***
Дожди в такое время года редкость, но в этот раз природа похоже решила устроить маленький сюрприз жителям мегаполиса. Ни с того ни с сего небо заволокли тяжелые тучи и на асфальт обрушился мощный поток воды, словно на дворе не весна, а середина лета, когда внезапные ливни не являются чем-то особенным. Поздно. Двое людей, набросив на головы капюшоны и пригнувшись, надеясь защитить лица от порывов ветра, бегут в припрыжку огибая лужи и полупрозрачные ленты стремительных ручейков на тротуаре. Но вот уже скоро они достигают дверей заведения. — Уф! Наконец-то! — сердито выдыхает один из них — ниже ростом и более хрупкого сложения, — сбрасывая с головы капюшон и встряхивая копной медного оттенка локонов. — Черт бы его побрал. Ненавижу дождь! Сырость, мерзость! Посмотри только, что стало с моими волосами! Пропади оно всё! — Да брось ты, Лилиас, ничего особенного с твоими волосами не случилось. Ну, примялись немного, подумаешь. Хватит уже вопить, — с ноткой досады проговаривает его спутник, освобождаясь от мокрой верхней одежды. Продрогший и озябший, не менее раздосадованный внезапно испортившейся погодой он не в настроении выслушивать еще и жалобы любовника. Но опрометчивая грубость наказуема и пока буря не разыгралась внутри помещения он добавляет с усмешкой, которая по всей видимости должна смягчить сказанные прежде слова: — Хуже от этого ты не стал. В одном ты прав, погода дерьмовая. И всего пару кварталов не успели, как он зарядил. — Их счастье, если он уже здесь, и я не зря рисковал подхватить пневмонию, торопясь успеть вовремя, — светло-карие глаза юноши скользнули по общему залу. — У нас заказан столик. Гран Марнье, да поживей, не видишь мы вымокли и замерзли! — грубо бросил он подошедшему официанту, который, не успев слова сказать, поклонился и пошел обратно. Флориан нетерпеливо цокнул языком. — Вон они. — Сам вижу, — мрачно поглядев туда, где им приветственно махали приятели, буркнул Лилиас и прислонился спиной к стене, скрестив на груди руки. — Этот треклятый дождь меня вконец вывел! — Мы разве не присоединимся? — спросил юношу партнер. — Ты же торопился. Что с тобой? — он пристально взглянул в недовольное лицо парня. — Бесит всё, — коротко заключил тот. — Что тебя бесит? — хмыкнул мужчина. — То, что эти пропойцы оказались тут раньше нас и не намокли или то, что Ёсимура уже с неделю к тебе не захаживает? — Заткнись! — резко выдохнул Лилиас. — Всё бесит! А больше всего, — он впился ногтями в собственные плечи, — я не могу вынести, как ему всё сходит с рук! Жалкий кретин! Выскочка, проходимец! Да любого из нас уже бы по стенке размазали, а ему хоть бы хны! Тварь двуличная! — Эй-эй, да будет тебе, — потрепал его по плечу партнер. — Нашел время вспоминать. — Как будто бы я забывал хоть на минуту! — прошипел Лилиас. — Мне это ни днем, ни ночью покоя не дает. Никакой управы! Делает, что вздумается и все ему, как с гуся вода! — Ну, тут я с тобой не совсем согласен. Все же ему прилетело от Микагэ и ты это знаешь не хуже моего. — Подумаешь, — фыркнул Лилиас. — Съездили разок по морде, да в тясицу запихнули. То же мне наказание! По его милости нас всех туда спровадили! А разница в том, что мы пашем дни и ночи напролет, стараясь не подохнуть с голоду, пока он там жизнь свою несчастную оплакивает. А потом его вообще к старику переправили, чтобы оклемался. Да лучше бы уж сдох. Потери не было бы. Я совершенно не понимаю, как этот старый дурак до сих пор не раскусил эту грязную шлюху. Даже в день пожара, даже в день пожара он смел продемонстрировать всем свою связь! Мол, смотрите какой я умный, смотрите и завидуйте, я купаюсь в славе, от поклонников отбоя нет, мой покровитель, слеп, как крот, и пользуясь его благами, я могу сжечь целый театр, показать наглядно, кто меня сейчас ебёт и мне за это ничего не будет! Ха-ха! — Блять! — выдохнул в остервенении Лилиас. Мужчина пристально взглянул на Флориана. Озлобленный, ослепленный ненавистью к тому, кто во всем и всегда превосходил его вне зависимости от того насколько старался он сам, Лилиас казалось был бы готов на все лишь бы только убрать с дороги ненавистного ему главного конкурента. Его всегда раздражал Микаэль, с самого первого дня их встречи и чем больше проходило времени, чем больше возможностей открывалось перед Микой, в то время как он «топтался» на месте, тем его желание усложнить жизнь приме становилось все неистовей. Даже последний инцидент с Юичиро, предпочетшего его общество, обществу этой выскочки, имеющей все блага, но не ценящий ни одно из них, ударил по и без того уязвленному самолюбию Флориана. Что уж было говорить, когда после столь грандиозного происшествия, поставившего жирный крест на деятельности всей труппы Микаэль и тут умудрился выйти сухим из воды? И пока все его коллеги лезли из кожи вон, чтобы хоть как-то оправдать свое существование, он, главный виновник, не только не понес заслуженное наказание, но и нежился в мягкой постельке в чудеснейших условиях особняка своего покровителя, который даже не догадывался, какую скользкую змею холил и лелеял долгие годы. — От того, чтобы ты будешь возбухать толку все равно никакого не будет, — хмуро заметил мужчина. — Сам знаю, — бросил Лилиас. — Так нечего зазря порох тратить, — усмехнулся он и в этой усмешке было что-то зловещее. — Если есть силы, лучше потратить их на что-то более существенное, чем желчное кудахтанье. — По-твоему я могу только языком трепать? — поглядел на него из-под сдвинутых бровей Лилиас. — О, нет, я как раз знаю на какие невероятные подвиги способна эта не менее прелестная чем все остальное часть тебя, — он опустил свою тонкую, но сильную руку на голову юноши. — Наверняка ты уже что-то придумал. Какую-нибудь очередную хохму. — А ты не в меру догадлив, — ухмыльнулся уголком рта Лилиас. — Ну, признавайся, что же ты там затеял? — Не стану я тебе ничего рассказывать, — с видом ломающейся для вида уличной девки, он отвернул от него свое улыбающееся лицо. — Потом все сам увидишь. — Мм, думаю это будет что-то интересненькое, — заранее предвкушая яркие события облизнул губы спутник Флориана. — Еще бы! «Если руководство не намерено поставить его на место, то лично я не собираюсь больше сносить его выходок. Достать бы где-нибудь…» — Ах, черт, — ход мыслей актера прервал сигнал сообщения. — Чё там такое? — увидев, как заблестели глаза Лилиаса, после того как он взглянул на письмо. — Не знаю, откуда это взялось, но по всей видимости, провиденье на моей стороне. Ты только погляди, — Лилиас показал телефон ухажеру. — Охо-хо, вот это да! Даже слов нет! Я в восторге! Видел бы кто! — воскликнул тот и его лицо приняло злорадно-ликующая выражение. — И что ты будешь теперь с этим делать? Да за это можно с Шиндо столько содрать! — Ха! Больно мне нужны его бабки! Неет, я поступлю мудрее, — Лилиас начал водить пальцем по экрану. Пусть он пытался сдерживаться, но радость скорой мести своему главному конкуренту сочилась из каждой клеточки его тела. — Я просто раздавлю его, как жалкое насекомое. — Постой, ты хочешь… — мужчина прищурился. Он смекнул какая именно безумная идея зародилась в голове Лилиаса после получения такого сообщения. — Почему я раньше до этого не додумался? Столько же было возможностей. Ну, ничего, теперь он у меня за все ответит. И после этого, наша многоуважаемая прима, — желчно, растягивая от удовольствия слова, произнес Лилиас, — уже никогда не будет задирать свой нос и не посмеет глядеть на меня свысока, словно я мусор какой. Он окажется там, где ему самое место. Пошли, не будем терять времени. — Что ты задумал? — Увидишь. — А кто прислал это? — Не знаю, — отвечал юноша. — Мне все равно. Понятно одно, если он прислал мне это, значит, Шиндо ему также не угоден. — А ты не думаешь, что это ловушка? — Ты совсем дурак? — фыркнул Флориан. — Даже если это кем-то и подстроено, в чем я лично сомневаюсь, я не так глуп, чтобы попадаться. Я уже все придумал. Идем! — Но там же дождь! А как же?.. — он махнул рукой в сторону приятелей ожидающих, когда же они наконец присоединяться к их веселью. — К черту всех! — с дрожью нетерпения в голосе бросил Лилиас, по пути к выходу снова набрасывая капюшон. — Ты со мной или нет?! — А может ты и прав. Тут дела поважнее, — хмыкнул мужчина и последовал за своим любовником на улицу. — Вот ведь незадача! — Юичиро забегает в свой подъезд и содрогается от озноба. — Льет, как из ведра. Никогда бы не подумал, что подобное может случиться в такое время года. Хорошо еще до дома близко, а так бы совсем вымок. Он бросает взгляд вправо. Редкое явление, когда их вездесущего консьержа нет на месте. Вот и хорошо. Юичиро с легкостью выдыхает. Не хотелось бы сейчас с кем-нибудь столкнуться. Очень удачно, что его нет. И пока старик не успел показаться, Юу поспешил покинуть фойе. «Через