If only I could stop the thought of you ...God damn I hate the blues Dead moon
Леони и раньше бывала в Неаполе — больше, правда, по службе, чем по своей прихоти. Южные города все, как один, красивы в солнечные часы и только для туристов, а с наступлением вечера они раскрываются, как распадающиеся от старости розы, и показывают свое настоящее нутро. Продажное, покупное и замаскированное запахом криминальной романтики как мясная гниль флаконом вылитых на тушу духов. Ее карьера закончилась в подобном городке, и от красных крыш, узких улочек и запаха нагретого камня Аббаккио выворачивало. Она держалась, как могла, но уже в обед слезла с койки, на которой старательно пряталась от всего мира в какой-то довольно приличный немецкий роман, и, стыдясь самой себя, залезла в свой ранец. На его дне были зашиты все ее негустые сбережения, все, что она откладывала с жалованья на… да ни на что, в общем-то, подумалось ей. Она до сих пор жила прошлым. Настоящее было совсем неприглядным, а будущее — или радужной фантазией, одной из тех, которые она еще иногда позволяла себе иметь, или солдатским ничем, прикрытым дырявой зимней шинелью или выцветшим летним кителем, мокрым от крови. Пару лет назад, когда она только попала в XIII, рядом с ней крутилась девочка из Венеции, неглупая и толковая, со стендом, который наводил на людей, выбранных ей в жертвы, видения, надолго лишая их сил. Piece of mind, так его, вроде бы, звали. Как она говорила, он показывает лишь то, что есть внутри — самые черные кошмары, самые тошнотворные ужасы, даже незнакомые своим хозяевам, потому что спрятаны глубоко в подсознании. У нее-то были планы на будущее: учеба, дома, работа, дети, сад с цветами, походы в церковь и кресло-качалка у камина. Она откладывала каждую лиру, которую получала, и даже смогла вложиться в какой-то банк, который, вопреки всем законам жизни, никак не лопался, хотя вокруг всего горело и корчилось в инфляции, забирала неплохие проценты, берегла голову, не геройствовала на передовой, ни разу не болела и даже не словила ни одной царапины в бою … а потом погибла от дружественной пули, когда их взвод направили посодействовать линейной пехоте. Ее случайно подстрелил свой солдат, даже не обладатель стенда. У нее и завещания-то не было. Буччеллати потом отправила почтой ее пожитки родителям и черкнула письмо возлюбленному, служившему где-то на флоте. Как она нашла адреса, Аббаккио помнила плохо: та пуля, та смерть оживили напоследок и ее кошмары, и, тайком от Брунгильды, тогда еще только капрала, она перед сном опять начала выпивать. Леони нащупала в потайном кармане пачку купюр и, стянув со прикроватной тумбы соседки лезвие, вспорола ткань, попутно задев и себя. На бежевом ранце расцвели алые всполохи, а Леони, тихо выругавшись, засунула пальцы в рот и другой рукой выудила чертовы деньги. - Сука… Она старалась, как могла, стереть кровь с купюр, размазывая ее по детскому профилю Его Императорского Величества. Ну надо же как символично, а. Впрочем, Леони не питала к нему ненависти. Когда она и думала о политике, то была уверена, что этот ребенок на троне — выдумка, бумажная куколка, а реальной властью обладают совсем другие люди. Выходцы из мафии, занявшие государственные посты. Продавшиеся с потрохами капиталисты, одной рукой заграбаставшие все предприятия в свои объятия монополии, а другой продававшие «все для победы» кому угодно, кто платил, в том числе и противнику. Генералы, обладавшие стендами. Маньяки, влюбленные в саму идею власти. Кто угодно, она на это насмотрелась. - Решила дезертировать? В дверном проеме, сложив руки на груди, стояла Неро, к чьему голосу, как и умению передвигаться, несмотря на гигантский рост, совершенно бесшумно, нельзя было привыкнуть. Там, где она появлялась, всегда становилось темно. Он будто отодвигала свет от себя, и Аббаккио рядом с ней чувствовала холод. Возможно, она побаивалась ее. А, может быть, говорила она