***
— Я позволил себе несколько раньше покинуть зал, дабы увидеться с тобой и высказать свое восхищение. Искренне говорю, должен вас поздравить. Как и всегда, выступление отменное. Зрители в полном восторге, — проговаривает человек, сидящий в кресле, развернутом от источника света, и посему лицо, как впрочем и фигура этого мужчины, остаются в тени. Можно лишь по слегка хриплому голосу сделать поверхностный вывод, что мужчина уже в возрасте. — Благодарю за комплимент, — почтенно, но без излишнего подобострастия склоняет голову молодой человек в строгом костюме, одновременно прикладывая тонкую изящную руку к груди. — Хочу сказать от лица всего руководства — надеюсь, Вы простите отсутствие директора, — что мы высоко ценим Ваше мнение. Оно для нас также важно, как и то, что Вы делаете для нас. Ваша поддержка просто неоценима в столь сложные времена, когда очень немногие люди готовы истратить свои средства на помощь увядающему, популярному лишь в узких кругах жанру, как искусство театра кабуки. — Полно-полно, — махнул рукой мужчина и усмехнулся. — Для меня это за удовольствие. Я всегда готов помочь восстановить былые ценности культуры, тем более когда к ним наблюдается все меньше интереса. Но прости, как бы мне не было приятно твое общество, Батори, надо заметить, я очень тороплюсь. И потому… Он не успел закончить реплику, как мужчина кивнул. — Я понимаю. Сейчас я узнаю, почему возникла задержка. Одну минуту, — с этими словами молодой человек с длинными серебристыми волосами, спадающими на плечи и спину, поспешно вышел за дверь, где помощник дал ему некоторые сведенья, заставившие залечь досадливую складку в уголке его тонких губ и промелькнуть презрению в серых глазах, в которых читался острый, живой ум и властные черты характера.***
— Микаэль! Стой! Мика! Немедленно остановись! — настойчиво требует голос позади, однако юноша, нарочно не оборачиваясь, идет по длинному коридору. И по мере того, как приближаются шаги, ускоряется его собственный темп. Под конец, мальчик буквально залетает в одну из дверей, но не успевает запереть ее за собой как следует, как в нее врывается молодой мужчина, плотного сложения, чей сердитый взор прожигает Мику насквозь. — Черт бы тебя побрал, — задыхаясь от гнева, шипит он, — почему я должен гнаться за тобой через весь этаж, а?! — Убирайся, я не хочу тебя видеть! — гневно выдыхает юноша. — Чего?! — Оставь меня в покое! Убирайся! — отпрыгивая к длинному столу с большим продолговатым зеркалом, заваленному всякими вещами, вроде косметики, париков, но который венчает огромный букет свежих роз, выдыхает бледный и растревоженный Шиндо. — В покое?! — приходит в еще большую ярость мужчина и крепко хватает юношу за тонкое запястье, силой привлекая его к себе. — Отпусти! Отпусти сейчас же! — вырывается Микаэль, но крепкие руки буквально пригвождают его к месту. — Я тебе устрою «оставить тебя в покое»! Сначала позоришь меня перед всеми, потом небрежно отсылаешь в зал, пока остаешься болтать с каким-то щенком, а теперь еще и убегать вздумал! — припечатывая парня к краю стола и грубо заваливая его на него, рычит брюнет. — Там я это стерпел, но тут! А еще этот букет и те прошлые, которые я находил у тебя в течение недели! Смотрю, кто-то не слабо пытается привлечь твое внимание, раскошеливаясь на такие дорогие подарки! — Больно, больно пусти! — задыхается Микаэль. — Не трожь меня, не смей! Мне нужно уходить! — Ааа, опять думаешь сбежать от меня?! Не выйдет! — одно движение и полы рубашки разлетаются в стороны, а пуговицы с глухим стуком ударяются о столешницу и скатываются на пол. — Нет-нет. Пусти! — в отчаянье выдыхает юноша, чье тело оголяют