Это всего лишь гормоны, Даниэль

Последние зимние деньки были на исходе и температура начала повышаться - сезон засухи отступал, отдав господство сезону дождей. Люди на улицах сменили ветровки на футболки, дети начали бегать к океану. В воздухе стояла влажность и жара - пот лился градом. Работающему Шону нередко приходилось выжимать свою футболку после очередного проведённого в гараже дня. Хотя, несмотря на это, работа шла отлично и количество заказов увеличивалось с каждым днём. Даниэль старался не думать о том, что это связано с появлением Симона, но получалось довольно плохо. Иногда Шон приглашал помощника поужинать у них, что выводило младшего из себя и заставляло кухонные приборы шуметь в ящике, а стаканы слетать со стола. Подросток вставлял в разговор саркастичные словечки, но никогда не доходил до откровенных грубостей, предпочитая им испепеляющие взгляды. Симон оставлял агрессивное поведение Даниэля без внимания, совершенно не выказывая никакой реакции, по-прежнему лишь мило улыбаясь Шону. Последнему же было неловко: слишком сильно напоминало Калифорнию и ситуацию, когда он сблизился с Кэссиди. “Но ведь ему уже давно не девять…”. - Что с тобой не так, энано? Шон мыл посуду после ужина. Недавно он проводил Симона, извиняясь за поведение младшего, на что тот отмахнулся и странно потянулся к лицу парня. Однако, он прервал его, спокойно сказав: “Тебе пора” и отведя взгляд. Шону не хотелось думать об этом. Скорее всего, он не был готов к такому развитию событий. “Всё это принимает странный оборот… Jeez”. Но не поднять тему противного поведения брата он не мог. Просто необходимо было наконец во всём разобраться. - О чём ты? Даниэль прекрасно понимал о чём, но весь этот разговор заставлял кипеть юную кровь. - О Симоне. Он хороший парень, к тому же очень помогает мне с работой. Стул под младшим заскрипел. Он сидел за столом, пытаясь сделать домашнее задание. Судя по всему, теперь всё полетело в тар-тарары. Опустив голову в тетрадь, подросток тихо пробубнил: - Он мне не нравится. - Это я понял, но почему? - Ты постоянно с ним. Мы совсем перестали общаться: не разрешаешь мне помогать в мастерской; готовишь ужин, не дожидаясь меня; перестал приходить на веранду перед сном… Сердце Шона кольнуло. Его это тоже сильно волновало, но старший думал, что дело в Даниэле - он вырос, и ему больше не интересно проводить каждую свободную минуту с братом. Младший тем временем всё сильнее заводился: - И… ты не видишь, как он на тебя смотрит?! - подросток резко поднимает голову со стола, повышая голос. - Буквально пожирает глазами! Шон откладывает тарелку. Вода вперемешку с пеной капает с его мокрых рук. Он совсем не знает, что ответить… Конечно же, ему был заметен интерес со стороны помощника, но он предпочитал это игнорировать - отношения с ровесниками младшего брата виделись для него почти инцестом. Младший замечает, как напрягается спина старшего. - Тебе кажется, - Шон закрывает кран и оборачивается. В его глазах усталость - два месяца беспрерывной работы сильно отразились на организме. Помимо этого, вся эта Санта-Барбара порядком напрягала парню мозг. - Да как ты можешь быть таким слепым... - глаза подростка начали блестеть от обиды и злости, - Когда он тебя будет трахать, тоже не заметишь? - Даниэль Фелипе Диас! Тетрадь начала тревожно, словно на сквозняке, шелестеть листами. Чёрные локоны подростка на затылке беспорядочно зашевелились. “Ну это уже слишком…”. Теперь начинал закипать уже Шон. Он редко употреблял полное имя брата, только когда тот, по его мнению, переходил черту. И сейчас именно такая ситуация. - Гормоны совсем крышу сдвинули? Тёмные глаза брата разделывают