Танец белой цапли

Первым порывом Юичиро, когда он узнал о выходке друзей, было немедленно позвонить одному из них и высказать все, что он думал по этому поводу. Так сильно ему хотелось донести до них насколько же отвратительным и подлым был их поступок, как далеко они отодвинули его мечту когда-либо приблизиться к своему недосягаемому образу, насколько они возомнили из себя творцов чужих судеб, посмев тайно вмешаться в ход естественных событий, насколько он зол на них за то, что смели унизить Микаэля, человека, который ему бесконечно дорог. И что самое обидное — они это знали. Они прекрасно знали, какую роль играет блондин в жизни Юу. Как больно ему жить с этой сладкой мечтой, но он готов терпеть все выходки Микаэля, лишь бы только в один прекрасный день он осознал, в ком может безгранично черпать любовь и поддержку, не опасаясь подводных камней. И имея эти сведенья, они смели проделать такую низкую махинацию. Не помочь, как следовало бы друзьям, решившим все-таки вмешаться в дела их товарища, а наоборот развести по разным сторонам. И Мика… Мика… Как и каждый влюбленный, чье сердце становится настолько чувствительным, впервые познав сильную привязку к кому-либо, что способно даже из самой незначительной мелочи раздуть катастрофу мирского масштаба, Юичиро поддался безрассудным эмоциям, когда оказалась задета честь его избранника и его собственная. Юу сгорал от стыда. Как они могли подойти к нему с такой отвратительной просьбой! Мало того, что его откупили за какие-то паршивые сто долларов (хотя ценность собственной персоны волновала его в меньше степени), так еще осмелились торговаться с Шиндо. Боже! Им и так едва удалось наладить отношения, столь зыбкие и уязвимые, что любая мелочь разорвет эту тончайшую шелковую нить, протянувшуюся между их душами, в два счета, а этот поступок просто взял и растоптал ту хрупкую идиллию равновесия, достигавшуюся множество тяжелых дней, наполненным взлетами и падениями. Они просто взяли и перечеркнули все его страдания и тяготы одним махом, бросив несколько бумажек на стол. Как оказывается легко разрушить что-то. Одним щелчком ты оказываешься на дне ущелья, после того как потратил кучу сил и времени, исцарапал руки и ноги в кровь, изорвал одежду, пытаясь вскарабкаться на вершину отвесной скалы. Столько трудов и все понапрасну! Разве после всего Микаэль захочет связываться с человеком, чьи товарищи считают себя вправе покупать его услуги? Ладно бы, если бы еще они просто поговорили с Микой, как это делают друзья, когда не желают, чтобы их друг связывался ни с тем, но предложить ему за это деньги! Мало того, что вообще вмешались в его жизнь и личные отношения, но это еще можно стерпеть, так они совершили это таким вандальским способом, унижающим все вокруг, что простить им это — не уважать себя. Они оскорбили и его, назначив сумму, и того, кто ему дорог. Это ли не преступление? Чтобы ними ни движило в момент, когда эта чудовищная идея сумела прокрасться в их головы, они не имели никакого права исполнять свой замысел. Если уж на то пошло, они могли и должны были в первую очередь обсудить это сначала с Юичиро, а не бежать предъявлять претензии тому, кто в наименьшей степени был виновен. Ведь по сути, Микаэль совершенно непричастен к этому делу. С чего они взяли, что начинать решать проблему их взаимоотношений следует именно с Микаэля? Он вообще не в восторге от того, что Юу встал на его пути. Так почему же они отметили его каиновой печатью? За что? За род деятельности? За то, что он вынужден продавать себя? Юу зажмурился. Сердце разрывалось в груди. Несправедливость лизала раскалённым языком внутренности. И ничего, ничего нельзя было с этим поделать. «О, как я хотел, как бы я хотел чтобы ты был хоть чуточку чище. Чтобы я мог не раздумывая и не боясь нападения стать на твою защиту, точно зная, что в этой схватке победителем буду лишь я» Да, пусть так. Пусть Микаэль не самое святое и непорочное существо, но разве это дает кому-то право ненавидеть его и презирать за это? Почему же Шинья и Гоши полагают, что некто подобный Мике не стоит внимания их друга? Да откуда же берется такая самоуверенность и тщеславие? От того, что они из богатых семей, а один даже выходец из семьи профессоров? Это дает им право смотреть с высока на тех, кто вынужден зарабатывать себе на жизнь любыми судьбами, пусть порой и расходящимися с общепринятыми правилами поведения и морали? Разве можно так запросто судить о человеке, опираясь лишь на его род деятельности? Да, Мика не ангел, далеко не ангел. Работа в театре наложила на него свой отпечаток. Юу готов это признать. Однако, нельзя не замечать и других вещей. Пусть он и отдается другим, стоит только занавесу опуститься, но как можно забыть о том, что он представляет