с невероятной быстротой и бешеным, животным азартом. Мощное тело, наваливаясь, прижимает так, что двинуться нереально, руки скользят по телу, также лишая возможности освободиться, язык проникает глубоко в рот — остается только стонать и беспомощно извиваться в надежде, что появится шанс выбраться. — Оставь меня, урод! Я не хочу! Оноэ, сволочь, пусти меня! — кричит Микаэль, как только поцелуй завершается. — Угомонись сейчас же или я заставлю тебя это сделать силой! Все твое белое тело синяками уродливыми украшу, тогда будешь знать! — впиваясь пальцами одной руки в бок, а другой удерживая запястье юноши, шипит Оноэ, подкрепляя свой гнев болезненным толчком, от которого Мика запрокидывает голову, сжимая зубы. — Нет-нет, ты не понимаешь! Ненавижу тебя! Отпусти, идиот! — сдавленно, чуть не плача, выдыхает Микаэль, поддаваясь чужой силе, оставляющей следы на его теле. Отчаянная борьба подходит к концу, сопротивление практически сломлено. Но вдруг раздается стук в дверь. Двое разгоряченных людей, один от нестерпимого желания обладать, раздосадованный оттого, что пришлось прекратить, когда он уже почти одолел свою жертву, второй — от гнева, отчаянья и порывов, медленно охватывающих тело, в ту же секунду вздрагивают и, прекращая все свои действа, сбивчиво дыша, направляют внимание на дверь. — Микаэль, ты там? — звучит резкий, властный голос из-за двери. — Сейчас же выходи. Тебя ждут. — Кто? — сжимаясь всем телом от страха, спрашивает Микаэль, сам того не замечая, крепко хватая за руку своего партнера. — Не валяй дурака. Гони всех к черту и немедленно спускайся. Микаэль хмурится, а Оноэ криво ухмыляется, когда звучит такая фраза, а в следующую минуту до слуха доносится гул удаляющихся шагов по коридору. — Ну че, похоже, нас все-таки застукали, не находишь? — Оноэ оборачивается к Шиндо. — Все из-за тебя, неосторожный кретин! — отталкивая от себя любовника, гневно проговаривает Микаэль и, спрыгивая со стола, идет к шкафу в соседнюю комнату, где также располагается кровать, стол с парой стульев и кресло. — А чего ж ты не предупредил, что у тебя этим вечером опять важные гости? — присаживаясь на край стола, ухмыляется Саката, поглядывая вслед партнеру. — Я пытался, но ты же как бешенный на меня набросился, слова не дал сказать! И вообще, ты сам отлично знаешь, что он с неделю как вернулся из командировки, и еще смеешь упрекать меня, остолоп! — выглядывая из-за двери, гневно бросил Микаэль, облачаясь в новую рубашку. — Это верно, знаю, но в свое оправдания замечу, что не знал о его намереньи сегодня за тобой нагрянуть, — гаденько ухмыльнулся Оноэ. — Он же в зале сидел, болван! А теперь, благодаря твоим стараниям, у меня могут быть неприятности! — Что поделаешь, — развел руками Саката. — Вывел же ты меня. Мика лишь презрительно фыркнул и снова исчез в смежной комнате. — А, кстати, от кого букетик-то? Явно не от него. Этот уважаемый господин тебя иными подарками балует, посолиднее, — спрашивает Оноэ, разглядывая опрокинутую в процессе борьбы вазу с разлитой водой и рассыпанными по полу цветами. — Какое твое дело. Принесли и всё тут, не выбрасывать же, — через пару минут Микаэль явился в новом облачении и, бросив пренебрежительный взор на порванную рубашку, которой теперь место только в урне, перевел его на букет. — Мне ни до этого букета, ни ж тем более до того, кто его принес, дела нет. Я вообще терпеть не могу таких романтично настроенных выскочек. «Наверное, это он. Скорее всего, ведь больше некому. Только он так по-детски наивно восхищается здешней примой и выказывает ей уважение настолько заурядным способом, не присылая даже именных записок с просьбами о встрече. Как