полчаса снова выходить, — он коснулся виском внутренней стены лифта и прикрыл глаза. — Я договорился с ребятами о встрече. Надеюсь, они не испугаются ливня. Я сказал им, что дело срочное, они обещались вырваться что бы ни случилось. Только когда мы договаривались на улице не лил стеной дождь и ветер не ревел так, словно из зоопарка сбежало дикое, голодное животное. Уверен на 99 процентов, что они будут, а если же нет… Что же придется мне ехать к каждому из них, ибо сегодня, я во что бы то ни стало должен завершить это дело» Преисполненный решимости он вышел на своем этаже. Приблизившись к двери, он не сразу заметил, что в нее воткнута записка, поскольку на площадке царил полумрак. Однако приметив белеющий кончик, Юу тотчас высвободил его. — Это еще что такое? — недоуменно повертел он в руках конверт на котором не стояло ни адреса, ни подписи, ни каких-либо еще указаний от кого, куда и кому могло бы быть адресовано послание. Странно, обычно почта приходила в почтовый ящик, а чтобы вот так… В двери… Что это могло значить? А вдруг это от него? От Микаэля? Что если он был здесь, но не застал его дома и решил ограничиться письмом?! Конечно глупо использовать теперь подобные методы, когда известны номера и можно просто позвонить и договориться о встрече, но мало ли что могло произойти. Не раздумывая дольше Юичиро вскрыл конверт и извлек оттуда бумагу, на которой изящным тонким почерком были написаны следующие слова: «Что бы ты не задумал, чтобы не решил предпринять, оставь всё. Ты поступил опрометчиво, возвратившись. Здесь тебя не ждет ничего, кроме разочарования в лучшем случае, в худшем — ты навлечешь погибель не только на себя, но и на того, кто дорог тебе. Остановись пока не пришлось всерьез раскаяться о том, что был слеп. Никогда больше не появляйся в увеселительном квартале.» Никакой подписи не было. Отправитель по-прежнему оставался инкогнито. Юичиро пробрало холодной дрожью от строк, указывающих на реальную угрозу. «Кто, кто мог прислать мне это? Мика? Нет. Это не он, точно. Даже почерк другой. Что за глупая шутка» Он взволновано поглядел по сторонам, словно надеялся заметить того, кто оставил ему предупреждающее послание. Странным совпадением было и то, что на вахте отсутствовал консьерж. На всякий случай, Юу решил спуститься вниз. — Простите, — обратился он к старику, который, когда он вышел из лифта снова сидел на своем месте и потягивал из чашки горячий травяной настой. — О, уже вернулся? — не глядя на Юу, хмыкнул консьерж. — Как это я тебя проглядел? Вымок небось до нитки? Там такая чертовщина. Природа словно взбесилась. — Есть немного, — усмехнулся Амане. — Скажите, а Вы долго отсутствовали? Старик недовольно покосился в его сторону, потом снова уткнулся взглядом в свой телевизор. — Я тут и так безвылазно торчу почти круглые сутки, если я и отлучился на пару минут это еще не значит, что… — Нет-нет, — запротестовал Амане. — Что Вы, я вовсе не собирался Вас попрекать в чем-либо! — Да? — недоверчиво бросил старик, но лицо его смягчилось. — Я только узнать хотел не заходил ли кто чужой? — А что? — консьерж вдруг стал чрезвычайно серьезным, он прямо уставился на Юу. — Случилось чего? Испортили что-то? Или, не доведи Будда… украли? — Да нет, — добродушно улыбнулся Юу, желая успокоить напрягшего в один миг старика. — Ничего подобного. Я просто спросил, не заходил ли кто посторонний? — Тьфу ты! Что ты меня пугаешь, я уж думал случилось чего, — чертыхаясь старик снова удобно устроился на своем месте. — Простите. — Не было никого. По крайне мере, мимо меня никто не проходил и отлучился я на секунду, так что никто бы не вошел без моего ведома. — Так я же вошел, — совершенно справедливо заметил Амане и тут же пожалел о сказанном, потому как брови старика сразу сползлись к переносице. — Ты вошел, — стараясь быть сдержанным, процедил сквозь зубы консьерж, — а кроме тебя никого. Ясно? — Ясно, простите еще раз, — кивнул Амане и пошел обратно к лифту. В самом деле, что он тут допрос устроил. Насколько Юу может судить работает старик и впрямь на славу, не жалея себя. Может в самом деле никого постороннего в доме не было? Но тогда вопрос о записке остается открытым. Кто мог ее оставить? Неужели кто-то из жильцов или же… Все же тут кто-то побывал? Можно также обратиться к камерам наблюдения, но вопрос пока не настолько животрепещущий, чтобы прибегать к таким методам, которые опять же вызовут ненужные подозрения, во-первых, у консьержа, а во-вторых, не дай бог, у жильцов, которые могут прознать, а Юу не хотел, чтобы его личные дела становились всеобщим достоянием. В любом случае у Юичиро не было времени раздумывать над тем, кто решил предупредить его или же припугнуть. В письме говорилось, чтобы он не совался в увеселительный район, но он и не собирался там появляться. Сейчас все его поле действий было сосредоточено совсем в другом месте, и он во что бы то стало должен был не опоздать к друзьям. Он позже подумает над запиской. Возможно. Если останется время. Кем бы ни был этот доброжелатель, как бы он не стремился предупредить, а Юу уже не то, что не мог, а и не имел право идти на попятную. Слишком много людей уже было вовлечено в его планы, чтобы теперь струсить. Пусть хоть небеса развернуться и из них посыпятся огненные камни, пусть хоть что угодно произойдет, но отступать уже поздно. Юичиро оставил послание на столике в передней и поспешил переодеться, чтобы снова выйти под проливной, холодный и первый в этом году весенний дождь.***
Яркая вспышка на несколько секунд осветила спальню, а после мощный раскат грома сотряс пространство, словно в нескольких метрах от дома разлетелся снаряд. Вздрогнув от внезапного звука, прозвучавшего чуть ли не над самой головой, Микаэль открыл глаза и прислушался. Ничего особенного, только нескончаемый монотонный звон капель, ударяющих о стекло снаружи. Глубоко вдохнув юноша устремил взгляд в потолок. Он не спал, даже не думал об этом, а этот звук пробудил в нем некоторые ассоциации. «В тот вечер должна была разразиться точно такая же буря… Воздух был тяжелым, влажным, удушающим, просто непереносимым. Я был в лесу, мне хотелось играть, но вокруг стояла такая мертвая тишина, что мне становилось неловко. И я смеялся. Смеялся, чтобы не слышать эту повисшую, напряженную тишину. Тогда я не мог представить, что еще немного и мой смех оборвется навсегда. Всё казалось таким умиротворяющим, светлым, я был совсем маленьким и глупым, не сознавал надвигающейся опасности. Даже приближающаяся гроза не страшила меня, я просто не хотел, чтобы вокруг меня было тихо. Но как бы я не старался, сколько бы не бежал, а тишина достигла меня. Я погрузился в нее, она обволокла мое тело, затуманила разум. Я стал ее пленником. Больше не было чистого смеха, не было искрящегося переливчатого пения иволги, будившей меня по утрам, серебристое звучание леса померкло, вместо него появились другие голоса… Жесткие, грубые, хриплые… Я слышал их грязный, мерзкий смех, больше похожий на завывание гиен и боялся лишь одного, что они заметят меня. Но даже тогда, сжавшись и дрожа от ужаса, я понимал — уж лучше это злобное клокотание, чем кромешный ад безмолвия вокруг…» Снизу вверх по телу медленно начинает скользит холодок, словно сама Тишина касается своими мертвенно-бледными ледяными пальцами кожи. Все выше и выше, все ощутимее становится дыхание Смерти, оно поднимается к самому горлу, через рот проникает внутрь и обволакивает легкие, усложняя дыхание, проникая в вены, достигает сердца, медленно замедляя пульс, пока за окнами непрерывно стучит дождь. Микаэль садится на постели и, закрыв рукой глаза, пытается отогнать неуловимый фантом. Еще одна вспышка озаряет комнату. И на мгновенье тени на стенах вздрагивают, оживают, вступая в неведомый жуткий ритуальный танец. А затем снова застывают в ожидании своего часа. Что это такое? Почему такое странное чувство тревоги? Будто весь мир медленно погружается во тьму. Пусть непогода и воскресила в памяти кое-какие фрагменты из прошлого, Шиндо не намерен поддаваться гнету. Не сейчас. Все уже давным-давно позади. Все страхи, боль, обиды, переживания детства остались в прошлом. Он вырос, а стало быть в его жизни не место былым терзаниям и страхам. Достаточно своих забот, чтобы еще тянуть на плечах груз прошлого. Надо взбодриться. Наверное, он все же задремал, вот и приверзлась всякая чепуха. Глухой сумеречный лес, застывший в безмолвии перед надвигающейся грозой и он, маленький мальчик, стоящий босиком на полянке, не спешащий возвращаться домой. А где-то вдали звучит ласковый голос матери. Сладкий шепот предательства… Какая чушь! Он уже давно не ребенок. А столетние деревья, в прохладной тени которых так приятно засыпать днем под чарующее пение птиц, давно заменили небоскребы, автомагистрали и бурная ночная