Овладеть тобой полностью

— Про Буффало Билла и зависть ты сказал мне исключительно ради того, чтобы я догадался про сестру? — спрашивает Уилл, завязывая галстук перед зеркалом, прежде чем спуститься к ужину. Место, в котором он остановился, не самое элитное, но и не дешевое — средний класс. Сложно вспомнить день, когда однотонный чёрно-коричневый галстук и здоровые ужины стали восприниматься Уиллом как рутина. Кажется, изменения произошли чересчур стремительно. Ответа не следует. По крайней мере ответа на вопрос. «Я бы не отказался сегодня от рыбы под соусом», — произносит Ганнибал. Чувство такта у него всегда работало по-особенному. — «Гарнир и вино оставлю на твой выбор. Или на выбор официанта, если ты в очередной раз откажешься разбираться в том, что ты ешь». — С нашего первого совместного завтрака ты проявил озабоченность тем, что кладёшь в свой рот, — только и отвечает Уилл, подольше и, как ему кажется, назло Ганнибалу, разглядывая своё отражение в зеркале. — Но пока мы не были вместе, я и не ожидал, что эта озабоченность послужит клиническим примером оральной фиксации. Ганнибал просто хмыкает. Подумать только — хмыкает внутри его головы! А самое главное, что Уиллу и ответить нечего на это хмыканье. Пока он спускается на первый этаж, Уилл раздумывает не над делом сестры-подражательницы, и даже не над делом Буффало Билла — он думает про них с Ганнибалом. «С нашего первого совместного завтрака…» «Пока мы не были вместе…» Но разве они не были «вместе» с их первого завтрака, когда Уилл напыщенно отвергал предложенную ему дружбу, а сам с упоением поглощал завтрак из лёгких Кесси Бойл? Были ли они вместе, когда Уилл сбежал из-под стражи, чтобы отвезти Ганнибала в Миннесоту? Были ли они вместе, когда поглощали овсянок, рассуждая про добро, зло и стихийные бедствия? Какая тонкая и сложно формулируемая материя. Ну, теперь они точно вместе в болезни и в здравии и до последнего дня своей жизни, как не мечтала ни одна пара новобрачных. И умрут они точно в один день. Во время ужина, лениво оформляя заказ и стараясь игнорировать колкости Ганнибала, Уилл продолжает раздумывать над терминами и формулировками. Позволено ли их с Ганнибалом именовать парой, зря что ли Фредди назвала свою статью «По следам Мужей-Убийц». Понятно, что ей нужно было постоянно заманивать и шокировать свою жадную до сплетен публику, но нельзя сказать, что и раньше Уилл не видел, не чувствовал того, что происходило между ними с Ганнибалом. Это читалось в рисунках по мотивам античности, в долгих взглядах и лёгких прикосновениях пальцев, но никогда не заходило дальше. Страстей душевных и драк с головорезами Мейсона вполне хватало для того, чтобы удерживать в напряжении и без плотских утех. В попытке переключиться от страстей Уилл заказывает ещё один бокал вина, на этот раз тоже выбранного Ганнибалом, и пытается погрузиться в мышление Буффало Билла. Не так-то просто думать об убийствах, когда желудок полон, а в голову начинает ударять вино. Сегодня днём он доказывал своим коллегам, что дело исключительно в коже, но верит ли он в это сам? Верит ли он Ганнибалу и его словам про зависть? Мы завидуем тому, что видим ежедневно. Почему он завидует убитым женщинам? Уилл выбирает сидящую напротив него женщину, точнее, наискосок, за соседним столиком. У неё густые тёмные волосы, и она устало откидывается на бархатную спинку дивана в ожидании, пока принесут её заказ. Незнакомка не похожа на Кэтлин, скорее, она напоминает Уиллу Алану. Или повзрослевшую Эбигейл. Что именно привлекает убийцу в её коже? Уилл ласкает взглядом шею незнакомки, и в голове прокручиваются образы, как приятно будет вырезать ровные прямоугольники на её спине. Любопытно, делает ли убийца из них кукол, или же выстраивает композицию, как его коллега, соорудивший из тел гигантский, смотрящий в небо глаз. Несомненно, дело не в сексе, он не насилует их, дело исключительно в эстетике. Настолько извращённой эстетике, которую способен понять только другой маньяк-эстет вроде Ганнибала. Жаль, у