Убить нельзя помиловать

      Арсения медленно засасывает в трясину работы. Он чувствует, как его затягивает, болезненно сводит мышцы, и что воздуха становится меньше и меньше с каждой минутой. Дни летят со скоростью света, но в промежутках между ними, Арсений ловит себя на мысли, что устаёт. Бесконечные заявки, встречи, звонки, письма — это утомляло его, выкачивая энергию, как большой насос. Он приезжает домой, чтобы просто упасть лицом в подушку, забыться тревожным сном на несколько часов, а потом снова встать, принять контрастный душ и снова ехать на работу. Шастун был в отпуске уже почти неделю, и ему оставалось прожить без него ещё три дня. Три безумных дня, которые Арсений даже не сможет запомнить. Чашка кофе, сигарета, почта. Встреча, кофе, снова звонки. Попытка пообедать, звонок, опять куда-то бежать. Смятая вчерашняя рубашка, сигарета в дрожащих пальцах, и желание просто лечь прямо на землю, и чтобы никто его не трогал.       Антон молчал. Не написал ни одного сообщения, заходя в сеть на несколько минут, чтобы потом снова исчезнуть.       Попов справлялся. С трудом, скрепя зубами, не высыпаясь, но делал. Отправлял сметы, общался с гостями, помогал Свете рассылать группы. Снова возвращался в офис, немного помятый, и продолжал. Голова болела от количества информации, и в ежедневнике почти не осталось свободного места. Не раз и не два он порывался написать Антону о том, как заебался, что не выдерживает, что ему сложно без него. Что он, в конце концов, скучает по тому ощущению спокойствия даже в самый лютый пиздец. Потому что Антон умел успокаивать, с непроницаемым лицом слушал и решал проблемы так легко, будто это и не было проблемой вовсе. Арсению не хватало этой беззаботности, с которой его начальник относился к работе и жизни. Только вот Шастуна здесь нет, и нужно было держать себя в руках, чтобы не показать слабость. Арсений знал, что за ним Света, за ним Шастун, за ним сейчас весь отдел, и проявить слабость в этот момент было нельзя. Попов закурил вторую сигарету и прикрыл глаза. Лето медленно двигалось к своему логическому концу, вечера становились холоднее, а августовские ночи пусть были ясными и звёздными, пробирали до костей. Желтели листья на деревьях, слетая на землю, и Попов наблюдал за этим циклом, как заворожённый. Голубые глаза устали, были красными и опухшими, и больше не сверкали тем огнём, что прежде. Осень наступала на пятки, своим холодным дыханием вороша волосы на затылке, отчего по спине пробегали неприятные мурашки. Арсений не любил осень за дожди и меланхолию, которая она ему навевала. Ему нравился красно-золотой ковёр под ногами, но на душе все равно было грустно от того, что ещё один сезон закончился, и что скоро придёт дождливый октябрь, а за ним ветреный ноябрь, а там и до нового года недалеко.       Сигарета медленно тлела в его руках, и мужчина вздрогнул от звонка, ощущая, как внутри начинает закипать.       — Арс, — голос звучит тихо и устало, хрипит.       — АО Медикал приехали, хотят тебя видеть, — голос администратор звенит от напряжения, и Попов нутром чует, что что-то случилось. Что-то пошло не так. О чём-то важном он забыл в этой карусели дней.       — Пять минут, — он сбрасывает вызов, докуривает двумя сильными затяжками и бежит обратно. Нервно теребит галстук и одергивает манжеты, зная, что выглядит хорошо, но все равно волнуется. И рваными движениями, быстрыми шагами выдаёт своё состояние, и смотрит тяжело исподлобья на гостей. Женщина с красной помадой хмурится, на ней сегодня платье в пол кремового цвета, золотистые кудряшки собраны в высокий тугой хвост. Мужчина рядом с ней одет в простые джинсы, накинув поверх белой футболки чёрный блейзер. Они стоят рука об руку, переглядываясь и теребят в руках бумаги.       — Добрый день, — Арсений улыбается сладко, сбрасывая с себя усталость. Выглядит спокойным, хотя руки холоднее любого льда в Антарктике.       — Арсений, — Олег тянет рукопожатие, и сжимает ладонь крепко, — мы пришли проверить, все ли готово к завтрашнему форуму.       Арсений сглатывает. Смотрит на них, улыбается, а внутри словно оборвалось и окатили ледяным душем. Завтра Чертов форум, завтра, а не через два дня.       — В данный момент зал занят, — Арс переминается с ноги на ногу, — но после мероприятия коллеги начнут застройку.       