***
Сколько дней прошло? Джебом перестал считать уже на вторые сутки. Время бежало, словно песок в часах, и давило на сознание своей неумолимой беготней в бесконечность. Ни единой секунды из прошлого уже не повториться. Каждая новая минута лишь приближает срок, назначенный «Офионом». Приближает и смерть всех, кто ныне под крылом «Дофамина», если не предпринять ничего. Однако ничего из этого не будет иметь значения, если Ёндже не будет рядом. Казалось, жизнь потеряет оставшиеся оттенки, почти выцветшие с годами, как только Им поймет, что тот, кто три года заменяет ему весь мир, уже никогда не придет в себя. Он съедает себя за каждую мелочь, будто Чхве уже мёртв и всё, что было ранее, было в последний раз. Будто поцелуй перед сном, на который Джебом скупился от усталости, был и вправду последним. И тот бокал вина, что Им отобрал у младшего, тоже был для него последним, но даже доли наслаждения не принёс. И будто ни единого раза больше он не услышит «я люблю тебя» из уст, сомкнувшихся навсегда. — Джебом, ты хоть знаешь, какой сегодня день? — пытаясь достучаться до лидера, спрашивает Чеён с надрывом. Им её словно не слышит вовсе. Стоит спиной к стене, между двумя зашторенными окнами, не сводя глаз с неподвижного Чхве и держа губами почти дотлевшую сигарету. — Шесть дней прошло, чёрт возьми! Ничего не изменилось! Эй, я что, со стеной разговариваю?! — Он очнётся, — произнёс мужчина низким, холодным голосом, предательски дрожащим. — Я знаю. — Мы даже не знаем, что с ним. — Он слишком плохо спал и мало ел в последнее время. Ему нужна была помощь, но я будто не замечал этого. Если бы только… — Твою мать, если ты продолжишь жевать сопли дальше, нас продолжат убивать по одному! — Замолчи! — подорвавшись с места, Джебом в мгновение ока очутился перед девушкой, опуская на неё взгляд горящих яростью, но наполненных слезами глаз. — Ты ничего не… Из-за спины Има раздался хриплый кашель, сопровождающийся скрипом кровати — Ёндже вновь охватила судорога, от которой его будто разрывало изнутри. Чхве пытался дышать, но каждый раз лишь задыхался.Тишина. Глухая, давящая тишина. Пошевелиться невозможно — всё тело точно охватило льдом, но от него совсем не холодно. Глаза открываются с трудом, будто он был погружен в дрёму на столетия и теперь совсем не желает просыпаться. Сердце в тот же миг начинает колотиться и бить по ушам с каждым новым ударом от ужаса и паники. Под ним, над ним, везде вокруг — толщи воды, из которой не получается всплыть. Его держат десятки пар рук. По рукам и ногам, даже за горло и за талию «обнимают». Теперь-то они ощущаются по-настоящему холодными, точно закоченевший на морозе металл. Он пытается вырваться, звать на помощь. Но пошевелиться едва удаётся, а под водой не получается издать и звука. И тут из мрака выплывает фигура, покрытая белой простынёй. Не разобрать ни силуэта, ни каких-либо знакомых черт. Оно подплывает ближе, с необычайной легкостью вырывает из хватки сотен холодных пальцев и выталкивает наверх, к свету.