маньяков-эстетов не бывает профсоюзов. Уилла приняли бы вне конкурса. Вино уже допито, стоит уединиться и побеседовать с Ганнибалом, не обсуждать же подобные интимные вещи в холле отеля по неработающим наушникам. Вот только Уилл не может оторвать взгляд от кожи задумавшейся женщины с соседнего дивана, будто если он отпустит мысль сейчас, то через пятнадцать минут уже не сможет к ней вернуться. Когда незнакомка следует к лифту, Уиллу ничего не остаётся кроме как пойти за ней, и как только они оказываются в замкнутом помещении, то уже знают, что в финале предусмотрен единственный выход. Конечно, у Уилла ещё есть возможность убить её, но вокруг слишком много свидетелей. — Вы весь вечер рассматривали мою шею. — Вы обладаете божественной красоты кожей. Если бы Ганнибал принимал участие в разговоре, Уилл дополнил бы свои слова цитатой из сонетов Петрарки, но на данный момент и этого оказывается достаточно. Раздеваясь, он не чувствует стыда, как не чувствовал стыда, когда не оказал помощь следователям из Колорадо. Близость с незнакомкой одновременно так похожа и так не похожа на близость с Марго. Не похожа — тем, что Уилл полностью открыт и не пытается утопить в сексе собственную суету и фрустрацию. Похожа — своей спонтанностью и тем, что Уилл желает заменить одного человека другим. В Марго он хотел увидеть Алану, в новой спутнице, чьего имени он даже не спрашивает, Уилл жаждет найти близость с Ганнибалом. Ведь Ганнибал будет видеть, чувствовать, ощущать, переживать всё то, что будет испытывать Уилл, и в некотором роде это достаточно уникальный опыт. Как это делают другие, имеющие пассажира в голове, особенно если это муж и жена? А если сын или дочь пересадит к себе сознание матери? Понятно, почему эту технику никто не пытается легализовать и распространить — в результате такой пересадки очень многие просто сойдут с ума. — Что мне сделать? — спрашивает он скорее у Ганнибала, чем у собственной партнёрши. «Я не буду тобой командовать, Уилл. Возможно, мы ещё не настолько близки с тобой, а возможно, тебе следует поупрашивать меня, чтобы я принимал в подобном участие не только технически». — Ты уверена, что хочешь? «У меня уже несколько лет не было секса, так что, полагаю, в сложившейся ситуации, глупо пренебрегать открывшимися возможностями». — Более чем уверена. — Незнакомка улыбается, и её глаза сияют светом — тем дивным чистым светом, который некогда хотел выпить, поглотить Френсис Долархайд. Алана никогда не смотрела на него так, никогда не желала просто и открыто, без дурно пахнущей повозки сомнений относительно его психологического состояния. И тем не менее Уилл убегает от этого взгляда, желая то ли запечатлеть в памяти именно это блаженное выражение, сохранить его как ноту блаженства до тех пор, пока на лице спутницы не появится требовательность или обида, то ли убежать от её лица вообще, отдаться только чистейшим ощущениям, физиологии удовольствия, в котором нет ничего личностного. Он забрасывает её ноги себе на плечи легко и технично, и она открывается перед ним, словно весь вечер только этого и ждала. Его партнёрша чиста и ухожена, и ласкать её одно удовольствие. Уилл в восторге от того, насколько она отзывчивая — такими не были, наверное, даже первые их ночи с Молли. Незнакомка извивается на его пальцах, желая раскрыться, насадиться, пустить его глубже, а от каждого движения его языка по её телу пробегает сладостная судорога. Возможно, у Уилла тоже слишком долго не было секса. Презервативы оказываются в верхнем ящике тумбочки, на удивление, отель работает на опережение. Не хотелось бы ни бежать куда-либо со стоящим членом, ни послужить очередной раз для кого-то донором спермы. В полусвете тёплых прикроватных ламп кожа его спутницы кажется до восторгов великолепной, и гораздо сильнее, чем секса, Уилл жаждет обмазывать её специально заготовленным кремом, а потом снимать кожу тонкими, аккуратными трапециевидными ломтиками. Долго у Уилла не было не только секса. — Ты такая красивая, лампы подчёркивают твои формы, как