Олег удивлённо смотрит. Арсений держит взгляд, и голубые глаза лихорадочно блестят. Зал, который предназначен для АО Медикал, продан. Продан на сегодня и завтра шахматистам, которые отправили заявку ещё неделю назад, и Арсений напрочь забыл про то, какие залы будут свободны. Интересно, думает он, чтобы сейчас сделал Антон?       А Антон сидит в Воронежской квартире, пьёт чай на кухне с сестрой, и рассказывает. Выговаривается за все то время, что упорно молчал и скрывал за улыбкой. Юля слушает внимательно, кивает и подливает им кипятка время от времени. Под столом стоит бутылка вина, запасливо приобретённая ею.       — Тогда сразу второй вопрос, — Олег тянет бумаги с договором, — нам утвердили скидку?       И Арсения добивает. Глухой удар по затылку, и он забывает все и сразу, но сразу приходит в себя. Отматывает ленту в голове, вспоминает день, когда Шаст сказал про отпуск. Когда Шаст увидел письмо, и разозлился. Как Арс забыл про это письмо, потерявшись в других, и как в ежедневнике все ещё не отмеченным висит этот вопрос. Прошла почти неделя.       — Я должен проверить, — просто говорит он, и открывает почту. Для удобства, он попросил удаленный доступ, все время мониторя заявки и ответы. От Кузяева Тема: скидка АО Медикал. Текст: Добрый день, Арсений. Рада приветствовать Вас в нашей команде, и желаю вам успехов в работе. Я рассмотрела предложение, а также файлы, которые вы прислали, и приняла решение одобрить десять процентов на проведение мероприятий. Данная скидка действует на аренду зала, а также стартовый пакет. Все дополнительные услуги, в том числе блок номеров, клиенты оплачивают по установленному ранее тарифу. Благодарю за обращение. С уважением, Наталия       Арсений не скрывает облегчения, чуть жмурясь, чувствуя, как ком в горле рассосался.       — Олег, прошу, — он тянет телефон и даёт прочесть ответ. Мужчина пробегает глазами по тексту, показывает его Екатерине, и та едва не хлопает в ладоши.       — Мы оплатили 50%, значит, на вторую половину распространяется скидка? — уточняет он у Арсения. Тот утвердительно кивает, делая параллельно заметку пересчитать смету и отправить в бухгалтерию. Прямо сейчас, немедленно.       — С Вами приятно иметь дело, — Олег улыбается широко и по-доброму. Арсений не может не ответить на эту улыбку, и тут же Екатерина тянет к нему аккуратные руки, приобнимая. Мужчина вновь теряется, не зная, куда себя деть, и как-то неловко хлопает женщину по плечу.       — Тогда до завтра? Вышлю вам обновлённый договор, бухгалтерия завтра с вами свяжется.       Олег кивнул, и Екатерина, стрельнув взглядом, пошла за ним следом. Арсений провожал их, чувствуя, что готов прямо сейчас осесть на пол и разреветься. От того, как устал, от того, как ему это все надоело, и от того, что его не хватало. Он не был Шастуном, он не мог быть везде и сразу. Он не умел распаляться и делать десять дел одновременно, как Антон.       Руки сами набрали номер Антона. Несколько гудков, и Арс слышит знакомый голос:       — Попов? Что случилось? — говорит тихо, обеспокоено, но сдержано. Привычно спокойно и ровно.       — Уже ничего. Позвонил, чтобы спросить, как дела. — Арсений врет, поднимается на второй этаж и заходит в пустой офис. На столе — остывший кофе, на столе Антона — пыль.       — Все нормально, уже соскучился по вам, — Арсений радуется, когда слышит эту усмешку, и улыбается. Расслабляется окончательно, откинувшись на стуле.       — Нам тоже тебя не хватает. — и, не успев подумать, добавляет, — Мне тебя не хватает.       И слова, сказанные так просто, хриплым голосом от того, как много курит Попов, пронзают насквозь. Антон весь выпрямился, не зная, что может ответить. Хочет сказать, что ему тоже скучно без вьюнка Арса и без его безумного количества сообщений. Но язык не поворачивается, словно прилип к небу, и Антон стал немым на какое-то мгновение.       — В рабочем, конечно же, плане. — Арсений сам, как на иголках, ощущая, что проебался. Сказал глупость, которая ввела их двоих в ступор.       Антон молчал, не знал, что ему на это сказать. Наверно, тоже соскучился. Ему не хватает сообщений по утрам, и так непривычно начинать день с обычного кофе, а не классического американо с сиропом. Не хватает Арсеньевых глаз, как два василька, синих-синих. Холодно без этого огня, который, кажется, может спалить их двоих дотла. Антону странно и непривычно, он и сам не знает правильного определения «скучаю», но может тянущее чувство груди и есть оно?       — Мне тяжело без тебя. — добавляет Арс, поджигая мосты. — Трудно без твоей уверенности и спокойствия. Все летит из головы и рук, а потом я думаю, чтобы ты сказал, увидя меня в таком состоянии, и собираюсь обратно.       Сложно признавать свои слабости, но в моменте, когда уже больше нет сил молчать, сдержать ещё труднее. Арсений чувствовал, как улыбается Антон на том конце, теребя кружку в руках, и что готов слушать дальше. А сказать было ещё много чего, и про работу, и про себя, и про Свету, которая не справлялась и с трети групп. Заявки не прекращали поступать, и им, казалось, нет конца. И Арсений не вечный двигатель, он не может генерировать энергию, пополняя собственные запасы. Каждый день был хуже другого, и все они сливались в единый калейдоскоп, от которого тошнило. Желудок слабый, не выдерживает таких качек.       — Знаешь, — задумчиво начал Шастун, — я тоже боялся, что не справлюсь. Тоже носился, ночевал в офисе, а потом понял. Понял, что если я отвечу утром на письмо, а не в час ночи, то мир не рухнет. Вселенная не схлопнется, если ты дашь себе отдохнуть.       От одного только голоса становилось легче. Как будто по венам пустили транквилизаторы, и они растекались внутри, выталкивая тревогу, заставляя нервозность капитулировать. Арсений растёкся по стулу, почти скатившись на пол, и только слушал голос Антона. Он рассказывал про себя, как был таким, как Попов, зелёным и наивным. Как сам пытался прыгнуть выше головы, перетягивал одеяло на себя, как несколько дней не вылезал из офиса, связываясь с каждой точкой мира. И как Антон понял, что все, хватит, устал, его не может быть так много везде и сразу. Уснул за компьютером лбом в клавиатуру. До Арсения дошло, какой секрет скрывается за уверенностью и непоколебимостью: Шаст здесь и сейчас. Не спешит, поэтому не опаздывает. Не смотрит дальше, зная, сколько развилок перед ним. Следует по своему пути, оборачиваясь лишь для того, чтобы понять, как далеко. Далеко зашёл в своём профессионализме и опыте, что не страшен конец света и война.       — Арс, я вернусь и дам тебе неделю отпуска. — заключает начальство, слушая мирное сопение в трубку. — Ты заслужил.       Антон думает, что не вовремя все случилось. Не вовремя треснула его оборона, не вовремя в голове цунами, и не во время сезон. Он жалел Арсения, понимая, как тот не щадит себя, потому что знает: за ним отдел, за ним работа, за ним сейчас сам Шастун. Антона восхищает эта преданность и сила воли, которую проявляет мужчина, потому что любой другой уже давно психанул. Разбросал бумаги, бросил трубку и ушёл, чтобы больше не вернуться.       Но Попов — не любой другой. Он сложный, непредсказуемый, опасный человек, который таит в себе тысячи загадок и ребусов. Антону хочется узнать каждый, хоть и понимает: если полезет, то пропадёт. Азарт охотника только мешает, это не очередная загадочная дама у барной стойки с томным взглядом. Это Арсений, блять, который вихрь, который ураган, он зацепит, занесёт и выплюнет обратно, словно и не было ничего.       — Я не хочу в отпуск. Я просто хочу, чтобы ты, наконец, вернулся. Только и всего. Шаст, без тебя здесь плохо. Мне — плохо.       Арсений устало закрывает глаза рукой, и летит в бездну. В ту самую, из сожалений, по карнизу над которой так аккуратно шёл. Чувство свободного парения выбивает из легких кислород, размазывает по пространству и ломает кости. Арсений привык быть один, ему не нравилось зависеть от кого-то, кроме себя, но сейчас, чувствуя, как груз ответственности больнее давит на плечи и спину, готов прогнуться. Но знает, что за ним если не Москва, то, как минимум, гостиница. А в гостинице — Шастун.       Арсений был пламенем, дьявольским синим огнём, который врывался в жизни и разрушал. Крушил на своём пути все, не щадя ни себя, ни других, а в голове только одно: во благо. Он не спрашивает, нужна ли помощь, он берет и делает. Арсений — эгоист, который знает только то, что хочет сам. А хочет он огонёк Шастуна, его сердцевину, его розу. В этом парне столько всего, что в пору захлебнуться, и этот голос, который лавой обжигающей течет в венах, каким-то образом успокаивает.       — Потерпи, Арс, я завтра вылетаю обратно. Приеду и все разрулю, ты же меня знаешь. — Антон подбадривает, Антон вселяет надежду, Антон дарит спокойствие. Хоть и сам был несколько дней не в себе, то и дело, пропадая на часы в своей голове, но когда слышит хрипы, когда слышит мольбу в молчание, он не может иначе.       