Всего на миг застыв в положении лёжа, Ёндже вдруг подрывается с места и садится на кровати, жадно глотая воздух и держась за горло. Лёгкие словно пылали внутри, не давая ровно дышать. Он не успевает даже осознать, что пришел в себя, как к нему подлетает Джебом, падает на колени перед кроватью и кладет руку на плечо. В его глазах смешались растерянность и радость тому, что Чхве наконец очнулся. Первая мысль, пронёсшаяся в его голове: «Худшее позади». Но так ли это на самом деле? — Ёндже, дыши, всё хорошо, — произносит он настолько спокойно, насколько сейчас может. Всего на миг обернувшись назад, Им замечает, что Чеён уже ушла, и они остались только вдвоём. Впрочем, это имеет наименьшее значение теперь. — Дай мне руку, — он протягивает ладонь, ожидая от Чхве ответной реакции. Тот же, видимо, опешив или не до конца придя в себя, смог лишь посмотреть на его мокрыми от слёз глазами. В тот миг Джебому показалось, что его сердце оторвалось от аорты и провалилось куда-то вниз — ниже, чем плинтус в этой комнате. Дыхание дрогнуло так, будто через лёгкие прошел град пуль, а губы тронула легкая улыбка, столь неуверенная и хрупкая, словно ещё не определившаяся. — Твой глаз… — Что? — наконец прохрипел Чхве в ответ. — Он стал обычным! Счастье расцвело на лице мужчины ярче прежнего. Словно ребёнок, он набрасывается на любимого с объятиями. Всего на миг ему показалось, что всё вокруг стало нормальным. Что он сам нормален. И весь этот мир тоже не безумен. Что вокруг него — не убийцы со сломанными жизнями, а их жизням ничто не угрожает. Жаль, всего на миг. — Джебом, — шепнул Ёндже, наконец прижимаясь к мужчине и осознанно глядя куда-то ему за спину, — что произошло? — Я не знаю. Ты просто… отключился на неделю. Я нашел тебя в ванной под утро, ты сильно кашлял. — Кашлял? — Кровью. — Ох… Ты боялся за меня? — Ещё спрашиваешь, — как-то болезненно усмехается Бом. — Но я верил, что ты придешь в себя. Ни на минуту не сомневался. Стало так тепло, будто за окном не ранняя весна, а самый разгар июля. Ёндже отпрянул от Джебома, чтобы наконец заглянуть в глаза, по которым, как он сейчас понял, невероятно соскучился. В них отчетливо виделось то умиротворение, о котором они оба могли лишь мечтать. Чхве знает это чувство. Он пережил его почти два года назад, буквально вернув мужчину с того света и, если честно, ни за что не захотел бы испытать подобное вновь. Что до Има — он едва вспомнит, когда в последний раз чувствовал подобное. Слишком давно. И как же саднит от того, что лишь пережив неимоверно много боли он может почувствовать себя по-человечески счастливым хоть на миг. — Ты помнишь что-нибудь до того, как потерял сознание? — Помню, что проснулся из-за чего-то и зашел в ванную, а потом… — к горлу подступил тугой ком, который невозможно проглотить. — Мне показалось, что я видел Марка. — Марка? — Да. В зеркале. — Так вот, почему оно было разбито. — Я разбил зеркало?! — Тебе повезло, что ты не сильно поранился. Оно рассыпалось на мелкие осколки. Чхве опустил глаза на свои ладони. На них не осталось и следа того происшествия, однако есть одна рана, которая не заживет никогда. Она глубоко внутри. И похоже, что он молчал о ней слишком долго, отрицая, что нуждался в помощи всё это время. Точно гордый, но глупый раненный лев, он отвергал того, кто готов был излечить его и всё это время был рядом. Вероятно, поэтому их отношения с Джебомом и повисли на тончайшей нити. — Я до сих не могу простить себе того, что сделал. Он не заслуживал такой смерти. Я не имел права решать его судьбу после того, как уже сломал ему жизнь. Джебом сцеловывал каждую слезинку, что пыталась сбежать по щеке синеволосого. Вновь прижал младшего к себе, поглаживая по затылку. И почему он раньше не додумался, чего стоило его спасение? — Ты ничего не изменишь, просто сожалея. Да и к тому же, будь он твоим другом, разве он бы стал злиться на тебя за этот выбор? — Он любил меня. — Любил?.. — Марк был влюблен в меня уже давно. Пытался найти любой ценой, потому и пошел в полицию. Я не знаю, какие цели он преследовал, хотел ли в итоге добиться чего-то или просто отомстить. Но в чём я точно уверен, так это в том, что сломал ему жизнь ещё до того, как окончательно убил. — Это не зависело от тебя. Ты просто не мог ответить ему взаимностью. Но это не делает тебя плохим человеком. Я уверен, Марк хотел тебе только счастья. Будь я на его месте, точно не винил бы тебя в том, что ты выбрал любовь. — Правда? — Ну конечно. — Если бы я не убил его, то потерял бы тебя. — Ёндже, послушай, — Им пересел на край кровати и положил обе руки на плечи Чхве, вновь заглядывая в любимые глаза. — Ты сделал выбор. Правильный или нет, судить тебе. Но всё, что ты можешь сделать, это отпустить Марка и идти дальше. Скажи мне честно, ты ведь хочешь жить? — Хочу. — Со мной? — Только с тобой. — Значит ты сделал правильный выбор, родной. — Джебом… — Ёндже вытирает слёзы, кладёт мягкие ладони на скулы возлюбленного и притягивает к себе. Как давно они оба ждали этого. Холодные губы сливаются в горячем прикосновении, сминая друг друга и кусая изредка, борясь за ведущую позицию. Джебом оказывается первым, чьи руки залезают под чужую рубашку, после и вовсе снимая её, отбрасывая в сторону. Всего мгновение — и Ёндже толкает старшего на простынь, садится на его бёдра и целует, целует, целует… Так горячо в контрасте с холодными пальцами, касающимися оголённых участков кожи. Пусть остальное подождёт.