Последняя возможность увидеть солнце.

Эта ночь. Она давит на меня грузом мыслей. Я пялюсь в темный угол своей хижины. Там показывают мультики. Там сидит чертик и собирает кубик Рубика. Он смотрит на цвета и поворачивает грани, соединяя их. Он напевает странную песенку, и я повторяю слова этой песенки подобно мантре темному богу. Я сектант собственной шизофрении. – Нитка на нитку, спиралью связаны линии жизней в блике последнего взгляда, – поет чертик – Нитка на нитку, спиралью связаны линии жизней в блике последнего взгляда, – подпеваю я. – Почему я вижу это странное существо? – думаю я. – Потому что тот, которого зовут Джон, говорил о подобном, – первый голос. – Он рассказывал о той, которую ты закопал в проданную жирным ублюдком могилу, – второй голос. – О том, что она съехала с катушек, помешавшись на теории о существовании, – третий голос. – Она говорила, что мы существуем в плотном канате жизненных нитей, и все они возникают за миг до смерти в воображении умирающего, – четвертый голос. – Ха-ха-ха! Мы - предсмертные галлюцинации Бога, – ржет пятый голос. – Он говорил о том, что это может стать причиной того, что мы помним некоторые события не так, – говорил Джон. – Будто бы мы проживаем одно и то же примерно одинаково во всех воплощениях. Чертенок подбирает цвета и поет: – Нитка на нитку, спиралью связаны линии жизней в блике последнего взгляда... Он поет, увлеченно собирает головоломку и изредка косится на меня. Каждый такой взгляд вгоняет меня в гнев, каждый такой взгляд вспышкой жажды крови бьет в виски. Я хочу подойти, взять его за его маленькую головку и ударить ее со всей силы об стену. – Чтобы капли крови окропили меня, – темная материя вырвалась из меня жутким голосом. Тут же, все в том же темном углу вместо играющегося чертенка я увидел нечто похожее на экран, и там мне показывали кино. Будто полицейский участок взорван. Будто он был полон сотрудников. Будто их останки сыплются с неба жутким дождем... Будто бы я умываюсь кровью, что стекает с волос на лицо. – Нитка на нитку, спиралью связаны линии жизней в блике последнего взгляда... – крутится песенка чертенка в моих мыслях. Я вижу этот сон наяву о том, что эта история уже произошла, но иначе. Вижу, что нет дряни, нет Сансары, отсутствуют многие встречи. Вижу так, будто бы это единственная правда, но это всего лишь иллюзия в углу моей хижины. Такая же, какой был чертенок. – Куда он делся? – думаю я и начинаю искать его глазами, забывая о фильме про другую мою жизнь. Я нахожу его сидящим под окном. Теперь он молчит и продолжает двигать грани, собирая цвета. Смотрю в окно. Там темно. Ночь окутала этот проклятый город вместе с жителями. Город лежит смирно. Биение его сердца практически не слышно. Жители спрятались под одеялами в своих теплых квартирах. Они скрыты в своих пенобетонных камерах общего поселения. – Город – колония, мы в ней муравьи, ниточками-нитями все связаны, переплетены, – начинает напевать чертенок. – Город – колония, мы в ней муравьи, ниточками-нитями все связаны, переплетены, – повторяю за ним, лежа на воняющем мочой матраце, что лежит на ржавой-скрипящей постели в холодной кладовке при церковном кладбище. – Интересно, что будет, когда он разгадает эту головоломку? – первый голос. – Разгадает ли он ее вообще? – второй. – А если разгадает? – третий. – Что случится? – четвертый голос. – Он прекратит свое существование, – хихикая, вырывается из меня пятый голос, что предвкушает кайф от кончины бесенка. А тот недвижимо сидит под окном и напевает свою песенку. Его освещает луна, что незваным гостем зашла в мое скромное жилище. Но я благодарен за такой визит. Белые лучи отгоняют от меня щупальца спрута-ночи, что накрыл собой этот ужасный город. Он, миновав зашторенные занавески, пробрался в камеры с людьми, пробрался в их мысли и теперь высасывает их жизни. И лишь я спасен от этого гнета, лишь я впустил спасателя и теперь он помогает мне следить за чертенком. – Город – колония, мы в ней муравьи, ниточками-нитями все связаны, переплетены, – поет чертенок, и я неосознанно повторяю за ним и продолжаю наблюдать битву луны и спрута ночи за душу города, что спит лежа на боку, лежа на костях его основателей... – Это не муравьиная колония, – темная материя, оживая, подает голос. – Наш город – это скорее тюремная колония с единственным выходом отсюда... – Каким? – перебиваю я сам себя. – Смертью, – отвечает темная материя. – Что повлечет за собой другие смерти, что повлекут за собой еще больше смертей, что переплетутся в плотный узел взаимоотношений между жителями. – Смерть... – думаю я. – Лишь еще один виток