глупо, до невозможности абсурдно!» — И правильно. От них ничего хорошего ожидать не приходится, только и могут, что сопливый водевиль разводить, — одобрительно кивает Оноэ, после чего в задумчивости внимательно глядит на подростка. — Что-то ты не больно походишь на добропорядочного мальчика в таком-то виде, — присвистнул он, с удовольствием для себя разглядывая оголенную грудь своего возлюбленного через широкий вырез его кофты. — Не твои это заботы. Ты уже достаточно натворил, так что сиди и помалкивай, — огрызнулся Шиндо, касаясь своего плеча, где не так давно побывали пальцы партнера, в ближайшие время отразящиеся на его коже в виде мелких синяков. — Я же уже извинился, тебе мало? — Ты этого не делал, — строго заметил Микаэль. — Будем считать, что это прозвучало между строк, — насмешливо бросил Саката. — Что, птичка беспокоится за свои пёрышки? Микаэль с болезненным укором взглянул на посмеивающегося мужчину. — И все равно, я ненавижу тебя, Оноэ. Обращаешься со мной как сам захочешь. Совести у тебя совсем нет, — сдвинул брови Микаэль и отвел тяжелый взгляд в сторону. — Пусть так, — кивнул молодой человек и отошел от стола. — Но пока ты приходишь ко мне и я имею доступ в эту комнату, — он слегка топнул ногой, — мне все равно, что ты обо мне думаешь. В конце концов, — приблизившись к парню и коснувшись его подбородка, расплылся в едкой улыбке Саката, — ты сам этого хочешь и нечего воротить от меня свою прелестную головку, — он обратил взор Мики на себя. — Ты не на сцене, и играть драму передо мной не имеет смысла. Ты сам жаждешь всяческих удовольствий, а точнее не ты, а тот демон, что живет внутри тебя, а я только тот, кто дает их тебе. Тряхнув головой, Мика заставил Сакату убрать руку и хмуро воззрился на него. — Не делай такое лицо, а то не посмотрю, что тебе надо спешить, и закончу начатое. Как можешь заметить, я не получил то, чего хотел и сейчас более всего жажду завалить тебя на этот стол и поиметь как следует. Как бы ты не сопротивлялся, как бы не отнекивался, но в итоге ты всегда поступаешь одинаково. — Кто бы говорил, — хмыкнул Микаэль. — Сам вечно трясешься, как будто у тебя лихорадка. Белеешь, краснеешь, смех один! — Хватит, а не то я в самом деле рассержусь, — сдвинул брови Оноэ, что всегда предвещало грозу, если продолжить в том же духе. — Мне пора, — сухо произнес Микаэль. — Закроешь за собой, а утром я зайду к тебе, заберу ключи. — Ох, представляю, какой ты явишься утром растревоженный, — мечтательно пропел Саката, припоминая прошлые явления Мики. — Небось, с первыми лучами солнца будешь у меня под дверью топтаться, надеюсь, я в этот момент не буду крепко спать и услышу твой жалобный голосок, хах! если вообще буду у себя. Мало ли, меня сегодня приглашали, так вот я все еще думаю, не принять ли приглашение. — Сволочь! — процедил сквозь зубы Микаэль, крепко сжимая ручку двери. — А ты гляди, — вдруг сменил тему Саката, вспомнив стук в дверь, помешавший их уединению. — Он так и не осмеливается заходить в твои покои. Предпочитает общаться через дверь. — Ха, опасается, что одно только пребывание тут запачкает его высокопоставленную особу, — пренебрежительно фыркает Микаэль. — К тому же, я думаю, наш любезный наставник просто не хотел войти и застать тут столь пикантную сцену с твоим участием. — Возможно, — фыркнул Саката. — В любом случае, он сам мне это позволил, а теперь нос воротит. Подумаешь, какой впечатлительный. — Потише бы ты говорил, — ухмыльнулся Микаэль, отворяя дверь в коридор, — а то дверь-то не заперта, вдруг кто услышит твои нелестные слова, да еще донесет ему. Будешь потом пахать за «спасибо» месяц-другой. — Ах ты, мелкий, не мог что ли дверь закрыть! Я тебе задам, а ну иди сюда! — прорычал Саката, но Микаэль, быстро схватил свою ветровку и, смеясь, выскочил в коридор.***