собой, пока находится во власти игры? Человек, прогнивший до мозга кости, не имеющий никаких представлений о чести и достоинстве, высоких моральных понятиях просто не сумел бы быть таким, коим являлся Микаэль в образе того или иного героя. А его слова о выступлении сегодня. Разве их можно забыть? Разве можно проигнорировать этот крик утомленной, измученной души, трепещущей от малейшего дуновения ветра? Холод, цинизм, жестокость высказывания… Все это только позволило Юу еще больше погрузиться в омут беспорядочной, безумной жизни человека, понять которого он мог лишь сердцем, в то время, как разум все еще путался в закоулках чужого порой противоречащего мировоззрения. И даже если его сердце принадлежало другому, а телом мог завладеть каждый, Юичиро, сколько бы боли ему это не причиняло, не мог отступиться. «Даже если на него ополчится весь мир, я всегда, всегда буду рядом!» — А если Шинья и Гоши считают, что я делаю что-то неправильно, — Юичиро смотрит на телефон. Рука с трубкой застыла, пальцы не двигаются в направлении кнопок, дабы набрать номер. — Это их дело. Если они посчитают недостойным себя водить дружбу с тем, кто влюбился в человека, несоответствующего их стандартам, что же… Так тому и быть. А я не отступлю, пусть даже в конце останусь ни с чем, но не предам свои убеждения! Трубка громко опускается на рычаг, а Юичиро, приняв для себя решение, отправляется в спальню. Провернув ключ в замке, Шиндо разворачивается идти к лифту. Унылая, одинокая ночь в холодной кровати позади, старик Маэн удовлетворен своевременным ответом на его звонок и теперь можно расслабиться. Следующий вечер… Микаэль ни за что не позволит ему стать таким скушным, как предыдущий, потому как проведет его в хорошей компании, позволящей ему отрешиться от мира и его забот, окунувшись с головой в бездну безумия. — Доброе утро… Микаэль… — Вот ведь, — закрыв глаза, усмехается Шиндо, слыша за своей спиной голос. Рука, потянувшаяся к кнопке лифта на секунду замирает. — И как же мне спрашивается держать слово в таких тяжелых обстоятельствах, когда субъект, которого я должен избегать, то и дело встает у меня на пути, а я не могу с этим ничего поделать? Ты ставишь меня в неловкое положение. Тебе не стыдно? «Ох, даже не верится, что вчера я столько всего ему наговорил. Что на меня нашло? Точно обезумел» — Мика, — Юичиро со слегка виноватым, но в то же время решительным видом приблизился к соседу. — Ты никому ничего не обязан. Забудь о том инциденте. — Да как же я могу забыть? — хмыкнул юноша. — Мне дали четкие инструкции и я намерен им следовать, как полагается порядочному человеку. — Если только это не твое личное убеждение, тогда… — Юу опустил глаза. — Я не стану возражать. Но если, — он прямо взглянул на Мику, — это последствия того разговора — забудь о них. Забудь навсегда! Шиндо недоверчиво, с легкой издевкой смотрел на Юичиро. — Мика, я клянусь, — в сердцах заговорил Юу. — Мне очень стыдно перед тобой. Стыдно за своих друзей. Я никогда бы не подумал, что они осмелятся сделать нечто подобное. Поверь, мне ужасно стыдно. — Чего же тут стыдиться? Разве твои друзья не действуют во благо, пытаясь отгородить тебя от общения со кем-то вроде меня? Вполне себе дружеский жест. Ты должен быть благодарен им за участие. — Да к черту это участие! — выпалил Юичиро, не обращая внимания на ядовитые нотки в голосе Мики, считая их полностью заслуженными. — Что они знают обо мне! Что они могут понимать? Я сам решаю за себя и мне не нужна их мнимая помощь! — Сильно сказано, я бы поаплодировал, если б не нужно было бежать. — Прошу, удели мне еще немного времени, — взмолился Юу, видя, что Мика собирается шагнуть в кабину лифта. Микаэль не ответил, но став лицом к Амане, облокотился рукой об одну из створок двери, не давая им тем самым сомкнуться. — Мне все равно, что они там считают, — заговорил Юу. — Все равно, что там считают другие. Я буду поступать так, как велит мне душа. Я хочу, чтобы ты знал это. Прошу, мне очень важно знать, ты избегал встреч со мной только потому, что исполнял их волю? В голосе Юу чувствовалась боль. Мика внимательно смотрел на него. — Скажи, тебе действительно претит общение со мной и ты спокойно согласился на их условия или все же… нет? — Для чего тебе это знать?.. — Это важно для меня, как ты не поймешь? — всплеснул руками Юичиро. — Мне важно знать все, что касается тебя! Любая мелочь, не говоря уже о таком важном! Микаэль продолжал смотреть на него, а затем ухмыльнулся. — А ты и впрямь надоедливый. Юичиро содрогнулся. В сердце словно вогнали кинжал. «Не ответит! Я опять буду мучиться в сомнениях!» — Допустим, я скажу: «Эти два дня я был погружен в свои собственные заботы и отсутствие столкновений между нами не явилось причиной моих личных суждений