***
Давно не бывав на улице в дневное время суток, Ёндже щурится от яркого мартовского солнца, что с каждой минутой всё ниже уходит за горизонт и сейчас находясь в апогее своей яркости. Как только оно окончательно скроется, уступив место ночи, наступит их время. В предвкушении грядущего вечера даже немного потеют ладони, а на лице появляется не вызывающее доверия подобие улыбки. На Ёндже белая рубашка с легким бежевым пальто сверху, черные джинсы и тряпичные кеды, давно изношенные и сотни раз стиранные. Кто бы мог подумать, увидев его сейчас как очередного прохожего на улице города, что всего через час-два эти самые кеды запачкаются каплями крови. Перед глазами наконец мелькает вывеска магазина спортивного инвентаря. До закрытия остается всего пару минут, о чём явно уставшая от своей работы консультантка сообщает Чхве, как только за ним захлопывается автоматическая дверь. В ответ на её замечание мужчина лишь кивает — он не собирается задерживаться здесь надолго, ведь точно знает, зачем пришел. На прилавке кассира оказывается тяжелая металлическая бита. Молодая девушка за прилавком недоверчиво окинула взглядом покупателя. Чхве Ёндже, будучи почти почти на две головы выше сотрудницы магазина, лишь фальшиво улыбнулся уголком губ, приготовив наличные для оплаты. — Вы уверены, что вам нужна именно такая бита? В бейсболе обычно деревянные используют. — Разве клиент не всегда прав? — слегка наклонившись над прилавком, Чхве очевидно заставил сердце кассирши пропустить удар, а саму её замолчать и наконец пробить товар. — Благодарю. Округлив глаза, девушка проводила сомнительного клиента взглядом. Как только он отошел от магазина достаточно далеко, чтобы скрыться из её поля зрения, табличка на двери переключилась с «ОТКРЫТО» на «ЗАКРЫТО». «Даже упаковку не предложила. Вот же сука» — думал Чхве, закуривая тонкую сигарету с терпким привкусом, облокотившись на стену здания в переулке. Зажав сигарету зубами, он обхватил основание биты обеими руками — она довольно тяжела, чтобы маневрировать ей одной рукой, даже для мутанта. Занеся биту над плечом, Ёндже с замахом ударил ей по воздуху, рассекая выпущенное им же облако дыма. Воздух свистнул, точно ураган в замочной скважине. Ударом, который можно нанести столь тяжелым предметом, не составит труда и проломить череп, и сломать позвоночник! Ёндже запрокидывает голову и выдыхает дым над собой. Закатное небо, на котором вот-вот проглядываются звезды и тонкий серп месяца, размывается перед глазами. Грудь наполняется воздухом вслед за дымом, вздымается и резко опускается на выдохе. Синеволосый усмехается, а затем и вовсе заливается смехом, раскинув руки. Наверное, со стороны он похож на безумца. А может, таковым и является. Однако в его руке — орудие запланированного убийства, коих за плечами уже десятки, а жизнь настолько коротка, что даже покупать новую пачку сигарет, вероятно, не имеет смысла. Потушив окурок подошвой тряпичных кед, давно изношенных и сотни раз стиранных, мутант отправляется на поиски новой жертвы. Иначе говоря, ужина, после которого его наверняка порадуют охуенным сексом, как в последний раз. Ведь, кто знает, станет ли он в самом деле последним.***
Ноги занесли охотящегося хищника на задний двор продуктового магазина, обнесённый серыми стенами зданий со всех сторон. Пробраться сюда было даже слишком просто — видимо, администрация магазина не видела смысла вводить дополнительные меры охраны в таком месте, куда никто и так не суётся. Работник магазина, возившийся там с разгрузкой испорченного товара из склада, к своему несчастью привлёк внимание мутанта. Того привлек едва слышимый шорох и малолюдность, тусклая освещенность и максимальная для города изоляция от посторонних глаз — всё, что нужно для идеального убийства. Свидетелей вокруг не видно, и всё же растягивать удовольствие чревато. Неслышной поступью Ёндже подбирается к своей цели — мужчине хрупкого телосложения в возрасте, вряд ли способному дать отпор вооружённому тяжелым предметом. Чхве оказывается прямо над невезучим грузчиком, когда тот замечает нависшую над ним тень. В испуге обернувшись, он не успевает и крикнуть — удар