Танец белой цапли

Юичиро устремил тяжелый взгляд на дверь квартиры, в которой он еще несколько часов назад наводил порядок, а теперь ему уже не суждено было туда попасть ни под каким предлогом, так как он сам отдал свой единственный шанс еще хоть раз проникнуть в эту загадочную обитель, а и своим вмешательством оттолкнул от себя хозяина, и без того не питающего к нему светлых чувств. «Наверное, зря я затеял всё это, — вздохнул Амане, опуская глаза. — Не надо было идти к нему. Стало только хуже. Поступил бы так, как говорил старик консьерж, и все было бы куда лучше. Микаэль бы сам вернулся, забрал у него ключи от дома и ничего бы такого не случилось…» — Зачем я пошел туда? — он прислонился лбом к двери собственной квартиры. «Глупый вопрос. Я прекрасно знаю зачем. И нечего притворяться перед самим собой. Признайся, Амане, — Юичиро обреченно закрыл глаза, — ты просто хотел еще раз его увидеть в неформальной обстановке. Ты волновался и не смог удержаться, а тут на руках оказался такой важный предлог, как ключи от дома. Кем бы ты себя чувствовал, если бы упустил эту возможность? Конечно, своим поступком ты только всё испортил. Явился не вовремя, помешал ему и заслужил, чтобы он прямо заявил тебе, что не желает видеть. Выгнал и гордо ушел… а вслед за тобой ушло моё вдохновение. За что ты так со мной? Почему ты предпочитаешь не замечать меня? Почему предпочитаешь уходить с кем-то вроде него? Кто он тебе? Друг, родственник или просто коллега по работе? Как бы ни было, он так грубо обошелся с тобой. Я не могу этого принять. Мне почему-то тяжело видеть это. Ты даже был вынужден бежать от него, после того как ударил при всех. Наверняка он что-то плохое сказал тебе или того хуже… сделал. Так, скажи, зачем?» Юу возвел взор к потолку. — Зачем ты бежишь от меня, когда я с радостью иду к тебе навстречу? Неужели я не стою даже капельки твоего расположения? Ты эгоистичен и самовлюблен, ведешь себя заносчиво и даешь понять, что люди, с которыми ты общаешься, для тебя ничто. Так почему тогда я продолжаю думать о тебе? Я не хочу, не хочу верить словам консьержа насчет тебя. Он ошибается. Он просто не знает тебя, не видел твой волшебный танец, не понимает, что только человек с тонкой, чувствительной и ранимой душой способен так парить. И как бы ты не вел себя, как бы не пытался доказать, насколько тебе безразлично участие со стороны, я все равно буду любить тебя. Ведь ты зажег мое сердце. Впервые кто-то заставил меня испытать такое невероятное чувство. И пусть ты не желаешь видеть меня рядом с собой, никто не может мне запретить видеть тебя хотя бы на сцене. Я по-прежнему могу любоваться тобой со своего места в зрительном зале. Я не упущу из виду ни единого жеста, ни единого взгляда, ни единого колебания струящейся материи твоего воздушного одеяния. До последнего момента, пока ты будешь на сцене, я буду видеть только тебя, наблюдать только за тобой… И пусть ты ни разу не взглянешь на меня, твой взгляд принадлежит кому-то другому, кого ты постоянно ищешь в толпе, меня будет согревать мысль, что я и ты так близко друг к другу и в любой миг мы можем столкнуться с тобой при выходе из наших домов. Пусть ты снова отведешь взгляд, проигнорируешь мое присутствие, умчишься по своим неотложным делам, я все равно, пусть на краткий миг, но увижу тебя так близко, как удается только тем, кого ты подпускаешь к себе… Друзьям, родным… Я уже давно понял, что для своих зрителей ты тайна за семью печатями. Ты ни за что не раскроешься им. Ты живешь в своем мире и не пускаешь туда тех, кто попросту пришел поглазеть на тебя. Ревностно оберегаешь свой покой, не позволяя кому бы то ни было вторгаться в твою жизнь… Только мне уже не забыть каким беспомощным ты был в моих руках, как нуждался в ком-то, как тянулся к теплу близкого, не осознавая, что перед тобой совершенно чужой человек, и как тихое страдание заволакивало твой взор, когда ты думал, что я оставил тебя. Мне больно и непонятно… Твои слова, твои поступки… я не вижу в них смысла, но объясняю это тем, что плохо знаю тебя. Единственное, что мне остается, это ощущать за воздвигнутым тобою крепостным валом вынужденность такого поведения, вызванного каким-то душевными терзаниями.» Прерывая ход собственных мыслей, Амане смотрит на время, достав из кармана телефон. — Уже через полчаса начнется твоя пьеса, — тихо проговаривает Юу и, убирая обратно телефон, идет назад к лифту. — Прости меня, Микаэль, — нажимая на кнопку и тотчас слыша характерный звук пришедшей в движение кабины, произносит Юичиро, — возможно, ты опять разгневаешься, посчитаешь меня назойливым дураком, но пока ты выходишь на сцену, я буду среди твоих зрителей и буду восхищаться тобой наравне с другими. Как и во все предшествующие вечера, спектакль проходил отменно. Никому из сидящих в зале зрителей даже в голову не могло бы прийти, что главного героя драмы терзают душевные и физические страдания. Блестящие движения, безупречное владение голосом и мимикой, неподражаемый стиль исполнения — все это правдоподобной маской лежит на лице, скрывая истину бушующих чувств в самых недрах души. Всего себя отдавая выступлению, нарочно не обращая внимание на сотни глаз, устремленных на себя, Микаэль медленно, с мрачной торжественностью — отдавая дань жанру