или каких-то там нелепых договоренностей», что тогда? — Мика, — Юичиро распахнул глаза. Он не мог поверить своему счастью, услышать подобные слова и тем не менее, что-то мрачное закралось в душу. — Что ты подразумеваешь под "что тогда?". Ничего, конечно, я просто рад это услышать. — Ты не понял, — покачал головой Микаэль, а когда взглянул на Юу, его губы тронула игривая улыбка. — Когда ты осознаешь причину моего поведения, что она тебе даст? Твои дружки вряд ли одобрят твое решение связаться со мной и уж тем более, не будут глядеть на тебя такими сияющими щенячьим восторгом глазами… «Хех, какими ты сейчас смотришь на меня» — …когда ты объявишь им, что намерен продолжать в том же духе. — Мне плевать! — выдохнул Юу не думая ни секунды. — Я ведь уже сказал. Мне совершенно все равно, что они там считают. Ведь я считаю иначе! Мне очень жаль, если они наговорили тебе неприятных вещей в тот день. — Да, выслушал я не мало, — хмыкнул Мика. — Прошу, — Юу слегка поклонился. — Прости их. А главное прости меня за их недостойное поведение, за то, что навлек на тебя эти неприятности. Я искренне хотел как-нибудь познакомить тебя с ними, но теперь… Никогда! Если они способны так поступать, не хочу даже видеть их! «Он говорит серьезно? Этот Юу… он не шутит?» — поразился Микаэль, широко открытыми глазами глядя на Юичиро. Что-то в его сердце ёкнуло от столь искренних слов брюнета, отвергающего друзей только потому, что они заключили с ним, с Микой, такую сделку. — Пожалуйста, Микаэль, не избегай меня впредь, — Юичиро сжал кулаки. — Чтобы ни случилось, помни, я на твоей стороне и никто не заставит меня уйти с неё. Никакие наветы не способны очернить тебя в моих глазах. «Нечто подобное говорил мне Акито, — горько усмехнулся Микаэль. — Но Акито лгал… И правда его слов заключалась лишь в том, что он со мной до тех пор, пока сам этого хочет… И он хотел, недолго, но хотел… Все остальное же, была беспросветная ложь…» Вспомнив произнесенные когда-то Акито слова и теперь услышав нечто сходное и от Юичиро, Микаэль невольно улыбнулся. Только в этот раз улыбка не содержала в себе яда, иронии или цинизма. Обычная усмешка. — Я могу идти? — насмешливо, но при этом с какой-то непонятной для Юичиро мягкостью, не на шутку удивившей последнего, спросил он. — В месте, где я работаю не очень-то любят опоздания. — Ой, — спохватился Амане, ощутив неловкость. — Я чуть не забыл, прости, пожалуйста. Не буду тебя задерживать. — Благодарю, — хмыкнул Микаэль, наиграно склонив голову. — Микаэль, скажи, — вдруг вспомнил Юичиро и напряженно поглядел на Мику. — Мы ведь еще увидимся сегодня? — Если ты придешь на выступление… — Мика повел плечом. — Я обязательно приду, — твердо заявил Амане. — Как хочешь, — тоном полного безразличия бросил Микаэль, но, войдя в лифт, нажав на кнопку с цифрой «1», улыбнулся. Только когда это произошло между ним и Юу уже стояла преграда в виде закрывшихся дверей. «Как странно… С чего бы он вдруг так внезапно захотел увидеть меня? Может возникли вопросы, касательно того дела в Йокогаме или речь пойдет о недавно сформировавшейся группировке, посягающей на право торговли спиртным в районе Сакё?..» Ни одна из причин не кажется Дону настолько существенной, чтобы брат послал за ним своих людей в столь поздний час. «Они выдернули меня прямо из бара, сказав, что господин желает встретиться со мной как можно скорее в нашем семейном особняке, — брови Дона сползли к переносице. — У входа уже ждала машина. Никто ничего мне не пояснил. Даже намека не прозвучало. Надеюсь, не возникло никаких проблем. Было бы крайне досадно» Как бы Дон не старался быть спокойным внешне, точно зная, что никаких неувязок в работе не возникло (а иначе бы ему непременно доложили), какое-то скверное чувство тревоги поселилось глубоко внутри, не давая сосредоточиться на мыслях. Он отлично знал своего брата, который не стал бы вызывать его по всяким мелочам или только оттого, что соскучился по родственнику, после его длительного отсутствия, а потому факт внезапного желания увидеться говорил только о крайне серьезном деле. Хладнокровный, когда это нужно, строгий, требовательный ко всем и вся, его брат внушал трепет и уважение не только подчиненным, а и своим близким. Даже отец и мать пока были живы, восхищались своим старшим сыном. Особенно отец радовался тому, что после него останется достойный приемник, который сумеет вести его бизнес, не загубив семейного дела. Сам Дон никогда не испытывал зависти или ненависти по отношению к тому, кого превозносили гораздо чаще, нежели его самого. В рамках его жизненной среды, где мало кто обладал чуткостью и ранимостью, он, как и все, просто поддался влиянию более сильного. Это было вовсе не сложно, ведь сам Дон признавал превосходство своего