себе, она просто не любила тех, кто был выше и сильнее ее. - Не твое, собственно говоря, дело. Леони двинулась на выход, но Неро не сдвинулась с пути. Аббаккио заметила, как на ее белые брови изогнулись не то в насмешке, не то в вопросе. Леони смотрела только на них, чтобы не сталкиваться с багровыми — какого черта они багровые? - зрачками. Она не знала, кем была Неро до армии, но была уверена, что та умела колоть людей как орехи, не прибегая к физическому насилию. - Положи лезвие на место. - спокойно, без злобы и без нажима, но все равно сильно сказала Ризотто, все же найдя глаза Аббаккио. Та не смогла отвернуться и замерла, поддавшись гипнозу. - А? Она честно забыла про мелкую вещицу. - Лезвие. Оно у тебя в кармане и скоро порежет тебя еще раз, потому что оно не твое. - терпеливо пояснила Ризотто, непроницаемо смотря на Аббаккио, растерявшую свою ярость. Леони механически повиновалась, аккуратно вытащила стальной прямоугольник из кармана - и когда только идиотская идея его туда положить пришла ей в голову? - и бросила на тумбу, где, словно россыпь серебряных монет, блестела горка других лезвий. У Неро были свои причуды. Она не осуждала. - И заклей свою руку. Ты заляпала пол. Неро, уже сидевшая на своей кровати, метнула в нее рулон лейкопластыря, и Аббаккио ничего не оставалось, кроме как поймать его. Не сводя глаз с того, как Леони резко, сердясь на саму себя, заматывает обрезанный палец, Неро спокойно легла, заложив руки за голову. Без благодарности Аббаккио кинула пластырь ей обратно и вышла из комнаты, с неприязнью понимая, что краснеет.***
Она пошаталась по центру Неаполя, больше бродя по своим мыслям, чем по улицам. Вокруг витал тихий праздник, где она была чужой. Набережная, кокетливо освещенная желтыми фонарями, блистала нескромными платьями и мундирами, изредка — чистыми костюмами, смехом и разговорами ни о чем, чьи обрывки влезали в уши как навязчивые насекомые. Несколько уличных оркестров перебивали друг друга, создавая ощущение нехорошего, мутного сна. Место, где люди стараются забыть, что идет война. Впрочем, она и так идет всегда. Аббаккио приметила неказистое заведение и направилась было туда, но ее отвлекла шумная компания, обогнавшая ее. Знакомые голоса заставили ее свернуть со своего пути и присесть на лавку, чтобы стать на миг чуть менее заметной. Хотя, судя по взрывам смеха, молодежи было не до нее: она ясно слышала, как хриплый голос Гвидо, прыгая по тонам от хохота, вещает какой-то анекдот из их жизни. Ему подпевала писклявая Наранча, иногда перебивая, иногда поддакивая, и все, кто шли рядом с ними, рассыпались в нестройном гоготе. Аббаккио выглянула из-за куста, прикрывавшего ее убежище, и с неудовольствием поняла, что они идут в тот ресторан, который она выбрала для своего молчаливого вечера. И что в центре компании вышагивает златокудрая Джованна, уже совершенно прижившаяся в их полку как бесполезный, но красивый сорняк приживается в клумбе с цветами. Она еще некоторое время выждала на лавке, будто отдыхая, и потом, поколебавшись, решила уйти в рабочие районы. Там дешевле… и нет света идиотской радости, на который слетаются юные мотыльки.***
В паре кварталов от центра, в подвале на узкой улочке, сидя в сизом табачном дыме, резались в карты (в основном в дурака, но и покер тоже) несколько человек. Выигрывала с удивительным постоянством Лорна Иллюзо, красная от вина и азарта. Она мало обращала внимания на то, что ее неаккуратные косы готовы развалиться, и с мрачным смехом шлепала картами по столу. Ей страшно перло этой ночь. - Вы в дурах, чики. Сидевшая напротив нее Пеши недовольно замычала и насупилась. - Как так может быть, а? Тут какие-то фокусы, Иллюзо. - спросила она. От выпитого у нее немного заплетался язык. Формаджио, проведя рукой по ежику коротких волос, выложила на стол свой расклад и бесцеремонно заглянула в карты сидевшей рядом Лорны. - Не, все верно. Я пас, дамочки. Синекудрая