Его вылет вечером, но чемоданы собраны уже сейчас, и сам парень словно на низком старте. Сидит на кухне, курит в окно, и переговаривается по телефону. Его сестра вернулась с работы, и уже вовсю что-то готовила, параллельно поставив чайник, только прислушивалась. Когда Антон прилетел, написав короткое «я дома», она была сильно удивлена. Брат редко приезжал, и еще реже называл Воронеж домом. Шестым чувством она знала, что что-то произошло, иначе никак нельзя было объяснить внезапное появление Шастуна-старшего на пороге, но девушка обладала удивительным тактом, и не стала сразу заваливать вопросами. Пропустила два метра родной крови, постелила в комнате, накормила ужином и дала немного отдохнуть. А утром, пока парень пил растворимый кофе, щедро осыпая его комментариями, аккуратно спросила: зачем ты здесь?       И Антон рассказал. Юля, его младшая сестренка, была для него последним связующим звеном с домом. Цепочка давно порвалась, и только эта маленькая русая девочка, с теплой улыбкой и тихим голосом, оставалась напоминанием о том, как это было когда-то давно в прошлом. Антона не держало в этом городе ничего: старые друзья давно разбрелись, школа — ад, а про универ говорить нечего. Шастун бежал отсюда, сверкая пятками, и бежал в Москву, за лучшей, как ему казалось жизнью. Только в большом мегаполисе все было по-другому, люди — жестче, цены — выше, а требования к профессионализму запредельные. И Шастун вкалывал, первое время перебиваясь подработками, пока однажды не наткнулся на вакансию помощника менеджера по организации мероприятий. Рискнул, хоть и не знал, что будет дальше. Пришел, молодой и взъерошенный, как птенец, на первое собеседование. Худо-бедно, немного стесняясь, рассказал про себя. Английский он знал в совершенстве, благо родители позаботились об этом, отправляя юношу на курсы и поездки заграницу. И выстрелил: его приняли. Совсем зеленого, без опыта в трудовой, воронежской пропиской и без гроша за душой. О том, что такое гостиница, Антон знал только из личного опыта и парочке фильмов в интернете. Но вся эта внутренняя кухня, оказавшаяся сложным слаженным механизмом, затянула настолько, что было не оттащить. Антон проводил дни и ночи за тем, чтобы лучше и больше знать. Его руководитель, прежний топ-менеджер, отмахивалась от молодого русого паренька, пытаясь унять пыл. Шастун не сдавался, пер на пролом, и, может, даже перегибал где-то палку, взваливая слишком много и сразу. Косячил, как и все, но учился на своих ошибках, схватывая на лету, чтобы через пару лет занять руководящую должность вместо Ольги, которая решила сменить поле деятельности, уйдя в декрет и завещав Шастуну все то, что сама знала.       Юля слушала, и единственный вопрос, который комом вставал каждый раз: а почему? Почему работа внезапно заменила семью? Почему это место, которое не приносило столько радости, как могло, стало важнее дома? И как, черт возьми, какие-то клиенты, чужие люди, могли заменить Антону весь остальной мир? И Антон отвечал, честно рассказывая, как его мучила совесть из-за родителей. Ведь он не приехал ни разу за время в Москве, хоть и знал об их слабом здоровье. Что сорвался на их похороны, ощущая, как частичка его сердца словно умерла вместе с ними. Почернела, обуглилась и искрошилась в пыль в тот момент, когда Юля позвонила вся в слезах из больницы. Тогда Шастун уже знал, что такое боль, но все равно сердце болело, и его приходилось заливать то каплями, то алкоголем. Лишь бы заглушить, только бы не чувствовать.       Антон заполз в свою раковину настолько глубоко, что выползать из нее было сравни хождению по темным подземельям без факела. Но Арсений, как просвет в конце длинного коридора, манил собой и звал, протягивая руку. И Антон пошел, ориентируясь лишь на собственные ощущения, щурясь от яркого огня.       — Шаст, — девушка поставила перед парнем горячую чашку чая, — я только одного все равно не понимаю. Зачем так радикально? Да, люди делают друг другу больно каждый день, и предательство — это у кого-то в крови. Только это ни разу не значило, что тебе нужно обрастать панцирем. В конце концов, у тебя всегда есть я. Только почему-то за последние три года ты звонил только по праздникам.       В голосе сестры слышится осуждение, и Антону стыдно вдвойне от того, что даже не думал. В его голове засела мысль, что все сможет сам, и справится без помощи. И, в целом, справлялся, пока в жизни не появился человек по фамилии Попов.       — Юль, я дурак, я знаю. — Шастун улыбался, протягивая руку, мол, смотри, я умею извиняться. — Мне казалось, что я сильный, и что все смогу. Горы сверну, если нужно будет. А потом меня загнали в угол, зажали, и как-то все рухнуло разом. Все, что я знал про себя, оказалось ложью. Сам на себя навешал ярлыков, чтобы потом срывать их, как пластырь.       — Обещаешь так больше не делать? — зеленые глаза прожигали в Антоне дыру.       — Обещаю. Знаешь, мне кажется, что я уже много чего пообещал, да только не знаю, как выполнить.       И Антон рассказал всё. Как в его жизнь ворвался Арсений, который сначала неловко топтался у кодового замка, а Шаст сам показал пароль. Как бесцеремонно врывался в жизнь со своим проклятым кофе и бесконечными смс. И что это стало таким обыденным, что без этого жизнь казалась… неправильной?       Юля тихонько посмеивалась над братом. Серьезно, мол, просто какой-то парень с улицы выбил из тебя дурь двумя вопросами? Одним взглядом? Ты серьезно, братишка, не шутишь? А если подумать, то, может, ты просто к нему неровно дышишь? Ах, глупости? Да какие глупости, Тох, у тебя глаза горят, когда про него говоришь. Арсений то, Арсений сё. Только не злись сейчас, пожалуйста, посуды в доме немного, чтобы ты последнее разбивал, знаем мы твои привычки.       — Ну, а может все-таки подумать и попытаться понять, почему именно Арс?       И Антон думал. Все эти дни, не выходя с ним на связь, прогуливаясь по скверу, ил просто валяясь дома, он думал. Думал о том, почему никто другой так не цеплял, и почему Попов так легко ломал все стенки и преграды. Человек, что ли, такой ненормальный? И ведь в сущности, все, что знает про него Шастун — сухие факты, выдержки из биографии. Дату рождения, место учебы, семейное положение. Интересы — обычные, разговоры — тихие, да только глаза голубые чуть с ума не сводят, если смотреть долго-долго, не отрываясь. Солёной волной накрывают, и даже вспоминая их, на языке привкус мяты и табачного дыма.       Последний день в Воронеже проходит как-то сумбурно. Юля извиняется, что не успеет проводить на самолет, потому что будет на работе слушать бабушек, что у тех болит. Юля Шастун была врачом, еще училась, правда, но подрабатывала в больнице медсестрой, и как раз в день вылета заступала на суточное дежурство. Антон обнимал сестру, провожая в больницу, и говорил, что безумно гордится ей. Она была такой взрослой уже, хоть и в памяти Антона все такая же маленькая девочка, любившая всех вокруг, особенно животных. А теперь взрослая, умная и красивая девушка, с такими же зелеными глазами, только крапинок в них больше, и волосы светлее шастуновских.       Парень написал Арсу, скинув фотографию магнитика. До вылета оставались считанные часы, и Антон в последний раз выходит из дома, оставив ключи под ковриком, чтобы пройтись по двору. Маленький и уютный, со старой площадкой, которую он помнил, облезшей краской на лавочках и десятком вишневых деревьев, которые к концу августа уже отцвели. Антон смотрит на этот город другими глазами, пытаясь запечатлеть в памяти каждую деталь, каждый листок, каждого человека. Он присел на чемодан, закуривая сигарету, и заказал такси. В Москве он будет за полночь, но просить встречать не стал. Друзья, конечно, предлагали забрать его, и даже Арсений написал «забрать тебя?», да только Шастун не хотел. Не хотел никого тревожить, думая, что лучше последний день отпуска проведет в одиночестве, и зная, что Москва встретит его пустой пыльной квартирой и ласковым пушистым зверем на его кровати.       На город надвигалась ночь, небо теряло краски, с каждой минутой все сильнее и сильнее становясь похожим на черный бархат. Зажглись первые звезды, и Антон стоял в зале ожидания, прислонившись лбом к холодному окну. Он наблюдал за закатом все это время, прислушиваясь к объявлениям посадки. До его рейса оставалось сорок минут, багаж оформлен, а на руках паспорт с посадочным. Парень наблюдал ясную ночь, скользя взглядом по ряду самолетов, ждущих своих пассажиров и экипажи. Смотрел и думал: каково это, всю жизнь в небе? Наверно, он бы не смог, слишком привык ходить по земле, ощущать асфальт под ногами, а не тысячи километров вниз сквозь облака и атмосферу. Почему-то вспомнился Арсений, который однажды рассказывал про свой опыт с полетами. Арсений боялся летать, но ему нравилось ощущения взлета. Как шасси отрываются, как самолет стрелой взмывает вверх, как уши закладывает от перемены давления. Только все равно было страшно, потому что высоко, и в моменте есть только ты и железная птица, которую направляет человек. Его голос ты слышишь на взлетной и посадочной полосе, и в его руках находится твоя жизнь и жизнь еще сотни людей. Объявили посадку. Антон черкнул сообщение сестре, что скоро его вылет, что он проходит в самолет. Вот, сел, пристегнул ремень и достал наушники из кармана. Открыл диалог с Поповым, который был в сети два часа назад. Хотел тоже написать, но не стал, думая, что тот уже давно спит.       