жизнь. Он больше не один, его окружают тысячи разных голосов и все они реальны. Только руку протяни и обязательно кого-то коснешься. Больше не слышен лживый голос женщины, породившей его, он умолк и остался позади, как и вся прошлая жизнь. Теперь в его душе звучит иной голос. И на его зов он готов броситься без страха снова быть завлеченным, а после подло обманутым. Этот человек не ангел, но он внушает куда больше доверия, нежели все прочие. Да и к тому же… Он остается рядом. Чтобы не случилось, он по-прежнему здесь и полон решимости. Только если все так складно получается, отчего же на сердце так не спокойно? Что за леденящий душу ужас сковывает тело и разум стоит только подумать о грядущем? Какое-то смутное ощущение роковой неизбежности закралось в самые недра сознания. Что же это такое? Но вот на тумбочке загорается дисплей и все сомнения, переживания растворяются в этом свете. Мика хватается за телефон и дыхание его замирает, а сердце начинает отчаянно биться в груди от захлестнувшей радости. Он собрал. Он сделал это! Юу. Не в силах подавить подступившее к горлу волнение, Микаэль закрывает руками лицо. Что он чувствует в минуту, когда его заветная мечта почти осуществилась, передать невозможно. Он дрожит, глаза обжигают слезы, дыхание рваное. «Юу…» Он утыкается лицом в подушку. «Юу… Ты не солгал, ты в самом деле сделал это… Ты не обманул… Не обманул…» Так проходит некоторое время. Первое потрясение остается позади. И тогда же реальность обрушивается на голову, словно тяжелый камень. Забрезживший во тьме луч света, что так согрел душу вначале, внезапно замирает. Сморщившись, стянувшись, как старая кожа, он утонул в леденящем ужасе. Вот он, момент, которого так страшился все это время Микаэль. Он был так сладок, так заманчив, так увлекал за собой, но в то же время он наводил панику, заставляя каждый нерв внутри сжиматься до болезненного спазма. Широко распахнув глаза, лежа в оцепенении, в комнате, время от времени озаряемой вспышками молний, Микаэль представлял себе реакцию покровителя, которого он намеревался покинуть. Гнева этого богатого, влиятельного человека им с Юу не избежать — это он осознавал прекрасно. Чтобы бы там не придумал Юичиро, как бы не решил уладить конфликт, надежды на понимание и принятие со стороны старика не было никакой. Он слишком много вложил в свою непорочную розу, чтобы вот так просто снести оскорбление со стороны какого-то мальчишки, нагло и дерзко решившего посягнуть на его собственность. Почему же Юу не посвятил его в свои планы? Это ужасно. Знай он хоть немного из того, что задумал Амане не было бы сейчас так мучительно обдумывать свое положение. Что он задумал? Что для них является единственно возможным? Ничего иного не появляется в голове, кроме мысли о… Побег? Это без сомнений самый наилучший выход. Сбежать, спрятаться, укрыться подальше от всех и молиться всем богам, что старик не отыщет их. Жизнь предстоит нестерпимая, но что поделать. Любая жизнь, даже самая отвратительная и грязная, пожалуй, будет лучше, чем то, что он уже пережил. Если ты уже скатился в самую грязь, тебе уже не страшно испачкать брюки. Главное, что ты не один и рядом есть тот, кто окажет поддержку в нужную минуту. Да, да. Если он задумал именно это, то такой путь самый приемлемый. Будет нелегко, но вместе они справятся. Лишь бы только скрыться подальше. Но если же нет… Волна холода прошла по позвоночнику. Что будет если Маэн о чем-то догадается еще до того, как они окажутся за тридевять земель от Киото? Как он поступит с ними и в первую очередь с ним самим, лживым, гнусным предателем? Что если вообще вся правда вскроется, как гнойник на теле? Да тем освобожденным потоком скрытых пороков его просто смоет с лица земли и первым кто возьмется за рычаг шлюза будет его обманутый покровитель. И будет хуже если в этот позорный, жалкий миг разоблачения его дрянной природы с ним рядом окажется Юичиро. Ему ни за что не удастся не запачкаться всей этой грязью. Он утонет рядом с ним самим. Микаэль закрыл дрожащей рукой лицо, провел ладонью по глазам, будто отгоняя дурные мысли. Пожалуй, отвратительней, чем нынешней ночью он не чувствовал себя никогда. Более мерзким и жалким он еще ни разу не казался себе. Он был в доме человека, который так или иначе был к нему добр и снисходителен все эти годы. Кормил его, поил, одевал, покупал всякие дорогие вещи, лишь бы его мальчик был доволен, возил на самые разные курорты, не говоря уже о том, что позволил ему не вырасти неучем, не умеющим записывать свое имя хотя бы хираганой, а дал вполне достойное среднее образование, которого бы ему было не видать, оставайся он по-прежнему под покровительством исключительно Микаге. Нет, читать писать его бы, конечно, научили (ведь от актера требовалось уметь читать сценарий и заучивать его), однако кроме однобокой, в сфере исполняемого жанра, литературы он бы не знал более ничего. Пускай со своими причудами, но Маэн растил его точно он в самом деле был его племянник. Если с другими людьми старик бывал чудовищем, то с ним, с Шиндо, не допускал и малой толики той грубости и жестокости на которую бывал способен с иными человеческими существами. Единым его условием в проявлении всей своей милости было желание видеть свой неподражаемый алмаз во всем его блеске чистой красоты и девственной непорочности, блистающим на сцене. Но и тут его жестоко обманули. Ему солгали в первый же день, сказав, что ребенок еще совершенно чист и не знает каков мир на самом деле. К тому моменту, как его представили знатному господину, Микаэль уже был испорчен. Яд душевной и плотской развращенности уже проник в его тело и разум, дав свои плоды. Пусть и побуждаемый страхом наказания в случае оплошности, он без труда исполнил поручение верхов во что бы то ни стало понравиться человеку, к которому его приведут и сделал это так проворно, так профессионально, что даже самый искушенный в делах любви блудник не распознал бы в нем уже сорванный цветок. И одержав победу в первом раунде, он год за годом продолжал дурачить старца, совершенно не заботясь о совести. Он был подневольным с самого начала и что ему было до того, что ему просто сменили тюремщика. Пусть на хорошего, который вовсю одаривал его, поощрял, позволял ему мелкие шалости, никогда не ругал и не бил, а старался угодить во многом. Шиндо принимал это скорее, как должное, как признание себя самого и заслуженное благо после всего, что ему пришлось пережить. Он без угрызений совести врал старику прямо в глаза, не видя в нем совсем уж что-то отличное от его обычной публики, изображая из себя невинность, но в то же время весьма притягательную натуру, позабывшую о стыде во всяком случае перед своим дорогим покровителем. Мика скорее бы умер, чем признался, что позволяет себе обнажится и прикоснутся к своему телу кому-либо другому, кроме Маэна, соблюдающего удивительную осторожность во всем что касается плотских утех. Шиндо прекрасно знал за какие именно качества боготворит его старик и во всю использовал свои таланты, подогревая в покровителе бесконечную страсть к себе, которая, впрочем, за все время их жизни ни разу не зашла дальше вожделеющих взглядом и жадных ощупываний. Маэн даже ни разу не целовал его в губы, хотя нежность этих бархатных лепестков явно не давала ему покоя. Может в некотором роде он и впрямь воспринимал маленького актера, как своего родственника, кто знает. В любом случае, самому содержанту было глубоко безразлично по каким именно причинам его не касаются больше, а вернее глубже, чем принято касаться их брата. Он жил своим миром, своими интересами, своими амбициями и стремлениями. Нарушенный самим Микаге запрет о неприкосновенности его персоны, открыл Микаэлю путь наслаждений по которому он неотступно следовал, пытаясь обрести для себя свой собственный смысл жизни. Пусть начальство косо глядело на него за эти выходки и порой приходилось расплачиваться за неосторожность, так или иначе на следующий день все повторялось. Находя себе нового объекта страсти, Шиндо спокойно уходил с ним. Опасность попасться Маэну была мала, так как соблюдались определенные правила, а о том, что будет, если вдруг старик прознает о его делах, вообще не волновала юношу, когда ему во что бы то ни стало была необходима разрядка. На протяжении своей недолгой жизни Микаэль зарекомендовал себя в своем нелестном обществе, как хладнокровное, разнузданное, циничное, насмешливое и развязное существо, но при всех своих душевных уродствах, прекрасное, словно маленький бог. И лишь немногие догадывались о том, что скрывает в себе эта дьявольская реинкарнация Адониса. Однако цинизм и некоторая жесткость, порожденная уровнем и условиями жизни, все же не сумели полностью выжечь из этой души остатки божественного начала, заложенного в каждом человеческом