профессиональные софиты — изгибы моделей, — произносит он, но спутница не отвечает, она слишком заворожена, слишком удовлетворена или тоже думает о своём. И её лицо не стало уродливым или искривлённым, как Уилл опасался, оно и ныне преисполнено фантастическим блаженством. Вот только Уилл никак не желает смотреть ей в лицо. Когда он переворачивает её на четвереньки, незнакомка не сопротивляется, послушно выгибается, подобно соскучившейся по ласке кошке, укладываясь на сложенные руки и предоставляя бёдра манипуляциям Уилла. Горьким уколом проскальзывает мысль, измена ли это по отношению к Ганнибалу, и насколько честны его действия относительно его партнёрши, ведь она не давала согласие на секс втроём. Все мысли пропадают, стоит только погрузиться в горячее, влажное лоно. Плоть облегает его настолько нежно, плотно, властно, что кажется, это не Уилл владеет ею, а она порабощает его, заставляя удовлетворять собственные прихоти и желания. Любые сожаления и раздумья пропадают, остаётся только жажда, похотливое желание насытиться другим человеком хотя бы на те короткие минуты, которые длится половой акт. Ладонями Уилл гладит её спину, ягодицы, сжимает груди и выкручивает соски, он будто бы сливается с ней в единое тело — неистово жаждущее ласки, содрогающееся от удовольствия. — О да! Сильнее. Глубже, — только и выстанывает она между бессвязными громкими всхлипами, а Уилл молчаливо и послушно выполняет её указания. Он думает о том, что всегда боялся поранить. Всегда боялся поранить именно потому, что за какой-то гранью уже не мог бы остановиться. Когда подушечки пальцев скользят по спине, Уилл представляет на месте ровной кожи разрезы, представляет разбухшую от воды плоть, он видит на месте похотливого взгляда её пустые и равнодушные глаза. Тогда, после нападения Дракона на Молли, Ганнибал уже знал, что Уилл не сможет вернуться. Не сможет вернуться, потому что живя с ней рядом, занимаясь с ней сексом и беседуя о рыбалке, он всегда будет мечтать о том, как свет пропадёт из её глаз. Чтобы переключиться от неуместных воспоминаний, Уилл смачивает слюной пальцы и легонько толкается в раскрытый его манипуляциям анус сразу двумя. Он ожидает протест, но его партнёрша только вздрагивает от новой волны возбуждения, словно не способна насытиться ничем. Расслабившееся тело принимает его с готовностью, и некоторое время Уилл имеет её одновременно в двух направлениях, членом и пальцами, уже тремя. Он понимает, что ему тоже этого становится мало. Переворачивая партнёршу на спину и забрасывая одну ногу себе на плечо, Уилл чувствует, какая же её кожа влажная от пота, какая разгорячённая: можно драть её, даже не смазывая. Секундой позже он осознаёт, что и сам весь дрожит от возбуждения, а по шее и груди обильно стекает пот. Незнакомке будто плевать на его поведение — или она считает, что мужчина по умолчанию должен быть груб и вести себя как животное. Уилл входит в неё сзади одним резким движением и замирает, женщина прикусывает ровными передними зубами тонкую губу, и Уилл уже ожидает увидеть в уголке её рта кровь, но этого не происходит. Он двигается, сначала медленно, затем быстрее, удерживая одну её ногу на весу, пока вторая, согнутая в колене, отведена в сторону. Уилл смотрит в её глаза — пустые от приближающегося оргазма, от усталости, от смешанной с кайфом боли — и знает, что сильнее всего желает видеть их неподвижными и пустыми. В какой-то момент это заводит даже сильнее, чем мысль о том, что Ганнибал чувствует его ощущениями и воспринимает ласки так же, как воспринимает сам Уилл. — Давай, отымей меня как последнюю шлюху, — умоляет она томным полушёпотом. Уилл склоняется к ней, разводя её ноги на максимум и проникая внутрь по самые яйца. Он шепчет ей на ухо, хоть слова предназначены не ей: — Повтори это ещё раз. — Отымей меня как последнюю шлюху. «Отымей меня как последнюю шлюху». Грубого с хрипотцой голоса в его голове оказывается достаточно, чтобы Уилл выплеснул всю накопившуюся страсть, издавая наконец громкое, животное рычание.