинлана. Скажите ему, что Эмили Данфорд здесь — он поймёт. Скажите, что у меня к нему срочное дело. Насчёт проекта «Чистота».       — Ну… раз уж так… А это правда важно, да? — было видно, что оставаться на мосту с видом на захваченный Мемориал рыцарю страсть как не хочется. — Ладно, мисс. Позову.       — Только пожалуйста, поскорее! — взмолилась она.       Упрашивать парня не понадобилось. Он припустил по направлению к Цитадели с завидной скоростью.       — Эми, — Харон посмотрел вслед убегающему рыцарю. — Я не знаю, разумно ли это.       — Бог ты мой, ну конечно же, разумно! — взволнованно проговорила она, опираясь на уцелевшую часть ограждения у въезда на мост. — Кому же ещё с таким разобраться, как не Братству?       — Ты считаешь, им можно доверять?       — Да не знаю я! — огрызнулась она, едва видя Харона сквозь слёзы. — Ничего я не знаю!       Время застыло. Казалось, даже Потомак течёт медленнее обычного, словно силовое поле отравило его, лишило сил. Эмили яростно таращилась на мелкую рябь на поверхности воды — только бы не плакать, не думать, не подсчитывать шансы…       Харон стоял рядом с ней. Между Эмили и барьером, Эмили и Мемориалом, Эмили и миром, — так было всегда. Но впервые ей не становилось легче при мысли об этом. * * *       Квинлан пришёл через целую вечность. Не один, а в сопровождении какого-то незнакомого Эмили франта с шевроном Братства на рукаве пальто.       Эти двое словно бы явились из разных вселенных. Скриптор тяжело дышал после быстрой ходьбы. Волосы прилипли к потному лбу, очки на переносице перекосились, измятая ряса с невероятно грязными полами завершала образ. А его спутник выглядел так, будто шагнул в Пустошь напрямую с какого-нибудь саммита двухвековой давности. Аккуратно подстриженные рыжеватые волосы, цепкий взгляд карих глаз, молодцеватая выправка — похоже было, что этот тип объявил войну окружающему хаосу. Особенно Эмили бросились в глаза его ботинки — такие неправдоподобно чистые, словно их владелец шёл, не касаясь земли.       Казалось бы, уж сейчас-то ей не с руки было обращать внимание на такую ерунду — но детали безжалостно врезались в память: косые лучи солнца на земле. Капли росы на безупречных лаковых ботинках, безжалостно приминающих мёртвую траву. Две тени, опережающие своих хозяев. Тот, второй, был ниже Квинлана почти на голову, но тени их уравнивали.       Детали удерживали Эмили здесь. Не позволяли сорваться в чёрный провал тревожных мыслей.       — Всё-таки это действительно вы, — проговорил Квинлан, как-то странно глядя на Эмили. — Харон, и вы здесь… Это хорошо.       — Старший скриптор Лэниган, — представился его спутник, протягивая руку Эмили. Имя показалось ей смутно знакомым — отчего-то промелькнул в памяти Никсонвилль, страдальческое выражение лица Тома… Впрочем, сейчас это было неважно.       — Анклав? — спросил Харон Квинлана.       — Анклав, — тот поморщился, как от зубной боли. — Единственное, что можно сказать наверняка… — он замялся.       Харон не сводил со скриптора тяжёлого взгляда. Квинлан, помедлив, кивнул — словно бы в ответ на невысказанный вопрос.       Эмили рассердилась. Что это ещё за игра в гляделки? Нужно быстро решить, как перебраться через этот чёртов барьер и помочь папе.       — Вы ведь знаете какой-то потайной ход в Мемориал, да? — спросила она нетерпеливо. — И понимаете, насколько важно вывести оттуда учёных? Там сейчас папа и доктор Ли, наверняка эти уроды захватили их в плен. Нужно помочь им выбраться, пока их не перевезли в другое место…       Квинлан угрюмо молчал, глядя себе под ноги. Эмили нерешительно оглянулась на Харона — и вздрогнула: он вдруг оказался совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки.       — Эмили, ваш отец был убит сегодня утром, — сказал Лэниган мягко. — Штурмовой отряд Анклава захватил очиститель, и Джеймс Данфорд пожертвовал собой, чтобы часть учёных смогла спастись. Мне очень жаль, что вы об этом вот так узнаёте.       — Да, да, я верю, что вам жаль, — поспешно перебила она. — Но вы же понимаете, у нас просто нет времени. Папе нужна помощь, и… Убит.       — Постойте, — Эмили жалко усмехнулась. — Вы ведь не хотите сказать, что папа действительно… — она не смогла заставить себя это произнести. — Здесь какая-то ошибка.       — Ошибки быть не может, — старший скриптор с состраданием посмотрел на неё. — Джеймс Данфорд мёртв. И всё, что мы можем сделать, Эмили, — это защитить вас.       — Мёртв, — машинально повторила Эмили. Слово застыло на губах гранитной крошкой.       — Да, мёртв, — сердито подтвердил Квинлан. — И вряд ли он захотел бы, чтобы его дочь стояла здесь на расстоянии выстрела от ставки Анклава. Я понимаю, у вас миллион вопросов — но позвольте мне сначала проводить вас в Цитадель, и уже там…       — Нечего ей там делать, — отрезал Харон.       — На дочь руководителя проекта «Чистота» объявят охоту. Да что там, сто к одному, что её уже сейчас ищут все разведчики Анклава. Вы сможете защитить её от этого? — Квинлан махнул рукой в сторону Мемориала Джефферсона. — В одиночку?       Харон не ответил.       — Мисс Данфорд, вас нужно спрятать в безопасном месте. Цитадель, при всех своих недостатках, сейчас самое безопасное, — Лэниган развёл руками, словно бы виновато. И этот жест был последним, что Эмили увидела перед тем, как тьма, которая выплеснулась из слова «мёртв», залила весь мир. * * *       … Наверное, она просто отключилась, как взломанный робот. Не могло же так быть, что ажурные арки Арлингтонского моста, подсвеченные утренним солнцем, в одно мгновение превратились в крошечную комнату с низким закопчённым потолком. В дальнем углу теснились кривобокие пустые стеллажи, вдоль стены лежал на боку облезлый картотечный шкаф — похоже, комната была этаким хосписом для мебели, где ненужные вещи доживали свой век.       Наверное, ей что-то вкололи — теперь мысли Эмили текли тягуче и медленно. Одна мысль за раз, одна мысль навсегда. Папы больше нет.       Перед ней на оцинкованной поверхности стола стоял стакан. Воды в нём оставалось немного, на пару глотков. Эмили подумала, что, похоже, сидит здесь и таращится на стакан уже достаточно долго, — что ж, теперь спешить было некуда.       Слова «папа» и «смерть» не имели, не должны были иметь ничего общего. Но всё-таки с каждой минутой истончалась грань между ними, позволяя словам прорасти друг в друга, обзавестись общей кровеносной системой…       Неожиданно отчётливая мысль разбудила Эмили. Она выпрямилась и широко раскрыла глаза — как человек, который в хаосе линий вдруг разглядел беспощадную симметрию.       Я забрала отца у Кристины, а Пустошь забрала моего.       Только сейчас Эмили осознала, что в комнате она не одна. Харон сидел напротив — нижняя часть лица замотана шарфом, шапка надвинута на глаза. Шапку Эмили помнила, шарф — нет.       — Шарф, — произнесла она бесцветным голосом — не то бессмысленная констатация, не то столь же бессмысленный вопрос.       — Лэниган одолжил, — наверное, он поморщился. Лица Эмили не видела — только глаза. — Нужно было провести меня в Цитадель, и быстро.       — Цитадель, — повторила она, пытаясь уловить связь между этим словом и неожиданным предметом гардероба. Харон — гуль, а гулей Братство Стали не любит. Сильно не любит. Значит, ему надо было спрятать лицо, чтобы все не цеплялись с расспросами. Безупречная логическая цепочка. Садитесь, мисс Данфорд, высший балл.       — Мы в Цитадели, Эми, — Харон наклонился к ней. — В Цитадели, понимаешь? И нам тут не место.       Она кивнула.       Из-за двери доносились голоса — так громко и отчётливо, будто стена между комнатами была бумажной.       — Они знали всё, вы понимаете, сэр? — тараторил кто-то испуганно. — Все коды, координаты… От «Новостей Галактики» мы их оттеснили. Удерживаем Такома-парк, район Мейсон… вроде бы. Весь северо-запад потерян. Сэр, вы извините, что я не по форме, просто очень уж…       — Колдуэлл, отставить панику, — кажется, этот голос принадлежал Лэнигану. — Соберите информацию обо всех уцелевших и сохранивших лояльность отрядах. И предоставьте лично мне.       — Но сэр… — парень замялся в нерешительности. — Старейшина Лайонс, он же…       — Лайонс доверяет своему окружению. Из-за этого мы имеем то, что имеем. Лично мне. Или скриптору Квинлану, если меня не будет на месте.       — Будет сделано, сэр!       — Эми, — Харон накрыл её руку своей и ласково сжал. «Я с тобой», — говорило это пожатие. — «Вместе мы пройдём и через это». Только вот она не была уверена, что хочет куда-то идти.       — Это кабинет Лэнигана? — спросила она.       — Кого-то из них. Эми. Прости.       — За что? — она потянулась к стакану с водой. Взять его в руку с первой попытки не получилось — пальцы сомкнулись раньше, чем следовало. Плохой, нехороший аминазин. Или что там в ходу у медиков Братства.       Харон поднёс стакан к её губам. Эмили сделала глоток — зубы лязгнули о стеклянный край— и закашлялась: вода обжигала, как дистиллированная вина.       — Я просто не знал, что делать, — произнёс Харон с тихим отчаянием. — Я же не врач. Решил, что это сердце — опять… И принял их приглашение. А надо было увести тебя подальше отсюда.       Эмили пожала плечами.       Лэниган постучал в дверь. Заглянул в комнату, так и не дождавшись ответа.       — Мисс Данфорд, вам уже лучше? — он смерил Эмили тревожно-оценивающим взглядом.       — Как умер папа? Ему было больно? — только и смогла спросить она.       Лэниган покачал головой.       — Думаю, будет правильнее, если Старейшина Лайонс сам вам расскажет. Он лично знал вашего отца, и о том, что случилось в Мемориале, ему известно больше, чем мне. Если вы готовы с ним поговорить — без посторонних, конечно…       — Нет, — резко сказал Харон.       — Они знают про папу, — произнесла Эмили с трудом. Слова разбегались, как бусины с разорванной нити. — Я тоже должна знать.       Он нехотя кивнул.       Эмили поднялась на ноги. В ушах звенело, словно где-то рядом оборвалась тонкая струна, и её гаснущий звук отчаянно цеплялся за жизнь.       — Ведите, — сказала она.       Они шли через анфиладу комнат — Эмили еле поспевала за Лэниганом. Цитадель гудела, как растревоженный улей — они-то ещё могут что-то изменить, горько подумала Эмили. В отличие от меня.       