Когда дверца машины отворилась и через секунду рядом на сиденье легко опустился юноша со светлыми, вьющимися волосами, мужчина, еще не настолько старый, чтобы уйти на заслуженный покой, но уже и не молодой, сосредоточил все свое внимание на госте. — Как прошел твой день? — после приветствия участливо, невзирая на весьма строгое выражение его лица, испещренного мелкими морщинами, спросил он. Старик уже с нетерпением ждал его, и когда тот показался на крыльце центрального входа и стал своей плавной, грациозной походкой спускаться по ступеням, он устремил на него свой властный взор черных глаз с нависшими над ними черными бровями, тогда как его длинные волосы, спадающие до плеч, были совершено белы и в нем отразилось нечто вроде умиления, как обычно бывает у отцов, когда они смотрят на своих любимых, послушных сыновей. В то же время юноша только кивнул на приветствие и, будучи погруженный в какие-то свои тягостные мысли, подпер рукой голову и устремил взгляд в окно. Старик отдал приказание водителю, и вскоре машина тронулась с места. Театр Кабуки быстро растворился в пришедших ему на смену, замелькавших ярких огнях. — Мои поздравления лучшему актеру драматического театра Кабуки, лучшего во всем районе. Сколько не прихожу, никак не могу налюбоваться на тебя. Хотя знаю все твои движения наизусть, но ты каждый раз добавляешь что-то свежее, привносишь все больше жизни в свой танец, отчего заставляешь меня ощущать совершенно новые эмоции. Вижу, ты не в духе, в чем дело? — из-за отсутствия какой-либо реакции со стороны спрашивает старик, пристально глядя на юношу, явно находящегося не в духе, и кладя руку на его бедро. — Скажи мне. Вздохнув, не отводя взгляд от окна, Микаэль коротко отвечает. — Устал. — И как я сразу не понял, старый дурак, — всплеснул руками мужчина. — Конечно, такой сложный танец. А я уже было подумал, ты все еще сердишься из-за того, что я не взял тебя с собой, когда был вынужден уехать по делам, да и потом расстраивал тебя, спеша на деловые встречи, от которых ты упорно продолжаешь оказывается. — Ну что Вы, как я могу быть недовольным. Я искренне благодарен Вам за все, что Вы сделали для меня и продолжаете делать вот уже восемь лет, и абсолютно все понимаю, — лениво и безучастно отвечает Шиндо, прикрывая глаза, поскольку от светового шоу за окнами они у него начинают побаливать. — Как я рад, что ты не держишь на меня зла, — улыбнулся старик, показав идеальные для его возраста крепкие, белые зубы. — Больше всего не хочу, чтобы ты чувствовал обиду. А усталость… Ничего, мой милый, приедем и отдохнешь. Хоть выспишься, как следует в своей мягкой постели. Ну, давай, иди ко мне, мой мальчик, — говорит он, привлекая Мику, который податливо и смиренно опускает голову на плечо взрослого, закрывая глаза. «Вот и покой. Пусть ненадолго, пусть сопряженный со своими формальностями, но все же… маленькая передышка в аду» — Я хотел отпросить тебя у вашего наставника, но этот молодой человек как всегда был так убедителен, он уверил меня, что пока идет выступление, тебе не стоит надолго покидать театр. Ничего, как только закончится спектакль, ты сможешь снова жить у меня, до следующей репетиции. Микаэль, — старик поглядел на юношу, прикорнувшего на его плече, — ты меня слушаешь? В ответ Шиндо что-то неразборчиво промычал. — Я надеюсь, ты не исчерпал абсолютно все свои силы и сумеешь уделить мне хотя бы немного внимания? — О чем речь? Вы же знаете, я всегда с удовольствием найду для Вас время, — не раскрывая глаз, покорно отвечает Микаэль.***
