Последняя возможность увидеть солнце.

Жирный ублюдок вернулся и теперь толкает нам свою блевотную тягомотину. Он говорит о вечном и насущном. Рассуждает о бытовухе и прочей чепухе. Он говорит о том, сколько, чего и в каком объеме необходимо сделать мне и мои новым друзьям на один день, с которыми я даже не стану разговаривать. Он заканчивает свою речь и подходит ко мне. – Сынок, я рад, что ты в добром здравии, – говорит он. – Спасибо, отец. Я тоже рад, что вы вернулись дабы занять свой высокий пост, – говорю я. «Я так хочу избавить Мир от тебя, и потом, когда твоя душа попадет в ад, там я хочу превратить ее в пыль, в ничто, чтобы забрать у сатаны возможность взять тебя на свою службу... снова», – думаю я про себя. – Ну вот и хорошо. У моего сына есть к тебе дело. Сегодня вечером он придет сюда, чтобы встретиться с тобой.– Надеюсь, что с этого момента твоя жизнь станет немного лучше, – говорит он, и в этот момент даже некая симпатия проскакивает в моих мыслях. Это происходит вместе с кадром из памяти, который показывает мне меня в прошлом. В обрывках одежды, в крови, мокрый от дождя я стучусь в двери храма поздним вечером. Он открывает и спрашивает о том, что случилось. – Я не помню. Я не знаю, – говорю я, и это чистейшая ложь. Он начинает предлагать какую-то помощь, но это все поверхностно, это все не то, что мне нужно. – Можно остаться здесь? – спрашиваю я. – Нет, это дом божий. Неправильным будет оставить тебя здесь. Но здесь есть одно место, которое я могу предложить тебе в качестве временного жилья, – говорит он, потом берет меня за руку и ведет к этой самой лачуге. Так я оказался здесь, в этом мрачном месте, что даже не было пригодным для жилья. По факту здесь был склад разного барахла. Склад никуда не делся, барахло тоже, просто место было освобожденное и сюда встала кровать и тумбочка. Первую неделю я спал на полу. На второй день пребывания здесь меня подняли утром и дали в руки лопату, сказали, что я должен делать, и объяснили, что должен держать язык за зубами, аргументировали почему. С того момента я и живу даже хуже, чем бомж. Тот хотя бы свободен. А я прикован к этому месту чувством долга, но не перед этим злом, что лишь прикидывается добром... «Я ненавижу себя, – мелькает в мыслях. – И мне это нравится, ненавидеть себя». Это вызвано тем количеством ошибок, которые я допустил раньше. Но мне не стыдно, я рад всему тому, что сотворил. Всем тем предательствам, которые воплотил в жизнь. Я Цао Цао. Я олицетворение подлости, точно так же, как святой отец этой церкви – воплощение греха, как его сын не имеет ничего общего с сыном божьим. И когда все закончится, я найду себе место под стать этому. Это будет на отшибе всего мира, это будет совершенно одинокое, отдаленное место, где я смогу спокойно сходить с ума, где я смогу слушать те жизни, которыми я жил годами. Это началось, когда мне еще не было 20. Тогда я начал жить другими жизнями. Тогда я начал плести паутины предательств. Тогда в моей голове появился, наверное, самый правильный, логичный, самый обоснованный своими суждениями и самый логичный своими выводами голос. Тот, который сейчас является пятым. Он безумен, потому что я знаю, что такое сансара. Потому что я пью дрянь, чтобы не было искушения запустить лютый бульон по жилам. Потому что до того как прийти сюда, я прошел курс реабилитации, чтобы вновь лететь вниз и барахтаться. – Адреналин – наш кайф! – смеясь, кричит пятый голос внутри меня, и внутри все охватывает огонь, внутри просыпается демон, и его смех вырывается наружу. Я коллекция масок. Я актер и предатель. Я мастер-лицедей. Я кусок дерьма. А внутри все по-прежнему кипит. Лом и лопата по очереди вгрызаются в землю. Сейчас каждое движение резкое, каждое движение жесткое, каждое движение – отчаянная попытка бежать от собственного