Усталый мужчина в роговых очках прижимал к уху телефонную трубку, свободной рукой записывая что-то в блокноте:       — Похоже, они просто дезертировали, паладин. Да, в полной боевой выкладке, в силовой броне. Оставили пост и…       В трубке зашуршало.       — Куда? Понятия не имею, паладин. Думаю, к себе домой…       — Кем мне дыры затыкать? — вопил в соседней комнате грузный мужчина с красным от ярости лицом. — Мне что, первогодков в самое пекло гнать? Они и часа не продержатся!       Поймав взгляд Эмили, он свирепо сдвинул кустистые брови — на что, мол, уставилась?       — Отряд Пелей? — темноволосая девушка, смутно похожая на Кристину Кендалл, склонилась над рацией. — Пелей, это Цитадель. Как слышите меня? Приём. Отряд Пелей…       — Следующий, — горько проговорил военный, сидящий рядом с ней.       — Сэр, вы уверены?       — Следующий, Вионна.       Она покорно вычеркнула ещё одну строчку в списке — Эмили и не представляла себе, что у Братства было столько полевых агентов. Пока что незачёркнутых строк оставалось больше — с другой стороны, радистка ещё не добралась и до середины перечня…       Лэниган остановился перед тяжёлой двойной дверью.       — Он там, — сказал скриптор негромко. — Поговорите с ним. Я скоро вернусь.       Эмили взялась за округлую латунную ручку, отполированную тысячами чужих прикосновений — и замерла в нерешительности.       — Для дочери Джеймса в Цитадели открыты все двери, — Эмили вздрогнула при звуках незнакомого голоса. — Заходи, девочка моя.       Она покорно переступила через порог — и оказалась в просторной, ярко освещённой гостиной. Старейшина шагнул навстречу Эмили, протягивая руку для приветствия.       Он был действительно очень, очень старым — изборождённое морщинами лицо своей неподвижностью напоминало маску древнего бога войны. Но глаза, которые видели и Джеймса Данфорда, и Кэтрин Данфорд, оставались ясными и живыми.       — Да, ты на него похожа, — сказал он наконец.       Кто только не говорил Эмили о фамильном сходстве — но из уст этого величественного старца простая констатация факта прозвучала торжественно, как благословение. Или как приговор.       — Что было в Мемориале? — спросила она, глядя на Лайонса в упор.       — Бойня, — Лайонс не стал её щадить. — Штурмовая группа Анклава напала на очиститель в пять часов утра. Они за несколько минут перебили охрану, перекрыли все выходы и поставили силовой барьер. Когда это случилось, учёные были в ротонде, в командном центре. Джеймс погиб как герой. Люди из Анклава потребовали, чтобы он выдал им код запуска очистителя. Твой отец притворился, что готов сотрудничать, и устроил перегрузку реактора, которая привела к мощному выбросу радиации. Все, кто там был, получили смертельную дозу и погибли.       — Тогда кто… Откуда вы всё это знаете? — уцепилась Эмили за спасительную мысль.       — Доктору Ли удалось спастись, к счастью, — Старейшина вздохнул. — Она и ещё несколько учёных ушли через тоннели Тафта — успели до того, как Анклав перекрыл и тот путь. С Мэдисон всё в порядке, насколько возможно. А Джеймс… Мне жаль, что так вышло.       Похоже, ему действительно было жаль. Старческие глаза лучились искренним участием и сочувствием. Такие глаза, наверное, бывают у священников, отстранённо подумала Эмили.       — Но, думаю, у меня есть для тебя и хорошие новости, — Лайонс положил ей ладонь на плечо. — Сейчас в Большом Зале начнётся совещание — и честное слово, девочка моя, тебе стоит там быть. Попроси Лэнигана или любого из нас проводить тебя.       Он наградил её короткой благожелательной улыбкой — и отвернулся, давая понять, что этот разговор окончен.       Эмили вышла из комнаты, чувствуя себя…обманутой. Да, наверное, так. И это всё? — хотелось закричать ей. «Погиб как герой», «мне жаль» — и это всё, чёрт возьми? Всё, что осталось от папы?       Лэниган ожидал снаружи. К изумлению Эмили, по другую сторону двери стоял Харон — уже без шарфа, скрывающего лицо. Как только он прошёл через все эти комнаты, полные рыцарей? С другой стороны — а кто бы посмел его остановить?       — Всё? — спросил он. Спросил с надеждой.       — Нет. Старейшина сказал, что мне нужно посетить какое-то особое собрание…– Эмили запнулась, сама понимая, до чего же глупо это звучит.       И тут её осенило.       Это всё просто игра на публику. Старейшина же такой умный и осторожный, вот он и решил перестраховаться. На самом деле папа жив, просто из-за всей этой неразберихи в Цитадели Лайонс его спрятал. И вот сейчас её отведут к папе, и они больше никогда, никогда не расстанутся…       — Всё будет хорошо, — она улыбнулась. И не поняла, отчего взгляд Харона стал таким испуганным. * * *       Эмили ожидала, что скриптор проводит её в безлюдное, тихое место — что-то вроде того кабинета, где она пришла в себя. Но с каждым поворотом эта надежда таяла. Всё больше людей, всё больше взглядов, выражающих ровно тот спектр эмоций, который можно было ожидать от рыцарей Братства Стали: от безмерного удивления до неприкрытой враждебности. Но Лэниган невозмутимо шёл вперёд, и Эмили спешила следом за ним, боясь отстать хоть на шаг.       