сценария, — продвигается к завершению своей программы. Сегодня его взгляд не бегает по толпе, так как юноша осведомлен, что никого, кому нужно выказывать дань почтения и уважения, среди присутствующих не будет и этот маленький пункт значительно облегчает задачу выступления на сцене. Он чувствует себя свободней и раскованней, когда не приходиться встречаться с чужими взглядами, выражающими всегда одно и тоже. У главной примы театра масштабнейшая публика. В недостатке внимания его никто не может упрекнуть. Злость и зависть многих коллег рождает такая искра редчайшего таланта, внедренного в прекраснейшую обертку, полную страсти, низкого порока и возвышенной красоты линий и изгибов. Чарующий контраст противоположности, заключенный в одном человеческом существе, заставляет наблюдать за ним не только тех, кто купил билет, но также иной раз и тех, кто волен беспрепятственно проходить мимо вахтера. Таким образом, с одной стороны кулис за непревзойдённой игрой юного актера наблюдает с кривой усмешкой на губах тот, кому этот талант является во всем своем великолепии практически ежедневно. Оноэ Саката без зависти, но и без особого восхищения наблюдает за танцем своего любовника. Усмешка, которая, может показаться, вызвана восхищением своим партнером, скорее олицетворяет внутренне благодушие, если так можно назвать зачатки хорошего настроения у такой однобоко развитой личности, как Саката. С другой стороны кулис за каждым Микиным движением следит строгий, холодный взгляд серых глаз. Неплотно сомкнутая линия тонких губ свидетельствует о спокойствии наблюдателя, которое не способна поколебать даже такая первоклассная игра. В таких обстоятельствах у человека, занятого тем же ремеслом, можно с легкостью исключить такой порок, как зависть, и задуматься о его чрезмерной уверенности в своих силах, либо неспособности здраво оценивать. Однако второй вариант сразу отпадает, когда видишь перед собой этого молодого человека, чей блестящий, живой ум светится во взгляде. Вопреки обыкновению, Ферид Батори пришел на чужое выступление и теперь поглядывает на четкость исполнения юношей своей роли сквозь щелку портьеры, слегка отодвинутой его изящной белой рукой. «Несмотря на утренний инцидент с покровителем и физическое недомогание, которое я приметил, столкнувшись с ним лицом к лицу, держится он как надо. Зрители останутся довольны и на сей раз. До конца спектакля остается не более пяти минут. Если он сумел продержатся эти полтора часа, не составит труда достойно завершить вечер. Совершенно не хочется под конец дня утруждать себя таким хлопотным и малоприятным делом, как доклад директору о провале на выступлении. Давай же, Шиндо, осталось совсем чуть-чуть» И в самом деле не проходит и двух минут, как зал взрывается аплодисментами, когда в последний раз содрогнувшись от безжалостной вьюги, несчастная жертва безответной, обреченной любви навеки закрывает глаза, возвещая тем самым окончание представления. Нечто вроде одобрительной улыбки скользит по бесстрастному лицу наставника или надзирателя, как его еще принято называть в местных кругах, когда он видит безупречное завершение спектакля и уходит во избежание столкновения с главным героем драмы, который в своей привычке не желает дольше обычного задерживаться на сцене, а поскольку по левую сторону от него стоит и кривит губы его любовник, то вздорный парень направляется в совершенно противоположную кулису. Выступление завершено, далее актеры вольны распоряжаться своими жизнями, как им вздумается, вплоть до следующего утра, когда обязательство следить за ними до окончания рабочего дня вновь ложится на плечи зарекомендовавшего себя актера. Теперь же, когда все расходятся по домам, но в основном начинают свою особую ночную деятельность, являющуюся продолжением развлекательной программы для зрителей, он может вздохнуть с облегчением, пойти к себе в кабинет и там, закончив некоторые дела и уведомив дирекцию о мире и спокойствии, наконец позволить себе расслабиться в кресле с бокалом хорошего вина. А уже после привычной приятной релаксации последовать примеру своих товарищей по тернистому, извилистому пути в свете софитов — отправиться к себе. Сменить один дом, которым стал для него кабинет театра, на другой, менее шумный, удаленный от праздной суеты и уединенный. Гулкий стук от его каблуков разносится эхом в стенах пустынного коридора четвертого этажа, пока вся жизнь театра сосредоточена на первых двух. Отпирая ключом дверь и сразу кладя его обратно в карман брюк, Батори заходит в темное помещение. Тусклый, мерцающий свет попадает сюда только из двух больших окон, освещая лишь малые участки просторного, полностью благоустроенного для одиночной жизни представителя административного механизма, желающего видеть подле себя только все самое необходимое, не разоряясь на мещанские украшения. Плотно закрыв за собой дверь, Батори проходит к своему столу. Ни единый звук не нарушает идиллию уединения. Только снизу доносится характерный шум покидающих зал зрителей, но он не беспокоит сердца молодого человека, привыкшего к тому, что счастье никогда не бывает полноценным и надо находить удовольствие в том, что тебе дано. Включая настольную лампу, тотчас озаряющую небольшое пространство вокруг себя приятным, спокойным