Овладеть тобой полностью

Беделия по-прежнему выглядит как бизнес-леди, которая близка к банкротству, но при этом даёт званый вечер. Её локоны всё так же идеальны, с таким же до крупиц рассчитанным налётом небрежности, и прежним остаётся желание Уилла хорошо вцепиться пятернёй в эти волосы и дёрнуть до покрасневшей кожи головы, до боли, до громкого стона, который даже сдержанная Беделия не сможет утаить внутри. Сложно определиться, чего же больше в этой фантазии — сексуального желания, ревности к Ганнибалу или ненависти за то, что Беделия смеет использовать его имя в корыстных целях. В принципе, Ганнибал не запрещал ей, вот только сколько ниточке не виться, всё равно придёт конец. Уилл загипнотизировано смотрит, как цокают каблуки по поверхности пола, и этот ровный ритм ударов сопровождает мягкий голос Беделии и восторженные вздохи слушателей. — Я сказал тебе убегать, — начинает он разговор, хоть соперница смотрит на него с презрением. — Разве моя инструкция не была достаточно чёткой? Доктор дю Морье опирается на поверхность столешницы, складывая руки перед собой, и презрение на её лице сменяется надменностью с лёгкой примесью присущего ей праздного любопытства. — Разве в твоей компетенции мне что-либо запрещать, агент Грэм? — На этих словах она оскаливается, едва заметно, ровно настолько, чтобы продемонстрировать острые зубки. Уилл проходит мимо неё павлином, почти задевая плечом, а затем оборачивается и своим фирменным жестом приподнимает брови, то ли угрожая, то ли заигрывая. Сейчас Уилл знает, что в игривости между ними решительно нет ничего сексуального — это игра на жизнь или на смерть. — Тогда и не в вашей компетентности запрещать мне что-либо, доктор дю Морье. — Уилл прохаживается по залу, рассматривая многоуровневую картину Босха, которая служит Беделии фоном для выступлений. Отчасти он даже понимает, что Ганнибал находил в этой женщине, вот только её эрудированность и интеллигентность кажется на такую же кроху переигранной, как и её смелость. — Любые действия, касающиеся вашей безопасности, о которой я заботился ранее. Она оборачивается и смотрит ему в глаза диким взглядом. — Ты так сильно ревнуешь ко мне даже после его смерти? — спрашивает едва ли не с насмешкой. — Для меня это было не более чем выгодной и любопытной интрижкой, но для тебя ведь он — вся жизнь, не так ли? И ты до сих пор не находишь себе места из-за того, что я овладела обещанным тебе счастьем? Уилл молчит: сейчас, в присутствии Ганнибала, он не будет отрицать правдивость произнесённых ею слов. — Ты виноват сам, Уилл, — резюмирует она. — Тем, что ты всегда боялся, всегда хотел остаться на «правильной» стороне, и, как практикующий психотерапевт, могу тебе только посоветовать прекратить переносить свою собственную вину и нерасторопность на невиновных. Затем её самоуверенность пропадает. Должно быть, что-то в лице Уилла меняется, нечто такое, что заставляет её отступить. Возможно, он и боялся ранее, но не боится сейчас. — Время нашей психотерапии кануло в лету, — отвечает он, задумываясь над тем, знал ли Ганнибал ранее, что они встречались с Беделией. — Как время предупреждений. Уилл вздыхает: сказать правду сложнее всего. — Кое-кто не желает быть объектом твоих лекций, и я просто передаю тебе его пожелание. — Откуда мне знать, что ты не лжёшь? — Она всё ещё опасается, но потихоньку оттаивает. Угроза от мёртвого Ганнибала кажется ей менее существенной, чем угроза от живого Уилла. У него нет никаких доказательств, которые он бы мог предоставить, не выдав себя, поэтому Уилл просто привычным жестом извлекает из кармана смартфон и вставляет наушники. Ганнибал прав: для этой цели подойдут даже нерабочие. Затем Уилл подносит телефон к тонким побледневшим губам Беделии, удерживая его таким образом, чтобы ей не было видно пустой экран. — Спроси что-угодно, что известно только вам двоим. — Ты помнишь того профессора с бородкой, который читал стихи Данте и поучал тебя итальянскому? — произносит Беделия полушёпотом. На