бейсбольной биты, нанесённый с замахом, прилетает прямо в висок, в тот же миг пробивая черепную коробку. Смерть наступает почти мгновенно. Мужчина в неестественной позе падает наземь, ещё раз ударяясь головой. По асфальту растекается лужа крови, пульсирующей от мозга и разливаясь к подошвам тряпичных кед, давно изношенных и сотни раз стиранных. Ёндже мало. Он наносит ещё два бессмысленных удара по голове трупа, размазывая кашу из мозгов и костей по асфальту, уничтожая последние опознавательные черты лица. Выбитые зубы разлетаются во все стороны, включая золотые коронки, а глазные яблоки лопаются, как налитые соком ягоды. Пусть звездное небо будет его свидетелем и судьей и никогда не простит за совершенное. Но сожалеет ли он? Точно нет. Вдыхая запах свежей крови вместе с ночным воздухом, Чхве переводит дыхание и стирает алую каплю со щеки. Стащив зубами резиновые черные перчатки, Ёндже облизывает губы, набирая единственный записанный в его телефоне номер: — Хей, Джебом-и. — Ты в порядке? Тяжело дышишь. — О да, в полном. — А, я понял… — Им усмехнулся. — Значит, романтический ужин в силе? — А ты сомневался? — зажав телефон между плечом и ухом, Чхве присел на корточки перед трупом, макая палец в свежую выступившую каплю крови и облизываясь. — Поторопись. И будь осторожен.***
На высоте двадцатиэтажного здания дует ветер, играющий непослушными волосами и заставляющий дёрнуться от холода, подтягивая на плечи плед. Свет фонарей сюда, разумеется, не попадает, и свечи, коих зажжено всего четыре — больше не нашлось — мало спасают ситуацию. Любой другой пессимист с травматичным жизненным опытом вряд ли стал бы терпеть столь неудобные условия. Джебом же, зная, чего ждёт, даже находил в этом свою эстетику. В руке мелькает зажигалка, поддавая огоньку зажатой меж тонких губ сигарете. Удивительно, сегодня даже дешевые трубочки с травой триггерят по-особенному хорошо. Им поджимает колени, прижимается к ним грудью, прячет обветренные руки под плед. И так прекрасно, что под боком есть бутылка вина, совсем не важно какого именно, и бокал не один. И трясёт его не то чтобы именно от холода: он просто дожидается. Прекрасно знает, что дождется, и оттого ждёт ещё отчаянней. В голову приходит мысль — совершенно дурацкая, да и всего на секунду — и на губах появляется теплый оттенок счастья, которое он невесть чем заслужил. В реальность возвращает звук шагов. Всего на секунду мозг сигнализирует с призывом бежать, но стоит прислушаться, и страх сменяется щенячьей радостью. Плед спадает с плеч, после и вовсе ложится под ноги. Джебом, развернувшись, встречает взглядом поднимающегося по пожарной лестнице Ёндже, на плече которого висит тяжелая спортивная сумка. У уголков глаз тут же становится вдвое больше морщин, хотя, казалось бы, радоваться нечему, если знать, что находится в сумке. Острый нюх улавливает добычу, и организм незамедлительно реагирует всплеском синей краски. — Ты вместил в сумку всё? — Нет, конечно, — на выдохе выпаливает Чхве, сбрасывая груз и выпрямляя сгорбленную спину. — Разве нам нужно всё? — Всё, что действительно нужно, сейчас стоит передо мной. Всё-что-действительно-нужно неловко усмехается, потирая шею, затем отпускается на колени и подползает ближе, падая в открывшиеся объятия столь же естественно, как птица в родное гнездо, и тут же принимая удобное положение. Слизывает с любимых губ манящий запах особенного перегара, повиснув на крепких плечах и оказавшись слишком тепло принятым, чтобы отстраняться. На губах Ёндже — вкус чьей-то плоти, свежей крови. Джебом не спросит, чьей. На его же устах ядовито-кислотный привкус сигареты. И Ёндже, конечно, не спросит, что за они. Но это ничуть не мешает им целоваться, как это делают люди. Нормальные, реальные люди. Может, даже в сотни раз чувственней, страстней. Момент растворяется в дуновении ветра, уносит обоих куда-то далеко. Наверное, всё это зайдет слишком далеко, если продолжить в том же духе. Джебом не хочет, от отодвигается назад, подставив руку для опоры. Ёндже недовольно хмурится, тянется обратно, но получает мягкий отказ: палец к губам, за который так и хочется укусить. — Тебе всегда будет