существе от рождения. Даже сквозь призму насмешек и, казалось, бы полного бесстыдства, просматривалась чуткая, ранимая душа ребенка, выросшего среди прекрасных пейзажей и чистого воздуха. Вот она-то по большей части и заставляла время от времени сомневаться в правильности своих деяний молодого человека. Именно она зародила в нем некоторое уважение и все возможное для этого создания чувство благодарности по отношению к человеку, который содержал его. В основном Микаэль отвергал эти ненужные эмоции глупцов и шел делать так, как велела ему его натура, убеждая себя, что он ничем не обязан старику лично. Все их отношения были построены лишь потому, что Маэн выторговал себе право на владение ним у хозяина театра. А человек, который покупает себе любовь и внимание должен понимать, что они никогда не будут искренними. Только несмотря на эти доводы, презрение и порой отвращение, которое он питал к состоятельным людям, вроде своего покровителя, какой-то внутренний механизм сдерживал его в поступках и мыслях. Шиндо осознавал свою неправоту и она мучила его. В душе, он был бы рад все изменить, рад построить свою будущее иначе, чуть более честно, если возможно, и, если бы Маэн сделал хотя бы один шаг навстречу ему, исполнив его заветную мечту, освободив от уз, как бы это абсурдно не звучало, может быть он смог бы хоть немного полюбить этого старика, купившего себе под старость красивую, яркую игрушку. Но Маэн твердо стоял на том, чтобы не ограничивать доступ к своему талантливому сокровищу другим ценителям, а потому сердце мальчика было для него так или иначе закрыто. Этой ночью, имея доказательства любви другого человека, рискующего ради его свободы своей головой, Микой почему-то вновь завладело это режущее чувство раскаянья и несправедливости по отношению к своему покровителю. Маэн никогда не был достойным человеком, но для маленького мальчика он сделал много такого, что не сделал бы другой подобный ему на его месте и только за это уже можно было испытывать признательность к нему. Страх на время покинул тело, пугающие тени и призраки исчезли и лишь едва уловимые остатки их присутствия нагоняли беспокойство и странную горечь. Микаэль приподнялся и сел на постели, обхватив руками голые колени, накрытые тонким одеялом. Часы показывали начало третьего ночи. Юноша смотрел перед собой на гнущиеся от ветра деревья под окном и его сердце медленно стягивало в груди узлом. Он думал о своей жизни, о своих поступках, правильных, неправильных, уже не важно, ибо это было прошлое; о театре, о людях, которые его окружали до сего дня, один из них его ненавидели, другие же просто обожали (разумеется своей особой любовью); о заточении в стенах театра, о своем покровителе, о жизни именно с ним, и в первую очередь он думал о Юичиро. Он не выходил у него из головы с того момента, как они расстались в парке. И чем больше Мика думал о нем, тем явственнее он ощущал необходимость одного поступка о котором начал задумываться с того дня, как впервые его сердце дрогнуло при виде зеленоглазого брюнета, так сильно изменившего его привычный жизненный уклад. Сперва осознание было неустойчивым, слишком много переменных препятствовало решимости молодого человека, но чем открытие и упорнее действовал Амане, как в любви к нему, так и в желании спасти его, тем острее ощущал Микаэль необходимость пойти на этот шаг. Это было страшно, очень страшно, рискованно. Этот поступок мог погубить его навсегда и в то же время Шиндо понимал, что иначе он не сможет. Только так он мог освободить себя по-настоящему и при этом, в случае неудачи, сохранить того, к кому оказался привязан, тем самым вернув ему долг за лучший роман в его жизни. Ближе к утру буря начала утихать. Уже не был слышен вой ветра, не ударяли о стекло капли и ветви, кажущиеся временами иссохшими кистями с тонкими длинными пальцами какого-то чудища, намеревающегося пробраться внутрь, и не плясали на стенах мрачные тени, когда небо разрывала в клочья очередная неистовая вспышка. С каждой минутой становилось все тише и тише, пока все звуки окончательно не утонули в безмолвии холодной, сырой, беспросветной мглы. И эта зловещая тишина, царящая вокруг как некий призрак былого, вонзалась острыми шипами в сознание белокурого юноши, побуждая его впасть в исступление от мучившего душу непонятного нарастающего с каждой следующей минутой ощущения тревоги. Тьма, безграничная тьма окружает его, стягивает, душит. Из нее невозможно высвободиться. Она повсюду. Сплошная чернота, без единого звука. И погружение в эту пустоту кажется неизбежностью. Уже не страх, а смирение перед ней ведут воспаленный бессонницей и долгими самокопаниями разум страшащегося будущности молодого человека, который продолжает, словно каменное изваяние сидеть без сна в одинокой постели, пока серое небо не освещается тусклым, почти не пробивающим толщу облаков первым лучом рассвета. После того, как почти всю ночь не переставая лил дождь, утро следующего дня выдалось зябким и сырым. Густой, спустившийся туман окутал улицы города. Будучи вдали от мирской суеты центральных районов, старый особняк в котором жил один из самых влиятельных людей мегаполиса, пребывал в полудреме, никак не желая начать новый день. Слишком измотан он был за прошедшую ночь, защищая своих обитателей от злостных порывов, нещадно хлестающих его множество часов, чтобы так рано пробудиться. Стоящая вокруг тишина полностью удовлетворяла его и оставалось совсем немного времени до того, как суетливые люди начнут нарушать эту божественную идиллию уединения и отдыха. Кроме того, часов покоя оставалось и впрямь совсем немного, ибо некоторые из обитателей уже бодрствовали, а некоторые и вовсе не смогли сомкнуть ни на минуту глаз в продолжении всей ночи. Хозяин дома с семи утра работал в своем кабинете, и лампа на его столе выглядела как крохотный фонарик, затерявшийся в густой чаще лесов, забытый всеми, если глядеть на окна непосредственно со стороны улицы. После полутора часов интенсивной работы, Маэн вызвал к себе слугу и приказав ему принести еще одну чашку кофе с ромом, занялся просмотром почты. Вскрыв несколько пришедших писем специальным остро заточенным маленьким ножиком, он остался доволен их содержанием. Отложив письма, он принялся за изучение местной прессы. Ведь только в ее определенных изданиях можно отыскать самые свежие новости и в нужный момент сделать правильный шаг. Обычно Маэна не тревожили во время этого важного занятия, но вопреки установленным правилам в дверь робко постучали. — Черт возьми, кто там скребется? — раздраженно выкрикнул старик, будучи в дурном настроении даже после получения благоприятных новостей из вышеуказанных посланий. — Я же приказывал не беспокоить меня! Входите же! — Я прошу прощенья за вторжение, знаю, как оно Вам некстати, — в кабинет вошел дворецкий с раскаивающимся выражением на лице, — однако буквально несколько минут назад пришло еще одно письмо и мне показалось, что Вам это будет интересно. — Что еще за письмо? Ты разве не доставил мне почту? — буркнул старик, с недовольством глядя на своего служителя. — Это пришло отдельно и судя по важности, требует к себе должного внимания, — ответил тот с почтением и одновременно опустил на стол конверт с адресом и припиской на обратной стороне: «Чрезвычайно важно. Конфиденциальная информация. Предназначено исключительно господину Томасу Маэну». — Чертовщина какая-то. Ты знаешь, что там? — Господин, письмо запечатано, — осмелился напомнить дворецкий. — Будто я не знаю, как наш ловкий помощник повара, вскрывает любые письма по средствам пара и запечатывает их снова, после того, как всунет туда свой нос, — презрительно фыркнул Маэн и снова обратил взгляд на письмо. — Давно уже пора уволить этого нахала, да боюсь Мацудэ это не понравится. Он с таким трудом нашел себе дельного помощника. Но пока этот мелкий дурак не трезвонит о том, что ему удается узнать, я могу его придержать у себя. — Клянусь, это письмо не попало в руки нашего ловкача. — Известно, кто отправитель? Что-то я не наблюдаю здесь обратного адреса, — повертев письмо в руке, осведомился старик. — Увы, но человек, который доставил письмо не представился. Сказал только, что это должно быть передано лично Вам, как можно скорее и ничего больше. Охранник заметил только, что это был молодой мужчина, ничем особо не примечающийся. Не бродяга, но и не из состоятельных. — Ясное дело он не богат раз вынужден бегать спозаранку по чьим-то указкам. — Ваша правда, — усмехнулся дворецкий. — Значит, отправитель посчитал остаться неизвестным, при этом очень хотел, чтобы его сообщение достигло цели, иначе бы воспользовался почтой. — Определенно. — Не похоже, чтобы помимо бумаг письмо содержало еще что-то опасное, — просветив письмо через настольную лампу отметил Маэн, хотя