светом, аристократ проходит к окну, по пути слегка оттягивая ворот рубашки, желая вздохнуть свободней. Он останавливается у подоконника и, собирая мысли, роящиеся в голове в кучу, пытаясь вычленить что-то одно — самое важное, — смотрит вниз, как вдруг едва уловимый шорох где-то совсем рядом, из ближайшего темного угла, нарушает тишину. — Как ты здесь очутился? — не оборачиваясь и даже не пытаясь увидеть того, кому адресован вопрос, сухо осведомляется Ферид. — Если я скажу, что вошел через окно, ты же мне все равно не поверишь, — раздается из глубины кабинета мягкий, вкрадчивый голос, в котором только простодушные люди не учуют никакой опасности; а в следующий миг слышится тихий звон поставленного на полированную деревянную поверхность хрусталя, и некая тень, приобретающая черты изящного молодого человека с длинными светлыми волосами, если приглядеться повнимательнее, элегантно откидывается на спинку кресла, меняя позу, кладя левую ногу поверх правой. — Я не вовремя? — осведомляется тот же голос. Ферид не отвечает. Лишь короткий вздох указывает на то, что он с удовольствием бы избавил себя от такого внимания. — Рабочий день на сегодня окончен, я думал, мой визит не будет тебе в тягость, — продолжил гость, все так же оставаясь в тени. — Я ждал тебя, думал, мы посидим, поговорим, ведь нам всегда есть, что сказать друг другу, не так ли? — Я просил тебя не приходить, — холодно ответил Ферид, бросив строгий взгляд на посетителя. — Мне казалось, мы все достаточно четко обсудили. А теперь ты явился без приглашения в мой кабинет, зная, что мои дела еще не окончены, и ждешь, что я составлю тебе компанию? Шикама Доджи, ты злоупотребляешь моим терпением. — Да, верно, — на тонких губах мужчины, чье имя было упомянуто, появилась слабая улыбка, — это было грубостью с моей стороны. Однако, как бы это не было самонадеянно, я все же тешу себя мыслью, что, раз я уже здесь, ты не станешь выгонять меня и не откажешь мне в удовольствии выпить с тобой. К тому же, мое пребывание здесь является тем нежелательным моментом, влекущим за собой определенные неблагоприятные последствия, но, — Шикама усмехнулся уголком рта, — как видишь, я все-таки тут, — с этими словами, он аккуратно зажал между пальцами тонкую ножку второго бокала, стоящего на столе, наполненном золотистой жидкостью и протянул Фериду. — Что скажешь? — слегка качнув бокалом в своей руке, словно призывая к себе, усмехнулся посетитель, чьи прямые, белоснежные волосы обрамляли его выразительное лицо, придавая его облику оттенок загадочности и романтической меланхолии слабого пола, который он нарочно пытался напустить на себя. — Хорошо, — вздохнул Батори, не желая спорить только потому, что за день ему и без того пришлось изрядно попереживать, — мне все равно нужно было с тобой кое-что обсудить. — Весь во внимании, — с улыбкой произнес молодой человек, передавая бокал с вином подошедшему ближе Фериду. — Это касается лично тебя или это дела театра? — осведомился Доджи после того, как Ферид присел в кресло напротив. — Тебе давно известно, что дела театра уже лет десять-двенадцать как стали моими личными. — О, да, — усмехнулся Шикама не без скрытой горечи. — Мне это хорошо известно. Ну, тогда, — он принял позу, наиболее подходящую для добросовестного слушателя, и устремил серьезный взор на Батори, — я с еще большим вниманием слушаю тебя. И, быть может, даже смогу быть тебе чем-то полезным… Ферид одарил его долгим, рассудительным взглядом, после чего отвел глаза в сторону. После окончания спектакля Амане ушел из зала одним из первых. Не столько, чтобы суметь застать Шиндо, который, возможно, появится где-то на горизонте, и он сможет еще раз увидеть его, а скорее просто потому, что как только блондинистый юноша покидал сцену, она становилась для него совершенно неинтересной. К тому же, Юичиро опасался сегодня столкнуться с Микой снова и потому оставил театр сразу после завершения пьесы. Некоторое время он бродил по улице, вдоль театра, и всматривался в лица покидающих здание, надеясь распознать в этой толпе кого-то из тех, кого ранее примечал в обществе примы. Опасаясь все-таки найти одного из тех людей, кто свободен в отношениях с Микаэлем, он все равно осматривал толпу, хотя и не знал, для чего это делает. Какое удовольствие ему принесет еще раз взглянуть на этих счастливцев, которых он подпускает к себе. Быть может, Юу делал это для того, чтобы лучше понять, что привлекает Мику в этих людях, заставляя отталкивать его от себя. Что в них особенного и чем они заслужили такое счастье? К радости или печали, но в этот день Юу не признал ни в ком провожатых примы и это толкнуло его сделать то, чего он обычно не делал ранее — вернуться в театр. Наверное, в тот миг он хотел убедиться еще раз, что Мика (который к слову еще не выходил) остается там и, возможно, собирается более скромно и уединенно провести остаток вечера. Юичиро тому бы только обрадовался, и если первую причину этой радости он утаил даже от себя, то вторая была вполне очевидна — он беспокоился о здоровье актера, которое еще только этим утром не обнадеживало. «Как ведь жаль, что я так и не сумел встретиться с ним взглядом, — думал Юу, ступая по каменным ступеням. — Но он скорее бы разозлился, чем обрадовался, увидев меня. Так что это