брата в некоторых аспектах и когда этот день настал, вся власть перешла в руки его брата, Дон без колебаний и сомнений подчинился воле старшего, принявшись усердно, добросовестно исполнять возложенные на него обязанности. О том, чтобы оспорить права наследства и владения капиталом Дон никогда не помышлял. Его вполне устраивала почетная роль правой руки и он не стремился что-либо поменять, считая также что работа в кабинете вовсе не его стезя. Конечно, если случиться в будущем, что ему придется занять место брата он без колебаний возьмется и за эту работу, но пока нет такой необходимости он готов подчиняться. Пускай прежде родительский дом, где они вместе с братом играли в саду, будучи еще совсем маленькими мальчиками, понятия не имевшими с чем им придется столкнуться в недалеком будущем, всегда действовал умиротворяюще на Дона, невольно вынуждая его чувствовать себя здесь непринужденно, сегодня он ступал на подмерзшее крыльцо с беспокойством. — Добрый вечер, молодой господин, — поприветствовала его хорошенькая служанка, стоявшая на пороге, с почтением встречающая прибывшего хозяина. — Хозяин уже ожидает Вас, в кабинете Вашего покойного отца. — Я понял, спасибо, Арула, — кивнул Дон и не колеблясь, двинулся прямиком к кабинету, расположенному на втором этаже дома. «Черт и почему он всегда заставляет меня нервничать и переживать, гадая, по какому делу я был вызван? Даже к родственникам не проявляет снисхождения. Мой брат ужасный человек» — усмехается про себя Дон, берясь за изогнутую ручку двери кабинета и опуская ее тем же отрывистым движением, которым открывал ее много лет назад, когда в нетерпении желал поскорее очутиться там, где отец, представляющийся четырехлетнему мальчику божеством, вершил свои дела. — Что за спешка? — не в силах сдержать свои нервы, напряженные уже некоторые время, резковато выпалил Дон, прямо с порога, но дальше продолжил уже чуть более сдержанно. — Я ведь уже докладывал, что с ребятами из порта я обо всем договорился. К тому же я подстраховался, оставив на месте несколько своих парней. Они непременно проконтролируют процесс, а если те, вздумают шутить, разберутся на месте! — Тише-тише, ты явно на взводе. Присядь, — звучит вкрадчивый голос, в то время как изящный жест тонкой руки, приглашает выполнить пожелание. И голос, и рука принадлежит молодому человеку, сидящему за большим исполнительным столом из розового дерева. Тот, кто не посвящен в детали, бросив первый взгляд на эту пару в старшинстве и лидерстве заподозрит скорее бойкого, горячего, исполненного живой природной силы Дона нежели его мягкого, с доброжелательной улыбкой на устах брата, не отличающегося крепким и мощным сложением. Этот человек типичный аристократ, придерживающийся, как и подобает утонченной натуре стиля элегантного дендизма. Полная противоположному пылкому темпераменту своего брата, предпочитающего броские, кричащие наряды, способные сразу дать понятие о себе, что он не тот, с кем можно шутить и остаться безнаказанным. — А что касается района Сакё, так завтра же я намереваюсь направить туда людей и покончить с самоуправством! — отодвинув резной стул и усевшись, добавил он серьезно, опасаясь, как бы сам брат не начал упрекать его в нерасторопности. — Вот ты выдал все свои слабые стороны в работе одним махом, — спокойно произнес мужчина, глядя на бумагу в своих руках. — Мне даже не пришлось спрашивать. Чертыхнувшись, Дон закусил губу. Он вдруг и впрямь почувствовал себя глупцом, изложившим причины своих сомнений с кондачка. Ох, и почему ему не дано, равно как и брату, сначала молча ждать пока другой сам назовет причину, по которой захотел увидеться. — Тебе не достает сдержанности в словах и поступках, мой дорогой братец. Наш уважаемый отец не раз делал тебе замечания на этот счет, опасаясь, что благодаря твоей горячности ты не сумеешь справиться с обязанностями. — Однако именно эта черта характера позволяет мне удерживать мой статус в своем кругу, разве нет? — усмехнулся Дон. — Никто не посмеет упрекнуть меня в недостатке влияния. Брат устремил на него пристальный взгляд, а затем на его губах появилась улыбка. — Согласен. Твое положение незыблемо. Я бы не добился и половины того, что имеешь ты, используя свои методы. «Говорит, словно сожалеет, — хмыкнул Дон. — Однако при той власти, что находится в его руках, мое влияние превращается в ничто. И он прекрасно это знает, потому и говорит так. Пытаясь подбодрить, лишний раз напоминает мне о том, чего я еще должен достичь. Как это на него похоже!» — Исходя из твоих слов я могу сделать заключение, что я был вызван в дом наших родителей не для того, чтобы обсуждать работу? — серьезно проговорил Дон. В то же время улыбка стерлась с губ старшего брата, а взгляд его темных глаз стал