это и так становилось очевидным и по виду и на ощупь. — Разве что само его содержание. — Не исключено, — криво ухмыльнулся Маэн. — Мне не раз доводилось получать анонимные письма с угрозами или пожеланиями встретиться и обменяться важной информацией. В первом случае, я обычно сразу узнавал, кто отправитель и быстро решал возникшую проблему любым удобным методом, во втором случае я руководствовался исключительно важностью предоставляемой части информации, вторую половину которой должен был узнать уже придя на встречу или ценностью той информации, которую просили от меня взамен на их. Все решала выгода. — Вы полагаете здесь тоже угрозы? — Сомневаюсь. Будь здесь угроза, человек, доставивший письмо, не стал бы показывать своего лица. — Вы думаете тот, кто принес письмо и отправитель одно и то же лицо? — Я просто этого не исключаю. — Но тот, кто в действительности послал письмо, мог просто нанять этого человека для своей цели. — Все верно и только потому мне кажется сомнительным, что здесь содержатся угрозы, если конечно, отправитель не полный болван, считающий, что я не выслежу его почтальона и не заставлю его открыть, кто поручил ему передать записку, если она покажется мне весомой. — Тогда предложение? — Как знать, как знать, — пожал плечами Маэн. — А теперь ступай, — строго приказал он, собираясь открыть послание, и видя, что дворецкий совсем не торопиться уйти. — И проследи, чтобы никто, слышишь, никто не смел беспокоить меня, пока я сам не позову. — Будет исполнено, — слегка поклонился хозяину дворецкий. — Я еще раз прошу у Вас прощения. — Последнее, — все еще держа в руках письмо, заговорил старик в тот момент, когда дворецкий уже взялся за ручку двери. — Микаэль еще спит? При упоминании имени своего «племянника», дворецкого слегка передернуло, но благо он находился спиной к своему господину, поэтому судорогу досады, исказившую черты его лица, никто не приметил. Обернувшись пожилой мужчина имел тот самый флегматично-достойный вид, который всегда напускал на себя при общении со своим хозяином. — Не могу знать, господин. Во всяком случае, молодой господин мне сегодня еще не попадался на глаза. Хотите, чтобы я привел его? — Нет, пускай отдыхает. Только не останавливай его, если, проснувшись, он вдруг захочет прийти ко мне сюда. — Как Вам будет угодно, — снова легкий церемонный поклон и слуга удаляется. — Посмотрим, каким еще образом способно позабавить меня это посредственное общество, — легким движением руки рассекая конверт ножиком, проговаривает Маэн. Внутри он обнаруживает лишь несколько фотографий. Никаких вкладышей с пояснительным текстом, а лишь фото, содержание которых говорит красноречивей всех слов вместе взятых. Слишком недвусмысленно, чтобы воспринять их в каком-либо ином свете. Одну за другой с лихорадочной скоростью просматривая запечатленные кем-то провокационные кадры с участием его обожествляемого столько лет подопечного, раз за разом, снова и снова по кругу, лицо старика приобретает багровый оттенок. Брови сползают к переносице, ноздри раздуваются, точно у быка, перед мордой которого тореадор бесстрашно вертит алое полотно, зрачки сужаются, вены на лбу вздуваются, напрягается каждая мышца в теле. Руки, сжимающие фото, начинают дрожать. Глаза мечут молнии. Слова застряли где-то в глотке, а в голове звучат только самые страшные оскорбления на какие только способен этот искушенный разум. — М… ма… Мелк… — приступ так силен, что ни одно из ругательств не удается воспроизвести вслух. В следующий миг, с отвращением отбрасывая от себя фотографии лицом вниз, точно опасаясь, как бы это дрянь не испачкала его руки, Маэн откидывается в кресле, изо всех сил вцепляясь пальцами в подлокотники и, учащенно дыша, закрывает глаза. Сердце колотится так сильно, словно готово остановиться. Увиденное настолько шокирующе, что воспринимать с достоинством и уж тем более с холодной головой становится невозможным. Слишком велико потрясение. И именно в это мгновенье тяжелого эмоционального напряжения и мыслей, мгновенно сменяющих одна другую, осознаний, что тебя водили за нос, как последнего простака (а главное кто, кто? жалкий мальчишка!), способных привести не только к параличу, а и к смерти, в дверь кто-то стучит, а затем звучит голос, окончательно доводящий Маэна до исступления. Он до посинения впивается пальцами в подлокотники в то время как его тело колотит, а внутри разгорается неистовое пламя. — Господин Маэн, я могу войти? — произносит по ту сторону двери мелодичный юношеский голос, а после и сам юный Гиацинт предстает во всем своем великолепии красоты и молодости перед покровителем, едва сдерживающемся чтобы не наброситься на маленького изменника. Будь Маэн сейчас в состоянии что-либо воспринимать, кроме нанесенного ему жестокого удара Судьбы, он бы непременно отметил отпечаток невероятно скверной, проведенной без сна ночи своего любимца. Так же обратил бы внимание на решимость с которой пришел к нему в этот час молодой человек. Но поскольку после увиденного старик уже не способен был что-либо анализировать и замечать, Микаэль просто видит своего покровителя в кресле и от этого лица, страшно искаженного подавляемым гневом, с безумным взглядом, устремленным прямо на него, ему становится не по себе. — Господин Маэн? С Вами все хорошо? Пара секунд тщетных попыток заговорить. Двигаются лишь тонкие губы, но из них не вылетает ни звука, а затем, собираясь с духом, старик выдыхает, прижимая одну руку к сердцу, внезапно давшему о себе знать острым спазмом. — О, д-да… Чего т-тебе? — гримаса напоминающая улыбку искажает его озверевшее лицо. Все это было очень странно, поведение Маэна, то, каким он выглядел. И даже не столько странно, сколько жутко. Микаэлю теперь было сложнее осуществить то, ради чего он явился. Обстановка явно не располагала к откровениям. Но он должен был это сделать. Собственно, он только из-за этого и пришел. Он промучился всю ночь и утром, собрав всю волю в кулак решился на тот отчаянный шаг, который давно преследовал его, как неизбежный исход всей этой отвратительнейшей комедии, а именно — пойти и объявить Маэну, что отныне он отказывается играть роль «любящего, послушного мальчика». В приемлемых выражениях попытаться пояснить, что он не может больше выносить этот фарс, что ему противно всё, что связано со стариком и его домом. А делал он это все лишь по настоянию Микагэ, своего непосредственного хозяина от которого тот даже не думал его освободить, что он никогда не питал к своему покровителю ничего, кроме жалости и отвращения и именно в благодарность за все, что тот для него все-таки сделал, он сейчас говорит ему истину такой, какая она есть, отдавая себя на волю победителя и надеясь, что тот проявит милосердие к предмету своей любви, который вовсе не заслуживает её. Таковым было решение принятое Микаэлем. Он не думал о последствиях, ему хотелось, чтобы наконец Маэн услышал от него голую, неприкрытую лестью и ложными заверениями о благодарности правду. И если бы после этого Маэн убил бы его, что же, значит он того вполне заслужил. Во всяком случае в этой схватке пострадал бы только он один. Юу бы это не коснулось. Ведь причины, по которой он решился взбунтовать Микаэль не стал бы назвать даже под страхом смерти. Это было только его дело, оно должно было касаться исключительно Мики и его покровителя. Юу не должен был в это вмешиваться. Это его, Микаэля, схватка и здесь нет места посторонним. Шиндо обдумал даже тот вариант, что, если бы после признания и намерения покинуть его раз и навсегда, Маэн никак не отреагировал и уже по методу грубого принуждения вынудил его оставаться с собой рядом, у него все равно оставался путь к свободе. Суицид множество раз был оптимальным выходом из, казалось бы, безвыходной ситуации для многих людей на протяжении многовековой истории человечества и смерть еще одного представителя рода людского не была бы чем-то особенным. Может распрощаться с жизнью слишком экспрессивно, но для того, чья будущность рисовалась в рамках вечного рабства и исполнения чужих прихотей, невозможности провести жизнь повинуясь лишь собственным желаниям, иной развязки быть не может. — Господин Маэн, я должен Вам кое-что сказать, — глядя на старика, чей вид сильно колебал его уверенность, пробормотал Шиндо. — Пожалуйста, выслушайте меня и постарайтесь понять. Я… Он не договорил, поскольку дверь в кабинет снова растворилась (необычайно оживленное утро для дома, где обычно царил строгий порядок). Это оказался дворецкий. — Господин Маэн, я страшно извиняюсь, но к Вам посетитель. Он очень настаивал. Говорил, это крайне важно. Я осмелился впустить его, так как он не показался мне подозрительным. — К-кто? — процедил сквозь зубы старик. Только было дворецкий открыл рот дабы ответить, как раздался четвертый голос