даже к лучшему. Мне только одно хочется знать: на кого обращен его взгляд? Раньше я по незнанию считал, что тот, кому дарит девушка свои взгляды, и есть Микаэль, но теперь же это суждение абсурдно. За все время я так и не приблизился к настоящему ответу. Узнаю ли я его вообще когда-нибудь и… — он тяжело вздохнул, — хотел бы я узнать его на самом деле?» Когда он мысленно задавал себе последний вопрос, то уже находился в полуопустевшем фойе, и вот тут-то его и встретил тот, кого он меньше всего ожидал и хотел бы видеть. — Отойдем, — звучным тоном произнес Оноэ Саката и, прежде чем Юичиро успел опомниться, схватил его за руку и поволок подальше в сторону. — Что Вы себе позволяете? Что это значит? Отпустите меня! — возмутился Юичиро, когда Саката грубым толчком развернул его к себе и сдавил запястье так, что у парня искры посыпались из глаз. Но разве он мог позволить себе вскрикнуть в такой момент. — Слушай меня внимательно, слушай и запоминай, — голос мужчины буквально над самым ухом был настолько грозным и внушительным, что Юичиро поежился еще сильнее, но не от страха, скорее от презрения к тому, в ком узнал человека, так неподобающе обращающегося с его мечтой. — Еще раз увижу, что ошиваешься возле Шиндо, — продолжал Оноэ. — Возле кого? — выдохнул Амане, сжимая от боли зубы. — Ты шутить вздумал, а?! — зарычал Оноэ. — Микаэль Шиндо! Тот, кому ты уже поперек горла стал своим вниманием. — Микаэль?! — вздрогнул Юичиро. «Так его фамилия Шиндо?» — А, снизошло озарение, а я уж думал, совсем со страху мозги работать перестали, — хмыкнул актер. — Так знай, — склонившись к дрожащему от боли и осознания собственной слабости Юичиро, с грозной усмешкой произнес Саката. — Еще хоть раз к нему приблизишься, хоть на миллиметр, не посмотрю, что сопляк, отделю так, что мать родная не узнает. Ходи себе, смотри, сколько влезет, а о том, чтобы приближаться к нему, и думать забудь! — Но почему? — едва удерживаясь о невыносимой боли в руке, простонал Юичиро. — Что в этом плохого? — Тебе еще объяснения нужны?! Не желает он тебя знать, вот тебе и все! Надоел ты ему! — Кто ты такой, чтобы решать за него?! — Ты совсем дурак, парень? Он сам же меня и послал. — Что? — распахнул глаза Юичиро и устремил отчаянный взор на Сакату. «Он сам? Он говорил обо мне… с ним?!» — Да-да, сам мне пожаловался, что его какой-то скучный тип достает. Совсем житья нет от него, вот и послал меня разобраться. Объяснить тебе раз и навсегда, где твое место. «Почему? Почему?! — вертелось в голове у Юичиро. — Что я сделал ему? Зачем прибегать к таким мерам?» — Поэтому проваливай отсюда, пока цел, если не хочешь ближайшие праздники на больничной койке отмечать! — отпуская руку Юичиро и толкая его от себя в сторону выхода, сказал Саката. Амане потирал ноющую руку, пока все его естество разбирала дрожь возмущения и обиды. — Ты плохо расслышал? Убирайся, представление окончено и нечего тебе здесь вынюхивать или… — мерзкая усмешка вдруг появилась на губах актера, — ты все еще надеешься, что я лгу, и питаешь надежды поиметь наше общее достояние? — Да как ты смеешь?! — вспыхнул от гнева уязвленный Юичиро и, развернувшись, врезал Скате по лицу. — Как ты смеешь такое говорить обо мне, о нем! — Ах ты! — рассвирепел Саката и уже был готов ударить в ответ, как вдруг его осенило. — Ооо, что я вижу, — к удивлению Юичиро, актер засмеялся, — ты еще не в курсе? Да не может быть! Хах, а я-то думал он шутит, а тут. Юичиро едва сдерживался, чтобы не заткнуть этот отвратительный глумливый смех. — Скажу тебе так, — отдышавшись, строго и серьезно заговорил Оноэ. — Не подходи к нему. Тебе ничего не светит, так что даже не пытайся. Не для тебя он. Черт, даже бить тебя расхотелось, настолько ты выглядишь сейчас жалким, —  с этими словами он, посмеиваясь, собрался уходить. — Что значит «не для меня»? Почему ты считаешь себя вправе решать за других? — выпалил Юичиро. — Поверь, я имею на это все права, — хмыкнул Оноэ. — Кто для тебя Микаэль? — с дрожью в голосе спросил Амане. — Проваливай, пацан, и забудь навсегда о Шиндо. У него знакомые покруче тебя будут, и если ему когда придется выбирать между тобой и ними, тебя он выберет в последнюю очередь. — Что это значит? Почему он должен выбирать кого-то? — не унимался Юичиро, пытаясь докопаться до какой-то важной тайны, которая, он чувствовал, является крайне важной во всем, что касается местной примы и его жизни. — Потому что так устроен его мир. В нем выживает, то есть удерживается, только сильнейший, остальные идут в расход. — Как это понимать? — содрогнулся Юу. — Он тебе уже показал, кто ты и что для него. Не трать время. Юичиро хотел было сказать что-то еще, но Саката, смешавшись с выходящими посетителями, покинул фойе. — Что, что это все значит? — задыхаясь от прилива эмоций, шептал Юу. Внезапно ему показалось, что на него кто-то смотрит сверху (впрочем это чувство преследовало его уже какое-то время, но из-за Сакаты ему некогда было уделить этому внимание) и, подняв взгляд на лестницу, увидел блондина, в элегантной, слегка ленивой манере, опирающегося о перила второго этажа, подпирающего своей ладонью щеку и глядящего вниз. При этом его вызывающий, с издевкой взгляд бы столь красноречив, что у всякого отпали бы сомнения в случайности и непредвзятости