— Это уже просто немыслимо. Он уже две недели подряд, можно сказать, избегает нашего общества, — произносит Хиираги Шинья, вместе со своим другой спешно шагая по ярко освещенной улице. — Я ничего не могу понять. — Я тоже, — признался Норито. — И скажу откровенно, мне все это не нравится. Я так ждал, когда он приедет, а он попросту засел у себя в квартире и напрочь отказывается с нами встречаться, каждый раз находя тот или иной повод. — Я, право слово, не знаю, что и думать. Каждый вечер, ровно в семь он перестает отвечать на звонки и до следующего утра, дозвониться до него невозможно. Ну не может же он так рано ложиться спать! — Шинья в поиске поддержки обращает взор на товарища. — Ясное дело, не может, — решительно кивнул Гоши. — Тут что-то другое. Прежде чем с тобой встретиться я также пытался дозвониться до него, но мне никто не ответил, потом я даже отправился к нему домой. Полчаса звонил в дверь, но мне так и не окрыли. По словам консьержа, он куда-то уходит каждый вечер, причем при полном параде, но почему-то предпочитает скрывать это от нас, своих лучших друзей. Уж не знаю, как тебе, а мне обидно до глубины души. Как будто мы бы ему препятствия чинили. — Мне самому неприятно, — признался Хиираги. — И более того, меня эта ситуация немного настораживает. — Почему? — А ты не пробовал сопоставить? — Что именно? — все также недоуменно глядел на друга Гоши. — А то, что Юичиро начал избегать нас после того самого дня. Я больше чем уверен, что он именно там, в противном случае, я ума не приложу, где можно его найти. — Эй, смотри-ка! — вдруг воскликнул Гоши и, придержав друга за плечо, указал на противоположную сторону улицы. Там, неторопливо, погруженный в свои мысли, шагал их третий друг. — Юу, это же Юу! — взволнованно воскликнул Хиираги, поправив на носу очки, чтобы уж точно не было никаких сомнений, что зрение его не подводит. — Бежим скорее! — выдохнул Гоши, и ребята устремились прямиком к ближайшему переходу. Парни подбежали к Амане в тот самый момент, когда он погрузился в сладостные размышления о том, как воспримет прекрасная фея его скромный подарок, и, став перед ним, буквально насильно выдернули его из мира грез, возвратив в суетный стан. — Я так и думал… я был уверен, что он здесь! — задыхаясь от быстрого бега, проговорил Шинья, упершись руками в колени. — Гоши? Шинья? А вы тут откуда? — удивленный столь резким и совершенно неожиданным появлением здесь друзей, воскликнул Юичиро. — Слышал? Он еще спрашивает! — фыркнул Гоши, подталкивая Хиираги, который в отличие от него, крепкого и пышущего богатырским здоровьем, все еще приходил в себя после бега. — На самом деле, это нам бы следовало у тебя спросить, что ты тут забыл. — Эм, ну… я… — замялся Амане. — Юу, ты две недели избегаешь встреч, — отдышавшись, Хиираги серьезно и слегка взволнованно воззрился на Амане, — по телефону говоришь какие-то непонятные вещи. Убеждаешь, что готовишься вечерами к поступлению, но даже за учебниками ко мне не пришел, а ведь мы договаривались еще когда! И сегодня, когда очередной раз ты отказался от встречи, мы с Гоши находим тебя здесь. Как это понимать? Что ты тут делаешь? — В самом деле, сам же говорил, что тебя такие места не особо устраивают, — скрестил на груди руки Норито, словно инспектор ведущий расследование. — А теперь стал завсегдатаем? — Ребята, ребята, — Юичиро вдруг понял, какую ошибку допустил в отношении друзей и что теперь оправдаться уже не получится, даже если бы он и попытался. — Извините меня. Я признаю, что поступил не лучшим образом, — он опустил взгляд. — Я не должен был забывать о вас или хотя бы предупредить, но