безумия. – Эй, чувак, достаточно глубоко? – Что? – Посмотри, достаточно ли глубокую яму я выкопал? – звучит голос неподалеку, и я оставляю свое рабочее место и свои мысли, чтобы посмотреть на выполненную кем-то работу. – За водой, – говорю я и вновь направляюсь в долину глупых вопросов и мыслей. Так я пропускаю сквозь пальцы песок времени этого дня. Так мы все пропускаем сквозь пальцы пески времени своих жизней. В томлении какого-нибудь события. Для меня это вечер этого дня. Я представляю, как все наконец-таки закончится. И я смогу поставить точку в истории своих голосов. И я обрету шестой последний голос. И пока что не известно, каким он будет. – Ты станешь одним из нас,– первый голос. – Точно так же, как мы стали частью тебя, – второй. – Ты ведь понимаешь, что мы даже не голоса в твоей голове? – третий голос. – Мы те жизни, которые ты предательски бросил вместе с людьми, мы те самые пески жизни, которые ты развеял по ветру подобно пеплу сожженного усопшего, – четвертый голос, как и предыдущие, говорит совершенно бесстрастно. – Сожгите меня после смерти и развейте прах по ветру, чтобы я вновь смог поиметь этот мир по-своему! – с диким смехом говорит пятый голос в моей голове, и эта мысль мне действительно нравится. За всеми этими мыслями наступает вечер, и я получаю порцию помоев, перемолотых в кашу с помощью мясорубки. – Ммм... Любимое! – прорывается пятый голос, когда я несу чашку с этим нечто в свою хижину. Через час заходит коммерсант. – Сейчас мы сядем в машину и поедем в одно место. Там ты не будешь задавать вопросы. Там ты будешь работать. Причем быстро. Помнишь того чувака, которого ты зарыл на днях? Это твой предшественник. Будешь неаккуратен или будешь задавать тупые вопросы – алгоритм тебе известен, так? – говорит он сухо и быстро. – Понял, – говорю я и начинаю одеваться. Потом мы вместе выходим из моего пристанища и идем к машине. И вот она уже несет нас по кольцевым дорогам этого мрачного, суетного, гнилого города, наполненного смогом и снегом, тупыми людьми, разными слухами... Мы несемся по улицам города-легенды, которого нет ни на одной карте, и название которого состоит всего из одной буквы. Мы едем по делам сына святого отца, и я надеюсь, что это ночное путешествие принесет мне много необходимой информации. И вот мы на месте. Это какой-то склад. Коммерсант стучит по двери, будто отбивая ритм какой-то веселой песенки. Я запоминаю этот ритм, потому что тот выедается в память как то, что мне необходимо. Я смотрю и запоминаю совершенно все, что делает этот порочный скот. Двери склада открываются. Там стоит детина. За ним находится еще одна дверь. Огромная, будто бы за ней спрятано банковское хранилище. Я понимаю, что в этом деле дороги назад нет и, в принципе, не было. Я одинокий огонек свечки в старой землянке. Так я себя ощущаю в развивающихся событиях. Словно бы я маленький огонек, который практически гаснет под натиском сквозняков в ветхом здании. Меня кидает из стороны в сторону, а иногда я остаюсь маленькой раскаленной точкой на краю фитиля. – Открывай! – говорит коммерсант, и эти слова действуют на громилу лучше, чем «Сезам откройся». Охранник берет рацию и начинает переговариваться с кем-то по ту сторону. Они используют слова-шифры, они говорят на неизвестном мне языке. – Эту дверь можно открыть только изнутри, – говорит коммерсант. – Запомни: всегда изучай место битвы. Ведь любая дверь может стать последней. Из них состоит весь наш мир. Все это – порталы в места, в жизни, в мысли. И мы должны знать те двери, которыми мы пользуемся или воспользоваться хотим. – Я вас понял.