мало. — Угу. Им усмехается, подбирая ладонь младшего и поднося тыльной стороной к губам. — Давай поедим. — Может, сначала по бокалу? — Как пожелаешь. Красное вино с выраженным привкусом перца и легким оттенком шоколада разливается по бокалам, капает на жаждущий влаги язык и ласкает вкусовые рецепторы деликатным ароматом. Джебому, безусловно, нравится «Шираз», но куда больше удовольствия доставляет наблюдать за тем, как пьёт Ёндже. Чхве держит бокал за плоское основание ножки, прислоняет к губам самый кончик хрустальной чаши и делает глотки буквально с каплю, смакует напиток, будто боясь опьянеть. Морщит нос, стоит только первичной крепости вина ударить по органам восприятия, а после выпивает бокал залпом, запрокидывая голову и прикрывая глаза, упиваясь моментом в самом прямом смысле из возможных. Сам же Им выпивает совсем немного и отставляет бокал, а свободную руку кладёт на колено возлюбленного. В глаза бросаются тёмные пятна на рукавах белой рубашки младшего, о происхождении которых не сложно догадаться. Эту, казалось бы, мельчайшую деталь, чрезвычайно сложно сопоставить с невинным образом молодого парня, устоявшегося в сознании настолько, что любое противоречащее обстоятельство вызывает диссонанс. Пора бы привыкнуть, да не получается. Сколько бы времени ни прошло, Джебом продолжит в упор не замечать, как изменился предмет его воздыхания. Продолжит видеть лишь прелесть в родинках под глазом и на шее, незыблемую красоту и родное тепло редкой улыбки и сладкий, как весенняя птичья песнь, голос. Закроет глаза на то, что прежде миролюбивый мечтательный юноша превратился в хладнокровного убийцу с психотравмой, нанесённой им же. Справедливо сказать, что Джебом ничуть не менее безумен, чем Ёндже теперь. И само их присутствие здесь и сейчас — чистое безумие, которого так не хотел весь мир. Их любовь — чистая случайность, которой никак не должно было быть. Она расцвела, подобно полевому цветку на руинах. Её, может, и не должно было быть. Две параллельные прямые пересеклись вопреки всем законам, и теперь подчинить их новым правилам вряд ли удастся. Ёндже вдыхает холодный воздух полной грудью, в кои то веки вспоминая, каково это — расслабиться. Он придвигается к старшему ближе, взваливая на крепкое мужское плечо обязанность придерживать его синевласую голову, тяжелую от каждодневного абсурда бытия. И Им, разумеется, совсем не против. Даже больше — берёт сегодняшнего кормильца за руку, согревая остатками собственного тепла. Подумать только! Отняв всё, что у Ёндже было, Джебом только и может дать, что прикосновения, набор вредных привычек и зависимостей да утешение либидо. — Подумать только… — вздыхает Им, устремив взор в усыпанное звёздами небо. — О чём ты? — Да так, знаешь. Под вечер всегда тяжело на душе. — Знаю, — кивнув, младший поднимает глаза на любимого, крепче сжимая его руку. — Что тебя беспокоит, м? — Слишком много всего. — Разве так было всегда? — Не помню, чтобы когда-то было проще жить. — Готов поспорить, до моего прихода было, — подстрекает Чхве, затем заливаясь смехом. — Что за бред? Ничего подобного! — Им клюёт на удочку, вспыхивая активным возмущением, и слегка трясёт сжатой им рукой Ёндже в возмущении. — Никогда не говори ничего подобного! — Да ладно тебе, я же пошутил, — через смех произносит мутант и оставляет утешительный поцелуй на губах любовника. — Ты есть будешь? Скоро гнить начнёт… В зубах Ёндже хрустнет костяшка пальца, отломленного от кисти руки. Ей вряд ли наешься, да и питательной ценности от слова никакой, однако мутант находит приятным треск хрящей и мелких суставов, около которых ещё сочится кровь. Джебом же предпочтёт сытную, сочную часть плеча, оторванную от корпуса вместе с ключицей, и будет смаковать её, раскусывая утратившие тонус мышцы. Казалось, во время разделки с тела вытекло по меньшей мере пять литров чистой крови, однако алые капли продолжают сочиться сквозь мышечные ткани, стекая по губам, подбородку, рукам. Капли крови отпечатываются на бокале, когда Чхве запивает очередной кусок пищи крепким напитком. Ещё несколько капают на поверхность крыши, оставляя вполне очевидные следы преступления. Возможно, стоило