знаете, я как-то разом обо всем позабыл… Когда я увидел ее… я вообще забыл о том, что у меня есть какие-то обязанности. — Когда увидел ее? — разом воскликнули пораженные парни и переглянулись. В общем, оба в какой-то мере догадывались, что могло так повлиять на друга, но все равно это было потрясение. — Да, — улыбнулся Юичиро, — в тот самый миг, когда я увидел ее, такую летящую, такую воздушную… Я уже не мог оторвать от нее глаз… — Ооо, брат, да ты кажется попал, — посмотрев на румянец, появившийся на щеках друга, на особый затуманенный дымкой восхищения взор и рассеянную улыбку, протянул Гоши, хлопая Амане по плечу. — И при том не на шутку. — Очевидно, да, — смущенно, повел плечом Юичиро. — Ты гляди, он даже не отрицает, — усмехнувшись, воскликнул Норито, обращаясь к Хиираги, который в отличие от друга пристально и строго следил за Амане. — А зачем отрицать? — улыбнулся Юу. — Со мной такое впервые. Я так счастлив все эти две недели, так благодарен вам… — Нам? — удивился Гоши, совершенно не понимая, в чем тут их роль. Хиираги еще больше сдвинул брови. — Конечно, вам, — кивнул Амане. — Если бы не вы, если бы вы не настояли тогда, я бы никогда с ней не встретился, никогда не почувствовал той сладости, которую испытываю только наблюдая за ней. Я ужасно виню себя за свое поведение, за то, что так долго молчал. А ведь должен был с самого начала поблагодарить вас за то, что привели меня в этот восхитительный театр! — Театр?! — вздрогнул Гоши, тотчас позабыв о своем намеренье как следует расспросить друга о покорившей его сердце и самое главное назвать тот паб или ресторан, где он впервые увидел свою зазнобу. — В театр, где я увидел ее… — все также увлеченно, продолжал Юичиро, даже не догадываясь, какую реакцию в душах друзей вызывал своим ужасным признанием. — Такую прекрасную, такую возвышенную, такую утонченную… — Постой-постой, ты хочешь сказать, что та девушка, что произвела на тебя такое глубокое впечатление, заставившая напрочь забыть обо всем и всех, работает в театре? — выражение легкости точно стерли с лица Норито, и теперь он выглядел также обеспокоено, как и Хиираги, догадавшийся несколько раньше об ужасном последствии их необдуманного поступка отвести друга в театр Кабуки, не предупредив о его особенностях. — Не просто работает, она лучшая актриса. Прима этого театра. Ею восхищаются абсолютно все, и не мудрено, — заметил Юичиро. — У нее потрясающий талант. Я еще ни разу не встречал исполнителя, который бы так входил в образ, передавая все чувства, будто он рассказывает свою собственную историю. Она необычайна. — Это точно, — потер подбородок Норито. — Да что, собственно, мне вам рассказывать, — усмехнулся Юичиро. — Вы же сами вместе со мной были на этом спектакле и все видели своими глазами. Нельзя смотреть ее выступление и не выделить, насколько оно превосходит все прочие. Шинья и Гоши вновь обменялись тревожными и даже какими-то испуганными взглядами, которых Юу, несмотря на все свои старания, понять никак не мог. — Юу, мы, конечно, все понимаем, — первый после минутной паузы заговорил Шинья, решивший, что именно он должен пролить свет на обстоятельства, поскольку именно он и придержал своего друга в тот момент, когда он собирался рассказать Юу правду, в первый день, — ты без ума от этой девушки. — Не то слово. — И нам очень неприятно будет сообщить тебе кое-какие детали на ее счет. Но как твои друзья мы не можем и дальше оставлять тебя в слепом неведенье, когда ты уже так сильно погряз в своем увлечении ею. — Что вы хотите сказать? Я не понимаю, — Юу недоуменно воззрился на друзей, чьи лица были хмурыми и во взглядах никак не сквозило и