его появления. — Ты? — распахнув глаза, выдохнул Юичиро, вдруг почувствовав себя так нелепо и глупо, как ему еще ни разу не доводилось себя чувствовать за всю жизнь. Не по своей воле будучи разоблаченным, Микаэль выпрямился, усмехнулся напоследок ошарашенному парню и величественно скрылся за углом. — Ты следил за нами? То есть, тебе в самом деле всё известно? Ты просто смеялся надо мной? Наслаждался в стороне представлением устроенным этим отвратным типом? — Юичиро казалось, что сердце его разорвется от невыносимой боли. — Я в самом деле настолько надоел тебе?.. И не в силах более оставаться в этом месте, он бросился бежать что было сил к выходу. — Ахах, видали, как рванул? — сказал, посмеиваясь, один из актеров, столпившихся на противоположной стороне, как и прочие явившийся свидетелем этой сценки. — Оноэ как всегда. Верный сторож своему подопечному, — хихикнул второй. — А этот парень чё, новая овечка в загоне Шиндо? — Видать, так, раз Ската так остервенело жилы на горле напрягает. Эхех, тяжело ему с нимфоманом ладить. Глаз да глаз нужен. — А кто ему виноват? Сам связался, пусть теперь расхлебывает. — А этому Шиндо как раз место возле такого, как Саката. Один садист, другой — мазохист. Чем не идеальное сочетание. Наставник правильно сделал, что позволил им встречаться. Пусть теперь друг другу концерты устраивают, а нам тишь да гладь. Меньше с обоими сталкиваться. — Хм, что-то этот новенький воздыхатель не вписывается в привычные рамки, — заметил кто-то. — Ничего представительного с виду, обычный парень. — Замолчи! Много ты понимаешь, — оборвал его юноша с медного оттенка волосами. — Ты чего, Лилиас? — удивленно взглянул на него парень. — До того все помалкивал. — А ничего, — небрежно бросил юный актер и, демонстративно отвернувшись от своих товарищей, выказывая, как они ему наскучили, устремил заинтересованный взор на центральный выход, в дверях которого только что исчез несчастный влюбленный. — Что с тобой, мы же как раз о Шиндо говорили, — попытались вернуть его расположение друзья. — Тебе всегда же нравилось обсуждать его. — Плевать мне на него, — фыркнул парень. — Много чести весь вечер трепаться о нем и о его тупоголовом, озабоченном дружке. Лучше скажите, кто-нибудь из вас видел раньше этого парня, — он кивнул на дверь, — знаете о нем что-нибудь? — Сведений лично у меня никаких, — отозвался кто-то, — но что он последний месяц сюда регулярно на выступление нашей примы захаживает, это точно. Я много раз его видел в зале во время его спектакля, и ни разу он не присутствовал на чьем-либо другом. Лилиас окинул пытливым взором остальных, но они могли сказать ему не больше, чем юноша уже слышал. — Понятно, — сказал он в итоге, и на его губах мелькнула тень презрения и зависти, — у Оноэ был весомый повод оттащить его в угол. Вот ведь болван! — сцепил зубы Лилиас. — Кто? Оноэ или Шиндо? — с удивлением взглянули на него товарищи. Только Лилиас не стал отвечать. Вместо этого он взглянул на часы на своем телефоне. — Все, мне пора, — заявил юноша с пренебрежением, питаемым к своим поклонникам. — У меня важная встреча. Кто-нибудь подбросит меня до ресторана «Gyoza Hohei»? — осведомился он. Разумеется, отказов не было, наоборот каждый был рад оказать услугу тому, кто честно отплатит за нее не только собой, ведь позже также можно будет в любой момент подойти и без зазрений совести воспользоваться средствами, получаемыми им от своих богатых клиентов. Пока довольный собой Саката праздновал легкую победу над новым соперником, способным доставить проблемы, Юичиро пылал в пламени своего же чувства, не оправданного ни на грамм, Лилиас собирался на очередное свидание, а Ферид и Шикама беседовали в кабинете и наслаждались вином, Микаэль шел по направлению гримерки, исполнявшей также роль его личных апартаментов с самого первого дня, как его продали в театр Кабуки, и покидать которые он, согласно правилам, мог только либо со своим официальным любовником, либо с главным спонсором театра — стариком Маэном. Но поскольку ни тот, ни другой в связи с личной занятостью сегодня не могли развлечь Микаэля своим участием, он возвращался к себе в подавленном состоянии. «Оноэ, идиот, не мог раньше сообщить, что занят вечером, я бы не терял времени. Небось, нарочно затянул и сказал это, когда все, кто мог бы заменить тебя, давно разошлись», — думал Микаэль, шагая по пустому коридору, с малых лет угнетающе действующих на его сознание, особенно ночами, когда гулкое эхо от шагов разносится по всему зданию, мелькающие за окнами тени и сторонние звуки нагоняют смертельный страх и чувство беспросветного одиночества, а произнесенные вслух слова растворяются в полнейшей тишине и порой кажется, что за любой голос, пусть произносящий грубости, гадости, но который хоть на долю секунды прозвучит рядом и докажет, что ты все еще существуешь и не сошел с ума, ты отдашь свою жизнь без раздумий. «Впрочем, — сказал себе Микаэль, чувствуя, как невыносимо пронзает его череп стальными иглами, а в теле такая слабость и ломота после тяжелого, изнурительного выступления, что кажется, еще шаг и просто свалишься посреди коридора, — я бы не хотел сейчас видеть Оноэ. Он не оставит меня в покое, сколько не проси, замучает совсем. Так что к лучшему, что у него появились там