Гьяччо, поправив очки, еще раз посмотрела на свои карты. Не везло, в седьмой раз подряд не везло. Внутри поднялась опасная волна, и она, с не без рисовки себя не сдерживая, взорвалась, разрешая всей колоде разлететься от крика: - Да ты жульничаешь сто процентов! Откуда у тебя все тузы, а? Один точно должен быть у Пеши! - Ааа? - удивилась та. - А ты откуда знаешь? - Математика, сучки! - зарычала под хихиканье Иллюзо Гьяччо. - А как по мне, так это блядское жульничание, К-к-к-кынстация Г-г-г-я-чччо. - тонким голоском передразнила ее Формаджио. Все знали, что когда синеволосая в гневе, она начинает заикаться. - Дай сюда карты, Пеши. Она выхватила их у зазевавшейся приятельницы и притворно ахнула: - Иисус и вся его шайка, тут действительно туз! Пеши, тупая ты колода, ты могла бы выиграть! Гьяччо вытаращила глаза на Иллюзо, но последняя примирительно подняла руки и поднялась с места. - Я куплю всем выпить. Раунд за мной! Формаджио тем временем сгребла в кучу свою тугодумную соседку и трясла ее, шутливо отчитывая. - Мы могли бы надрать жопу девочке из зеркала, дура зеленая! Как тебя вообще мамка отпустила в карты играть, а? Она прикрыла глаза, придала лицу серьезное, полубрезгливое выражение и начала свою пародию: - Пеше, если у тебя на руках хорошая комбинация, ты должна думать, ПеШЕЕ, думать головой, ПЕШЕЕ. Пользуйся носовым платком, ПЕШЕЕ, и смотри под ноги, не ковыряйся пальцем в дуле винтовки, ПЕШУЕЕ, нож подают рукоятью вперед, ПЕШЕЕЕ, я тебя отлуплю, и тебе понравится, ПЕШЕЕ… Гьяччо держалась с минуту, но все же сорвалась на смех. Их стол начал дрожать от хохота, пока Пеши мямлила что-то в оправдание и себя, и Альды Прошутто, чей поучительный рев сейчас звучал из уст Формаджио и вывшей от восторга Гьяччо. - Ладно, ладно, не дуйся, дай я тебя чмокну в лоб. - Формаджио наклонила ее голову к себе, но тут же пьяно загоготала и заорала ей в ухо. - ПЕШУЭЭ! Иллюзо, бухнувшая на стол кувшин с вином, расхохоталась, глядя, как Пеши почти серьезно мутузит икавшую от смеха Формаджио. - Кончай, Сандра. - Гьяччо утерла глаза, все еще смеясь. - Вино приехало, пора пить. Формаджио отпустила свою жертву и потянулась за стаканом. - Потом еще партию? - предложила Иллюзо, разливая вино. - Можно честно и на желания, потому что.. Она недоговорила: дверь в питейную открылась, и ворвался громогласный смех, такой яркий и хриплый, что все их недавнее веселье поблекло и свернулось как кислые сливки в кофе. - Кавалерия. - буркнула Гьяччо, разглядывая алые мундиры вошедшей компании мужчин и женщин, уже сильно нетрезвых. - Всегда выебываются громче всех. - Четвертый Гусарский, кажется, - всмотрелась в цвета и нашивки Формаджио. - И, вашу мать… - Она самая, пехотка! К их столику, чуть пошатываясь, но смотря вполне ясно, подошла Адри Мелоне. Она уже успела сменить бинты на темную повязку, живописно закрывавшую правый глаз. Сабельный шрам она прикрыла прядью пурпурных волос, прекрасно зная, что ей это идет. Вид у нее был лихой и придурковатый, и она старалась казаться чуть пьянее, чем была на самом деле. Иллюзо не заметила, как перелила себе вина через край. Оно потекло из стакана вон, прямо на стол, прямо на карты, и даже успело тонкой струйкой спуститься на ее штаны, прежде чем она обнаружила свой промах. Чертыхнувшись, Лорна полезла в карманы за платком, пока Мелоне садилась за стол к своим сослуживицам. - Нашла своих старых приятелей по полку, не могла не выпить. - Она в подтверждение махнула рукой кому-то, с кем вошла в бар, мол, дальше без меня, у меня теперь с моими чернокительными. Ей что-то ответили, и она отшутилась, на миг отвлекаясь от разговора. - А мы-то думали, ты врала про кавалерию. - честно брякнула Пеши. - Я вру только тем, кого хочу трахнуть, милая. Мелоне вытащила из кармана флягу, свинтила крышку и со вкусом приложилась, одновременно с тем оглядывая помещение. - Как-то тут тухловато. - выдохнула она. - даже никто никого не бьет. Ее