А Арсений снова в офисе. Отложив телефон в сторону, разбирает сообщения, лениво прищёлкивая и записывая в ежедневник. Глаза опасно слипаются, и кофе больше не помогает не спать. Наоборот, с каждым глотком хочется завалиться на диван, укрыться пиджаком и задремать. Но нельзя, ведь завтра приедет Шаст, взглянет на почту и будет ворчать.       Только Шасту все равно на почту, ему важнее состояние и здоровье своих подчиненных, чем объем выполненной работы. Арсению это невдомек, и пока стрелка часов лениво ползет к двум часам, самолет Антона касается посадочной полосы в Москве и мягко катится по ровному покрытию. Мигают огни, пассажиры хлопают, а капитан благодарит за полет и выбор их авиакомпании.       Шастун, наконец, дома. Выходя из здания аэропорта, такого огромно пугающего, он понимает, что здесь даже дышится по-другому. Совсем иначе, чем там, в Воронеже, где каждый миллиметр напоминает о детстве, родителях, и, черт ее дери, первой любви.       Антон не хочет домой, но знает, что нужно. Ловит такси и едет, прислонившись головой к окну, наблюдает за мелькающими пейзажами. Кажется, даже задремал, и не заметил, как водитель уже сворачивал к дому. Знакомый район, такой тихий по ночам, и знакомый до каждой ухабины на неровном асфальте. Он расплачивается с водителем, благодарит, забирает чемодан и поднимается в квартиру. На пороге его встречает кот, путаясь под ногами, и урчит так громко, что кажется сейчас со стен обои слезут. Антон берет животное на руки и сильно прижимает к груди, зарываясь носом в пушистый черный загривок. Скучал. В квартире темно, пахнет непривычно после недельного отсутствия. Антон проходит в комнату и оставляет чемодан у стенки, собираясь разобрать как-нибудь потом, как появится время. А сейчас хочется есть, пить кофе и немного сильно курить. Шастун лезет в холодильник, находит там хлеб и колбасу, режет толстыми кусками, и ставит чайник. Садится по турецки на стул, открывает окно и закуривает, подтягивая стеклянную пепельницу ближе к себе.       От: Шаст       Ты спишь? Я уже в Москве.       Арсений вздрагивает от вибрации, поднимает голову, понимая, что уснул. Тело — деревянное от неудобной позы, а свет монитора слепит глаза. Арсений потягивается, а затем читает первое сообщение от Шаста за полторы недели. Уже тут, уже в Москве, уже дома.       Вздох облегчения вырывается из груди, когда до Арсения окончательно доходит смысл сказанного, и он едва не прыгает на месте от счастья.       От: Арс       Нет, в офисе застрял. Утром увидимся уже.       От: Шаст       В офисе? В такое время? Пиздуй домой давай.       От: Арс       А смысл, если через пять часов обратно? Я уже облюбовал тут диван, так что не пропаду.       От: Шаст       Если я сейчас приеду и увижу тебя на этом диване, клянусь, сегодняшним числом в отпуск отправлю.       От: Арс       Печатаю заявление, потому что я все равно уже никуда не поеду.       Шастун злится, сжимает телефон в руке и идет к двери. Кот вопросительно мурлычет, спрашивая, куда это ты на ночь глядя собрался, хозяин? Парень хватает ключи от машины и едет через ночные улицы, ловля каждый красный светофор и злится сильнее. Не знает, на что больше: на упрямство Арсения или его глупость. И сам будто забывая, что был таким же, только Оля не приезжала к нему ночью в офис, а только будила пинком под утро, заходя в офис и видя парня за столом. ворчала на мятую рубашку и сонное лицо, что не пустит его таким к гостям, но Шаст махал рукой, шел в общий душ и доставал из рюкзака запасную рубашку. Тоже немного мятую, но свежую, чистую, не испачканную ручкой и пятнами от кофе.       