какие-то важные дела… Еще и старик уехал… Отправиться бы на квартиру, так и там быть одному. А ведь туда еще нужно как-то добираться, а у меня совсем нет сил. А завтра снова выступление… Теперь там еще поселился этот докучливый тип. О, нет, полагаю, после сегодняшнего он оставит меня в покое раз и навсегда, — слабая довольная усмешка скользнула по его губам. — Ох, — Шиндо прислоняется к двери гримерной, прислоняя руку ко лбу, — как же плохо-то!.. Я должен лечь… И, скорее наощупь отворяя дверь и включая свет, он замечает на полу под дверью записку. Сдвигая брови, он наклоняется и поднимает ее. Затем разворачивает и подносит к глазам. — Вот оно что, — усмехается он, и как будто известие, принесенное в этом письме, возвращает ему жизненные силы. — Не думал, что уже получу от тебя какие-то весточки. Что же делать? — Микаэль ходит по комнате, затем садится на постель. Записка лежит возле его руки и время от времени он переводит на нее задумчивый взор. «Мне нужно очень серьезно поговорить с тобой. Это крайне важно. Буду ждать в 9 часов» Таков был короткий текст записки, который для любого другого, кому бы она попала в руки, не представил бы никакого интереса и не нес бы никакой путной информации, кроме времени и просьбы, но для Микаэля, уже довольно давно общающегося со своим иностранным любовником, этот текст был прозрачен и не запятнан, как витрина хранящая за собой драгоценности.  — Всего день прошел, и он уже просит меня о встрече. Как мне быть? О чем он намерен говорить со мной теперь? — Микаэль откидывается на постель. «Мне так плохо, совсем не хочется никуда идти, — он разворачивается на бок и скрючивается на постели. — Но, только, — открывая глаза, юноша глядит перед собой и в его взгляде отражена безысходность, — если не пойти, мне придется провести здесь всю ночь. Ведь никого другого нет… Придется идти и слушать эти глупости, кивать, делать вид, что согласен… Все равно лучше, чем томиться в этом склепе, где одни только глухие, серые стены…» Все эти мысли в итоге заставляют измученного долгим тяжелым днем и болезнью юношу подняться, переодеться и, проскользнув мимо вахтера, расслабившегося после того, как все посетители театра разошлись, выйти на свежий воздух. С самого утра затянувшиеся небо, сулившее осадки под конец дня, разверзлось и стало покрывать землю ковром мокрых, ледяных песчинок. Снегопад значительно усилился из-за поднявшегося холодного, сухого ветра. «Добраться бы поскорее до остановки такси… И просить подвезти некого», —подумал Микаэль, покидая свой квартал и двигаясь к ближайшему переходу на другую сторону улицы. Погода ухудшается с каждой секундой, сумерки надвигаются с неумолимой быстротой. Редкие проходящие, которых с каждым днем становится все меньше из-за блуждающей эпидемии, кутаются в теплые шарфы и поднимают повыше воротники. Удивительно, что их заведение продолжает свою деятельность даже в такое опасное время и что находятся те, кто готов рискнуть и посетить увеселительный райончик. Впечатление, будто этого маленького мира, полного шума, разврата и веселья, не коснулось обрушившееся почти на все страны несчастье. Дожидаясь сигнала светофора, Микаэль погружен в свои мысли. Желание вернуться и лечь каждый раз проигрывает стремлению очутиться с кем-то, и пусть этот кто-то не оправдал надежд. Пунцовый румянец играет на бледных щеках. Собираясь с силами, которых все меньше, юный актер делает шаг на дорогу, кажущуюся ему свободной. Однако красный глаз светофора продолжает предупредительно сверкать в черноте зимнего неба. Гул машин заглушает вой ветра и шум падающей замерзшей воды. Совсем чуть-чуть, еще немного и он окажется на той стороне. До тротуара всего пара метров, но почему эти неподвижные лица так напуганы? Что происходит? Волнение проходит волной по позвоночнику и тут яркий свет слева словно ослепляет. В зелёных глазах Микаэля, оборачивающегося на нещадные вспышки, застывает ужас, парализуя волю. Миг, и все погружается в непроглядную бессвязную темноту. Прежде, чем сознание покидает, в ушах звучит дикий визг тормозов, вой, скрежет и напуганные голоса. Медленно в тело возвращается сознание; как только появляются первые признаки принадлежности к миру — чувства, — юноша сразу ощущает согревающее, приятное тепло. Он явно не на улице, ибо сюда звуки разбушевавшейся стихии доносятся очень приглушенно. Неужели он в комнате театра? Неужели ему почудилась записка и то, как он, следуя зову ее составителя, отправился на улицу, а на самом деле он уснул в своей постели? Нет, запах совсем иной. Он находится в доме, комнате, в которой царит полумрак и где, судя по всему, никого нет. Микаэль садится на постели и осматривается по сторонам. Все верно, так и есть. Пустая, незнакомая комната, обставленная не без экономии, с кроватью в центре, на которой собственно он и очнулся. Немного напоминает номер гостиницы, но для отеля все слишком по-домашнему обустроено. Где он и как сюда попал? Но прежде, чем подумать над этими вопросами, зашипев от внезапной боли, Микаэль хватается и трет затылок. Почему-то он ужасно саднит. Ломота в теле присутствует, но от того, что он согрелся, она не ощущается так остро. Резная дверь открывается и, устремляя на нее глаза, юноша напрягается и пристально смотрит на того, кто, по-видимому, и