бывшие однополчане устроили скачки по городу, воруя у несчастных по пути шляпы, сбивая с ног полицейских, если те не успевали убраться с пути, и щелкая саблями по дорожным знакам, пока на них не устроили форменную облаву силы правопорядка. Мелоне и еще несколько самых отчаянных оторвались, вернули лошадей в конюшни и продолжили развлечения уже в пешем виде, переходя из бара в бар, пока не докатились до этого, где все веселье обеспечивалось картами, парой доступных женщин и дешевым вином. Ни драк, ни песен не наблюдалось, и Адриана Мелоне решила переключиться на романтику. Она ничуть не таясь начала осматривать помещение на предмет интересных лиц. - Выебите меня семеро, если это не капрал Аббаккио. - она зацепилась глазами за небольшую нишу в углу, где в полутьме скорчилась за крохотным столиком высокая фигура. Угадать в ней Леони можно было только по росту и спутавшимся серебряным волосам, расползшимся по столу. Обычно прямая и напряженная, она сейчас согнулась над столом и уронила голову на сложенные руки. На столе перед ней стоял пустой стакан.Это выглядело … почему-то очень убого. Адри подхватила бутылку со стола и нетвердой походкой направилась к темному углу. Формаджио открыла рот, собираясь сказать что-то острое, но локоток Гьяччо врезался ей аккурат под ребро. Синеволосая одними глазами показала на Лорну, которая вдруг стала мрачнее тучи. Она провожала своими глазами покачивающуюся фигуру Мелоне, и в ее терракотовых радужках читался плохо скрываемый гнев. - Пожалуй, нам стоит закончить. - довольно мягко предложила Гьяччо. - Я бы где-нибудь поужинала, - мечтательно добавила Пеши, и впервые за несколько лет совместной службы ее предложение показалось крайне уместным. - Я знаю хорошее место неподалеку. Паста, музыка, овощи. Вперед. - Гьяччо первая поднялась из-за стола и направилась к выходу, потянув за собой Формаджио, так и не решившую для себя, почему ей не стоило комментировать подобные вещи. Наверное, потому что отчасти.. совсем немного...она все же привязалась к своим сослуживицам. Как к старому семейному мулу, наверное. Или к старику, у которого покупаешь жареные орехи на карманные деньги, когда возвращашься днем из школы. Последней из бара вышла Лорна. Воздух рядом с ней раскалился и потрескивал, и, когда она захлопывала за собой дверь, все услышали тихое, но очень злое ругательство.***
Леони закончила кувшин, и все, что происходило вокруг, перестало ее волновать. Она забралась в какой-то подвал, где не было музыки, только шелест голосов и пьяные выкрики смеха, и совершенно забылась. Сама не замечая того, оно крутила в руках медный жетон, медаль за храбрость, гоняла ее между пальцами до тех пор, пока внезапно не вспомнила про Ризотто Неро. У той была привычка перед сном уставиться в потолок и перекатывать фалангами пальцев лезвие вместо монеты. Аббаккио надеялась, что однажды она порежется, но этого никогда не случалось, а потом… потом она просто перестала обращать на это внимание. Но сейчас перед ней словно опять мелькнули черные склеры и алые радужные оболочки, и ее передернуло. Леони оторвала голову от руки и потянулась к пустому кувшину — вдруг там что осталось. Мимо прошла официантка, какая-то деревенская мелочь в грязной юбке, вырвавшаяся в город к родне подработать, и Аббаккио дернула ее за рукав, приостанавливая. - Принеси мне чего угодно крепкого. Здесь не хватит, но отдай бармену еще и это. Она сунула в маленькую ладонь смятую бумажку и свою медаль. Из табачного дымка вытянулось удивленное лицо с широко распахнутыми глазами, но Леони только отмахнулась. - Мне нужно бухло, а не блестяшка. И если перед минуту передо мной не появится тара, я выбью из кого-нибудь все дерьмо вместе с печенью и почками. Юбка зашуршала и исчезла, закружившись в стае цветастых мундиров. Кто-то в центре зала орал и захлебывался в хохоте, и Леони снова услышала знакомые голоса. Ей было плевать, кто это. Она спрятала голову в