твердым. — Верно. Речь пойдет совсем не о работе. Наш беседа пойдет о вещах, куда более значимых. Дело семейного характера. Неожиданно для себя Дон содрогнулся. Недоброе предчувствие закралось в сердце. Он впился взором в старшего брата, который поднявшись из кресла, грациозно проследовал к окну, находящему позади него. — Собственно поэтому я решил встретиться с тобой в доме наших родителей. Мне показалось, что это обстановка как нельзя лучше подойдет к теме, которую я избрал. — Твои слова звучат интригующе. Ума не приложу, о чем ты хочешь говорить, — хмыкнул Дон, подавляя внутренне волнение. Ох, как же сложно. Ну почему его встречи с братом не могут носить легкий и беззаботный характер? Почему каждый раз в его присутствии он чувствует себя, как провинившийся ученик перед учителем? Его вины нет, так почему? Куда девается воля, куда девается решительность? Словно само присутствие этого человека лишает его всех тех качеств, коими он гордится в обычное время. Что за невероятная способность? И должно быть то же самое чувствуют все подчиненные его брата, в противном случае, ему бы не удалось так успешно вести за собой столь специфическое общество на протяжении одиннадцати лет. — Мне казалось ты повзрослел и твоя голова очистилась от безумных идей. Однако… — мужчина вздохнул. — Я наблюдаю все того же капризного мальчика, увидавшего красивую игрушку и загоревшегося желанием заполучить ее во что бы то ни стало. — Я... я не понимаю, — выдавил Дон. Сердце ускорило частоту ударов. Не может быть? Неужели он… — Ты полагал я ничего не узнаю… — обернув свое точеное лицо к брату, мужчина взглянул на него строго и в то же время с оттенком сожаления. Дон замер. — … Ничего о твоей связи с Микаэлем? Дон содрогнулся, но не в силах что-либо ответить, просто опустил голову. В это же время его руки вцепились в подлокотники. Он знал, что рано или поздно правда откроется, но он не хотел думать, как скоро. Что же делать? — Во всяком случае, я надеялся, — усмехнулся Дон, не подымая взгляда на брата. — Даже не потрудишься возразить мне, сказав, что это ложь? — А есть смысл? Раз уж ты позвал меня, значит, твои ищейки давным-давно все пронюхали. — Не думай, что это доставляет мне удовольствие, — мрачно ответил мужчина и снова перевел взгляд к окну. — К тому же в этот раз ты не больно осторожничал, несмотря на мой запрет. Я надеялся на твою сознательность, но так и не отыскав понимания с твоей стороны, был вынужден поступить строже, но… Ты ослушался меня, Дон… — его голос звучал глухо и спокойно, точно из потустороннего мира. Мороз пробежал по спине Дона. Он знал эту жуткую интонацию, с которой его брат оглашал свои окончательные решения. — Ты пошел против моего приказа. — Шикама! — в испуге воскликнул Дон. — Молчи! — прикрикнул на него мужчина, чьи белоснежные волосы спадали по спине, достигая поясницы и были перетянуты резинкой на уровне лопаток. — Молчи, — повторил он менее повелительно. Затем пройдясь по кабинету, видимо собираясь с мыслями, он в итоге снова опустился в кресло, напротив брата. — Тебе хорошо известно, что происходит с теми, кто выступает против моих решений. — И что? — Дон решил проявить смелость, не показав страха, охватившего каждую частичку его тела. — Убьешь меня, выставив, как предателя? Шикама сузил зрачки, пристально глядя на Дона. — Ты неправильно понял меня.  — А как я должен был это понять? — хмыкнул Дон. — Узнав, что я поступаю по своей воле, вопреки твоему наказу, ты приглашаешь меня в наш дом и бросаешь мне обвинение, с таким непроницаемым лицом напоминая, что ждет тех, кто ослушался тебя? — Дон, разве ты можешь допустить мысль, что я убью тебя, своего единственного родственника, из-за чего-то подобного? — Шикама смотрел не моргая и казалось его глаза видят пронизывают тебя насквозь. — Возможно ты сомневаешься и где-то не доверяешь мне, у тебя есть на то основания, но ты должен понимать, я поступил так в прошлый раз и завожу этот разговор снова, хотя проще было бы просто приказать и мальчишку заловили бы в первой же подворотне и никто бы знать не знал, что случилось и куда он исчез, или выслать тебя из Киото, тем самым сведя к нулю ваше общение. Но все это я делаю исходя исключительно из твоих интересов. — Что-то я не вижу связи между такими вещами, как твоя забота обо мне, моих интересах и прекращение моих контактов с Шиндо. Мы кажется и в прошлый раз не стали вдаваться в подробности. Ты просто сказал свое веское слово и я по-глупости подчинился. Теперь же… — Дон сдвинул брови. В эту секунду привычный страх и робость перед старшим братом словно куда-то испарились. — Теперь же я не намерен отказываться от того, что для меня важно. Достаточно! Если я решусь отказаться от чего-либо, по меньшей мере, я должен знать