***
— Что это? — спросил Кусакабе. — Фотографии, — спокойно ответил Хибари, вывешивая распечатанные фото в рамках на стену. Две из них особенно полюбившихся он повесил напротив дивана, чтобы смотреть на них. Только сейчас он понял, что той птицей в голубом небе был Хибёрд, а той незаметной фигурой на крыше сам Кёя. Ту фотографию, из-за которой когда-то разозлился, он никому не показывает, он оставил её себе. Фотоаппарат тоже он оставил себе, ведь Тсуна передал его Хибари, хотя у мальчишки было много близких друзей. Кёя смотрит в застывший объектив и жалеет, что не взял тогда эту камеру из рук Тсуны и не запечатлел его на фоне неба с той мечтательной улыбкой. Холодный и безжалостный глава Дисциплинарного комитета смог только сейчас понять, от чего же содрогалось сердце при одном лишь взгляде карих глаз. — Может, эту повесить при входе в школу? — предложил заместитель, кивнув на ещё не повешенное фото. Хибари взглянул на неё оценивающим взглядом и решил впервые прислушаться к подчинённому. На этой фотографии небо особенно красиво, его должны видеть все. Прекрасное мгновение, застывшее навсегда на бумаге. Застывшее навсегда на больничной койке. Скажи, когда ты оживёшь?***
Летние каникулы закончились, и редкие школьники сменились огромной толпой. Хибари патрулировал коридоры, лишь одним своим видом создавая в учебном заведении прекрасную дисциплину. Кёя прошёл к входу, к той фотографии в рамке пастельных оттенков. Около неё стояли несколько ребят. Среди общей шумной толпы они выделялись особенно сильно — тихие, поникшие. Такое столпотворение слегка разозлило стража порядка, потому как он не любил людей, сбивающихся в группы. — Здравствуй, Хибари, — остановил попытку совершить камикорос грустный голос через силу улыбающегося Такеши. — Знаешь, это последняя фотография. — Ты говоришь так, будто Джудайме уже нет, — Гокудере не хватало сил говорить в полный голос. Он отшатнулся и поплёлся в класс. — Мы пойдём, — робко улыбнулась Киоко и в сопровождении подруги направилась в свой кабинет. — Уроки уже давно начались, — важно сообщил Кёя ученику. Тот лишь вздохнул и зашагал к остальным, оставив стража дисциплины один на один с «последней фотографией». Хибари стоял ровно напротив и не знал, что глаза его сейчас больше не полны холода, они изображают страх. Кажется, он понял, почему же после встреч с Тсуной любил смотреть в небо.***
Лето медленно отступало перед приходом осени, о чём свидетельствует прохладный ветер. Жара же ещё не спешила спадать, что усложняло учёбу. Хибари было всё равно, он по обычаю отдыхал в тени и наслаждался чистым голубым небом над головой. Краем глаза парень заметил приближающуюся маленькую фигурку. — Здравствуй, малыш, — хищно улыбнулся Кёя, завидев Реборна. — Чаоссу, Хибари, — хмуро ответил Аркобалено, игнорируя готовность парня сражаться. — Скажи, почему жалкое травоядное перестал посещать школу? — решил поинтересоваться глава Дисциплинарного комитета, не сообщая, что уже знает о состоянии здоровья Савады. Его волновало другое — в чём же причина утери сознания? — Как его хранитель, ты должен знать, — серьёзно начал киллер. — Тсуну отравили. Из-за химикатов он впал в глубокую кому. — Вот как? — фыркнул Хибари. — Кто это сделал? Я не могу оставить просто так то, что жизни учеников кто-то угрожает. Если угрожают им, значит и всей школе. — Это было спланированно семьёй Традиторе, — легко выдал информацию Реборн. — Если хочешь отомстить, то поспеши. Страж дисциплины отложил сражение с Аркобалено и уже прикинул, где сейчас могут находиться мафиози и кратчайший маршрут к этому месту. Холодный взгляд был направлен вдаль, руки рвались окраситься кровью. — После я сражусь с тобой, — пригрозил оружием парень и поспешил найти преступников, что посягнули на жизнь Дечимо. — Не за школу ты беспокоишься, Хибари, — произнёс ему вслед маленький мафиози и поспешил покинуть учебное заведение.***