затащил его в эту комнату. — Уже очнулся? — задал вопрос незнакомец. В его голосе звучали холодные, высокомерные нотки, но он ровно взирал на своего подопечного. — Что я здесь делаю? Кто позволил тебе затащить меня сюда? — враждебно смотрит на него Микаэль, только сейчас замечая, что он полностью нагой лежит под одеялом. Однако других признаков прикосновений к себе он не чувствует. Значит, этот человек не воспользовался им во сне. Тогда какого черта ему надо от него? — А ты крайне невежлив, дружок, — усмехнувшись, проговорил мужчина, приближаясь к постели и присаживаясь на нее. — Так ты платишь за оказанную тебе услугу? Когда чужая рука легла на его лоб, Микаэль отдернулся. — Что ты себе позволяешь?! Какая еще услуга? Я не просил, чтобы ты приводил меня сюда! — Верно, не просил, — строго заметил мужчина. — Но я всего лишь проверяю температуру, нечего так напрягаться. У тебя был сильный жар, но сейчас он утих. Выпей это, должно стать легче, — он протянул Микаэлю стакан с какой-то мутной белой жидкостью, на который тот посмотрел с неохотой, а после поднял ожесточенный взор на хозяина дома или квартиры (он так и не понял, где именно находится). Что это такое? Уже второй раз он оказывается в руках незнакомца, только тогда это был надоедливый парень, привязавшийся к его сценическому образу и оказавшийся соседом, а теперь это взрослый, представительный мужчина лет 30-35 на вид. — Не бойся, это жаропонижающее, ни больше, ни меньше. — Как твое состояние в целом? — закинув ногу на ногу и опершись на руку, властно спросил мужчина, когда Мика выпил лекарство. Не потому что подчинился взрослому, а скорее из любопытства, да и опять же, плохое самочувствие никуда не делось. А если еще сегодня предстоит новое знакомство, силы будут нужны вдвойне. — Болит где-нибудь? Я осмотрел тебя, пока ты был без сознания, но видимых повреждений не нашел. Несколько царапин, да и только. — Осмотрел меня? Зачем? — недоуменно посмотрел на него Микаэль. — Хм, я так полагаю, что тебя это не особо злит, — прищурился мужчина. — А должно? — гордо вскинул голову Микаэль. — Смело, решительно, дерзко… — прошептал мужчина, оценивающе глядя на молодого человека перед собой. — Кто знает, — громче добавил он, отвечая на вопрос, — в зависимости от того, как ты воспринимаешь реальность вокруг себя. — Вот реальность, которую я воспринимаю и нахожу довольно странной, — совершенно спокойно отозвался Микаэль, хотя положение его было весьма опасным. — Я в постели у неизвестного мне человека, и до сих пор не понимаю, на какой черт он меня притащил сюда! — Ты ничего не помнишь? — пристальный взгляд выводил юношу из равновесия. Казалось, словно его изучают, причем с такой наглостью и невозмутимостью, что на Микаэля это производило какое-то особое впечатление. — Что я должен помнить? — грубо отозвался он. Незнакомец встал, забрал у него из рук стакан и прошел к столу. — Скажи на милость, — ставя стеклянную емкость на стол, спокойно начал он, — что понесло тебя на дорогу в такую отвратную погоду? Тебе не больше 17 лет, по всей вероятности, ты, должно быть, еще школьник, и тебе совсем не место там, где я тебя встретил, тем более, учитывая общее положение в городе. Ты должен был сидеть дома с родителями, а не шататься по улицам, рискуя заразиться и погибнуть. — Тогда что тебя понесло в непогоду разъезжать в районе увеселительных заведений, — не думая ни секунду отпарировал Микаэль, — уж никак не чрезвычайно важное задание по работе, если ты конечно не работник БСМП? — Нет, к подобным учреждениям я не имею отношения, разве что косвенное. Хм, а ты не из робкого десятка. Осмеливаешься дерзить, несмотря на то, что не знаешь меня, — усмехнулся мужчина. — Я должен чего-то опасаться? — поднял бровь Микаэль. — По крайней мере, это было бы разумно. Скажи, ты не видел сигнала? Или ты это сделал нарочно? Молчишь? — незнакомец обернулся. — Я не намерен отвечать тому, кто затащил меня сюда, еще и смеет оскорблять. — Понимаю, — поймав на себе чужой взгляд, сказал мужчина и усмехнулся, опершись о столешницу. — Я не ответил на главный вопрос, и теперь ты не знаешь доверять мне или нет. — С какой стати я должен доверять тебе? Я тебя знать не знаю, просто дай мне уйти отсюда, — твердо сказал Шиндо, сбрасывая с себя теплое одеяло. — Собрался уходить в такой снег? — изогнул бровь мужчина, не предпринимая никаких физических попыток удержать своего гостя. — Ты простужен, и выйти сейчас — это риск подхватить нечто более серьезное, нежели банальное ОРВИ. Не будь дураком. — Мне все равно, я хочу уйти отсюда, — Мика спустил ноги на ковер и повертел головой. — Где мои вещи? — он остановил взгляд на хозяине этого места. — Их еще нужно привести в порядок, — коротко отозвался тот. — Принеси их, — потребовал Микаэль. — Я же сказал, они еще не готовы, — спокойно повторил тот. — Это не важно, я хочу уйти. — Послушай, — произнес мужчина так, что у Микаэля пошли мурашки от жестких ноток в этом тоне. — Я не буду удерживать тебя здесь против твоей воли. Если ты так хочешь, я принесу сюда твою одежду, одевайся и убирайся, куда хочешь. Мне, впрочем-то, все равно, если по своей глупости ты выйдешь ночью на улицу, но не будь дураком и не отказывайся от предоставленного тебе блага и разреши тому, кто