капли радости или поддержки, которую они, как друзья, должны были выказать, услышав подобную новость. — Вы что-то знаете о ней такое, чего не знаю я? Ребят, — Юу стал волноваться, ибо молчание затягивалось. — Не пугайте меня. Что такое? Что с ней не так? — Да с ней-то, в общем, все так, может даже лучше, — потер затылок Гоши. — Тогда я вообще ничего не понимаю, — Юу переводил растерянный взгляд с одного на другого. — Если бы не одно «но»… — добавил Хиираги. — Какое? — в нетерпении произнес Юичиро. — Юу, мы должны тебе кое-что сказать, но вначале хотим извиниться. Понимаешь, мы даже подумать тогда с Гоши не могли, что это может обернуться чем-то серьезным. Да что там, мы вообще тогда ни о чем не думали… — За что? Что серьезного-то? Я ничего не понимаю! Скажет уже мне кто-нибудь, что здесь происходит и почему вы такие оба напряженные, как будто я вам сказал, что полюбил не девушку, а какого-то маньяка-убийцу в женском обличии! — Юичиро начинал выходить из себя. — Даже не знаю, может так оно было бы и получше, — шепнул Гоши. — Что? — нахмурился Амане. — Не слушай его, Гоши преувеличивает. Но на самом деле, он не так далек от истины, как кажется. По крайней мере, это было бы более естественно, — со вздохом, сказал Шинья. — Предпочесть убийцу актрисе? — засмеялся Юу. — Что за ересь? — Юу, этот театр, в котором ты был и в котором тебе так приглянулась одна из девушек, — Шинья говорил с непривычной для него нервозностью, доказывающей серьезность положения. — Это театр Кабуки! — Я знаю, вы уже говорили мне это в самом начале, неужели не помнишь, Шинья? — Юичиро еще пытался сохранять спокойствие и положительный настрой. — Нет, ты знаешь название, но ты не знаешь самого главного, и наша прямая вина в том что сейчас ты так заблуждаешься. — Ну и в чем же я, по-вашему, заблуждаюсь? — скрестил руки на груди Амане. — Неужели помимо театральной деятельности это заведение практикует дополнительные увеселительные игрища, преследуемые законом? — Дело совсем не в театре, хотя и в нем тоже, тут я бы сказал значительную роль играют ее актеры. Пойми, — Шинья набрал побольше воздуха в грудь, — театр Кабуки испокон веков славен тем, что все женские роли в нем исполняют только мужчины! Юичиро хотел уже что-то сказать и даже открыл для этого рот, но спонтанное заявление друга произвело на него такое впечатление, что он забыл о том, что хотел произнести. Несколько секунд он стоял в полном недоумении, потом, подумав, что все это шутка, он нервно засмеялся, однако тут же видя, что друзья со всей серьезностью смотрят на него и в их глазах плещется сожаление и раскаянье, он замолчал. — Нет, подождите. Так вы что, говорите серьезно? — Более чем, Юу, — кивнул Гоши. — Эта твоя возлюбленная актриса вовсе не актриса. И вся беда в том, что это загримированный под девушку парень, искусно исполняющий женскую роль, как требуют того правила театра. — Парень! — ужаснулся Юичиро и даже отступил на шаг назад. — Парень, вы говорите?! — Именно парень, такой же, как ты и мы с Гоши. Мне очень жаль, что так все случилось, но тебе придется забыть о своей возлюбленной, ибо она изначально не та, за кого себя выдавала. В этом нет ее вины, так как поскольку все знают особенности этого вида искусства, там уже собираются люди, уважающиющие все его тонкости. — И только я, только я попался, как последний дурак… — упавших голосом, простонал Юичиро. Он не мог поверить в случившееся, но уже твердо ощущал, как рушится созданный им хрупкий, восхитительный мир. Представить что та, на кого он буквально молился, та, кого боготворил, та, от кого не мог отвести глаз, — вдруг оказывается переодетым парнем! Разве можно