спирали нитей, что образуют канат существования. – Нитка на нитку, спиралью связаны линии жизней в блике последнего взгляда... Город – колония, мы в ней муравьи, ниточками-нитями все связаны, переплетены, – слышу голос чертенка и вновь понимаю, что тот сменил место своей дислокации и теперь его вновь придется искать. Я бегаю взглядом по всей комнате, но его нет... Его нет, но я слышу щелканье граней разноцветной игрушки. Я ищу его на полу, ищу там, где кинул одежду, ищу около лопаты и лома, под окном, но его нигде нет, а щелканье граней продолжает будоражить мои мысли. – Где же ты? – думаю я, и поднимаю взор выше, на полоток. Его нет ни в углу напротив меня, ни около лампочки... Он сидит ровно надо мной. Он сидит на потолке, поэтому я вижу его голову, вижу длинные заостренные ушки, вижу то, как он крутит в руках головоломку и продолжает подбирать правильную комбинацию. Он вновь затих, будучи увлеченным игрушкой. – Все перевернулось кверху дном, с ног на голову... Все поменялось до неузнаваемости, – думаю я, смотря навязчивый мультик моего сознания. – Кверху дном перевернулось все. Прошлое, что будет и сейчас, в плотный канат сплетено, – начинает напевать чертенок новые строчки своей дурацкой песни. – Кверху дном перевернулось все. Прошлое, что будет и сейчас, в плотный канат сплетено, – напеваю я эту песенку дьяволенка. Он ровно надо мной, он пассивен своим вниманием по отношению ко мне, он активно двигает цвета, и я наблюдаю за тем, как он постепенно приближается к достижению гармонии. Он стремится преобразовать хаос до гармонии. Он, чертенок, хочет преобразовать разрушенное совершенство до первозданной прелести. Чертенок старательно воссоздает целостность головоломки... Я наблюдаю за тем, как ангел, тот, кто им должен быть, пинает ногой в спину порядок вещей, сталкивая его таким образом в бездну. Я помогаю сыну этого святого человека тащить еще живую тушу социума, захватив ее под ключицы крюками из пакетиков доз. – Все неправильно, – первый голос. – Все совершенно неправильно, – второй голос. – Все настолько неправильно, что страшно, – третий голос. – И мы выступаем мерилом неравных сил зла и того добра, что является еще большим злом, – появляется четвертый голос. – Это как сопротивляться влиянию секты спасителя, – пятый голос начинает говорить что-то вразумительное. – Который сам выберет кандидатов в достойных жителей нового общества…. – А всех остальных он сожжет в праведном огне без сожаления, без чувства вины... Так должны поступить и мы с этим семейством: разрубить их тела, положить в бочку вместе с рубленной шиной, залить бензином и бросить в этот адский супчик спичку... Чтобы напиток был пикантнее... Чтобы сам сатана явился попробовать специальный коктейль из подчиненных, что считали себя служителями отца падшего ангела. Все эти мысли наполняют меня, в то время как где-то на полу, где-то в углу, экран продолжает показывать фильм, компиляцию из других моих жизней, нарезку кровавых историй со мной в главной роли, и от этого пятый голос внутри моих мыслей смеется истерическим смехом. В это время где-то за окном я вижу громадного спрута, что тянет свои щупальца в сторону колонии, возведенной из пенобетонных и кирпичных коробков. Этот ужасный сон бросил свое тело на кладбище подобно тому, как люди выбрасывают туда отработавшие милые тела или останки... Я вижу чертенка, что продолжает свою игру, не обращая на меня ни капли внимания. Таким жестом он указывает мне мое место в этой жизни... Я пустое место. Таким меня сотворила моя профессиональная деятельность, от которой по сей день я получаю кайф и удовольствие, которая наполняет мое сердце самым действенны наркотиком – адреналином, которая дает мне повод не просто прогуливаться, – жить на самом краю. Жить и умирать несколько раз за отведенное мне время. Вот о чем я думаю, наблюдая за маленькими ручками, в которых вращается игрушка. – Кверху дном перевернулось все, прошлое, что будет и сейчас, в плотный канат сплетено, – продолжает напевать существо, сотворенное моей фантазией, а я вспоминаю те дни, когда слезно клялся самому себе, что никогда не позволю дурманить мысли допингом и градусами. Вместо этого теперь это часть меня, это часть моей профессии, которая сейчас выражена в форме землекопа. – Прости меня, Господи... – произношу я шепотом. – Но я не сожалею о содеянном... Чертенок связывает кусочки песни, словно нанизывая на иглу. – Нитка на нитку, спиралью связаны линии жизней в блике последнего взгляда... Город – колония, мы в ней муравьи, ниточками-нитями все связаны, переплетены... Кверху дном перевернулось все, прошлое, что