её лице отражается неверие в то, что она действительно говорит с настоящим, живым Ганнибалом. Уиллу же не верится, что кто-либо, пусть даже профессор, посмел поучать Ганнибала чему-либо. Неудивительно, что кончил он, по всей вероятности, плохо. — Когда профессор Сольято отклонил твоё приглашение на ужин, какое блюдо ты подавал? Минуты молчания, минуты сомнений. Что, если Ганнибал передумает и изменит своё решение относительно Беделии? Что, если Уилл возжелает убить её в любом случае? «Потроха с артишоками. Царские артишоки, поданные с печенью, лёгкими и сердцем ягнёнка». Когда Уилл медленно повторяет за Ганнибалом название блюда, Беделия становится белее мела. Уилл всё равно желает убить её, потому что она соучастница его тайны. И желает её пощадить по той же причине. Следующий раз они ужинают с Беделией в просторной гостиной дома на скале. Уилл, конечно, раздумывает над вариантом, что их уединение способны прервать праздные зеваки, но с каждым днём посетителей этого мрачного места становится всё меньше. Прислушиваясь к шуму волн, он думает о том, как было бы прекрасно, если бы Ганнибал находился с ним рядом. В принципе, Ганнибал теперь с ним всегда: он будто смотрит через плечо, но изнутри. Когда доктор дю Морье приходит в чувство, Уилл допивает уже второй бокал вина, активно переписываясь с Ганнибалом через блокнот в смартфоне. Они обсуждают ту ночь, после которой все грани между ними пали, пусть всё и закончилось для Уилла многочисленными переломами, а Ганнибал и вовсе лишился физического тела. «Ты бы пытал Джейма Гамба, если бы он не схватил винтовку». «Тогда мне пришлось бы убить его пленницу». «Не думаю, что тебя бы это остановило». «Или я упрашивал бы тебя стереть ей память, как ты сделал с Мириам. Правда, не уверен, что у меня всё получилось бы даже под твоим чётким руководством». «У тебя же получилось приготовить нам замечательный ужин. Моя порция была великолепна». Уилл кидает взгляд на растекающийся по тарелке соус, где прежде находилось ароматное, аппетитное мясо. Когда Беделия открывает глаза, их беседа прерывается. Она окидывает взглядом помещение, понимая, где именно находится, затем смотрит на собственную ногу — не ту, которая свисает со стула, затянутая в плотный чулок, а на ту, которая, запечённая с травами и аккуратно украшенная листьями, красуется по центру стола. Сам Уилл сидит с боковой стороны, использованная тарелка Ганнибала размещена слева от него, Беделия же находится во главе справа. Тарелки перед ним и перед его гостьей пусты. — Ты проснулась, — произносит он и краем глаза замечает, как тонкие пальцы сжимают вилку. — Я полагал, во время прошлой нашей беседы мы пришли к компромиссу. Беделия поднимает на него затуманенный взгляд, и минутная жалость сменяется ненавистью. Как же сильно Уилл ненавидит её — не за то, что она лгала относительно Ганнибала, относительно своей личности Лидии Фелл. Исключительно за то, что она оказалась смелее и хитрее его самого — умудрилась бежать за двумя зайцами и поймать обоих. По крайней мере, оставалась со всеми конечностями до сегодняшнего ужина. Несмотря на то, что прошло уже больше четырёх лет, Уилл так и не смог простить собственную нерасторопность, и виновата в ней оказалась Беделия, которая почти год вальсировала с Ганнибалом по Европам и при этом осталась в глазах окружающих бедной, несчастной, обманутой жертвой. Уилл никогда не стремился примерять на себя образ жертвы. Говорят, что самое ужасное — когда твоя мечта сбывается у кого-то другого. Но для Уилла самое ужасное другое: Беделия проводила с Ганнибалом вечера, занималась с ним любовью, представлялась его женой, а Уилл, который теперь с Ганнибалом навсегда, лишён всего этого. И вроде бы он овладел сознанием Ганнибала, но всё же не овладел им целиком. Хоть… разве обладание телом тоже можно назвать полноценным? В их с Ганнибалом случае нет варианта, при котором они могли бы овладеть друг другом полностью, хоть куда уже ближе, чем их симбиоз? — Я узнавала у