Скриптор замер, словно собираясь с силами — и решительно направился к приоткрытой двери, у которой дежурил солдат в форме Братства.       — Гуль? — вытаращился рыцарь. — Какого дьявола, Лэниган?       — Под мою ответственность, — бросил скриптор.       — В Большой Зал эта падаль не пройдёт, — решительно сказал солдат, преграждая им путь.       — Мне подождать снаружи, я так понимаю? — спросил Харон Эмили — спокойно, как всегда.       Она кивнула. Всё шло не так, она всё делала не так.       Картина, которую она нарисовала себе — живой и здоровый папа, ожидающий её за дверью, — была такой яркой, такой реальной, что Эмили едва не застонала от разочарования, оказавшись в просторном зале, полном людей. Здесь были и тот краснолицый здоровяк из переговорной, и Квинлан — при виде Эмили скриптор удивлённо приподнял белёсую бровь. Если бы она сама могла объяснить, какого чёрта здесь делает!       Свет прожекторов заливал комнату, беспощадно выжигая тени из углов; прятаться от него было негде. Эмили заняла одно из немногих свободных мест за столом — рядом с каким-то усатым паладином. Тот покосился на неё с явным недоумением, но вопросов задавать не стал.       Эмили закрыла глаза. Это уже было. Позавчера, в Ривет-Сити. Другие голоса, другие комнаты — а суть та же. Ещё одна порция чужой жизни, чужих надежд и забот, — то блюдо, от которого Эмили предпочла бы отказаться.       Она опять провалилась в полузабытье. В зале наверняка собрался весь цвет Братства, все те служители Светлой Стороны, о которых с придыханием отзывался ди-джей «Новостей Галактики». Но для Эмили все лица слились в неразборчивое месиво. Только Сару Лайонс она заметила — а кто бы не заметил? Невероятно красивая девушка в сияющей силовой броне сидела по правую руку от пустующего кресла Старейшины.       Лайонс не заставил себя долго ждать. При его появлении абсолютная тишина обрушилась на зал, как нож гильотины. Ни шороха, ни шёпота — только мерный гул вентиляции.       К удивлению Эмили, первым заговорил не Лайонс, а Лэниган.       — Итак, господа, — он поднялся из-за стола. — Нам по-прежнему не нужна Служба Безопасности?       Воцарилась тишина.       — Гэвин, — нахмурился высокий рыцарь, сидевший напротив Эмили. — Ваша очередь ещё не наступила.       — Моя очередь всегда была последней, Артемис, — оборвал его скриптор. — Очередь параноика из Ордена Пера. Надо менять коды радиопереговоров? Полевым агентам не до этого, люди на местах долго будут привыкать. Строгий учёт исходящей корреспонденции? Мы рыцари, а не шпионы. Мемориал Джефферсона?       — Я предупреждал! — Квинлан вскочил со стула. — Я всем говорил: нужна охрана! Это объект первостепенной важности!       — Строго говоря, охрана там была, — усмехнулся Артемис. — Эти клоуны из так называемой Анакостийской республики.       — И что теперь? Учёные мертвы, очиститель захвачен. Силовой барьер отсёк нас от левобережья. Дивно, правда?       — Истерика обязательна, скриптор Квинлан? — сухо осведомилась Сара Лайонс. — Или, может, вы дадите другим хоть слово вставить?       — Конечно же, Страж, — Лэниган кивнул. — Но выбирая слова, учтите: среди нас есть предатель. Возможно, в этом самом зале.       — Ерунда! — дочь Старейшины стукнула кулаком по столу.       — Лэниган, выбирайте выражения, — тяжело вздохнул Артемис. — Тем более при посторонних.       Это всё сон, поняла Эмили. Страшный гротескный сон. Как в Сто Двенадцатом. Просто надо дождаться пробуждения, и эти чужие люди, эта мрачная комната, — всё исчезнет, а останется тёплое и тихое апрельское утро. И никакого Анклава, и папа…       Проснись, приказала она себе отчаянно. Ну же, проснись.       — Что, мисс? — обернулся к ней сосед, и Эмили с ужасом поняла, что говорила вслух.       — А что вообще здесь делает эта юная леди? — спросил кто-то строго. — Протеже Ордена Пера, я так понимаю?       — Это я её пригласил, — при звуках голоса Старейшины все притихли, как расшалившиеся дети. — Это Эмили, дочь погибшего Джеймса Данфорда — уж о нём, полагаю, вы все слышали.       — Да, — шумно выдохнул Артемис. — Мои соболезнования, мисс. Джеймс был прекрасным человеком.       Теперь на Эмили смотрели все. Ей отчаянно захотелось счистить с себя липкую глазурь сочувственных взглядов.       — Жаль только, вы палец о палец не ударили, чтобы его защитить, — процедила Эмили сквозь зубы. — Эти «клоуны» из Анакостийской республики были там до конца. В отличие от Братства Стали.       — Девочка моя, это наша общая вина, — Старейшина посмотрел на неё внимательно — будто впервые увидел. — И наша общая беда.       — Насколько мне известно, вас, мисс Данфорд, там тоже не было, — обиженно насупился Артемис.       — И что бы, интересно, девятнадцатилетняя девочка из Убежища смогла противопоставить Анклаву? — вступился за неё Лэниган. — Это просто смешно, наконец. Квинлан прав. Защищать проект было нашим долгом.       — Не время ссориться, — Старейшина поднял руки в умиротворяющем жесте. — Гэвин, сядь. Мы тебя услышали. И мальчика твоего — тоже. Служба Безопасности нужна, я согласен. Но сейчас мы не можем тратить ресурсы ещё и на это.       — «Сейчас мы не можем»… А когда, Старейшина? — взвился Квинлан.       — Ещё одно слово, скриптор, и я прикажу удалить вас из зала! — в голосе Лайонса зазвенела сталь. — Мы — Братство. Мы не унижаем друг друга подозрениями и недоверием. Сейчас, как никогда, нам надо быть вместе. И если это кого-то не устраивает, — он обвёл взглядом притихших рыцарей, — думаю, все знают, где находится Форт Индепенденс. Мы пережили тот раскол — и эти тёмные времена переживём тоже. А теперь я хотел бы предоставить слову писцу Ротшильду. Мы отвлекли его от важной работы не ради распрей.       Доселе молчавший седой человек в скрипторской рясе нерешительно поднялся из-за стола.       — Старейшина сказал мне, что для завершения проекта нужен ГЭКК. Если честно, я не думаю, что это приоритетная задача — при всём уважении к памяти Джеймса. Впрочем, я знаю, где его искать — но не более того.       — Это вы сообщите потом, Ротшильд, — мягко перебил его Лайонс. — Нашей разведгруппе.       — Отец! — Сара укоризненно посмотрела на него. — Ты ведь не думаешь, что кто-то из нас — предатель?       — Мы не можем выделить людей — много людей, — Лайонс осадил взглядом Квинлана. — Любая масштабная экспедиция привлечёт внимание Анклава, а уж к ним ГЭКК точно попасть не должен. Но послать малую исследовательскую группу мне представляется возможным и правильным. Скриптор Лэниган, вы и будете сопровождать мисс Данфорд.       — Да ладно, — Квинлан нервно усмехнулся. — Старейшина, вы хотите отослать из Цитадели единственного человека, который мог бы…       — Закрой уже рот, а? — Сара угрожающе нахмурилась. — Или это сделаю я.       Скриптор, бледный как смерть, поднялся на ноги.       — Я бы расценил данное решение как недальновидное, Старейшина, — он поклонился и направился к выходу.       — Мальчишка, — пробурчал сосед Эмили ему вслед — беззлобно, впрочем.       — Я согласен, — с неожиданным смирением согласился Лэниган. — Я сопровожу мисс Данфорд до пункта назначения…       И снова никто не спросил её. Опять.       — … если, конечно, она сама согласится туда пойти, — старший скриптор словно прочитал её мысли.       — А с чего бы ей не согласиться? — Лайонс выглядел удивлённым. — Этого хотел бы Джеймс. Кому, как не его дочери, закончить начатое им и Кэтрин дело?       — И отомстить! — сверкнула глазами Сара.       Эмили повернула голову — теперь слепящий свет прожектора, беспощадный, как правда, бил прямо в глаза.       Это она во всём виновата. Кто бы ни захватил Мемориал, папу убила она — своим бездействием. В прошлый раз — да, можно было как-то оправдаться, хотя бы перед собой. Но теперь… Папа умер. Его больше нет. А что делала юная мисс Данфорд, пока его убивали? Трахалась? Нежилась в постели?       — Эмили, милая, вы ведь согласны? — Лайонс, похоже, задал этот вопрос уже не в первый раз.       Она кивнула. Да. Исполнить волю отца, искупить вину. Да, она согласна. На всё согласна, потому что ничто больше не имеет значения.       — Верное решение, — сказал кто-то из рыцарей с видимым облегчением.       — Тогда, я думаю, нет смысла вас задерживать, — Лайонс тепло улыбнулся. — Идите, Эмили. Отдохните. Юный Мэксон был настолько любезен, что уступил вам свою комнату. А потом, когда Ротшильд освободится, вы всё обговорите. * * *       В коридоре было на удивление безлюдно — никого, кроме Харона и рыцаря, охраняющего вход в зал. На левой стороне лица привратника наливался огромный кровоподтёк — такие бывают, если с разбегу врезаться в стену.       — Проблемы? — осведомился Лэниган, бросив беглый взгляд на рыцаря.       — Нет никаких проблем, — просипел тот, глядя на Харона с нескрываемой ненавистью.       — Мы договорились, — подтвердил Харон. — Касательно непродолжительного присутствия гуля в Цитадели. Мы ведь уже уходим, так?       Он смотрел на Эмили — и она не знала, куда деться от его взгляда.       — Не совсем, — промямлила она. — Мы… задержимся немного.       — Сэр Лэниган! — веснушчатый послушник со стопкой бумаг в руках выпрыгнул из какого-то ответвления коридора, как чёрт из табакерки. — Слава богу, вы здесь!       — Ну что ещё? — в голосе старшего скриптора прорезалось раздражение.       — Те отчёты, что вы просили, — послушник опасливо покосился на Харона. — Тут не всё, но сводки по северо-западу, да и вообще по левобережью, достаточно полные.       — Отчёты, да, — Лэниган нахмурился. — Мисс Данфорд, комната Мэксона рядом с покоями Старейшины. Найдёте дорогу? Или лучше подождите меня здесь, дело минутное…       Договаривал он уже на ходу. Не прошло и минуты, как звук его шагов окончательно стих вдали.       — И что всё это значит? — голос Харона заставил Эмили вздрогнуть.       — Они знают, где найти ГЭКК, чтобы закончить папину работу, — она зажмурилась. — Я согласилась помочь. Вот.       — Эми, ты же понимаешь, что это чушь собачья? — зло спросил он. — Что ты ни в чём не виновата?       — А кто виноват? — она сжала кулак так, что заныл старый шрам на ладони. — Я должна была быть в Мемориале. Вместе с папой.       — Тогда там было бы на два трупа больше, — сказал он жёстко. — И всё. Мы бы никого не спасли. Анклав — это не шайка рейдеров. Ты сама видела, на что они способны.       Она молчала.       — Эми, мы можем уйти. Давай просто уйдём.       — Приказ Старейшины…       — К чёрту Старейшину, — Харон подхватил её под руку. — Мы уходим.       — Куда? — спросила она бесцветным голосом. — Смотреть в глаза родителям тех ребят, которых убили в Мемориале?       — Мы вернёмся в тот дом, — твёрдо сказал он. — И там ты придёшь в себя и решишь, что делать дальше. Если ты действительно хочешь таскать для Братства каштаны из огня, я найду этот чёртов ГЭКК, что угодно найду, но Эми, тебе просто нельзя быть здесь.       Она рассеяно кивала. Дом. Дом на холме Арлингтонского кладбища. Дом, в котором тепло.       Они уже прошли полкоридора. Редкие прохожие таращились на них, даже, кажется, что-то им говорили — но Харон тащил её прочь, сквозь все эти взгляды и окрики.       … И ведь они почти успели.       — Бежишь? — голос Мэдисон Ли был хриплым и надорванным. — Да, это ты хорошо умеешь. А ведь он ждал тебя. Ждал до последнего.       Эмили медленно обернулась.       На скамейке у входа в лазарет сидела полуседая старуха в больничной рубашке — бледная, с рукой на перевязи. Узнать в этой женщине доктора Ли было почти невозможно. Но кто ещё мог вложить столько боли и ярости в один короткий взгляд, пригвоздивший Эмили к земле?       — Знаешь, мы ведь даже не смогли забрать его тело, — проговорила она горько. — Он до сих пор там, в ротонде. А там холодно. Там так холодно…       Мэдисон Ли закрыла глаза — и провалилась обратно в собственный ад.       — Вот вы где! — Квинлан словно из-под земли вырос. — Мисс Данфорд, послушайте: вам не стоит сейчас оставаться в Цитадели. Есть одно безопасное место, старый бункер… — он с опаской покосился на доктора Ли, хотя та едва ли замечала, что происходит вокруг. — Я успею вас туда отвести. Меня нескоро хватятся после этой сцены на Совете.       — Почему нельзя было сделать это сразу? — холодно спросил Харон.       — Утром я не знал про ГЭКК, — скриптор понизил голос до еле различимого шёпота. — Это всё меняет. Я был уверен, что очистительный комплекс в текущем состоянии — это чемодан без ручки. Что руководство Анклава не совсем понимает, сколько сил придётся вложить в проект, чтобы тот заработал, и сколько времени на это уйдёт. А потом я поговорил с Гарзой — это один из учёных, которых привела доктор Ли. И знаете что? Очиститель можно запустить в ближайшее время — если заполучить код активации и ГЭКК, — Квинлан нервно взъерошил волосы. — И если всё пройдёт благополучно, у мисс Данфорд к концу недели будет и то, и другое.       Код? Первой мыслью Эмили было недоумение: не знает она никакого кода, откуда бы?.. Вторая мысль пришла долей секунды позже: знает, на самом деле. Всегда знала. «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец; жаждущему дам даром от источника воды живой…» Откровение 21:6. Последовательность цифр, которую Эми Данфорд запомнила раньше, чем дату своего рождения, чем номер Убежища. Если она хоть сколько-нибудь понимала папу — код очистителя не мог быть другим.       — Ведите, — голос Харона показался ей незнакомым. — Договорим снаружи.       — Я останусь, — помотала головой Эмили. — Харон, извини. Я не могу уйти.       — Потом может быть поздно! — скриптор в отчаянии уставился на Эмили. — Харон, скажите ей!       — Я уже всё сказал, — в голосе гуля не было и тени эмоций. — Решать не мне. * * *       К комнате Мэксона пристроили снаружи закуток — Эмили могла бы поклясться, что ещё днём этого сооружения не было. Участок коридора отгородили высокими ширмами, поставив в эту импровизированную прихожую койку, заправленную чистым бельём, и колченогий стул.       — Это для меня, что ли? — покачал головой Харон. — Да они совсем рехнулись.       Дверь комнаты была приоткрыта. Видно было, что хозяин старательно прибрался в своих покоях — но мелочи всё равно выдавали его незримое присутствие. Игрушечная машинка, задвинутая в самый дальний угол самой верхней полки. Забытая на подоконнике книжка — Томас Мэлори, «Смерть Артура», ну надо же. Затёртый, но не до конца, детский рисунок на стене: рыцарь с невероятно огромным мечом в руках, бросающийся наперерез супермутанту…       — Ты, наверное, ужасно злишься на меня, — пробормотала Эмили, остановившись посреди комнаты. — Просто я…       — Просто ты не можешь иначе, — злости в голосе Харона не было, скорее — грусть. — Как я не могу стать гладкокожим красавцем, так и ты не можешь перестать быть хорошей девочкой.       Она угрюмо смотрела себе под ноги. Похожий паркет был в Убежище, в кабинете Смотрителя. Но сейчас воспоминания не вызывали ни боли, ни тревоги. Лишь лёгкое удивление, как изящное решение головоломки.       — Только не знаю, справлюсь ли я на этот раз с последствиями твоего альтруизма, Эми. Я не смогу защитить тебя здесь.       Защитить. Слово всколыхнуло в усталом мозгу какую-то ассоциацию. Эмили машинально потянулась к кобуре — и вздрогнула, лишь сейчас обнаружив, что та пуста.       — «Магнум»…       — У меня, — успокоил её Харон.       — Они разрешили тебе оставить оружие?       — Разрешили, — в его голосе прорезалось раздражение. — Как это великодушно с их стороны, правда? И комнату выделили, и на Совет пустили. Только будь я проклят, если уже завтра они не выставят нам счёт за каждый стакан воды и каждое доброе слово.       — Так и будет, — согласилась она.       — Тогда зачем?       Эмили молчала. Нечего было сказать. Мысли путались.       — Если хочешь побыть одна, так и скажи, — неожиданно ласково произнёс Харон. — Я же всё понимаю, маленькая.       Она нерешительно кивнула. Не то чтобы ей действительно хотелось остаться одной. Просто стыдно было смотреть в глаза Харону — за то, что она вынудила его прийти в Цитадель, за то, что втянула во всю эту мутную историю с ГЭККом. Господи, остался ли на Пустоши хоть один человек, которого она не подвела?       — Только оставь мне «Магнум», — попросила Эмили.       — Зачем?       — Мне так спокойнее. Раз уж мы здесь, в лагере Братства — лучше держать оружие при себе, верно?       Харон кивнул. И, помедлив немного, положил револьвер на стол.       — Ты тоже отдохни, — Эмили погладила его по руке. — И я постараюсь уснуть.       — Эми, — он до боли, до хруста сжал её пальцы. — Я тебя люблю.       Он никогда этого не говорил.       — А я тебя, — она поймала взгляд Харона — и не смогла его выдержать. * * *       Эмили думала, что, оставшись одна, наконец сможет дать волю слезам. Но слёз не было. Ни слёз, ни надежд — если у неё и оставались какие-то безумные мысли о том, что папа жив, то встреча с доктором Ли рассеяла их без следа.       За стеной было тихо, будто шумная и многолюдная Цитадель в одночасье опустела. Про них с Хароном словно бы все забыли. Только Лэниган заглянул незадолго до полуночи. Сказал, что ему надо закончить дела и что в путь они отправятся на рассвете; Эмили, в общем, было всё равно. Рассвет так рассвет.       Можно позвать Харона. Эта мысль была очевидной и, может быть, верной — но нет. Ему не понравится, что Эмили лежит здесь с открытыми глазами и слишком внимательно смотрит в темноту. Ему и так слишком многое не нравится, и, видит Бог, она не знает, как это исправить…       …Она честно пыталась заснуть, но ей мешали голоса. Ничего такого особенного. Просто голоса в темноте.       Шестилетняя девочка сидит на руках у папы, уткнувшись лицом в белый халат, и украдкой улыбается. Она ждала папу с ночного дежурства — и дождалась. И пусть он ругается сколько влезет, но у них есть эти несколько общих минут, украденных у сна.       — Милли, и что же ты, всю ночь с книжкой просидела? — возмущения в его голосе куда меньше, чем он пытается изобразить. — Я же говорил: приду поздно. Ты совсем не отдохнула, а скоро рассвет.       Рассвет — это просто слово. Девочка его знает, как и чертовски много других слов. Сейчас она читает Библию. Там всё правда, так сказал папа. И это любимая книга мамы. Наверное, у мамы просто не было в детстве «Сказок народов мира». Девочка как раз добралась до Евангелия от Матфея, и ей жаль апостола Петра. «Прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня» — получается, как будто он предал Иисуса, а он же не нарочно. Пётр просто растерялся и испугался, ведь всё это так сразу на него навалилось.       — Ты ходил к миссис Ролстон, да? — спрашивает девочка.       Папа молча кивает. Миссис Ролстон совсем уже старенькая, у неё рак лёгких четвёртой стадии, и это инкурабельно. Можно сказать «неизлечимо», но девочке нравится говорить на языке взрослых. Всё равно же потом придётся переучиваться.       — Она умерла?       — Милли, солнышко… — он проводит рукой по её волосам. Видно, что папа не хочет об этом говорить, но девочка учится называть вещи своими именами.       — Так умерла или нет?       — Да, — папа тяжело вздыхает.       Миссис Ролстон девочке тоже жаль. Она пекла ужасно вкусное печенье, и волосы у неё были чудно̀го фиолетового оттенка.       — А она воскреснет? — девочка смотрит на Библию, словно в поисках поддержки.       — Нет, солнышко. Люди не воскресают.       — Лазарь же воскрес, — она обиженно закусывает губу. Что-то здесь не так. Может, миссис Ролстон просто не была достаточно добродетельна (это слово девочка до конца не понимает)? Но ведь мама тоже не воскресла? Или папа всё-таки что-то перепутал, и в этой книжке не всё правда?       Но она не задаёт все эти вопросы. Пока — не задаёт. Уже рассвет, пусть даже в Убежище настоящих рассветов не бывает, и она ужасно хочет спать. Папа укрывает её одеялом, целует в щёку — и сквозь сон девочка спрашивает:       — Пап, а кто такие фарисеи?       Девочке десять лет, и она впервые взяла в руки оружие. Это всего лишь пневматическое ружьё, до того старое, что, того и гляди, распадётся на части прямо у неё в руках. И всё-таки есть в нём что-то от настоящего орудия убийства. Что-то пугающее и завораживающее.       — Что, не угадал с подарком? — спрашивает папа — вроде бы и шутливо.       