В гостинице полнейшая тишина, и даже ребята с ресепшен тихо спят в своей каморке. Антон поднимается по лестнице, и почти с ноги врывается офис. Арс вздрагивает от резкого звука, отрываясь от изучения потолка, и смотрит своими глазищами удивленно. Не ожидал, правда, что приедет. Думал, шутит, как всегда, но нет, вот он, живой и настоящий, стоит в дверях, немного запыхавшись. Вместо привычного костюма — толстовка и джинсы, и на руках — десятки браслетов, которые тихо побрякивают друг о друга.       — Ты ебнутый, скажи честно? — спрашивает Антон, закрывая за собой дверь. Офис встретил его тихим жужжанием компьютера и запахом Арсения, который был повсюду.       — А сам? — Арс вопросительно выгибает бровь. — Вместо того, чтобы спать, сюда приехал. И так бы завтра увиделись, зачем сорвался? Скучал?       — Пиздюлей тебе всыпать приехал, — Антон сел за свой стол. — Я, как твой начальник, не могу позволить сотруднику задерживаться после работы так много. Сколько дней ты уже так сидишь?       — Почти каждый, — Арс жмет плечами, мол, и что такого. Хотя сам валится с ног от усталости, и вместе с тем чувствует, как становится легче. Антон принес собой то самое чувство умиротворения, которое так жизненно необходимо Арсению.       — Идиотина, — выпаливает Шаст.       Повисла тишина, и мужчины смотрели друг на друга. Голубые глаза казались еще более синими в свете экрана, а зеленые блестели лихорадочно, загораясь сильнее с каждой секундой. Арсений понял, что попал. Сам же расставлял ловушки, сам же себя оберегал, но попался так глупо. Заигрался в охотника настолько, что сам стал дичью, и теперь Антон вел партию.       Попов не знал, как это произошло. Как за полторы недели безумства, он потерялся сам. Хотел заполучить Шастуна, а получалось, что это Шастун завладел им. Каждой мыслью, жестом, вдохом. Жил в нем, как паразит, и поедал изнутри. Замещал собой всех, и если исчезал, то забирал с собой все. Арсений увлекся слишком сильно, пытаясь понять, но только сбивался, когда смотрел в эти глаза. Зеленые, жгучие.       — Шаст, — тихо произносит, — я, кажется, потерялся.       Антон смеется. Сначала тихо, потом заливается громким хохотом, откидывая голову назад. Серьезно? По очереди? Это что, глупая шутка? Почему потерялся, если Антон уже себя нашел? В том, кем он был на самом деле, понимая, что все это время пустотой оправдывал собственную слабость признаваться самому себе в истине? Арсений смотрит, и в глазах только непонимание, что смешного? Я, блять, потерялся. Была цель, но в твоем омуте чертей я ее потерял. Пути назад нет, слишком далеко зашел, слишком близко, чтобы отступать. Сам попался на крючок, запутался в Шастуне, как в липкой паутине. И куда не наступи, только хуже, и даже просчитать не получается, потому что Антон — загадка. Сначала это было весело, разгадывать, а сейчас уже больше похоже на игру больного разума.       Их тянуло друг к другу. Арсений видел свет в Шастуне, а Шастун считал Арса своим маяком. Они тянулись друг к другу, только подозревая, как опасно им сейчас сближаться. Но хотелось ближе, хотелось тепла, хотелось этого пламени, хотелось тонуть. И мысли эти странные, противоречат друг другу, идут в разрез с логикой. В ушах шумит, да только шум этот снаружи, от того, как искрится между ними. Охотник стал жертвой, а дичь не знала, что под прицелом.       Шастун успокоился.       — Так остановись, чтобы не потеряться еще больше.       — Не могу, Шаст, я н е м о г у.       Попов встает со своего места и выходит покурить. Только сигареты кончились, но Шастун идет следом, протягивая свои. Будто знал наперед, черт зеленоглазый.       Это первый человек, который так сильно зацепил. Если обычно тянул на себя Попов, то сейчас Шастун держит крепко за руку и тащит, тащит на себя, на дно, не боясь открываться. Это неправильно, так не должно быть. Арсений хочет сам, но вырваться не может, пробивая грудью толщу воды. Давление росло, воздух заканчивался, а дна не было видно. Только слабый огонек мигал в такт сердца. Тук — тук. Арсению рвало башню от этого, потому что всегда знал, кто он есть, что из себя представляет. Он — собрание всех людей вокруг, отражение всех и каждого, он — зеркало, которое искажено едва ли на миллиметр. И весь он был собран из разных историй и людей, которые приходили и уходили, и ему нравилось быть таким. Да только вот Шастуна не отразишь, потому что Попов не понимал, что отражать. В парне столько всего и сразу, что голова шла кругом, и Арсений терялся в этой многоликости.       — Давно не встречал рассветы на этом крыльце, — задумчиво протянул Антон.       — Меня уже тошнит от этого вида, — комментировал Арсений. И тишина, повисшая между ними, никого не напрягала. Молчать сейчас хотелось больше всего, только наблюдать за восходом и не думать ни о чем, кроме сигаретного дыма и мужчины рядом.