пережить такой удар и сохранить рассудок? — Юу, ты не виноват, это все мы! — схватив друга за руку, проговорил Хиираги. — Но мы правда не думали, что все так случится. Мы отвели тебя в этот театр просто потому, что ты сам хотел поближе познакомится с культурой этой страны, и единственная наша ошибка заключается в том, что мы не все сказали тебе. — Ты сам подумай, кто мог подумать, что тебе приглянется девушка со сцены? — добавил Гоши, не менее встревоженный, чем Шинья. — Ты ведь сам напророчил мне это в тот день, Гоши! — дрожащая улыбка скользнула по губам Амане. — Юу! — вздрогнул тот, ощутив свою вину как нельзя более глубоко. — Ведь я же… — Не надо, не оправдывайтесь! — Юичиро сделал жест, чтобы Шинья отпустил его. — Вы действительно ни в чем не виноваты, и я не осуждаю вас. Просто это я дурак. Единственный идиот, — горько усмехнулся он, закрыв на секунду глаза, — не сумевший распознать правду, хотя она мелькала перед моими глазами почти четырнадцать дней. А я так и оставался слепым… Даже когда среди выходящих актеров не находил ни одной женщины, даже тогда меня не посетила такая естественная мысль. Как глупо… — Юу, не казни себя, как можно было о таком догадаться, — сказал Шинья, с сочувствием глядя на того, чьи мечты разбились, только начав приобретать затейливые формы. — Вот именно, — вставил Гоши. — Я должен был. Не понимаю, как вообще я сумел испытать что-то к человеку, подобному себе. Ты прав, это ведь даже неестественно, — слабо усмехнулся Юу, в то время как в его глазах отражалась боль рухнувших надежд. — А теперь, друзья, простите меня, но сейчас я еще больше хочу побыть один, чем когда-либо! — и с этими словами он бросился бежать. — Юу, остановись! Куда ты? — хотел было броситься за ним Хиираги, но Гоши придержал его. — Что ты делаешь? Надо догнать его! — возмущенно взглянул на друга Шинья. — Я знаю, — хладнокровно ответил ему Норито, — и в другой раз я бы сам без промедлений кинулся следом, но в такой момент, как сейчас, единственное, что мы можем для него сделать — это оставить в покое. Он скорее залечит свою душевную рану сам, чем если бы он видел перед собой физиономии тех, кто заставил его поверить в сказку. Шинья вздрогнул, но остался стоять на месте, даже когда Норито убрал руку с его плеча. Юноша с пепельным оттенком волос лишь устремил сожалеющий взор в сторону, где скрылся их товарищ. Что до Юичиро, так он устремился прямиком домой и, очутившись в квартире, в изнеможении бросился на постель. Его душа болела и кровоточила, и в то же время он был ужасно зол. На всех, на друзей, на себя, на эту притворщицу, а точнее притворщика, который так умело обвел его вокруг своего тонкого пальца, заманив в свои коварные сети пламенным, страстным танцем дивного ангела. Сейчас Амане ненавидел все, что было с ней связано, хотя еще какой-то час назад готов был сцепиться с каждым, кто плохо отозвался бы о его возлюбленной. Сейчас даже насмешки некоего блондина не травили его душу — так сильно подействовало на него раскрытие истиной природы вещей. Впервые испытать такое неземное чувство, воспарив к небесам, и, толком не успев им насладиться, рухнуть вниз. И все из-за какого-то переодетого парня… Разве это справедливо? Амане был полностью раздавлен ситуацией, и пусть на следующее утро он проснулся с чувством, что, возможно, не все так страшно и он вовремя избежал более сильного удара, так как все же не успел пустить ее слишком глубоко в свою душу, так или иначе, но ни в этот день, ни на следующий, цветы более в гримерке Микаэля Шиндо не появлялись, и среди всех его поклонников в зале, сколько не ищи, не было загорелого брюнета с яркими зелеными глазами.