провинился искупить свою вину перед тобой. Расценивай мои действия, как подарок, ни к чему тебя не обязывающий. — Провинившийся передо мной? — повторил Микаэль, сдвигая брови. Вместо ответа незнакомец просто подошел и, разглядывая его тело (что приводило Микаэля в волнение), на котором виднелось несколько ссадин, коснулся их кончиками пальцев. Мика невольно ощутил, как по его телу прошла приятная дрожь, а внутри все волнительно стянуло от прикосновения этого человека, производящего на него такое сильное впечатление, что он оставался в его постели и не торопился покидать дом, хотя знал, что его ждет важный разговор с любовником. — Ты точно не ранен, может тебя лучше отвезти в больницу? — мужчина поднял на внезапно побледневшего Микаэля глаза. — Ты чего? — спросил он, когда из груди юноши вырвался короткий томный выдох. — Ничего, — огрызнулся Микаэль, отшатываясь. — Тебе неловко или ты боишься? — спросил мужчина, но юноша ничего не ответил. «Точно также ты отреагировал, когда я взял тебя без сознания на руки и собирался нести в машину… Точно такой же вздох. А ты крайне чувствителен, дружок. Неужели тебе уже знакомо наслаждение от плотских утех? Надо же…» — Чтобы ты не чувствовал себя скованно, я поясню, как было дело и почему ты оказался в моем доме. Вижу, сам ты мало что помнишь, — заправляя за ухо прядь русых волос, произнес мужчина. — Меня сбила твоя машина, я потерял сознание и поэтому ты решил, что имеешь право везти меня к себе, так? Нечего тут объяснять, — мрачно глядя себе под ноги, заключил Шиндо. — Хм, все верно, так и было, — кивнул мужчина, даже не думая оправдываться. — Но только, к счастью, ты не пострадал, иначе бы я повез тебя прямо в больницу. На тебе не было ни царапины, и я решил, что сам позабочусь о тебе, не привлекая лишнего внимания. Мне оно ни к чему. Я думаю, уже завтра ты будешь в полном порядке, но эту ночь тебе лучше переждать здесь. Судя по твоему поведению, тебя это не будет смущать. Твои родные скорее всего волнуются, на дворе ночь, — добавил он, немного поразмыслив. — Так что, если тебе все же не хочется делить жилую площадь с незнакомцем, ты можешь позвонить им и сказать, где находишься. — С этими словами он вытащил из кармана телефон Мики и опустил его на прикроватную тумбочку. — Тебя заберут домой. Видишь? — он поднялся. — Я не собираюсь тебя удерживать тут насильно. Ты можешь уйти в любой момент. Сказав это, он вышел из спальни, оставив Микаэля одного со своими мыслями. Странное чувство блуждало в душе Шиндо. С одной стороны, он собирался покинуть эту комнату и человека, что привез его сюда, но с другой, что-то толкало его остаться здесь. Страсть и любопытство возобладали над разумом. Странное магнетическое чувство влекло Микаэля к тому, чьего имени он не знал. Всем своим внушительным видом он пробуждал в Шиндо те сладкие чувства, какие приводили все его естество в трепет и желание сблизиться. «Он позволяет мне остаться… — рассуждал Микаэль. — Привел к себе, уложил, раздел даже, но ничего не было, при том, что у него такой взгляд… Он мог бы со спокойной совестью отправить меня в больницу и не важно, что ему не нужно светиться, мог сказать, что подобрал меня на дороге. Значит ли это, что я… Что он испытал ко мне особое чувство?» Он взглянул на часы. «Уже почти 12. Эрнест будет ждать меня до последнего, я уверен. Однако… Что скажет мне Эрнест? Если это в самом деле чего-то стоит, он также скажет мне все это завтра, а сегодня… Я хочу понять, с какой целью он оставил меня у себя, и, может быть, тогда у меня появится шанс…» При этой мысли губы тронула улыбка. Когда в комнату снова вошел хозяин дома, Микаэль, сидевший на постели, эротично изогнувшись и сложив ногу на ногу, разглядывая обстановку, обратил на него свой взор. — Я решил, что не стану здесь оставаться, — сказал он, с пленительной полуулыбкой на губах. — Дело твое, — безразлично ответил хозяин. — Твои вещи в соседней комнате. — Я могу их забрать? — Конечно. Микаэль изящным жестом отбросил одеяло и не стесняясь своей природной красоты, плавно прошел мимо мужчины, продолжившего его изучать даже теперь. В соседней комнате и впрямь находились его вещи, которые действительно требовалось привести в порядок. Местами грязные, местами порванные, но в целом вполне приличные, чтобы добраться поздно ночью до дома. И только уже выходя, Мика позволил себе остановиться и слегка повернуть голову, в сторону хозяина, вышедшего проследить за его уходом в коридор и следившего за всеми его передвижениями. — Полагаю, ты себя превосходно чувствуешь и на этом наше знакомство будет окончено? — кривая усмешка появилась на губах мужчины, видящего, какая перспектива раскрывается перед ним в облике очаровательного юноши, так открыто, без стеснения демонстрирующего ему свои достоинства. — Вероятнее всего. Меня ждут, — с соблазнительной полуулыбкой, ответил Шиндо и, обворожительно-дерзко усмехнувшись, выскользнул за дверь. — Забавный юнец, — оставшись один, сказал хозяин, потирая точеный подбородок. — Что-то мне подсказывает, он еще не раз встретится мне на пути. Не исключено также, что я заблуждаюсь. «Он позволил мне уйти, но смотрел так, словно хотел удержать, что же… — думал Шиндо, покидая чужой дом. — Похоже, я нашел, что искал… Нашел того, кто мне подходит»