и, распахнув дверь, в кабинете стремительно вошел молодой человек, с темными, обычно взъерошенными, но сегодня, за счет повышенной влажности, слегка «прибитыми» волосами. — Простите, мою бестактность и чрезмерную настойчивость, но я не могу дожидаться докладов и тем более не могу, допустить, чтобы мне ответили отказом в просьбе выслушать меня. Дело, с которым я пришел не имеет отлагательств. Обернувшись на голос, Шиндо так и застыл на месте с открытым ртом. — ЮУ?! — в ужасе воскликнул он, отшатнувшись, будто черт от ладана. — Мика? — тут только Амане заметил стоящего по левую сторону от него Микаэля. — И ты здесь? — Что Вы себе позволяете, молодой человек, как Вы смели войти без разрешения! Немедленно покиньте кабинет! — набросился на Юичиро дворецкий. — Н-нет! — прохрипел Маэн перед глазами которого разыгрывалась эта сцена. «Так вот ты какой, паршивец» — он метнул взгляд с лица Амане на свой стол, где лежали перевернутые фотографии, на одной из которых был запечатлен парень, сильно смахивающий на нынешнего визитера, и который подобно прочим негодяям составлял личный гарем содомских развлечений его обожаемого актера. — Выйди! Выйди немедленно! Оставь нас! Вон! — захрипел Маэн на дворецкого. Ничего недоумевающий тот быстро оставил кабинет, опасаясь гнева хозяина. — Юу, что ты делаешь? Зачем ты пришел? — выдохнул, побледнев, Микаэль. — Успокойся, — подбадривающе улыбнулся ему Юичиро. — Я знаю, что делаю. Оставь это мне. — Ты сумасшедший, ты же погубишь всё. Это? Это был твой план? Прийти? О, нет, — Мика закрыл лицо руками. Все погибло. Нет, нет, не так. Не так нужно было действовать. О, что же натворил этот безумец?! Юичиро казалось искренне не понимал, почему его появление так повлияло на любовника. Им больше не удалось сказать друг другу ни слова, ибо, отослав служащего, Маэн обратил на них внимание. — Итак… — его голос дрожал, однако он старался придать ему больше твердости. — Простите мне мое внезапное появление, — вежливо, но без улыбки, с полной серьезностью, заговорил Юичиро, делая шаг к старику. — Юу, нет! — бледный, как смерть, Мика бросился и схватил его рукав, не задумываясь над тем, как сейчас выглядит в глазах покровителя, который только злобно ухмыльнулся, наблюдая за столь трогательной сценой и тем, вполне оправданным страхом, который выказывал сейчас Микаэль. Отчасти он даже получал удовольствие от того, что Шиндо прекрасно осознает все серьезность положения и напуган им до смерти. Аромат чужого животного, липкого страха, беспомощности служил частью компенсации за его личное унижение и он был бы рад продлить любимцу часы мучений. — Отпусти, пожалуйста, — спокойно попросил Мику Юичиро, не в силах даже представить во что он ввязался. — И дай мне сказать то, ради чего я здесь, пока меня не вышвырнули за бесполезность. — Юу, уходи. Уходи прошу тебя, — простонал Микаэль, надеясь, что еще есть возможность избежать ужасных последствий. — Оставь его, — прозвучал голос хозяина дома так, что и Микаэля, и Юичиро невольно передернуло. Столько стали и властности было вложено в приказание, что не подчиниться ему было сродни самоубийству. Словно парализованные оба юноши, совершенно растерянные, замерли на месте, а потом Мика отошел на шаг. — Стань за спину. — Снова прозвучала команда, разрезающая пространство вокруг. — Но, господин Маэн, — хотел было возразить Мика, однако следующая реплика прозвучала, как приказ свыше, с такой ненавистью, будто прошипела змея. И примерно таким же был взгляд, направленный из-под черных бровей. — За спину, я сказал. Бросив на Юичиро исполненный отчаянья взгляд, Микаэль повиновался. Склонив голову, юноша побрел к столу и остановился подле кресла старика. Крепко схватив его за запястье и дернув с такой неожиданной для Маэна силой, что Мика почти потерял равновесие, хозяин дома приблизил его к себе и продолжая сжимать запястье юноши стальной хваткой, устремил суровый, надменный взгляд на Юичиро. — А теперь стой и молчи. Выслушаем вместе всё, что скажет нам наш нежданный гость. Томас Маэн полностью совладал со своими эмоциями и все его внимание теперь сосредоточилось на мелком наглеце смевшем явиться в его дом. В сложившейся ситуации он находил даже что-то забавное. Настолько отвратительное зрелище столь откровенного издевательства над собой, порой способно вызывать в некоторых душах определенную восторженность чужой дерзостью. Предчувствуя во всем этом наихудший исход, Микаэль не мог ничего поделать кроме как послушно замолчать и позволить Юу выложить то, зачем пришел. — Ну, молодой человек, как Вы видите, помеха, мешающая Вам говорить, — при этом он еще сильнее стиснул руку Шиндо, — устранена и теперь я хочу знать кто Вы такой и с какой целью посетили мой дом? Юу слегка поколебался. Он взглянул на Мику, чей взгляд от боли сжимаемой кисти (Амане не видел, что старик сжимает запястье), говорил еще яснее, показывая, чтобы он поскорее убирался, пока еще мог. Но парень не собирался уходить. Присутствие любовника создает определенные трудности этого деликатного разговора, но раз уж так сложилось, надо принять положение вещей таким, какое оно есть. Он прямо поглядел на старика, чей вид все еще устрашал, несмотря на почтенный возраст, и, сделав глубокий вдох, заговорил: — Я еще раз прощу извинить меня за вторжение, но как я уже сказал — мое дело не терпит отлагательств. Мое имя — Амане Юичиро. «Ну вот, теперь мне известны не только твои подвиги, подлец, а и твое имя, — мысленно ухмыльнулся Маэн. — Не могу поверить, что ты осмелился сам явиться ко мне. Все это время ты успешно действовал только за моей спиной. С чего бы вдруг вашей программе изменить сценарий? А ты…» — он бросил уничтожающий, брезгливый взгляд на Шиндо, чью руку он по-прежнему сжимал и чью кость с удовольствием бы растрощил. — Ты…» Старик решил сдержаться, хоть дрожь отвращения, омерзения и пожирающего негодования едва удавалось подавлять, и поглядеть, чем все-таки окончиться это выступление. Ведь не просто так этот сосунок притащился к нему. — Господин Маэн, — Юичиро прямо взглянул на пожилого человека, — я понимаю, то, что я имею Вам сказать, скорее всего вызовет Ваше неудовольствие, возможно, непонимание, но я осмелюсь вызвать Ваш гнев, так как считаю, что поступаю правильно, открывая Вам суть вещей, в которых, я в силу некоторых обстоятельств не мог посвятить Вас раньше. Считайте это моей личной слабостью. Но теперь же, когда я справился с собой, осознал положение, в котором находился, я пришел к выводу, что будет подлостью и гнусностью скрывать от Вас дальше то, что уже стало более чем очевидным. — Юу, нет, — упавшим голосом пробормотал Микаэль, медленно качая головой из стороны в сторону. — Тихо, ты мешаешь мне слушать, — прошипел Маэн, сверкнув глазами в сторону своего «племянника». — И очень надеюсь, что, выслушав меня до конца, Вы проникнитесь тем, что я хотел донести и поступите в соответствии с Вашими чувствами, — Юичиро почтительно склонил голову, но при этом ни грамма подобострастия не промелькнуло в этом жесте. — Недурно, вступление самое что ни на есть интригующее, — хмыкнул старик. — Правда, Микаэль, это производит впечатление? — Да, — глухо отозвался тот, испуганно глядя на Юу, затеявшего самое большое безумство в своей жизни. — Я так полагаю тебе придется подождать и позже сказать мне то, из-за чего ты пришел ко мне. Ты ведь намеревался поговорить со мной? — осведомился Маэн у Шиндо. — Да. — Ты ведь ничего не будешь иметь против того, дабы уступить первенство нашему гостю? — Нет, — опустив глаза, тихо ответил мальчик. — Вот и славно, — кивнул Маэн и обратился к Юичиро. — Простите, что отвлеклись. Но дело в том, что мой племянник этим утром тоже явился ко мне с важным, как мне показалось разговором, и нужно было выяснить готов ли он обождать. Юичиро одобрительно кивнул, бросив короткий взгляд на Микаэля. Тогда же он спросил себя с чем же Мика этим утром явился к своему покровителю. — Теперь, когда все улажено мы можем продолжить. Пожалуй, стоило бы начать с того, чтобы представить Вам его, но, — светлыее глаза старика дьявольски блеснули, — как я успел заметить вы уже знакомы. Очень любопытно, но Микаэль никогда не рассказывал мне о том, что у него есть друзья. — Дело в том, что… — попытался вставить реплику Шиндо. — Разве я к тебе обращаюсь? От столь резкого обращения, Микаэль содрогнулся и вмиг стушевался. — Простите. — Ты сегодня невыносим. Еще одна выходка и я буду вынужден отослать тебя. Внезапно Юичиро резануло сочувствие по отношению к любовнику, выглядящему так жалко и беспомощно перед человеком, имеющим полную власть над ним. Еще один хозяин, еще один бог, суровой воли которого не смеешь противиться. «Ах, Микаэль, чуточку терпения и все закончится. Верь мне.» — Хотя, — старик помедлил, а затем обратил взор