Мой карманный Микрокосмос

             - Милый, - вздыхает в динамик Юнги, глядя на то, как Чимин вливает в себя очередную стопку соджу.       - У меня вынужденный домашний арест, - даже не глядя в экран планшета отвечает Чимин, ведя плечом, с которого скользит широкий ворот футболки мужа. - Могу делать - что хочу.       - Но это не значит, что напиваться, Мими..       - Почему нет? - он цепляет прямо пальцами с тарелки кусочек мяса и закидывает его в рот, пачкая жиром губы. - Хочешь мне наплести, что сам не выпивал в номере после моего отъезда?       - Чуточку.       - Два стакана.       - Три, но..       - Ха! - Чимин хлопает в ладоши, улыбаясь на грани оскала.       - Ты невыносимый, - качает головой Юнги, придвигаясь ближе к экрану и разглядывая втянутые нервно щёки. - Ты хорошо ешь?       - Мы не виделись два дня, Юнги. Нормально я ем.       - Ты ставишь мне первое, как укор или как недостаточную причину потери аппетита?       - Просто говорю факты, от которых уже тошно, - закатывает глаза Чимин, поправляя футболку так, чтобы выглядело более-менее прилично и усаживаясь на стуле удобнее.       - Потерпи ещё чуточку.       - Чуточку. Чуточку, - дразнит он, хватаясь за горлышко бутылки и плеща очередную порцию. - А что мне ещё остаётся? Я один чёрт ещё восемь дней буду в четырёх стенах. Только ждать. Удобно, да?       - Чимин..       - Ты бы не женился на мне, будь я таким уж невыносимым, - морщится Чимин, тут же поднимая стопку в камеру. - Кстати, за наш брак. Юнги вздыхает ещё раз, потирая ладонями лицо и зачёсывая рыжие прядки назад.       - Я люблю тебя, Чимин.       - Я знаю, - кивает тот, глядя в тарелку с закусками и выбирая, что съесть следующим. Мясо или сладкий перец...       - Чимин, ты но... Левая рука мгновенно взметается вверх, тыльной стороной ладони к камере. Чимин дёргает пальчиками, на одном из которых поблёскивает тонкий ободок кольца.       - Ношу. А что?       - Скучаю. Безумно просто, - поджимает губы Юнги. - Скучаю по возможности держать твою руку с моим кольцом, а не десятком других.       - Ты любишь все мои кольца.       - Когда они на тебе.       - И больше ничего? - полные губы растягиваются в ухмылке. Которая быстро рассыпается. Брови заламываются, а глаза опускаются, скрывая опасный блеск.       - Родной...       - Знаешь, - прочищает горло Чимин, чтобы голос не срывался на окончаниях, - когда мы два года назад все катались по миру, в прошлый наш отпуск, - он изображает пальцами кавычки, - мне ни на сотую не было так тяжело.       - Годы идут, наши отношения крепчают.       - А нервы, кажется, нет. Я ведь наоборот должен больше уставать от тебя, ворчать, что ты бесишь, отбирая одеяло, не убирая коврик в ванной, оставляя ложки и кружки от кофе по всему дому. Юнги, я блять так скучаю по тебе уже за эти два чёртовых дня, что я тупо поставил кружку с кофе на столик в гостиной.       - Он ведь пропадёт.       - Он будет стоять там, пока ты не приедешь и не выльешь его. И пусть там хоть пятая жизнь заведётся. Юнги беззвучно смеётся вдруг. И Чимин усмехается разбито тоже, вытирая пальчиками нос.       - Ты устал за сегодня? Много написал?       - Достаточно. И того и другого достаточно, но я посижу с тобой ещё минут пятнадцать, - улыбается ласково Юнги, склоняя голову и глядя на шмыгающего носиком мужа. - Эй, я так сильно люблю тебя.       - Я тоже тебя люблю, - ворчит Чимин, поднимая влажные от слёз глаза. - Когда, наконец, решишь вернуться домой, привези мне какую-нибудь хрень в качестве сувенира?       - Шоколадку из самолёта?       - Идеально.       Они разговаривают ещё ровно десять минут, пока Чимин приканчивает вторую бутылочку соджу и обещает лечь спать сразу после. Вместо сна он разбивает стопку о стену и рыдает в голос. Кроме четырёх стен его всё равно слушать некому.       Только вот просыпается он в непривычном тепле, накрытый с головой пушистым одеялом в их с Юнги спальне, хотя точно помнит: его вырубило где-то около семи утра в гостиной. Прямо рядом с трёх-почти-дневной кружкой кофе. Мокрым и припухшим лицом в подушку, на которую Юнги постоянно опирался, когда читал. Чимин приоткрывает один глаз, глядя на плотно закрытые шторы, хмурится и прислушивается к тишине спальни. Но тишины привычной за эти дни - нет. Вместо неё: негромко бормочет телевизор в гостиной, шумит вода в раковине в кухне и стучит посуда. Чимин резко садится на кровати, пытаясь вспомнить, у кого есть разрешение на его посещение, и понимает, что ни у кого. Чёртов карантин на десять дней отрезал его от всего адекватного мира кроме доставщиков, оставляющих пакеты с едой у двери. Пролетает шальная мысль о грабителе, но тот вряд ли бы, попав в квартиру Пак Чимина, помчался намывать ему скопленную за все дни посуду. Может, агентство уговорил Джин? Или мама? Он путается в коконе из одеяла, попутно потирая заспанное и заплаканное лицо, и торопливо шаркает босыми ногами по полу, пока, наконец, вываливается из спальни. И застывает на пороге, переставая видеть что-либо от вновь размывающих фокус слёз. Но даже так, даже сквозь пелену, родные широкие плечи в домашней футболке с выцветшим уже на спине принтом - он узнает из миллиона.        По телевизору что-то о прилёте из путешествия Тэхёна и Хосока говорят в новостях. За открытым пошире окном, чтобы проветрить спёртый воздух квартиры, гудят машины и проснувшийся давно Сеул. В кухне улыбается Юнги, расслабляясь в крепких объятиях Чимина.       - Ты дома...