Кроуфорда, — произносит Беделия, изо всех сил стараясь говорить уверенно ещё немного заплетающимся от наркоза языком. — Тот сообщил мне, что Ганнибал мёртв после нескольких месяцев глубокой комы. Что сам лично видел его мёртвое тело, которое, при отсутствии завещания, было передано для трансплантации органов. Уилл приподнимает брови: — Ты ожидала, что Джек тебе скажет что-то другое? Возможно, ты хотела услышать правду, но почему не пожелала услышать её из моих уст? — Потому что ты склонен к блефу и лжи. — Она ещё раз окидывает взглядом блюдо из собственной конечности. — Ты психически нездоров настолько, что продолжаешь дело уже мёртвого Ганнибала в попытке убедить меня, что он жив. Уилл крутит в руке ножку бокала, пожалуй, сжимая её чересчур плотно. Ганнибал не вмешивается в разговор. — Твой начальник осведомлён о твоей подпольной деятельности? — продолжает капать ядом Беделия. — Разве ты не понимаешь, что это ты, Уилл Грэм, убиваешь всё, к чему прикасаешься? По твоей вине твою жену и пасынка чуть не убил маньяк, с твоей подачи Фредерик Чилтон обгорел чуть более чем полностью, а главное — Ганнибал. Это из-за тебя он сдался под стражу, из-за тебя он сейчас мёртв, и ты не можешь себе этого простить. Вот сейчас слова попадают в самое яблочко. В том, что они с Ганнибалом не могут быть вместе как нормальные люди, ну ладно, как рядовые маньяки, но всё же пылающие страстью друг к другу… в этом виноват исключительно Уилл. Уилл, манипулировавший Ганнибалом, Уилл, столкнувший их со скалы в надежде убить их обоих, окончить смертью их противостояние. И как бы ни было глупо оправдывать такое поведение относительно серийного убийцы, но Уилл чувствует стыд и угрызения совести за то, что он сделал с Ганнибалом, а не гордость за тех, кого он спас от неминуемой смерти в его руках. Что значат жизни и смерти других людей, если сам Уилл глубоко одинок и несчастен? — Ганнибал жив, — произносит он. — И ты можешь поговорить с ним, но через меня. — Почему же не напрямую? — вопрошает Беделия и смотрит так, будто она здесь представляет опасность. Уилл поднимается с места, столовыми приборами аккуратно накладывая одну порцию себе, а затем — Беделии. — Этот вопрос ты также можешь задать ему самому, — продолжает он, пытаясь сохранять хладнокровие. — Но наша беседа сможет продолжиться только после того, как мы поужинаем. Кстати, Ганнибал уже отведал тебя. Стоит Уиллу бросить взгляд в сторону испачканной тарелки, как рука Беделии с вилкой скользит по его плечу. Ему удаётся отстраниться быстро и без потерь именно потому, что он предварительно был готов к атаке. Сжимая запястье плотно-плотно и до боли, Уилл смотрит в её хищные глаза: — В наших планах не было лишать тебя ещё одной конечности, но сейчас я очень сильно хочу наградить тебя переломом. — Он делает вдох. — Вот только это будет неуважением к шеф-повару, если ты не сможешь отведать блюдо. Беделия сглатывает и замолкает. Уилл вкладывает ей в руки приборы и смотрит выжидательно. Стоит только оставить надежду на то, что Беделия выживет — и она начнёт быть послушной. Потому что доктор дю Морье из тех, кто определённо любит выживать. Несмотря на застывшую на лице гримасу, она послушно отрезает кусочек мяса и кладёт в рот, а затем тщательно пережёвывает, запивая его вином. И тогда Уилл улыбается. — Почему я должна считать, что всё это представление организовано не тобой? — произносит Беделия, когда Уилл отстраняется и с аппетитом принимается за собственную порцию. — С чего бы мне верить тебе больше, чем агенту Кроуфорду? — По-твоему, я способен провести операцию, приобрести нужные лекарства, тщательно приготовить блюдо, — иронизирует Уилл, прокручивая мясо на вилке. — Разве ты не узнаёшь его фирменный стиль готовки? Некоторое время она пребывает в раздумьях, а потом откладывает приборы в сторону. — Ты обещал мне разговор, — требует она. — Я свою часть выполнила, одарив тебя зрелищем собственной униженности. Теперь я жду, пока ты выполнишь уговор. В ответ Уилл