Танец белой цапли

После этих слов, произнесенных столь серьезно, Шикама устремил сосредоточенный взор на Ферида. — Я слушаю. — Вероятно, не имеет смысла описывать тебе в точности всё, что происходило эти дни, полагаю, достаточно будет высказать, что я́ думаю по этому поводу. — Хм, ты прав. Твое слово будет вернее, — согласился Доджи. — Итак, раз ты не имеешь ничего против деталей, которые я желаю опустить и готов выслушать мое мнение, тогда вот оно. Исходя из моей личной оценки ситуации, — заговорил Ферид, — я предпочел бы, что Амане более не появлялся в своем доме. Скажу больше, будет совсем не дурно, если он вообще покинет страну. Поскольку он родом не отсюда, ему это не составит труда. — Ого, я удивлен! — Шикама нахмурился. — Неужели этот человек настолько безрассуден? Продолжает упорствовать, подпитывать свои фантазии, даже когда узнал кто так же вступил в игру? Покинуть страну… Это серьезное заявление. Ты правда полагаешь, что это единственно верное решение? Можно просто уехать из города и обосноваться в другом. — Без сомнений, — согласился Батори. — Такой вариант тоже возможен и учитывал его. Но подумай сам, зачем покидать один город и переселяться в другой, где ты все равно остаешься единственным борцом за свое право на существование? Какой смысл просыпаться каждое утро с мыслью, как лучше мне сегодня добраться до университета, чтобы не встретиться с кем-то, кто может узнать меня и доложить, что видел меня? К чему подвергать себя дополнительным испытаниям, когда можно все бросить и сбежать туда, где у тебя будет есть приют, надежная защита, где ты не являешься просто приезжим, то есть человеком, фактически бесправным, а значит, беспомощным? По-твоему, участь ходить постоянно оглядываясь, избегать подозрительных скоплений людей, благостней, нежели поступиться юношеским стремлением как можно дальше отдалиться от контролирующей тебя семьи? Будь наш герой один, он бы еще мог рискнуть, зная, что на кону только его шкура, но не забывай — он теперь не один. — Присутствие рядом с ним Микаэля создает дополнительные сложности. Он будет опасаться скорее за него, чем за себя. А такая жизнь, даже если она будет протекать в самом дальнем и глухом районе, и впрямь однажды превратиться в мучение. — Теперь ты понимаешь, что в их случае благоразумней забыть обо всем, что связано с этим клочком суши и удалиться. Если однажды Микагэ пронюхает, что эта парочка здравствует и наслаждается любовью в пределах его досягаемости и никто не оказывает ей покровительства, разве он, с его постоянной жаждой наживы, не предпримет попытки вернуть то, что он считает своим? А мы с тобой не те люди, у которых масса свободного времени и они, пролеживая часами на диване размышляют чем же сегодня развеять свою скуку. Таким да, у таких может быть найдется время на оказание долгосрочных услуг ходатайства. Доджи кивнул, будучи совершенно согласный с заключением, что он не подписывался на пожизненное обеспечение благ для некой пары молодых людей. — А я уверяю тебя, — продолжал Батори, — даже получив выкуп, Микагэ всегда будет считать Шиндо своей собственностью, поскольку на этом теле, как и душе и плоти любого, кто когда-либо попадал в наше общество, стоит невидимое клеймо, навеки связывающее господина и подчиненного. Микаэль был ключевой фигурой в театре Микагэ и шрам его клейма врезался в кожу и сердце куда глубже, чем у других. Этот глупый мальчишка еще сам не осознает всей тяжести своей участи. Однажды он поймет, как глубоко проникла в него скверна, но будет уже поздно. — Иными словами, ты даешь мне понять, что Микагэ оказывает на Шиндо влияние куда более сильное, чем он себе воображает? — О, поверь, — зловеще усмехнулся Ферид, — Микагэ здесь потрудился на славу. Как я уже сказал, наш уважаемый директор, оказывает очень сильное влияние на тех, кто так или иначе оказался в его