Шона такие долгие пять секунд. Старшему стало страшно. Подросток срывается со стула и, опрокинув его, направляется в комнату. Но, в последний момент, останавливаясь у ступенек лестницы на второй этаж, еле шепчет: - Это ты мне крышу сдвинул, идиот. - голос младшего, такой хриплый и глухой, такой необычайно взрослый. Но Шон слышал всё. И последующий громкий хлопок дверью тоже. В голове у него полная каша. Ветер шевелил волосы на затылке Даниэля, заставляя нервно проводить пальцами, укладывая непослушные пряди. Он возвращался с учебы. После вчерашнего разговора, подросток рано утром, избегая брата, ушёл на учёбу, а затем задержался у знакомого до вечера. Он хотел остаться там на ночь, но мысль о том, что Шон будет волноваться, его отрезвляла. Ему было дико неловко. А ещё очень страшно от осознания, что он не может однозначно предположить, какой будет реакция брата - в голову лез только негатив. Но Даниэль точно знал, что если Шон сделает вид, что ничего не случилось - это ранит ещё больше. “Какой же идиот, полный придурок…”. Спина под рюкзаком потела, заставляя парня с замиранием думать о том, как он скоро встанет под прохладный душ. Мелкие частички бриза приятно впивались в лицо. Отводя взгляд в сторону океана, подросток заглядывается на закатный пляж и на то, как красиво освещают лучи солнца их обустроенный почти с нуля дом отца. “Папа, что бы ты сказал?..” Даниэлю было непривычно чувство страха перед входом в мастерскую. Обычно его грела мысль о том, как он встречает брата и с улыбкой слушает его жалобы на сумасшедших клиентов. Но, подходя к гаражу, Даниэль застал внутри только Симона. С сердца подростка трусливо отлегло. Недолгое облегчение для того, чтобы потом бешено накатить волной раздражения. Сейчас ему представится прекрасная возможность в отсутствие Шона расставить все точки над i и отвадить этого прилипалу от брата… - Как раз хотел с тобой поговорить. Говорит он и смачно вмазывает кудрявому по лицу. Это все из-за тебя, “мучачо”. Телекинез током шипит по венам, но парень не спешит его применять - он все-таки не собирался совершать убийство. По крайней мере сегодня… Из носа помощника алой струёй хлынула кровь. - Mierda… - он прикладывает тыльную сторону ладони к ноздре, стирая кровавую дорожку, - За что?! - Попробуй Шона только пальцем тронуть, и я тебе его сломаю, - голос спокойный и жёсткий, а в глазах будто черти пляшут, - А потом и руки. Ох, если бы он знал, что Симон пытался сделать вчера вечером. Хотя он и подумал, что подобная агрессия выплеснулась на него именно из-за этого, Даниэль оставался в счастливом неведении. На лице кудрявого - злость. А потом жалость. Для него поведение подростка - это ревность к “новому мужу матери”, а значит по-детски и эгоистично. - Твой брат достоин счастья. Он не может вечно возится с тобой, к тому же, в ущерб себе, - чётко, громко, бескомпромиссно и не мигая, - Я люблю Шона! Внутри Даниэля что-то ломается и щёлкает. Кипит ныне неизведанное, сжимая грудную клетку. Что-то горячее, сжигающее пламенем все внутренности. - Шон - мой. И никто не сможет сделать его по-настоящему счастливым, кроме меня. Симон вздыхает и отворачивается, а после отходит на пару метров. Останавливается. Бормочет что-то на испанском. “Niño… celos infantiles” - подросток плохо различает. Но глаза тёмные и смелые - парень ничуть не боится Даниэля. А зря. - Я скажу Шону о своих чувствах. И тебе придётся принять это, особенно если чувства окажутся взаимными, - кудрявый не отводит взгляд. “Idiota… idiota valiente”. Даниэль знает, что Шон для него всё. Его свет, его тьма, его воздух. Это чувство поднимается к горлу комом, забивается в лёгкие. Он