бы позаботиться о собственной безопасности и не оставлять улик. Но какая разница, если до дня роковой встречи с «Офионом» осталось меньше недели? Какой бы ни был исход, преследования полиции окончательно перестанут как либо их касаться спустя считанные дни. И будет большим чудом, если до истечения этого срока штаб решит устроит тотальную зачистку. Откусив шмоток свежей плоти, Джебом глотает его не жуя, после сразу же принимается кусать снова и снова, пока от плечевой части руки не остается лишь обглоданная кость и пара сухожилий, что тяжело жуются или неприятно застревают в зубах. Объедки летят обратно в сумку, и Им тут же тянется за бокалом, дабы тут же перебить вкус падали куда более приятным для рецепторов напитком. В то же время Ёндже лишь начал налегать на мясистую голень, подхватывая языком каждую стекающую капельку и смакуя каждый кусочек. Он морщит нос, давится, но кусает снова с небольшим перерывом, и за каждым укусом непременно следует глоток Шираза. Едва осилив и половину, Чхве решает, что ему достаточно — в любом случае, остальные части тела никуда не делись, и их можно будет доесть позже, как только появится желание. Им протягивает младшему салфетку. Без слов — прекрасно знает, что она нужна. Одной, конечно же, не хватает. Первая окрасилась в красный мгновенно, стоило только пройтись ей по рукам. Ёндже собирался попросить вторую, как его опередил Джебом, поднеся салфетку к губам Чхве и стерев частично запёкшиеся разводы вокруг рта младшего, не забыв и про кончик носа, и про подбородок. Всего на секунду на лице мутанта мелькнула тёплая улыбка, в то же время слишком неловкая и беззвучная, чтобы даже «спасибо» произнести вслух. Синяя копна волос вновь вернулась к прежнему, совершенно непримечательному, цвету жжёного угля. Сумка, напичканная обглоданными костьми и кровавыми салфетками, отправится в водосток. Туда же хотелось бы сбросить массу не менее неприятных аспектов жизни монстра из городских легенд. Однако Джебому сейчас совершенно не о том хочется думать. Ему хочется обнять Ёндже за плечи, скрестив подогнутые ноги и подставив лицо под прохладное дуновение ночного ветра — что он и делает. — Сегодня много звёзд, — подмечает Им. — Вон те две, — Ёндже вытягивает руку перед собой и указывает в небо, — похожи на твои родинки. Ну, те, что над глазом. — А есть другие? — Ну да, под грудью. — Серьезно? — вскинув брови, не наигранно удивляется старший. — Ты не замечал? — Чхве усмехается, кладёт руку поверх расположившейся на его плече ладони и устремляет взгляд в небо. — Эти две звезды всегда были друг с другом рядом. Несколько сотен миллионов лет так точно. И ещё столько же пробудут. Так мило. — Можешь считать меня своей звездой, — в шутку заигрывает мужчина, игриво вскидывая брови. — Ты и так моя звезда. — Ёндже переводит взгляд на возлюбленного, на миг замирая, поймав ответный взор. — Путеводная. Обветренные губы подхватывает крепкий, спонтанный, крышесносный поцелуй, из-за которого Чхве, казалось бы, рискует окончательно слететь с катушек. Джебом не умеет подбирать слова. За него говорят его губы, руки, прикосновения к шее и щеке, переплетение пальцев в волосах и сбившееся дыхание. Не потому, что воздуха мало — он будто сам не верит, что способен любить до боли в груди и до потери пульса. — Я буду твоей звездой до самого конца, — шепчет он над влажными губами, им же зацелованными. — Ты стал моей вселенной, Чхве Ёндже. — Эй, это не честно! — через смех возмущается младший, поглаживая скулу Има большим пальцем. — «Вселенная» звучит куда романтичнее, чем «звезда». — Ну, а кто виноват? — Им Джебом… — Давай, скажи это. — Сказать что? — Ну же. — Ты ведь прекрасно это зна… — Ну, скажи, — приблизившись непозволительно близко, настаивает старший. Ёндже показалось, что весь мир замер. Даже планета будто перестала вращаться, а времени словно и не существовало вовсе. — Я люблю тебя. И снова, снова, снова и опять. Жар родных губ, нежные, согревающие прикосновения, и бесценное ощущение спокойствия. Поцелуй за поцелуем — Джебом теряется в них, но продолжает вновь и вновь. Как будто ни о каком «завтра» и речи быть не может.