руках. А Микаэль был для него особенно ценной дичью. — Какая занятная мысль, — Шикама в раздумьях потерев подбородок. — Она тебе не чужда, мой друг. Ведь ты, как, впрочем, любой другой занимающий лидирующее положение, должен приложить немало усилий, которые конечно без определенных черт характера не принесут желаемого результата, чтобы поселить в своих подчиненных определенную долю преклонение, восхищение и страха перед своей персоной, дабы сделать их своими послушными песиками. Это своего рода дрессировка диких животных. Если дрессировщик слаб духом и сам в какой-то момент начинает бояться своих зверей, они как правило нападают и разрывают его. То же происходит и с лидерами в человеческой среде. Ведь, увы, хоть мы и стои́м на голову выше прочих живых существ, но инстинкты наши по-прежнему действуют согласно правилам природы. Для того, чтобы удачно вести за собой необходимо изначально показать субъекту на сколько ты превосходишь его. Подавить своей силой и влиянием. — И время это не лечит, — медленно проговорил Доджи, повидавший множество «бывших» мафиози, которые спустя десятки лет праведной жизни, все равно не могли полностью отделаться от своей второй натуры, требующей жестокости и насилия. — Тебе известен феномен «заключенного»? — Это когда, человек освободившись от длительного пребывания в тюрьме, вдруг начинает тосковать и в итоге, если сам не провоцирует свое вторичное попадание за решетку, то как минимум приходит к ее воротам? Естественно. — Здесь примерно то же самое. «Он говорит серьезно? — мысленно спросил себя Доджи, не пропуская ни единого слова друга. — Он так глубоко проник в это душу, что так легко читает ее? Немыслимо, он же ненавидит его. Шиндо всегда был камнем его преткновения, тогда почему же.?» Внезапное волнение охватило Доджи. Ему показалось, что на секунду он приблизился к иной, более глубокой стороне души своего друга. Это едва заметное прикосновение взбудоражило сознание Шикамы, как если бы ему дали возможность прикоснуться к Вечности и познать все ее непостижимые тайны. — А ты? — совладав с собой, спросил он. — Что я? — Ты говоришь о нем, о силе, которая выше его, но о которой он пока еще возможно не догадывается. Но, что на счет тебя самого? Разве тобой не владеют подобные порывы? Ты не считаешь, что, будучи, как и он, втянут в эту среду, невольно стал ее пленником? — Я был уверен, что ты задашь мне этот вопрос? — улыбнулся Батори. — Разумеется, уж прости, что говорю это, но вы оба оказались в одном и том же положении, и вы оба гении каждый на своем поприще. Вспомни, восемь лет назад. Ты достиг вершины. Ты находишься на ней и ныне. Один взмах твоей руки, одно твое слово, один взгляд способны покорить весь зал. И этому таланту не мешает даже время, которое с каждым годом превращает в пыль даже самые яркие звезды. Пусть ты уже не выступаешь так часто, однако, когда нужно в действительности впечатлить публику необыкновенным зрелищем, выбирают тебя, ибо до сих пор тебе нет равных. То же и с ним. Он делает то же самое. Он обладает силой, способной заставить любого смотреть лишь на него. Когда он появляется на сцене все прочие просто меркнут на его фоне. Всем уже становится все равно насколько хороши были прежние исполнители. Он заполняет собой весь зал. Он заставляет любить себя не только, как пышущий живой энергией молодости и цветущей красоты юнец, но и как непревзойденный мастер искусства тончайшего лицедейства. Для Микагэ ты не менее ценен. — И на этой основе ты сделал вывод, что я такой же заложник не только моей сферы деятельности, но и моего таланта, как и Шиндо? — спокойно глядя на Шикаму, спросил Ферид лишь слегка ухмыльнувшись уголком рта. — А разве истинный дар не делает тебя своим вечным рабом, терзая душу до тех пор, пока не заставит проявлять себя через тело и разум избранной жертвы? — Ты не находишь это