руках и закрыла глаза, ожидая своей порции, но, кажется, сегодня ей не везло. Бухло не появлялось. Стуча каблуками, к ней кто-то шел. Аббаккио повернула голову, чтобы увидеть родные красные штаны с белыми лампасами, замершие у ее стола. Ей очень хотелось, чтобы это была Брун. Чтобы она положила ей руку на плечо, и мягко, но настойчиво позвала с собой. «Пойдем прогуляемся, Леони. Тебе не помешает свежий воздух. И немного тепла.» «Можно тебя поцеловать, Буччеллати?» «Тебе не надо спрашивать, моя славная. Можно. Всегда можно.» - И почему капрал первого взвода пьет одна? Мечты стекли на пол дешевой тушью, смытой слезами. Рядом с ее столиком, вальяжно оперевшись о стену, стояла Анни? Амели? Адри? Мелоне, выглядевшая развязно и порочно. В руках у нее поблескивали стаканы и графин, оплетенный сеткой. Она пристально смотрела на Аббаккио единственным глазом, и Леони не могла понять, что плескалось в его лазури. Вернее, не хотела понимать. - Я видела, как твой взвод устроил на набережной форменный погром. Кому-то даже ткнули вилкой в морду, вот потеха. - задорно ляпнула она, садясь за столик. Ей пришлось отодвинуть ноги Леони, чтобы разместиться. - Тут занято, если ты не заметила. - Теперь — да. - рассмеялась Мелоне, разливая по стаканам вино. - Или ты ждала, что к тебе придет наша милая Буччеллати? «Мой сержант, мой сержант, улыбнитесь! Посмотрите, я так хороша! Мой сержант, мой сержант, подтянитесь! Только шаг, и я ваша вся!» Кто-то за соседним столом услышал знакомый мотив и поддержал его хриплым басом. Песня вырвалась, расправила крылья и полетела над головами людей, запрудивших помещение. Глухое недовольство Аббаккио потонуло в этом шуме. - За нашего нового сержанта. - Мелоне опрокинула в себя сразу полстакана, и Аббаккио нехотя последовала ее примеру. - В частности, за ее славную задницу и прекрасные глаза. - Заткнись. - по лицу Леони пробежала черная тень. Она протянула руку и схватила Мелоне за воротник. - Забирай свое дерьмо и оставь меня в покое. Смеясь, Мелоне извернулась и прикоснулась губами к ее руке, оставляя на них алый след. Ей доставило опьянительную радость видеть, как широко распахнулись желтые глаза Аббаккио, налитые гневом и отвращением. Она отдернула руку и обтерла ее о скатерть, запачкав ее помадой. - Я видела, как ты на нее смотришь, моя милая. - проворковала Адри, умиленно сложив руки. - Как голодный пес на тарелку с фаршем. Бедная, бедная Аббаккио, которая пьет так одиноко и выплескивает злость на простых смертных, решивших угостить ее вином… Почему только Буччеллати этого не замечает? На миг ей показалось, что Леони бросится на нее. Ее длинное лицо исказила первобытная ярость, но тут между ними вклинилась девическая рука, принесшая небольшую бутыль с выпивкой, и на миг Аббаккио исчезла из ее вида. - Заберите это, сеньора. Наше заведение угощает. - пропел тонкий голосок, и на стол легла медная кругляшка с выбитыми на ней буквами. Мелоне расплылась в удивительно детской улыбке, смотревшейся на ее израненном лице странно, даже зловеще. - Оооу, как трогательно. Прямо как солдатик из сказки, «налейте мне пинту на последнее сольдо». Аббаккио приложилась к горлышку, видимо, решив не обращать внимания на чужой острый язык. Мелоне провела пальцем по столу, не сводя пытливого взора с капрала, утомленно закрывшей глаза. - Знаешь, я могла бы тебя немного утешить. Кажется, тебе бы не повредила компания ночью. Леони не отрывалась от бутылки. - Я, ты, берег моря, теплое вино, немного романтики. Я умею угадывать, что нравится женщинам. - Ее голос стал очень вкрадчивым, и, она знала точно, неотразимо манящим. - Ты забудешь о Буччеллати. Аббаккио закончила бутылку и поставила ее на стол. Не открывая глаз, она сжала себе виски, будто их терзала головная боль, а потом слепо поднялась и пошла к выходу. Ее сильно шатало. Мелоне печально цокнула языком, но не посмотрела ей вслед. На столе осталась лежать медаль с опечаткой.