любит Шона. И эту любовь нельзя сравнить с братской или супружеской. Симону никогда не будет дано понять или даже приблизиться к этому. Вместе они прошли через все ужасы этой жизни, спустя долгие годы намертво сплелись кожа к коже. Никому не под силу их разлучить. Ради брата он готов на всё. Рука младшего медленно поднимается. Он направляет её в сторону Симона, растопырив пальцы. В глазах мутно и болит в затылке - телекинез требует крови, словно голодный волк. - Что здесь происходит? За секунду до активных действий, в мастерскую, скрипя дверью, заходит Шон. С его мокрых волос капает вода. Он переводит взгляд на руку брата. Пелена сходит с глаз младшего, а взгляд моментально приобретает осознанность. Даниэль опускает руку. - Ничего, - дикий волк снова превращается в волчонка, - Он сам напросился. Удивительно, как старший влияет на подростка. Мнение брата для него всё ещё самое ценное, что есть в этом мире. Не было бы Шона - Даниэль пошёл бы взрывать самолеты и крушить всё на своем пути. Эта мысль иногда посещала Шона, вызывая тревогу. Он тяжело вздыхает, прижимает пальцы к переносице. - Иди к себе, энано. - Я не хочу оставлять вас наедине. - Pronto! Даниэль с неохотой слушается. Но кидает убийственный взгляд на Симона: “только попробуй…”. Дверь за ним с хлопком закрывается. Мебель разлеталась по комнате. Книги, непонятные листы и тетради, фигурки, бедный горшок с кактусом - всё пало жертвой гнева подростка. Стеклянная гладь окна трещала от волнообразных вспышек телекинетических способностей парня. Казалось, что и волны в океане заражаются подростковым буйством, набирая в высоте ещё пару метров. Маленькая птичка, севшая на подоконник, словно наблюдала за тем, как парень пытался отдышаться, стоя в эпицентре всего этого хаоса. Она с интересом крутила головой, прыгая по залитому солнцем сливу для дождя, стуча лапками. Даниэль успокоился, заглядевшись на пёструю пташку. Она спокойно чистила крылышки и смотрела на Волка. Ему стало даже как-то стыдно перед ней за эту разрушительную вспышку гнева. - Прости, малышка, я… “Иногда не могу справиться со всем этим по-другому…”. Парень медленно подошёл к окну, пытаясь не спугнуть любопытную свидетельницу проявления его эмоций. Сначала приложил к стеклу ладонь, затем и лоб. - Я так сильно его люблю, что готов даже… убить, - младший прикрывает глаза, - Знаю, что всё это эгоистично и жутко, но ничего не могу с собой поделать, понимаешь? Даниэль выдавливает грустный смешок. “Чел, ты разговариваешь с птицами, вот что реально жутко.” Когда на виднеющийся из комнаты пляж опустилась тьма, в дверь постучали. “Это я” - за деревянной преградой неуверенный голос брата звучал приглушённо. Даниэль впустил его, аккуратно открывая дверь силой. Шон стоял, оперевшись о дверной косяк. Закрыл глаза, вздохнул, нежно посмотрел. Сердце младшего пролетало по американским горкам, выполняя смертельные кульбиты. Он терпеливо, но нервно ждал того, что скажет брат. - Знаешь, энано… иногда мне кажется, что я слишком сильно тебя люблю и менее строг, чем должен быть. Шон медленно подошел к кровати брата и сел рядом с ним, смотря тому в глаза. - Мне некомфортно, когда тебе некомфортно, поэтому я уволил Симона. Подростка вмиг захлестнуло волной радости, такой детской, что на лице играла неподдельная, светлая улыбка. Даниэлю хотелось обнять брата, скорее прижать к себе, поцеловать. Дико наброситься. Но рассудок логично замечал, что лучше этого не делать, и вообще: “ты знаешь, чем твои порывистые выходки заканчиваются…”. - В общем-то это всё, что я хотел сказать… - старший встаёт. Но подросток крепко ловит его запястье с тихим, но чётко слышимым - “Стой”.