забавным? — Что именно? — Я хотел пролить свет на один аспект ограничивающий свободу, а мы обнаружили еще и второй. Куда более возвышенный и неожиданный. — Ферид, будь добр, — вкрадчиво улыбнулся Шикама. — Не уклоняйся, а дай мне ответ. Учти, сегодня у меня такое настроение, я намерен выпытать все до конца. — В таком случае не стану обороняться дольше и открою тебе разительные отличия между мной и ним. Ох, — он вздохнул и приложил руку ко лбу. Легкая усмешка скользнула по тонким губам. — Не предполагал, что наступит день, когда буду вынужден проводить эту параллель. Ты невыносим, Доджи. Зная, как я отношусь к нему… — И все же ты сам заговорил об этом, — напомнил ему Шикама. — Верно. Тогда… — Ферид обратил взгляд в сторону окна. — Я начну пояснение почему я, несмотря на некоторое наше сходство, все же остаюсь за пределами начертанного круга, с того, что напомню тебе, я, в отличии от него, не был завлечен в этот мир против своей воли. — А разве рождение в семье потомственных актеров априори не сделало тебя этим заложником? — В какой-то степени, — согласился Ферид, — однако пусть моя семьи с давних пор приверженец традиционного искусства и не видит иных для себя возможностей кроме как служить театру, а, следовательно, внушает свои идеалы каждому следующему поколению, я не стану отрицать, что иногда и во мне проспался бунтарский дух, когда я хотел иной участи для себя. — О, хотел бы я знать, как бы сложилась твоя судьба не избери ты полем своей деятельности Кабуки. — Даже если бы я это сделал, мне это ничего не принесло. Так уж сложилось, что в моих жилах течет кровь семьи с многовековой историей и однажды я ощутил всю эту мощную силу на себе. Это стало откровением для меня, когда я понял, чему по-настоящему должен посвятить себя. Я мог уйти, мог сбежать, мой выбрать иной путь, но я остался, чувствуя, что только оставшись на месте, я достигну всех своих мечтаний. И вот отсюда выплывает то различие, которое ставит меня на разные чаши весов с Микаэлем. Он не был потомственным актером. Не попади он оп прихоти своей семьи к нам, он бы мог прожить всю жизнь, даже не догадываясь на что способен. Однако Судьба не позволила себе упустить из рук такой алмаз и благодаря своим хитросплетениям жизненных ситуаций, в итоге привела его прямо к нам. Ну, а поскольку не мне тебе объяснять, как сильно отличается жизнь актеров, чьи жизни и успех на сцене зависит только от воли их владельца, от актеров, выходцев из приличных семей за которыми всегда идет надзор, я не стану говорить какой глубокий след оставило в душе Шиндо пребывание с ранних лет под сводами храма искусств. Здесь Микагэ приложил не мало усилий. И мы видим результат. Уже в 9 лет Шиндо был настолько неотразим, как актер, что его заметил один из самых искушенных во всех аспектах искусства людей. — Да-да, припоминаю. Именно таков был возраст Микаэля, когда Маэн, известный своим покровительством начинающим дарованиям, обратил на него взор. Ферид утвердительно кивнул. — Иными словами, — произнес Шикама, — ты не несешь в себе гнета подневольного, которого просто принудили заниматься тем, к чему ты в принципе не был готов. Я бы сказал тем, о чем ты даже не помышлял. — Вот. Как бы он не пытался казаться свободным, его сердце и разум крепко связаны. Это связь настолько прочна, так долго она въедалась в каждую его клетку, что и в итоге стала целой сетью, которую если попытаться вырвать из него, хлынут потоки крови. К тому же, если я, абсолютно лишенный чужой воли, подавляющей мое эго, развивал свой талант с целью снова придать своему имени утраченное величие и достигнув этого со спокойной совестью ушел в тень, дабы изредка освещать своим присутствием сцену — все же я не допускаю мысли о полном забвении, — то для этого мальчика его игра, стала источником умиротворения. Чтобы он не переживал, какие бы эмоции не испытывал, он