причину, почему я это делаю! «А ты вырос, братец. Раньше ты бы не посмел перечить. Неужели в тебе пробуждается самостоятельность? Как же жаль, что она решила дать о себе знать в столь неподходящем случае» — мысленно усмехнулся Шикама, однако эта мысль не позволила его лицу хоть чуточку смягчиться. Он по-прежнему был серьезен и внушителен. — Дон, ты прекрасно знаешь, что на мне лежит большая обязанность. Со скорбью о потере наших родителей и в частности отца, мне досталась невероятная ответственность за тех, кто ранее мог во всем и всегда положиться на решение нашего родителя. — Зачем ты говоришь мне это? К чему такое отступление? — нахмурился Дон. — Я прекрасно знаю, что представляет собой наше дело и какую роль ты в нем играешь. — Вот именно, — кивнул Шикама Доджи. — Как тебе доподлинно известно вся наша коалиция нуждается в постоянном управлении, не будь его, все развалится, как карточный домик от малейшего дуновения ветерка. Однако, чтобы удержать всех этих разношерстных людей и не позволить им бесчинствовать, необходим человек, которого будут признавать. А признание таких людей можно заслужить лишь служа всеобщему делу верой и правдой. Отдаваясь ему без остатка и действуя лишь во благо, не только укрепляя свои позиции среди других организаций, но и по возможности увеличивая ее масштабы. Наш отец добился этого признания, потому как всегда действовал в интересах своих подчиненных. Каждый из них знал, что пока он вкладывает что-либо в наше общее дело, его ждет награда и продвижение, но стоит зарваться… Посчитать себя умником, способным нажиться на благах установленной системы и тебя ждет жестокая, но справедливая расправа. Если вина доказана, спасенья не будет. Лидер организации милостив к тем, кто сотрудничает, и беспощаден к тем, кто отказывается её поддерживать. За это качество его любят и превозносят другие, позволяя властвовать над собой. Наш лидер для подчиненных — все равно что отец для своих детей. Строгий, но справедливый. Сейчас лидером организации являюсь я. И каждый член нашей организации по-своему дорог мне, как если бы он был моим ближайшим родственником. Я забочусь обо всех, кто признал меня и доверил мне свою судьбу. Так я отдаю им долг за их беспрекословное послушание. Поступай я иначе, сотрудничества между нами не было бы никогда. Люди всегда чувствуют фальшь, а особенно люди нашего круга. Чьи души очерствели, но при этом они как собаки научились четко определять откуда исходит запах мяса. И как ты думаешь, если я, способный любить и заботиться о тех, кто поручен мне долгом, но не является мне кровным родственником, могу сквозь пальцы смотреть на то, как упрямо ломает свою жизнь мой родной брат и не помешать этому? Ты глубоко заблуждаешься, полагая, что я не стану вмешиваться в твои дела, тем более, что они напрямую связаны с нашей работой. — Черт, да почему ты так уверен, что это повлияет на мою жизнь?! — возмутился Дон. — Что в этом такого? Я же не отказываюсь от своих обязанностей, выполняю все, что от меня требуется? — Это так. — Так если это так, почему я не могу развлекаться, как сам того хочу?! — Потому, что твое увлечение носит более глубокий характер, становясь тем самым опаснее, — просто, но с повелительной интонацией в тоне, ответил Шикама. Дон побледнел. — Ты просто еще до конца не осознаешь всей горечи своего положения, — старший Доджи опустил взгляд. — Как ты знаешь, прежде я никогда не становился на пути твоих увлечений. Я позволял тебе делать все, что пожелаешь, никак не стесняя и не ограничивая твою свободу. Хотя надо признать меня не всегда утраивали кандидатуры, но я молчал. — Тогда зачем ты решил вмешаться сейчас? — исподлобья взглянул на брата Дон. — Что изменилось? — Потому что именно сейчас мое вмешательство необходимо, как воздух, пусть даже ты не поймешь истинной причины моего решения. Ты должен перестать видеться с Микаэлем Шиндо раз и навсегда. И это не просьба — это приказание! И в случае его невыполнения, я не ограничусь еще одним разговором. — Почему? Я не понимаю! Ты только и твердишь, что я не пойму, так объясни мне! Что такого в том, что я вижусь с ним? — Скажи мне, ваши встречи все еще носят дружественный характер? — скрестив пальцы в замок на столе, прямо поглядел на брата Шикама. — Какое это имеет значение? — напрягся Дон, учуяв опасность. — Значит, он тебе не дался, — заключил мужчина. — Это дело времени, — упрямо произнес младший Доджи. — Я сделаю все, чтобы этот день настал. И ни ты, ни кто-либо другой не смогут мне помешать. — Вот видишь, ты уже восстаешь против меня, гонясь за чем-то столь эфемерным, как образ парящего в небесах актера театра. Поверь мне, брат, — вдохнул Шикама и в его взгляде промелькнуло что-то такое, что Дон не сумел понять сразу. — Такие люди, как