***

      Шастун хватался за голову и ругался сквозь стиснутые зубы. Им предстояла тяжелая неделя, насыщенная компаниями и конференциями. И снова отпуска как будто не было, будто Шастун никуда не уходил, а всегда был здесь. Только Арсений и Света ощутили, как стало проще жить, словно глотнули свежего воздуха. Арс отказался брать отпуск, просто уйдя в отгул на один день. Антон сидел в офисе один, пролистывая почту за прошедшее время, и радовался. Радовался, что он не участвовал в той вакханалии, которая здесь произошла, потому что в конце августа оказалось непривычно много заявок. Конец лета и начало осени всегда были тихими, но в этом году клиенты заваливали их вопросами о том, когда и где можно провести мероприятия за мероприятиями.       На почту пришло очередное письмо, и вместе с тем, как Шастун открывал его, в груди холодело. От:Ирина Кузнецова Тема: проведение свадьбы Текст: Добрый день, меня зовут Ирина Кузнецова. Обращаюсь к вам с заявкой на аренду зала для своей свадьбы. Хотелось бы получить полный список цен и услуг, которые вы предоставляете. Спасибо.       — Шастун, блять, — шипел на себя парень, — мало ли всяких Кузнецовых Ир. Успокойся.       А сердце не унималось, стучало громко-громко. И пока Антон печатал ответ, он мазал по клавишам, потому что руки не слушались. Словно не его, чужие, холодные. От: Антон Шастун Тема: RE: проведение свадьбы Текст: Добрый день, Ирина. Рад поздравить Вас с предстоящим событием в вашей жизни. Вся информация представлена в файлах во вложении. Прикрепляю также фотографии наших залов, и цены на дополнительные услуги по оформлению. Заранее благодарю, Антон Шастун Менеджер по проведению мероприятий.       Ответ не заставил долго ждать, и уже через несколько часов была назначена встреча.       Шастун спускался на первый этаж, поправляя пиджак, и немного нервничал. Девушка ожидала его в баре, написав, что жених задерживается на работе. Антон шел на ватных ногах, и чем ближе был, тем сильнее отказывался верить.       — Добрый день, — он старался говорить уверенно, но трясущаяся протянутая рука выдавала волнение. Скорее, суеверный ужас, когда в девушке напротив, Шастун узнает свою Иришку. Девушку, которая бросила его за день до сдачи диплома. Девушку, которую он любил со школьной скамьи. Девушку, которую некогда сам хотел вести под венец.       Она подняла голову, оторвавшись от телефона, и смерила Антона холодным взглядом. Парень поежился, ощущая, как внутри образовывается ледяной ком.       — Антон? — бровь вопросительно выгнулась. — Неожиданно.       — Очень, — только и смог добавить парень, сглатывая, и присаживаясь напротив. Они сидели молча, и тишина эта была тяжелая, не такая, как с Поповым. Напряжение нарастало с каждой секундой, и достигло своего апогея, когда за спиной раздался смешок.       — О, Шастун, — хриплый насмешливый голос на спиной. По спине пробежали мурашки, и Антон хотел зажмуриться, лишь не верить своим ушам и глазам.       — Руслан, — тихо прошептал он, ощущая, как волна злости начинает захлестывать его. Черт возьми, где же хваленая выдержка? Хладнокровие и спокойствие, который Антон так заряжал остальных? Ему потребовалось несколько сильных вдохов и выдохов, чтобы поднять голову и встретиться взглядом с бывшим сокурсником. Он сидел рядом с Ирой, приобнимая за плечи, и смотрел как победитель. Я обнимаю твою девушку, да. А знаешь, почему? Потому что я не убежал в сраную Москву, и не рвался так высоко вверх, забывая внизу остальных. Я думаю о ней, забочусь и оберегаю. А ты только и делал, что говорил о себе и будущем, которого никогда не случится. Смотри, где я, и я счастлив. А теперь посмотри на нее: светится вся, улыбается, смеется. А с тобой только слезы и боль, что не успеет, не догонит, и что лучше уйти, чтобы не стать балластом. Думай как хочешь, Антон, а я о ней пекусь больше. Ты не любил ее, потому что если бы любил, то добивался. А ты сбежал, поджав хвост, карьеру строить.       — Сразу пройдем в зал или обсудим райдер? — Шастун смог взять себя в руки, чувствуя, как злость уступает место рациональности. Смотрел, не моргая, стараясь дышать ровно.       И только одно сообщению Арсу чуть позже. «Это пиздец».