будет стремиться поделиться ними со сцены. Это его суть. Накопив что-то, он уже не может не отдать это. Все переживаемые им в жизни чувства и эмоции, какой бы полярности они ни были, собираются в нем, генерируются таким образом, что создают энергию вдохновения такой мощности, что, если он воспротивится, попытается удержать это в себе и не дать выход, его разум не выдержит столь сильного давления. — Это случайно не то, что принято называть одержимостью? — усмехнулся Доджи. — Одержимость. Очень правильно слово. Ты прав, Микаэль одержим своей игрой. Я не раз наблюдал за его выступлениями, и заметил кое-что интересное. Некоторую закономерность, — произнес Ферид. — В те вечера, когда он накануне переживал сильное эмоциональное потрясение, его выступления были самыми запоминающимися — яркими, эпатажными, завораживающими и не предсказуемыми. В такие дни зал буквально взрывался от энергии, которая исходила от него. Это не передать словами, это нужно только видеть. Прочувствовать. «И я нисколько не удивился бы, если бы стало доподлинно узнал, что Микагэ, также подметив эту особенность нашего общего «любимца» во всю пользовал ее. К примеру, позволять Шиндо увлекаться лишь теми, кто наверняка разобьет его сердце, он мог не только для того, чтобы обезопасить его преждевременный уход их театра, а и для того, чтобы поддать жару на выступлениях». — Хм, признаюсь, я немного шокирован. Ранее ты говорил мне этого. — Не было повода. — Любопытно, если Микаэль, по твоим словам, так одержим сценой, может ли существовать что-то, что пересилит эту его страсть? — Кто знает? На лугах Парнаса согрелось под нежными лучами солнца не мало таких душ, отрекшихся от всего земного и отдавших первенство грезам, а не земному. — Однако же, как мне известно, Микаэлю вовсе не чуждо земное, — с особенной улыбкой заметил Шикама. — Особенно, ему не чужды заменые удовольствия. Как ты думаешь не станут ли они сдерживающим механизмом на его пути к совершенному удалению от мира? К тому же, у него теперь есть и любовь. Разве она не затмит его стремление излить чувства и не возродит обычное желание просто оставаться самим собой с предметом своей страсти? Можешь ли ты гарантировать, что любовь Амане, а она довольно сильна, как я успел отметить, в конце концов не возьмет верх над душевными порывами Микаэля, заложником коих он стал, полностью усмирив его? Избавив их обоих от ожидающих их трудностей? — А можешь ли ты, в свою очередь, гарантировать, что его страсть не усилит это стремление? — сузил глаза Ферид. Шикама вздрогнул. — Какой необычный вечер, — усмехнулся он. — Согласен. — Твои рассуждения так увлекли меня, можно сказать, поразили, что я даже забыл о своих собственных делах. — Зато неплохо вник в мои, — улыбнулся Батори. — О чем ни грамма не жалею, — отозвался Доджи. — Итак, вернемся к началу нашей беседы, если ты не возражаешь? Ферид знаком жестом показал, что не против. — В твои планы входит удалить эту пару из страны? — Так будет лучше всего. — Хорошо, я возьму это на себя. На самом деле, я не стану возражать если они исчезнут из поля моего зрения. — Хах, твоя-то в чем выгода? Не припомню, чтобы они доставляли хлопоты лично тебе. — А ты не догадываешься? — поглядел на него из-под полуприкрытых век Доджи. — Ах да, ты печешься о моем покое, вернее о том, чтобы никто не нарушал его. — Именно так. От того я позабочусь, чтобы после полного выздоровления Микаэля, эти два субъекта навсегда оставили нас, оставшись лишь в воспоминаниях. — О, боюсь, этим воспоминаниям не суждено вести долгую жизнь. — Аналогично. — Ох, извини, — спохватился Шикама, когда, начав более обыденный разговор у него внезапно зазвонил телефон. Увидев от кого исходит звонок, он еще раз извинился перед Феридом и вышел из комнаты. — Да, говорите, — оказавшись один, приказал он. — Что? Собрался уходить? Уже ушел? Значит