на Юу. — Возможно, присутствие Микаэля Вас смущает и Вы были бы более расположены поговорить наедине? Я могу это устроить. Ясно, что для Юу было предпочтительней говорить с этим человеком тет-а-тет, но поскольку Микаэль уже был тут, когда он явился и знал обо всем, уже не имело смысла его выставлять. К тому же, присутствие возлюбленного придавало ему сил смело разговаривать со стариком, чей вид почему-то внушал опасения. Амане перевел взгляд со старика на Мику. — Я не имею ничего против его присутствия, — с едва заметной полуулыбкой произнес он. — В таком случае, присядьте и изложите же нам поскорее цель Вашего визита. Мне любопытно узнать с чем ко мне пожаловал молодой человек вроде Вас. Юичиро послушался. Присев на стул, он снова поднял взгляд на Микаэля, продолжавшего покорно стоять на противоположной стороне стола, рядом со своим покровителем. В его обреченном выражении, все же виднелась слабая искорка надежды, она-то и вдохновила Юичиро продолжить. — Вы совершенно верно подметили, — сказал он Маэну, — мы с Вашим «племянником» действительно знакомы. Я конечно не могу похвастаться продолжительным знакомством, но, чтобы решится на сегодняшний шаг мне оказалось достаточным и четырех месяцев общения с ним. «Замолчи, замолчи, умоляю», — говорил взгляд Шиндо, но Юу проигнорировал беззвучную мольбу. — Любопытно. Продолжайте, — сузил зрачки Маэн. — Четырех месяцев мне хватило, чтобы осознать… — Юичиро опустил голову, — что я… Что я безумно люблю его. Дыхание Шиндо прервалось, он застыл. Такое волнение подкатило к горлу, что он не был в силах вымолвить ни слова. И в то же время жутчайший страх сковал каждую клетку. Маэн ощутил, как задрожала тонкая рука юноши. — Я очень люблю его, поверьте, это не розыгрыш, а самая что ни на есть правда. Я понимаю, что мое признание в Ваших глазах, кажется нелепым, абсурдным, да только я не могу идти против своих чувств, это стало бы преступлением. — Что ты делаешь? Остановись… — едва слышно пробормотали бледные губы Микаэля. Он стоял точно стрелой пораженный. Маэн пока не произнес ни звука. Он пристально, сурово, холодно взирал на парня перед собой. — И ты явился только чтобы сказать мне об этом? — губы старика подёрнулись ядовитой насмешкой, настолько зловещей, что у Юу побежали по спине мурашки. — Чего ты ожидал? — Снисхождения, — тотчас ответил Юичиро, — понимания. — Это слишком ценные вещи в нашем мире ты не находишь и заполучить их порой весьма трудно? — хмыкнул старик. — Я все это осознаю. Господин Маэн, я прекрасно знаю, как это выглядит, но я здесь только потому, что знаю, Микаэль Вам также не безразличен, — Юу подался вперед. — Я знаю, что он представляет для Вас, знаю, какие чувства Вы питаете по отношению к нему. Уже одно то, что Вы сделали ради него и продолжаете делать, доказывает Вашу безграничную любовь к нему. Он бросил взгляд на Микаэля, ища поддержки, но тот отвернулся и закрыл глаза. Амане ничего не оставалось кроме как продолжать: — И только исходя из тех чувств, что Вы питаете к нему, я прошу, нет, я умоляю Вас, не делайте его несчастным. Старик поднял бровь. — Несчастным? — он покосился на Мику. Весь его вид говорил о том, что он был бы рад ударить его, но по каким-то причинам сдерживался. — Пожалуйста, не заставляйте его отвечать Вам, — вмешался Юичиро. — Он не виновен в том, что произошло. В том, что я полюбил его, нет его вины. Я уверен, Вы понимаете почему я заговорил о несчастье. При всей любви, при всей заботе, которую Вы отдавали ему, Вы не могли не понимать, что Микаэль все равно не будет испытывать полноценного счастья. И дело совершенно не в Вас, просто есть вещи, которые невозможно заменить родительской опекой. Я надеюсь Вы понимаете о чем я говорю? — О, боже, замолчи, прошу тебя, ни слова больше, Юу… — побормотал Микаэль, чувствуя, как я вся его жизнь разлетается на осколки. Как сам того не понимая, Юу своими речами изобличает его перед Маэном. Старик одобрительно качнул головой. — Я люблю его всей душой, он для меня ценнее, чем сама моя жизнь. Ради него я готов пойти на что угодно. Прошу Вас, если Вы позволите нам быть вместе, клянусь, Вы не пожалеете ни единого дня. Я сделаю всё, чтобы он был счастлив. Я прошу, — Юичиро встал со стула и замер в легком поклоне, — дайте ему шанс стать абсолютно счастливым. Вы ведь любите его… Позвольте нам быть вместе. Отпустите его. — Так-так, позволить быть вместе… Отпустить… Вот уж неожиданный поворот. Как мило. Юичиро содрогнулся и не меняя положения поднял глаза на Маэна. Он выглядел совершенно беспристрастным, казалось даже, что такое положении забавляет его. — Я жду Вашего решения, — выпрямившись, произнес Юичиро. — Мика, — он поглядел на Шиндо, — вот собственно и есть тот план о котором я тебе говорил. Ты правильно понял. Я решил, что должен честно во всем сознаться. Просто сбежать, начать наши отношения со лжи и обмана, да мы бы сами себе этого никогда не простили. Я понял, что это единственно верное решение для нас обоих, сказать правду. — Ты не понимаешь, Юу, ты даже представить не можешь, что ты наделал… — прошептал Микаэль. — Ты… Ты… Он не смог продолжать и отвернулся. — Мика? — Посмотри, что ты сделал, — глядя на Микаэля, едва стоящего на ногах, с издевкой в тоне проговорил Маэн. — Посмотри до чего довел его. Где же твоя любовь, если ты способен так довести своего любимого? — Я не понимаю, — сказал Юу. — И не поймешь. К счастью или к несчастью, ты не обладаешь таким изворотливым, изощренным, дьявольским умом, как предмет твоего обожания. И несмотря ни на что, ты хотел поступить благородно. Это делает тебе честь и за это ты достоин некоторой привилегии. Одну минуту, — выпустив руку Микаэля, побелевшую в той части где держал ее старик, Маэн встал и медленно пошел в направлении двери, ведущей в смежную комнату, где хранилась некоторая часть документации и располагалась библиотека. Стоило ему отпустить Шиндо, как тот, уперся руками в край стола, лишь бы только не упасть вовсе. Силы будто бы совсем покинули его тело. — Мика! — испугался Юичиро и подбежал к нему. Однако Микаэль отшатнулся, предупреждающе выставив руку. — Что ты наделал? — только и прошептал он. — Мика, чего ты? Все же хорошо, — попытался выдавить из себя улыбку Юу. — Мне кажется, он отнесся к этому очень даже здраво. Я и не ожидал. Ты зря так боялся все это время. Мне кажется, этот человек не так уж ужасен, как ты себе представлял. Он всё принял. Микаэль поднял голову на любовника и на его губах играла сочувствующая улыбка. — Юу, неужели ты до сих пор ничего не понял? Уходи, уходи, прошу тебя. Юичиро раскрыл глаза от удивления, он хотел было задать вопрос, но в кабинет возвратился Маэн. Карман его пиджака был странным образом оттопырен. — Извините за задержку. Итак, — ровным тоном заговорил Маэн, — Вы, Юичиро, пришли оповестить меня, что полюбили моего дорого «племянника», которому я отдал с десяток лет своей жизни? Который обязан мне всем самым лучшим, что только могло у него быть в его положении нищего актера, так? Вы сказали, что намерены заполнить ту пустоту в его душе и теле, которую я, в силу определенных обстоятельств, как Вам кажется, никогда не смогу заполнить? — Да, но этим я вовсе не хотел умалять Ваши заслуги и… — Молчать! — прикрикнул на Юу Маэн. — Я выслушал тебя и теперь настал мой черед говорить. Ты смел посягнуть на бесценную жемчужину, которую я терпеливо взращивал и взращивал, пока она не засверкала во всем своем великолепии. Тот, хрупкий идеал, который должен был верно служить мне напоминанием, что как бы не прогнил и не погряз в трясине распутства и ничтожности помыслов этот мир, в нем еще сохранилось место для истинной святости. Бескорыстии помыслов, искренних привязанностей, чуждости плотским желанием и посвящении себя занятию более прекрасному, возвышенному, тому, что в самом деле достойно принесенных ему жертв. По мере того как он говорил, Микаэль сжимался все сильнее. Будто слова, что произносил Маэн обретали форму плети и каждое следующее оставляло глубокий рваный, жгучий след на его коже. — Познав на своем веку все мерзости этой жизни, множество из которых совершил лично, я однажды задумался — неужели только это может составлять суть человеческого существа? Бесконечная череда подлости, предательства, с одной лишь целью заполучить выгоду для своих нужд? Все построено только на лжи и подлоге и неужели не может существовать чего-то иного, что бы уравновесило это бесконечное зло? Я рассуждал, раз если есть люди, способные творить лишь одно зло, должны же существовать те, кто способен сеять вокруг себя лишь добро. Бескорыстно, щедро. Но также я подумал, раз искушение неотъемлемая часть природы человека и даже самому законченному подлецу порой по прихоти может захотеться блеснуть никому не нужной добродетелью, то соответственно, даже