– «Повернутый дебил, – думаю я. – У него явно есть проблемы с головой. Наверное, он уже спалил все свои капилляры и сосуды, наверное, он уже сжег все свои слизистые оболочки порошками и прочим дерьмом». – А что открывает эта дверь? – спрашиваю я. – Сансару, – отвечает он, и в этот момент внутри двери начинают шевелиться механизмы. Каждый из них открывает свой собственный замок. И через некоторое время дверь открывается, и следующее помещение начинает с жадностью всасывать в себя воздух в образовавшуюся щель. – Здесь мы с отцом производим воплощение круговорота жизни в капсулированной форме. Сечешь, парень? – спрашивает меня порочный сын еще более порочного святого отца, и я понимаю, что открыл не столько Сансару, сколько ящик Пандоры. – Заходим. Я показываю. Берешь и несешь в машину, – сухо говорит сын святого отца. Предпочитаю промолчать. Я здесь как грузчик. Так даже лучше. Непосредственный близкий контакт с... Сансарой. – Выдержишь? – появляется первый голос с хорошим вопросом. – Ты же сидел на этой дряни в прошлом, – второй голос сообщает и без того хорошо известный самому мне факт. – Насколько я помню, ты наслаждался тем временем, – третий голос говорит в моих мыслях. – Ты получал кайф от безнаказанности и знал, что тебе за это ничего не будет, – четвертый голос говорит в моей голове. – Пора насладиться лютым бульончиком! – кричит пятый голос. – Давай! Запускай мультипликатор в сознании на полную катушку! Я предвкушаю будущий кайф... Я хочу насладиться этим... Я уже придумываю, как я несу порцию, достаточную для нескольких доз... Я уже в пути по бесконечному сплетению тоннелей своих мыслей! – Нет! Тихо! Успокойся. Нельзя запускать эту дрянь в свои мысли. Слишком многое поставлено на кон, – говорю я сам с собой и в этот момент чувствую, как сознание вновь расслаивается и внутри начинает появляться нечто новое, темное. – Ты должен быть сильным. Ты должен! Чтобы вырвать сердце жирного ублюдка и затолкать его ему в задницу! Ты должен отрубить кисти и стопы его сыночку. Вырезать язык. Выколоть глаза. И в гробу выбросить на обозрение всем. Сотвори с этим человеком то, о чем писал Шекспир в романе «Титус». Сделай все это на потеху себе. – Лиши его возможности рассказать о тебе, узнать тебя, – продолжает говорить новое что-то внутри меня, пока я загружаю машину Сансарой. – Представь, что ты воин света и перед лицом господа ты искупишь все свои грехи, когда под распятием совершишь страшную казнь того демона, что обосновался в доме святом. На лице моем улыбка. – По какому поводу скалишься? – спрашивает коммерсант. – Счастлив оказанному мне доверию, – на автомате говорю я, скрывая свои подлинные мысли. Я искусный лжец. Загружаю полный багажник. Садимся в автомобиль и возвращаемся на кольцевые дороги нашего проклятого города. Они символизируют длинные кровеносные сосуды организма, они гонят людей, груженые автомобили и деньги. И сейчас мы мчимся капелькой эндорфинов. Мы возвращаемся в дом веры, который находится на окраине. Который кладбищем разделен с лесом. Который в грозу не выглядит, как место спасения, который смотрится местом, к которому лучше не приближаться. – Выгружай, – говорит коммерсант, нажимая на кнопку, открывающую багажник. – Куда? – Неси в церковь. Там кидай на ближайшую лавочку и возвращайся. – Ты видишь? Ты понимаешь, что происходит? – вновь темная материя в моих мыслях приходит в движение. – Ты собственноручно порочишь святое место, кидая сюда наркоту. Но у тебя есть оправдание. Ты расцениваешь это как самопожертвование. Жизнь одного стоит тысячи жизней! И на страшном суде... – Мы будем готовы отправиться в ад! – появляется пятый голос в моей голове с характерным совершенно сумасшедшим смехом, полным холода уже ушедшего ноября. – Ты все же подумай о том, чтобы дернуть немного... И унестись далеко... И больше не знать и не чувствовать разума.... Чтобы стать неуязвимым, – с интонацией готовящегося заговора продолжает говорить пятый голос в моей голове, и моя крыша начинает съезжать в мыслях о возможности оторваться от земли.