так, — твердо начал Шикама. — Проследите куда он направляется и, если вдруг окажется, что он едет туда, немедленно сообщите мне, а его задержите. Делайте что хотите, но дождитесь моего появления. Вызов завершился. — Черт возьми! — Шикама закусил губу. — Мне следовало предвидеть, что мой брат не станет сидеть на месте, а воспользуется моим уходом. Ну ничего, меры я принял. Даже если Дон узнал, где его держат и отправится к нему, ничего не выйдет. Сделав глубокий вдох, Шикама почувствовал облегчение и сохраняя хладнокровие возвратился обратно к Фериду. Отсутствие беспокойства вскоре оправдалось, ибо поступивший через некоторое время звонок от человека Шикамы, оповестил, что Дон отправился не дальше своего любимого местечка и судя по заказанному, собирается остаться в нем надолго. Пусть факт того, что его брат напивается с горя, ощущая свою слабость, не обрадовал Шикаму, но все же не и не встревожил, ибо его психология была такова, что пусть лучше Дон зальет свою тоску приличным количеством спиртного один-два, три, пусть даже десять раз, чем встретится с Шиндо, который принесет в его жизнь такое мучение, что бутылка, ставшая в итоге его вечным спутником, будет наименьшим из зол для его родственника. Дон пробыл в баре до двух часов утра и когда он уже находился в том состоянии, когда людям обычно начинают мерещиться всякие демоны, и язык едва ворочается во рту, к нему подошло несколько человек. Эти самые люди, помогли Дону сначала выйти из-за стола, а потом дойти до выхода, поскольку его так раскачивало из стороны в сторону, что он едва ли смог бы добраться до соседнего столика без посторонней помощи. Бормоча что-то бессвязное, слабо пытаясь высвободиться из рук, удерживающих его в вертикальном положении, он, однако, не проявлял привычной агрессивности то ли признавая в этих людях подчиненных своего брата, то ли испытывая полнейшую апатичность к своей дальнейшей участи, позволил препроводить себя в машину, а там, забившись в угол молча просидел до той поры, пока автомобиль не остановился. По прибытии, двое крепких парней аккуратно затащили полуспящего брата своего шефа в дом. В парадной их встретил сам старший Доджи, который возвратившись от друга, решил не ложиться до тех пор, пока его брат не окажется дома. Он с презрением поглядел на Дона, которого на данный момент мало что роднило с представителями самого интеллектуального вида всего животного мира. Шикама любил своего брата, однако сейчас он стыдился его. Стыдился этой слабости, этой глупости, этого бесконечного упрямства. Немного поборов в себе силу винных испарений, Дон открыл глаза и, подняв осоловелый взор, узнав гордую осанку своего родственника, его лицо исказило негодование. Заплетающимся языком, он проговорил: — Я все равно не отступлюсь… И плевать я на тебя хотел. Понял?! Ты мне не отец и считаться с тобой я не обязан! Он хотел добавить что-то еще, но язык решительно отказался подчиняться мозгу. Дон потупил взгляд и беспомощно свесил голову. Удерживающие его парни только переглянулись, а потом с опаской посмотрели на шефа, которому наверняка такое обращение брата к себе при свидетелях не очень нравилось. Однако старший Доджи даже бровью не повел. Он холодно и жестко смотрел на почти бессознательного Дона. — Отнесите его наверх, — приказал он строго, а затем подозвав одного из служащих, которые также не спали, поскольку бодрствовал господин, шепнул ему пару слов о том, чтобы они, как следует позаботились о его брате. Отдав такое распоряжение, Шикама уже хотел было удалиться, однако из опасений, что его братец очнувшись может снова открыть рот и без его участия, в котором также был контроль, наговорил бы лишнего, мужчина остался и находился поблизости все то время, пока его брата укладывали в постель. — Каким он был, когда Вы обнаружили его? — направляясь к лестнице спросил он человека, которому