этих ангелов, святых по своей первоначальной природе, не уберечь от соблазнов, атакующих их юные души ежедневно, ежечасно, ежесекундно… Даже их святость находится в большой опасности. И сохранить ее можно лишь одним способом, — Маэн поглядел на Микаэля, который только ниже склонил повинную голову. Старик перевел взгляд на Юу. — Используя все свои возможности, средства попытаться оградить его от этих соблазнов, дабы не позволить вездесущей скверне проникнуть сквозь защитный купол, созданный за счет твоих усилий, и не позволить семени зла прорости в чистой душе, навеки очернив ее недостойными помыслами. О, это казалось неоспоримо идеальным выходом из положения! — последние фразы старик произносил в каком-то лихорадочном возбуждении. — Но я заблуждался, кто бы мог подумать, что я так заблуждался… — он всплеснул руками. А в следующую минуту устремил прожигающий, ненавистный взгляд на Юичиро. — А сегодня ты, мальчишка, мелкий щенок, имел наглость явиться ко мне и ткнуть меня в зловонную жижу моего позора, моего глубочайшего заблуждения! — с этими словами, он выхватил из кармана пиджака кольт образца 1908 года и наставил прямо на Юу. Побелев от страха при виде оружия и старика, явно не расположенного шутить, Юичиро отпрянул назад. Микаэль рядом с ним, побледнел и задрожал пуще прежнего. — Господин Маэн, что Вы делаете? — содрогающимся голосом едва выдавил Юичиро, со страхом глядя на зловеще поблескивающий метал в руке хозяина дома. — Я… Я. Это какое-то недоразумение, пожалуйста… — Недоразумением было то, что я сдержался и не сделал этого раньше, а продолжал выслушивал вашу ахинею! Подумать только! — ухмыльнулся он. — Ну, скажи-ка мне, дружок, — он смотрел на Юичиро, — сколько раз за это время ты поимел его? — Что? — распахнул глаза Юичиро. — Спрашиваю сколько раз ты успел трахнуть его, прежде чем прийти сюда и испросить у меня позволения официально иметь его?! — крикнул в бешенстве Маэн. — Я... эм, — Амане сам не знал, что ему на такое ответить. — Так я и думал, даже сосчитать не можешь. Великолепно! — Господин Маэн, я прошу Вас. Не надо, не делайте этого! — воскликнул Микаэль и бросился к старику, со слабой надеждой, что его вмешательство хоть немного поколеблет покровителя, хотя и было уже поздно. Невероятно сильным и ловким движением, старик наотмашь ударил Шиндо рукой, в которой держал оружие так, что тот отлетел к столу и, ударившись поясницей о край, со стоном, осел на пол. — Не прикасайся ко мне, мразь! — Микаэль! — всполошился Юичиро и хотел броситься к нему, но голос старика и наведенное снова дуло заставили его остановиться. — Стоять! — прогремел Маэн. — А теперь скажи мне, самоуверенный ублюдок, что мне лучше с тобой сделать — отстрелить тебе яйца, — он наставил пистолет на промежность Амане, остолбеневшего от ужаса, — чтобы больше никогда не иметь возможности посягнуть на то, что тебе не принадлежит или же предпочтешь свинец в лоб? — он прицелился в голову. — Я говорил, что ты достоин определенной привилегии, видишь, я сдержал слово. У тебя есть выбор. Юичиро пронзило разрядом небывалого ужаса. «О, боже мой, да он же сейчас убьет меня! Бежать, бежать, спасаться» Однако ноги стали точно ватными. Словно невидимые цепи пригвоздили к месту. Юу просто стоял и дрожал, как самый обычный человек, которого еще секунда и окутает бесконечная тьма. «Сделать! Сделать, надо что-то сделать! Не дай ему так просто убить себя! Мика, Мика, он же и его может убить. Он чокнутый. Боже, что же делать?!» — лихорадочно твердил разум. — Г-господин Маэн… — раздался слабый голос Микаэля. На трясущихся ногах, удерживая за край стола он еле-еле поднялся. Голова кружилась, нос и губа были разбиты, из них сочилась алая кровь, капая на белоснежную рубашку с расстегнутым воротом. — Я умоляю Вас… Не трогайте, Юу… Однако мужчина не обратил внимание на эту слабую попытку вступиться, он продолжал прожигать взором конкурента. — Ты в самом начале попросил, чтобы, выслушав тебя, я вынес решение согласно своим чувствам и убеждениям. И вот я выслушал тебя. Кое-что мне даже понравилось, кое-что меня смутило, а кое-что заставило серьезно задуматься. Ответь мне, стоя вот так передо мной и понимая, что в любую секунду я украшу твоими мозгами стену, ты все еще станешь утверждать, что ради любви к нему, — он кивнул на Мику, — готов на всё, даже на смерть? Юичиро поколебался лишь одно мгновение и то только потому, что объятый ужасом его разум не был способен четко и быстро обрабатывать информацию. — Да. — Что же… очень, очень смело, должен сказать. В таком случае, разве смею я, обычный человек, идти против столь великого чувства, способного победить даже животный страх перед неминуемой гибелью? — Маэн согнул руку с пистолетом в локте. Неужели вот оно, спасение? Блеснул во тьме светлый огонек. И весь этот ужас просто проверка со стороны выжившего из ума старика? Однако Юичиро не успел почувствовать облегчение, ибо лицо Маэна стало холодным и непроницаемым, с жестокой ухмылкой он произнес: — Думаю, да! — а в следующую секунду, он круто развернулся вправо и наставив дуло пистолета на Шиндо, спустил курок. Раздался оглушающий выстрел, потрясший стены кабинета. — НЕЕТ! — заорал Юичиро с такой силой, что заболело горло и кинулся к телу, распростершемуся на полу. — МИКАЭЛЬ! НЕТ! Получив пулю, Шиндо упал навзничь. Позабыв обо всем даже о собственной безопасности, Юичиро бросился перед ним на колени. Маэн лишь опустил руку, державшую пистолет, равнодушно глядя на дело своих рук. — Мика, Мика! Очнись! Нет, нет, только не это. Этого не может быть. Этого не может быть. Нет! — Юичиро сидел перед Микой и дрожал. Он даже не мог прикоснуться к нему. Серая пелена застлала взор. Его обезумевший от ужаса взгляд скользил по животу, груди, испачканной кровью рубашке, по мертвенно бледной коже. Микаэль лежал, повернув голову, золотые пряди полностью скрывали его лицо. На полу стала быстро образовываться кровавая лужа. Волосы Мики полностью пропитались ею, окрасившись в алый. Рана на голове была ужасной. Маэн спрятал пистолет в карман. — Вот теперь я отдаю его. Он весь твой. Наслаждайся, — бросил старый человек Юичиро и даже не взглянув на своего любимца, в котором еще этим утром до получения фотографий с порой крайне откровенным содержанием, объединенных лишь появлением на всех кадрах одного и того же златовласого юноши в компании самых разных лиц, прежде души не чаял, грузными, тяжелыми шагами двинулся к выходу. «Нет, нет. Господи, что же делать! Мика! Мика! Какое страшно бледное лицо! Серые губы! А руки, да они, как лед. Господи, нет. Нет только не это!» — Спасите! Помоги ему, он же умирает! — вскинул голову Юичиро в полнейшем отчаянье и неведение, как с этим быть, как пережить это, как спасти. Его мысли были спутаны, он практически ничего не соображал в эти страшные минуты. Неизвестно какая сила удерживала его, чтобы не провалиться в беспамятство и не лечь рядом с любовником без чувств. — Не оставляйте его! Вы же любите его! Пожалуйста, помогите! Неужели Вы не понимаете, что еще немного и он погибнет?! Старик остановился и его голос прозвучал будто бы из недр могилы, настолько пустым и холодным он был. — Мне нет совершенно никакого дела до этой гнусной падали. — Как Вы можете?! — сотрясаясь от ужаса происходящего, воскликнул дрожащий Амане. — Разве он не был Вам дорог? Вызовите скорую, пожалуйста! Даже если он в чем-то и провинился перед Вами, неужели вы позволите ему погибнуть?! — И пусть этот грязный выродок, эта выгребная яма, больше никому не задурит головы́, — словно не слыша взывающего к нему Юу, обращаясь лишь к самому себе, только и произнес Маэн, после чего вышел из кабинета так ни разу и не оглянувшись. А тем временем, алое пятно неумолимо увеличивалось в размерах. Прямо на глазах у, сгорающего от ужаса и невозможности воспрепятствовать царившему вокруг него аду, Юичиро, через отверстие во лбу, вытекала драгоценная жизнь его единственного, горячо любимого человека. Наистрашнейшая иллюзия из всех возможных человеческих горестей, способная свести с ума. И что самое невообразимое, способное раз и навсегда повергнуть в пучину бесконечной боли и сильнейшего отчаянья, так это четкое понимание, что вокруг тебя не полуночный бред, а самая что ни на есть суровая реальность. Дыхание Смерти погружает мир вокруг в то самое пугающее безмолвие, от которого ты так мечтал убежать всю свою жизнь… И все же, в конечном счете, оно, не пощадив, настигло тебя, несчастное дитя, которое вовсе не должно было появляться на свет… Беспристрастная длань Провидения расставила всё по своим местам. Дрожащие руки обагрённые свежей, теплой кровью любимого, его сомкнутые, полупрозрачные веки, губы, цвета алебастра и полное отсутствие жизни в онемевшем теле. Не это ли является истинным Адом на Земле?..