Микаэль живут в другом, отличном от нашего, мире. Они эгоистичны, порочны и безрассудны, тем и прекрасны, тем так легко захватывают души, покоряют сердца… Это их работа, очаровывать, увлекать за собой, заставлять следить взором лишь за ними, обещая какие угодно блага, а потом также легко забывать обо всем, сбрасывая маску и сценический костюм. Каждый раз, становясь частью чьего-то мира, они не задерживаются в нем надолго. Их утомляет однообразие роли и они стремятся к новым горизонтам. Такова их натура — непостоянство чувств и мыслей. И в их поведении лишь два пути — либо они вовсе не замечают тебя, либо дают надежду, а потом жестоко и цинично разбивают все твои мечты вдребезги. Походя, не оглядываясь, даже не подозревая какую боль причинили. Они подобны звездам, яркие, прекрасные, но холодные и далекие. Их свет не может обогреть, зато любоваться этим светом может каждый. Микаэль Шиндо, сколько бы усилий ты не прикладывал, пытаясь завоевать его, не станет твоим. Такие как он либо отдаются сразу на волю победителя, либо играют твоими чувствами до последнего, но в итоге, измотав и истощив твои силы, когда ты уже доведен до отчаянья, ты наблюдаешь, как он легко и просто уходит с другим, радуясь появлению новой жертвы своей бесконечной охоты за удовольствиями, а ты раздавленный и изнеможенный, тонешь в грязи собственного унижения и немочи, проклиная день, когда не сумел противостоять влиянию. Я не хочу видеть, как мой брат губит себя, пытаясь достичь того, что не способно принадлежать никому. Ты тратишь силы и время, а он продолжает витать в облаках и ему абсолютно все равно на каике жертвы ты идешь ради него… — Ты не прав! — закричал Дон, прервав речь брата. — Ты понятия не имеешь, кто он такой. Кто позволил тебе так судить о нем? Ты не можешь знать наверняка! А вот я знаю, знаю его! Знаю, что он из себя представляет! — И что же ты знаешь о нем? — насмешка в тоне брата показалась Дону унизительной. — За все время он хоть раз был честен с тобой? Хоть раз ты заставил его открыться? Сколько времени ты потратил впустую, пытаясь заслужить его доверие и что? Это хоть как-то повлияло на него? Сделало это вас хоть чуточку ближе? Дон сгорал от негодования. Хотелось упорствовать, все отрицать, но в глубине души он осознавал тщетность своих усилий. Микаэль, сколько бы он ни старался, всегда держал дистанцию. Дразнил, провоцировал, но не подпускал ближе, чем хотел сам. — Говоришь мои усилия тщетны? — хмыкнул Дон. — А не ты ли поспособствовал тому, чтобы они стали таковыми? Именно после твоего решения, Микаэль ведет себя отчужденно. — А не думал ли ты, что это как раз послужило ему хорошим поводом отказаться от тебя? — мгновенно парировал Шикама. — Разве до того, он был более снисходителен? Дон не мог удержаться. Его раздражало собственное бессилие перед словами старшего брата, изрекающего горькую правду. Микаэль изначально отвергал его, ссылаясь на самые разные поводы, якобы мешающие ему остаться с ним. — Я не хотел вдаваться в детали, — с оттенком вины сказал Шикама. — Однако твои безрассудные действия вынудили меня вмешаться, чтобы не позволить тебе наделать еще больше ошибок, исправить которые будет гораздо сложнее, чем сейчас. Я не желаю видеть, как мой брат будет мучиться только из-за того, что какой-то глупый мальчишка задурил ему голову. — Шикама выдержал паузу, дабы дать возможность брату собраться с мыслями, приведя бушующие в нем чувства в порядок. — Теперь, — заговорил он мягче, — я надеюсь, ты понимаешь почему я так поступаю? Дон молчал, пребывая во власти своих эмоций. — Несмотря на все твои слова, — медленно заговорил он, спустя время, — я не намерен соглашаться с ними. — Дон… — со вздохом начал было Шикама. — Брат, — оборвал его Дон, устремив на него исполненный душевной муки и твердого намерения взгляд. — Я принял во внимание абсолютно все, что ты сказал. Я услышал тебя. Но твои заключения на его счет ложны. — Дон, я еще раз говорю тебе… — Они ложны, потому… — Дон мгновенье колебался прежде чем произнести следующую фразу, — что основаны на твоем личном неудавшемся опыте! Настала очередь побледнеть Шикаме. — Именно так, — нехотя проговорил Дон. Ему с трудом давались слова, смысл коих он никогда не хотел выносить на поверхность, но сейчас, обстоятельства сложились так, что иного выхода, кроме как сказать правду — нет. — Сколько лет ты сам живешь надеждой, что некто наконец снизойдет до тебя и воздаст за долгие годы упорного ожидания?! — выдохнул в порыве Дон, уже не имея возможности остановиться. — Ты сам попался на эту удочку давным-давно! Сам живешь иллюзией! Много ли она тебе принесла счастья, а?! — Немного, — глухо повторил Шикама, чье лицо закаменело. Ни единой эмоции нельзя было прочесть в его черных, стеклянных