Девочка не может точно ответить. Не в этот раз. Ружьё — это здорово, конечно, любой мальчишка в Убежище душу бы продал за такое… Просто — ей-то оно зачем?       Но девочка скорее откусит себе язык, чем расстроит папу — и она радостно улыбается, изображая охотничий азарт, и спускается вслед за папой в реакторный отсек, чтобы пострелять по радтараканам. И вот её первая мишень, как по заказу — здоровенное насекомое, действительно мерзкая тварь, злая и опасная. Но девочка медлит. Как только она выстрелит, таракан умрёт, по-настоящему умрёт. А она ещё не убивала.       — Я не могу! — говорит она.       — Конечно, можешь, — папа смотрит ей в глаза.– Я не всегда смогу быть рядом. Придется тебе научиться постоять за себя.       Это, пожалуй, не те слова, которые ей бы хотелось услышать в свой день рождения.       — Так что, Милли, не торопись, задержи дыхание, прицелься и нажми на спуск.       Она так и делает.       — Молодец! Одним радтараканом меньше, — похоже, папа действительно рад. А у неё так редко получается его порадовать… — Эй, Джонас, сфотографируй нас с охотником на крупную дичь!       И девочка стоит рядом с папой, пока Джонас возится с камерой, и старается встать так, чтобы радтаракан не попал в кадр. Пусть лучше на снимке будут только они с папой — и ни намёка на смерть. Потому что вся эта история про Лазаря — враньё, уж это-то она знает.       Девочке девятнадцать, и она только что побывала в аду.       Она проигрывает одну и ту же запись — бесконечно.       Раскалённый полуденный воздух — густой, полный незнакомых запахов и звуков, — впитывает спокойный голос папы:       — Вероятно, ты уже знаешь, что я ушел. Я должен был это сделать. Ты уже взрослый человек. Ты можешь жить самостоятельно. Может, однажды все изменится и мы снова сможем увидеться. Я не скажу тебе, почему ушел и куда направляюсь.       Если дышать медленно и неглубоко, то не так больно. Но у неё не получается. Воздух тут, на поверхности, какой-то неправильный. Его не хватает. И девочка с хрипом втягивает в лёгкие всю эту выжженную пыль и августовский зной, и выдыхает стон, жалкий и тихий, как плач слепого котёнка.       — Не ищи меня, я этого не хочу. Господь свидетель, жизнь в Убежище не идеальна, но здесь ты по крайней мере в безопасности.       Она тянется к «Пип-бою». Руки слушаются из рук вон плохо, они до сих пор дрожат, — и перед тем, как грязный палец нажимает кнопку повтора, ей приходится снова услышать это беспощадное:       — Прощай. Я люблю тебя.       Девочка знает много слов, но сейчас у неё их почти не осталось.       — Папа, — шепчет она спекшимися губами. Он не отзовётся, не ответит, он уже сказал всё, что хотел сказать. Но больше ей некого звать.       И она снова и снова повторяет:       — Папа.       И ещё:       — За что?       И ей снова шесть, и снова десять, и опять девятнадцать, и все слова, сказанные и услышанные, медленно наливаются ядом. И теперь девочка знает, точно знает, что умершие не воскресают, а отречение оправдать нечем и незачем, а голоса всё звучат и звучат…       И чтобы заглушить их, чтобы стало тихо — раз и навсегда тихо — она схватила «Магнум» со стола, приставила к виску, взвела курок и нажала на спуск. Сотни раз отработанное слитное движение, тоже в своём роде Альфа и Омега.       Барабан гулко лязгнул, проворачиваясь. Осечка?..       Эмили медленно отвела револьвер от виска — руки дрожали, как у пьяницы. Сдвинула защелку, откинула барабан влево — уже зная, что увидит.       В каморах не было патронов. Ни одного.       — Значит, так, да? — глухо спросил Харон.       Она подняла на него растерянный, совершенно безумный взгляд.       — То есть тебе абсолютно незачем жить? — спросил он. — Тогда позволь дать пару советов. Это очень ненадежный способ. Особенно когда руки трясутся. Небольшая ошибка, и мне придётся всю оставшуюся жизнь выносить за тобой судно и кормить с ложечки. Я ведь даже прикончить тебя из жалости не смогу. Впрочем, у тебя всегда было плохо со стратегическим планированием.       — Харон, извини… — «Магнум» выпал из рук Эмили на ковёр.       — Извини? — тихо переспросил Харон. — Да иди ты к чёрту.       Он поднял револьвер с пола. На миг Эмили показалось, что он её сейчас ударит — но Харон просто положил «Магнум» обратно на стол, подальше от края, и двинулся к тёмному проёму открытой двери.       — Не уходи, Харон, не…       Он обернулся. В его глазах было столько боли — и презрения — что она замерла на полуслове.       — Тебе надо, чтобы я стоял и смотрел? Или чтобы именно я оттирал твои мозги с ковра? Извини, но это не входит в перечень моих обязанностей.       — Я тебя люблю! — Эмили и сама понимала, как жалко это звучит, но терять было уже нечего.       — С самого начала знал, что ничего из этого не выйдет, — сказал он сквозь зубы. — Спокойной ночи, мисс Данфорд.       — Нет, — провыла она. — Нет. Не надо, слышишь? Не уходи, не смей, ну пожалуйста…       Харон остановился у двери, скрестив руки на груди.       — Ты мой работодатель, и я подчинюсь твоим приказам, — отстранённо проговорил он.       В комнату вползали первые лучи рассвета.