Острый больничный запах, который переносить становится всё труднее и труднее. Но особенно трудно переносить вид, открывавшийся из-за дверей в палату. Тсунаёши всё ещё спит беспробудным сном. Хибари стоял и смотрел, не пытаясь пройти за порог, потому как у парнишки уже были посетители: Гокудера спал рядом на стуле, положив голову на койку. Ламбо устроился с другой стороны, прислонившись к холодным рукам Савады. Нана стояла у окна спиной к Кёе, поэтому не заметила ни его появления, ни ухода. — Зачем они это сделали? — спрашивал у вселенной хранитель Облака, осматривая забрызганные кровью рукава и царапины на руках. — Почему ничего не сделал я? — Хибари! Хибари! — прочирикала жёлтая птичка и по обычаю приземлилась на плече хозяина. — Ну здравствуй, — вздохнул парень и направил свой взгляд в вечернее небо. Красные лучи расплывались по небосклону, предвещая завтра прохладу. — Хибари! — вновь пропел Хибёрд. — Ну чего тебе? — грубо спросил страж дисциплины. — Савада! — прочирикала птичка и затронула названным именем душу Кёи. — Савада отсутствует по уважительной причине, — сообщил глава Дисциплинарного комитета, снова устремив тоскливый взгляд в небо. Тёмное, холодное, прикрытое несколькими облаками, такое далёкое и недоступное небо.***
В школе было относительно спокойно. Ученики прогуливались по коридорам, общались между собой, но стоило Хибари пройти мимо, как наступала тишина. Казалось, что некоторые забывали дышать. Даже привычного и вездесущего «экстрима» Сасагавы можно было очень редко услышать. Но так же сегодня ученики были немного удивлены, потому как в руках блюстителя порядка вместо тонфа был фотоаппарат. Кёя шагал по своей любимой школе, патрулировал территорию. Прошёл мимо фотографии, вывешенной у входа, проводил её грустным взглядом и вышел из здания. Здесь народу было совсем мало, только пару классов на занятиях физкультуры и всё. Хибари прошёл мимо них, обошёл школу кругом, не выпуская камеры их рук. Всё было спокойно, никаких происшествий, и это очень хорошо, потому что не было причин заменять фотоаппарат на тонфа. Наконец, парень мог отдохнуть от дел на крыше здания. Там ближе всего к небу. Щёлк. — Не думал, что увижу Вас с фотоаппаратом, — проговорил Кусакабе, встретив на крыше главу, который тут же бросил на него свой гневный взгляд. Подчинённый приготовился к удару. Щёлк. Тетсуя открыл глаза и увидел вместо тонфа направленный на него объектив. Это было незабываемое зрелище — Хибари и фотография. Его лицо изобразило досаду. Похоже, фотография не удавалась Кёе, что того злило, однако никакого вымещения гнева на ком-либо не произошло. Это было любопытно. — У меня не получается небо, — проговорил глава Дисциплинарного комитета и, держа камеру на уровне груди, тоскливо посмотрел в глубокое синее небо. Холодное небо. Когда же твои руки будут снова тёплыми, Тсунаёши?***