будет и сейчас, в плотный канат сплетено, – произносит он и вновь пропадает. Я начинаю искать пропавшую из поля зрения мультипликацию моего сознания, но не могу найти. Я лежу в своей скромной обители в полной тишине. Даже все то, что находится за пределами окруживших меня стен, не издает ни единого звука. Я изолированный этими стенами от внешнего мира. Между тем, в этой тишине время остановилось. Ничего не движется, не меняется. – Вот так бы и остался бы лежать, – появляется первый голос. – Вот так бы и оставил все свои планы позади, – второй голос. – Оставил бы все позади и остался здесь, в покое и тишине, – третий голос. – Променял бы все на забвение и вечный освободительный сон в ночи, – четвертый голос звучит в моей голове. – Но я смешаю кровь с дерьмом в честь и память... – начинает озлобленно говорить пятый голос. Он выплевывает эти слова из моих легких. Он в гневе. Я в гневе. Я орудие смерти в руках своих мыслей. Слова, что вырываются из меня потугами пятой личности во мне, гаснут где-то в пространстве комнаты. Настолько здесь тихо... – Кладбище впервые замолчало на одну ночь, – думаю я, продолжая искать своего маленького друга на одну ночь. – Впервые здесь тихо. Я впервые слышу тишину, здесь, на кладбище! Мне нравится это чувство. Никогда бы не мог подумать, что в этом месте живут звуки! А они живут круглые сутки! Даже в нашем проклятом городе есть пара часов тишины, но здесь, на кладбище, до этой ночи всегда были звуки. А сегодня их нет… Я говорю шепотом, и лицо расплывается в улыбке. – Тихо-тихо, все это сон... Он весь мир ведет к концу времен, – вновь начинает напевать спрятавшийся от меня чертенок. – Тихо-тихо, все это сон... Он весь мир ведет к концу времен, – я слушаю его и повторяю, тем самым прогоняя тишину прочь, тем самым вгоняя мой маленький ночной Мир в уныние из-за его скоротечности. – Настал конец этой целительной, этой волшебной тишине,– думаю я в поисках источника звука. – А я так и не смог насладиться ею в полной мере. В моей голове мелькают мысли, пока за окном луна борется со страшным спрутом ночи, пока весь этот город, спрятавшись за тяжелыми занавесками, подписал себе приговор на минус одну ночь, которую выпьет своими щупальцами это порождение зла, пока мы катимся в бездну, в то время как где-то в городе люди, пропагандирующие Веру в единого Бога, производят наркотик, что назван кругом перерождения... Пока все это случалось и проворачивалось подобно шестерням механизма, я впервые за все время слушал первую наступившую тишину на кладбище. А теперь все закончилось благодаря моей собственной фантазии, что проворачивает грани игрушки вокруг центра, чтобы собрать головоломку. – А я ведь не знаю, что случится, когда он соберет ее, – думаю я, но меня это не волнует. Меня волнует только цель, что маячит впереди, что видна сквозь туманность будущих событий, что немым кино транслируется в вариациях моих прошлых, будущих или же просто параллельных жизней, которые существуют отдельными линиями и пересекаются в моменте под названием «сейчас». Я всего лишь человек. Я, живущий сейчас. Я, завершивший это дело в других жизнях. Я, ищущий свою иллюзию в скромной обители при церковном кладбище. А игрушка продолжает клацать, но я не могу понять, откуда идет звук, потому что мне кажется, что он исходит отовсюду сразу. – Я окончательно схожу с ума, – шепотом вырывается мысль всех моих предыдущих жизней в рамках одной этой линии. – Мы дойдем до конца, чего бы это ни стоило, а после канем в безызвестность бесконечности. На лице моем вновь появляется довольная улыбка. – И мы уйдем в тишину, подобную той, которую сейчас слушали, – первый голос. – Мы уйдем в тишину, которой так наслаждались этой ночью, – второй голос. – Это был чистый кайф, без примесей, без допинга, – третий голос. – Кайф, который вызывает стойкое привыкание после первой удачной дозы, – четвертый голос говорит, будучи наполненный грустью. – Теперь я хочу покончить с собой, чтобы больше не слушать этот суетливый мир, чтобы покинуть этот проклятый город, чтобы больше не видеть ряды крестов, – полный скорби говорит мой пятый голос, и я чувствую, как его настроение проникает в меня по сосудам, через нервы... – Соберись! Это только начало... У тебя еще будет возможность... У тебя еще будет последняя возможность увидеть солнце, – начинает свое движение черная материя внутри меня. – Тихо-тихо, все это сон... Он весь мир ведет к концу времен, – слышу песенку чертенка. – Да где же ты? Почему я тебя нигде не вижу? Ты не можешь быть невидимым! Почему я тебя не вижу? – ярость кипит во мне и вырывается злым шепотом