раскачивает головой, будто бы раздумывая. «Дай ей то, что она хочет». И тогда Уилл послушно поднимается и подсоединяет гарнитуру к мобильному устройству, в котором, по правде говоря, нет никакой потребности. Но таково было требование Ганнибала. — Почему ты не хочешь, чтобы я видела тебя? — спрашивает Беделия в микрофон. — О, на этот вопрос я способен ответить и без Ганнибала, — прерывает её Уилл. — Потому что таково было моё условие. Все мы любим диктовать собственные правила, включая тебя. — Я хочу услышать его версию, — кривится Беделия, и по её выражению Уилл понимает, что наркоз начинает понемногу отходить. «Если ты хочешь остаться в живых, моя дорогая Беделия, ты не должна знать, как я выгляжу сейчас», — формулирует мысль Ганнибал, а Уилл повторяет его ответ слово в слово. — «Ты ведь хочешь выжить, не так ли?» — Следовательно, я не имею права спрашивать, как выжил ты? — Она определённо не доверяет, ощущая в словах и действиях Уилла какую-то скрытую махинацию. — Как мне знать, что я говорю именно с тобой, раз все меня заверили, что ты мёртв? «Фома тоже не мог поверить в воскрешение, пока не вложил пальцы в раны Иисуса», — проводит аналогию Ганнибал. — «Ты же не верила даже тогда, когда я сообщил тебе то, что было известно только нам двоим. Перед тем, как мы улетели в Париж, я не убил тебя, и ты не убила меня по одной и той же причине, и причина эта жадность». Беделия недоумённо хлопает рыбьими глазами, а потом будто вспоминает. — Ты тогда сказал те же слова, — отвечает она задумчиво. — Но и тогда, и сейчас этот аргумент не выглядит для меня достаточным. «Дело в том, что ты жадна, Беделия. Жадна настолько, что решилась на роскошную жизнь с серийным убийцей, хоть по любым нравственным меркам и согласно здравому смыслу тебе следовало бы выстрелить. Ты жадна, потому что начала наживаться на якобы приключившемся с тобой несчастье. Ты жадна, потому что продолжила читать лекции даже тогда, когда я вежливо попросил тебя остановиться, а ты знаешь, как ценю я вежливость». Беделия кидает взгляд в сторону стола на свою пропадающую конечность. «Да, почти так же, как ты ценишь возможность передвигаться», — продолжает Ганнибал, и Беделия выражает удивление, ведь Ганнибал по телефону никак не мог бы видеть её взгляд. Она осматривается по сторонам в поисках то ли камеры, то ли его самого. — «И я хочу сохранить тебе жизнь, потому что ты жадна к жизни, ты хватаешься за оружие даже тогда, когда твои шансы равны нулю. И ты хватаешься за интерес даже тогда, когда не уверена в собственном выживании. А ещё я сохраню тебе жизнь, потому что жаден сам — я буду знать, что всегда смогу к тебе обратиться, когда мне понадобится твоя помощь, так что пока что твоя жизнь это жизнь взаймы». — И что я должна буду делать для тебя? — спрашивает она. Уилл продолжает произносить слова медленно, фраза за фразой, и сомнения Беделии пропадают, она верит в ту легенду, которую они желают ей скормить. «И сейчас для тебя будет тест на жадность, Беделия», — завершает свою речь Ганнибал. — «Мне любопытно, какая жажда внутри тебя сильнее — твоё желание узнать правду обо мне, или же твоя жажда к жизни. Ты знаешь, как много значит для меня моё любопытство, не менее, чем для тебя твоё». Кажется, Беделия всерьёз выбирает между двух вариантов, словно не верит в вариант, при котором её могут отпустить. — Я выберу то, что выбрал бы и ты на моём месте — остаться живой. Ганнибал хмыкает, но именно эту реакцию Уилл решает не передавать. «Уилл напишет сообщение Фредди Лаундс от рядового нашего фаната, который внезапно блуждал рядом с домом и увидел тебя за столом. Тебе останется лишь разыграть роль сумасшедшей, помешанной на своём бывшем муже настолько, что ты сама отпилила себе ногу и запекла её. Разыгрывать психически нездоровую жену тебе не впервой. Доброй ночи, Беделия». Уилл протирает все поверхности, на которых он мог оставить собственные отпечатки, и покидает здание. От сотрудников ФБР Беделия узнаёт, что в доме нет никаких видеокамер.