Снова этот ужасный запах. От него уже тошнит. Снова этот противный писк. Как же он надоел. Снова Савада спит. Сколько же уже прошло времени? Месяц? Два? Хибари не знает, потому как каждая секунда — час, с каждым часом небо всё холоднее и выше. Теперь даже с крыши до него далеко. Одинокие и серые осенние тучи вконец закрыли голубую лазурь, ни единого лучика. Сейчас у Тсуны кроме Кёи посетителей нет. Помещение пропитано тишиной, которую очень хотелось бы нарушить. Хибари подошёл к окну, и вид на серое грубое здание заставил сжаться сердце. Неба нет, оно закрыто. Облаку очень сильно захотелось открыть путь небу. Когда Тсунаёши откроет глаза, он должен увидеть голубое небо. — Что это? — встрепенулся Хаято, войдя в палату. Джудайме всё так же лежал на больничной койке в одинокой тишине и серости дней, однако появился один яркий момент — напротив Тсуны на стене теперь висит картина. Точнее, фотография. Яркое, близкое и тёплое утреннее небо. В палате никого не было, когда пришли посетители. — Это одна из фотографий Тсуны, — подошёл ближе Такеши. — Да, я это вижу, — тихо прохрипел Гокудера. — Но что она здесь делает? — Ты не думаешь, что Хибари не настолько холодный? — произнёс Дождь. — Я всё ещё ему не доверяю, — сдался Ураган. — Но Джудайме принял его… — Все-таки Туна любит наблюдать за облаками на небе.***
Ноги вновь унесли от школы к больнице, в сто двадцать седьмую палату. Хибари осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. На койке рядом с Савадой сидела его мать. Нана смотрела на лицо сына, спрятанное за кислородной маской, с печальной лёгкой улыбкой. Взгляд её покрасневших от слёз глаз поднялся на пришедшего, и Кёю неожиданно пробрало до самых костей. Он только сейчас смог понять, какого бояться кого-то потерять. Он только сейчас смог понять, что сам боится потерять кого-то дорогого. — Здравствуй, — прохрипела женщина. — Ты ведь Хибари-сан? Тсу-кун рассказывал о тебе. — Да, я Хибари, — холодно произнёс парень, но от Наны не ускользнула нотка тоски. Кёя всё же прошёл в помещение и встал у окна, направив свой взгляд на фотографию. — И что же он рассказывал? — Рассказывал, какой ты сильный и храбрый, — хлюпнув носом, начала Нана. — Что приходил на помощь, когда это нужно было. Он восхищается тобой. — Вот как? — хмыкнул Хибари приятно удивлённый пересказанными словами Тсуны. Повисла тишина. Лёгкая и непринуждённая тишина. Интересно, что тихо казалось даже с писком приборов. Кёя всё смотрел на фотографию, которую повесил в прошлый раз. Он разглядывал облака, застывшие в голубизне неба, как вдруг воздух содрогнул короткий стон. Хибари отскочил от окна и с опаской посмотрел на Тсунаёши. Нана тоже вскочила воодушевлённая. — Не бойся, — счастливо улыбнулась женщина, увидев страх в глазах Облака. — Это значит, что Тсу-кун идёт на поправку. Присмотри за ним, я сбегаю за врачом. Сказав это, Нана убежала в коридор за медработником. Кёя несколько секунд стоял застывший и не понимал, как остановить разбушевавшееся сердце. Наконец, очнувшись и осмыслив слова матери Дечимо, он медленно и боязливо приблизился к Тсуне. Хотя он и издал звук, но всё ещё спал. Пусть, как сказала старшая Савада, мальчишка шёл на поправку, легче на душе не становилось. Хибари встал рядом с койкой, и руки будто сами потянулись к рукам шатена. Чуть дотронувшись до холодной кожи, Кёя тут же отдёрнул руку, представив на миг, что может навредить. Тут же проснулась вина, ведь он уже вредил и ни один раз. И вот сейчас Савада на больничной койке спит и всё никак не проснётся. Сердце билось сильнее, что становилось больно. Хибари ещё раз коснулся рук Тсуны, и его пальцы чуть ощутимо дёрнулись. Но Кёя почувствовал. Он почувствовал, что Савада хочет жить, что вгрызается в любой шанс своими зубами подобно маленькому хищнику, что руки стали теплее. — У маленьких зверьков свои способы выживания, — незаметно улыбнулся Облако, не выпуская руки Тсунаёши. Он никогда бы не подумал, что держать кого-то за руку так приятно. Он никогда бы не подумал, что с таким трепетом можно ждать чьего-то пробуждения. Он никогда бы не подумал, что полюбит Небо.