наружу. – Я тебя найду, даже если мне придется встать! Начинаю искать его в своем скромном жилище, погружаясь в хлам, в пыль и грязь, но его нигде нет. Его нет нигде, но звук-то есть! Я слышу, как он поворачивает грани. Вместе с этим внутри, слева, под ребрами, появляется тревога. По мере моих поисков чертенка в хижине эта тревога перерастает в панику, а паника в свою очередь в страх. Я слышу голос чертенка, который исходит отовсюду сразу. – Не играй со мной! – злобно шепчу я, продолжая раскидывать разный хлам в стороны. – Я тебя найду! Слышишь?! – говорят все мои голоса, пользуясь моими голосовыми связками, легкими, языком, губами. – Мы тебя найдем и отберем кубик Рубика. Вдруг ни с того ни с сего я начал бояться, что чертенок разгадает загадку. От осознания этого страх перерастает в откровенный ужас. Он сковывает меня посреди лачуги. Даже дышать становится тяжело. Я практически не дышу. Я заставляю себя дышать... – Не-е-ет! Я найду тебя, чего бы мне это не стоило, – злобным шепотом темной материи произношу я эти слова и трогаюсь с места, вновь погружаясь глубоко в хлам кладовки, которая временно стала моим пристанищем. – Сколько же здесь мусора! – думаю я. – Надо бы запустить сюда этого маленького гаденыша, чтобы он сам себя покалечил в грудах этого хлама, сломав там ногу, руку, шею... Чтобы просто стоять, смотреть со стороны и злорадствовать над ним. Так думаю я, находя здесь резиновых женщин, ножи, какие-то крестики и иконки, которые не были проданы; паспорта людей, которых, по всей видимости, уже и в живых нет; какие-то контракты, согласно которым с помощью церкви отмывались огромные деньги разных организаций этого ужасного города; я нахожу здесь даже не предметы, а откапываю истории, подтверждающие то, насколько настоятель и его сынок прогнили изнутри. – Как бы то ни было, – начинает первый голос. – Они мне нравятся. – Да, эти черти достойны уважения, – говорит второй голос. – Не просто уважения, они достойны того, чтобы увековечить их в писательской работе, – говорит третий голос. – И ее непременно должен написать талантливый молодой писатель, которого прославит такая работа, основанная на реальных событиях, – говорит четвертый голос. – А закончится эта потрясающая история не трупами, не расчлененными телами, не трагедией и не счастьем... – начинает злобно и с наслаждением говорить пятый голос, но не успевает закончить. – Закончится все тем, что этих двух ублюдков превратят в кровавую пыль, закончится все... сумасшествием, – движется темная материя в моих мыслях, предвкушая этот кровавый спектакль, что будет даже не столь страшным или ужасным, сколько завораживающим своей исключительной жестокостью... Представлением для смерти. Меж тем голос чертенка звучит тихим и гипнотизирующим эхом в лачуге, и если раньше я никак не поддавался его влиянию, то сейчас я был охвачен паникой. – Да где же ты?! – уже выплевывая слюну, кричу я, подбираясь к заставленной стене, но его там нет... А за моей спиной куча хлама. Я сам ее сотворил своими руками, потеряв контроль над собой. Я создал нечто отвратительное, нечто такое, что будет мешать моей жизни, и оно находится за моей спиной... Я это понимаю, но ничуть не сожалею, потому что это требовалось ради достижения цели. И вот я стою у стены. Обернувшись, я обнаруживаю груду разного мусора и постель, которая находится в другом конце комнаты. Рядом с ней тумбочка, на которой Библия, словарик Даля и мой блокнот. Я направляюсь в сторону куска металла, на котором коротаю ночи. – Нитка на нитку, спиралью связаны линии жизней в блике последнего взгляда... Город – колония, мы в ней муравьи, ниточками-нитями все связаны, переплетены... – чертенок поет свою песенку, будто бы это тоже часть сборной головоломки. А я в это время подбираюсь к своему углу в этом ветхом жилище. – Кверху дном перевернулось все. Прошлое, что будет и сейчас, в плотный канат сплетено. Тихо-тихо, все это сон. Он весь мир ведет, – произносит чертенок, и в этот момент я заглядываю под кровать. – ...К концу времен, – он заканчивает петь, и я смотрю на него, сидящего под кроватью. Его ручки быстро вращают игрушку. Еще несколько мгновений, и последняя грань становится на место. Он поворачивает собранный кубик в своих руках, но его лицо не выражает ни единой эмоции. Я – затаивший дыхание. Еще через несколько секунд он поворачивается ко мне. Он смотрит на меня так, будто бы я появился в его мире... Он внимательно изучает меня несколько секунд, а после расплывается в злобной зубастой улыбке. – Так вот значит как, – произносит он, и в глазах моих темнеет, а уши закладывает оглушающий звон.