глазах. — И именно поэтому, я не желаю, чтобы ты повторил мой путь. — Так зачем ты продолжаешь искать с ним встреч, когда знаешь, что все бессмысленно?! — Я не желаю об этом говорить. — Почему же? — вспыхнул от досады Дон. — Ты не поймешь… — Ах вот как? — возмутился тот. — Чего я не пойму? Я знаю одно — ты способен так легко рассуждать о делах других, решать кому и как поступать, хладнокровно обрубать связи, которые создаются годами, но как только речь заходит о тебе самом, ты умолкаешь! Почему ты так боишься признаться себе, что проиграл?! — Довольно! — повысил голос Шикама и поднялся из кресла. В этот момент он выглядел поистине устрашающе. Его лицо было непроницаемо и бледно, глаза горели ровным, ледяным огнем. — Шикама… — судорожно втягивая ртом воздух, Дон не сводил с него пылающего взора. Однако старший Доджи не взглянул на него. Вместо этого, он нажал кнопку на телефоне и когда ему ответил голос дворецкого, приказал приготовить машину. Его тон был до жути бесстрастным. — Ши… — уже с мольбой воззвал к нему Дон. Он смутно представлял себе, что творится в душе брата. Но сознавал одно — очевидно он перегнул палку. И эта мысль причиняла ему боль. Он не хотел так или иначе давить на больное брату, ведь он любил его и уважал настолько, что порой это чувство немногим отличалось от неукоснительного повиновения перед существом куда более разумным и проницательным, нежели он. Второй Доджи сам не знал, что произошло с ним. Отчего он вдруг решил высказать все, что долго таил в себе. Быть может, он надеялся воззвать к милосердию Шикамы, сославшись на его собственные ошибки? Ведь сам Ши прикован к человеку, который никогда не подпускал его ближе, чем хотел. Тот держал его на расстоянии, как зверька и гладил, лишь когда хотел сам. За эту милость, находиться подле своего кумира, его брат был готов терпеть всё. Разумеется, в организации об отношении их босса к одному из представителей людей искусства, мало кто ведал. Только особо приближенным было известно, что их лидер время от времени навещает своего старого друга, порой оказывая ему некоторые услуги, как например, присмотр за одним из его подопечных, представляющего собой большую ценность для театра; сбор информации, которую не в состоянии получить через свои каналы его именитый в своем кругу товарищ. Что касается более глубокой заинтересованности, носящей характер личного, так это оставалось тайном для всех. Всех, кроме Дона. Каким-то образом он умудрился проникнуть дальше, чем все остальные. Копнуть глубже того, что лежало на поверхности. Он знал, что таит в себе это «дружба», какой смысл она представляет собой непосредственно для его брата. И вот это как раз было самым обидным. Шикама, как и он, попался на ту же удочку. С той разницей, что Микаэль в отличие от выходца из знатной семьи, был совершенно другим по натуре. Шикама делал выводы и ставил запреты даже не пытаясь вникнуть в суть проблемы. Он отождествлял свою ситуацию с его и не желал видеть различий. Смириться с таким положением дел не представлялось возможным Дону. Он был уверен, что ему повезет больше, чем Шикаме и не желал понимать от чего пытается уберечь его родной брат, гораздо лучше знающий людей, потому как встречался с многими. Дон все еще пытался перехватить взгляд Шикамы, но тот будто не хотел его замечать. — Останься сегодня здесь. Я не желаю, чтобы этой ночью ты куда-либо отправлялся. — Боишься, что я опять пойду к нему и объявляешь мне домашний арест? — выдавил из себя улыбку Дон, с беспокойством наблюдая за действиями брата, собирающегося на встречу. — Ты обращаешься со мной как с ребенком и забываешь, что я уже давно вырос и не нуждаюсь в твоей опеке. — Должно быть это мой недостаток, — равнодушно ответил Шикама, облачаясь в пальто. — Запомни, — холодно сказал он, остановившись подле кресла, где сидел Дон. — Если я еще раз увижу вас вместе или мне донесут о том, что видели вас, клянусь, я лично всажу пулю в лоб этому щенку. Мороз пробежал по позвоночнику Дона. Тем временем его брат двинулся к выходу. — Ты не посмеешь! — обернувшись к нему, выпалил в отчаянье Дон. Прежде чем выйти, Шикама остановился и обернулся через плечо. На его вновь принявшим добродушно-вежливое выражение лице, играла улыбка. — Ты и впрямь так думаешь? Эта фраза, произнесенная с такой легкостью и небрежностью, подействовала на Дона, как ведро холодной воды, внезапно опрокинутой на голову. Он застыл, осознав насколько реальны угрозы брата в отношении него. Шикама покинул кабинет их отца, а Дон все еще сидел, будто пригвожденный к месту. — Я не могу, не хочу смиряться с этим… — пробормотал он наконец. — Ты заблуждаешься, брат… А у меня нет времени ждать, когда ты прозреешь. Ведь… Мужчина зажмурился. — Микаэль… Он. Уже почти… мой.