первоначально отдал приказ не спускать глаз с его младшего брата. — Мы с ребятами не подходили близко, как Вы и приказали, — отвечал тот, — только когда увидел, что младший господин Доджи уже…ну, как сказать, в общем. — Немного переусердствовал, — докончил за него Шикама, потому как у того не хватало духу заявить своему уважаемому господину, что его брат нажрался до такой степени, что говорит с трудом. — Да-да, вот именно, — обрадованный, что не довелось называть вещи своими именами, произнес тот. — Вот тогда мы и позволили себя обозначить свое присутствие. Надо сказать, что господин Дон, невзирая на свое опечаленное состояние вел себя вполне скромно и тихо. За столом он был один. — Один значит? — переспросил Шикама. «Это хорошо. Если бы он был в обычной для него компании, мог бы со злости взболтнуть лишнего». — Именно так. Он был один. Ну, а поскольку собеседников у него не было, а всех, кто и хотел бы составить ему компанию за столом, он гнал, точно шелудивых псов, то, повторюсь, будучи совершенно один, предпочитал вести себя тихо и скромно. — А когда появились вы? — стараясь скрыть свою заинтересованность, спросил старший Доджи. — Сначала он принял нас за очередных желающих присоединиться к нему, естественно, попытался прогнать, но видя, что мы не уходим, а более того, пытаемся увести его, само собой, немного повозмущался, ну, а потом как-то сник и всю дорогу был послушен, как ягненок. — Значит, он не пытался говорить с вами иначе, кроме как осыпать проклятиями? — Помилуйте, господин, при всем моем уважении к способностям вашего брата развлекается согласно его возрасту и при этом не терять головы, но он не был в том состоянии, чтобы вести беседы. — Однако он же умудрялся ругаться? — На самом деле, — вздохнул исполнитель. — Молодой господин был так подавлен, что даже слова ругательств порой давались ему с трудом. Я бы сказал это было скорее бессвязное лепетание, чем членораздельные звуки. — Прошу Вас, давайте без излишних подробностей, — поморщился Доджи, которому был неприятен этот разговор. — Прошу прощенья. Я увлекся ответом на Ваш вопрос и забылся. — Ничего, — кивнул Доджи. Тем временем, они спустились на первый этаж. — Благодарю за работу. — Всегда к услугам Вашей уважаемой семьи, — учтиво склонил голову мужчина. Его примеру последовали двое других, которые исполняли в эту ночь роль костылей для утратившего внутренний стержень брата главы организации. Шикама предоставил слугам закрывать дверь, а сам возвратился к себе в комнату. Но вместо того, чтобы сбросить с себя прекрасный халат и лечь в постель, он еще некоторое время размышлял, неторопливо прохаживаясь из одного конца комнаты в другой. В конечном счете, в окнах его спальни, как во всем доме ранее, погас свет. На следующее утро, поворочавшись и застонав от тупой боли в голове, Дон открыл глаза. Солнечный луч ударил по ним без жалости. Зажмурившись, ибо в первую минуту показалось, будто этот свет ослепил его, Дон уткнулся лицом в подушку. По мере того, как в тело возвращалось сознание, усиливались ощущения вчерашнего вечера. Голова трещала ужасно. Во рту пересохло и вкус был такой, словно он наглотался невесть чего, вместо закуски подаваемой в заведении. Кстати, о заведении! Он вздрогнул и резко поднял голову. Перед его взором красовалось изголовье его постели и стена его собственной комнаты. Пока еще не проснувшийся окончательно мозг мужчины испытал потрясение. Как он очутился дома? Когда он спел вернуться сюда? События вчерашней ночи напрочь стерлись. Дон прижал руку к голове. Как бы то ни было, каким бы ветром его вчера не занесло домой, а валяться дольше никак нельзя. Надо вставать. Чего доброго еще Шикама застанет его в таком виде. Думая так он повернулся на бок, отбросил одеяло, почти спавшее с него во сне, несмотря на то, что перед этим слуга заботливо прикрыл им своего измученного господина, сел на постели, как вдруг бросив случайный взгляд в сторону, вскрикнув, так и подскочил на месте и снова схватился за голову, поскольку от бурной эмоции череп пронзил болезненный разряд. — Ооо, — застонал Дон и поднял взгляд на человека, свободно сидевшего в кресле со скрещенными кончиками пальцев рук, и не спускающего с него пристального взгляда, смиренно дожидающегося его пробуждения. — Брат… — задрожав не только от удивления и страха увидеть с утра по раньше своего величественного родственника у себя, а и от мучившего его похмелья, пробормотал младший Доджи. — Ты здесь?.. Но. Но почему? — А ты не догадываешься? — с холодком ответил Шикама. — Догадываюсь, — буркнул Дон и поднявшись, пошел к стулу, где лежала сложенной его одежда. — Пришел отчитать меня за поведение, позорящее нашу семью? Шикама слегка сдвинул свои тонкие брови к переносице. Прозвучавший в ответе брата вызов не понравился ему. — Ты уже не маленький, чтобы тебя отчитывали. — Тогда повторяю свой вопрос, — натягивая на себя футболку, Дон оглянулся на Шикаму. — Мне, конечно, льстит, что мой брат приходит с утра, чтобы повидаться со мной, но я знаю, что это не спроста, потому, говори. Зачем ты здесь, если не с наставлениями? У меня сегодня куча работы. — Беря со спинки стула брюки, сказал он. — В твоих же интересах не задерживать меня. Взяв полотенце, он остановился перед креслом, в котором сидел Шикама. — Завтракать не стану, только приму душ и сразу пойду. — К чему такая спешка? — Я уже сказал. — Это может подождать. — Если я не буду на месте к 12, ты первый, кто потом спросит, почему ничего не получилось. — Не спрошу. — Дело серьезное. Предупреждаю. — Я готов понести убытки. — Ладно, — Дон поднял руки, показывая, что сдается. — У меня кончились аргументы. — Стащив с плеч полотенце, он бросил его на постель и сам уселся на край. Облокотившись локтями на колени и вытянув шею, он приготовился слушать. Он не поднимал глаз на Шикаму, во-первых, потому, что похмелье по-прежнему стесняло его, а во-вторых, была какая-то неловкость от того, что брат сейчас находиться здесь. Не то, чтобы Дон стеснялся своей вчерашней выходки, но ему был неприятен факт, что Шикама не дал ему возможности даже привести себя в порядок прежде чем показаться ему на глаза. В-третьих, Дон не забыл действий Шикамы и своих собственных и это также влияло на его отношение к столь раннему визиту. — Как ты себя чувствуешь? — осведомился Доджи, хотя ни одного намека на мягкость или снисхождение к состоянию брата в нем не присутствовало. По всей видимости он тоже не забыл событий, предшествовавших этому дню. — Превосходно, — мрачно отозвался Дон, все также не поднимая головы. — Ты не остался дома вчера, уехал в кабак, где пробыл до двух часов утра… — А разве мне запрещено веселиться? — Нет, однако в том состоянии, в котором ты вернулся… Ты даже на ногах не стоял. Ты напивался в одиночку на виду у всех! — Следишь за мной? — хмыкнул Дон. — Как это мило с твоей стороны. Тебя смутило, что я пил один и это видели другие? Хорошо, в следующий раз выберу более укромное место. Тогда ты будешь доволен мной? — Почему ты злишься? — нахмурился Шикама, сохраняя хладнокровие, но словно бы говоря: «Единственный кому бы тут стоило негодовать, так это мне». — При чем здесь посторонние? — Не знаю. Это ведь ты сам сказал. — Послушай, Дон, дело вовсе не в том, кто видит тебя, а кто нет, впрочем, если бы ты хоть немного заботился о моей репутации, о своей, ты бы сто раз подумал прежде чем идти и напиваться вдрызг. Но сейчас я не стану говорить, что таким поведением ты просто втаптываешь в грязь наше достоинство главных представителей нашей организации, нет. Я скажу лишь, что твое поведение — это не поведение взрослого человека. Ты ведешь себя, как маленький, избалованный ребенок. Возьми себя в руки наконец. Довольно этих эгоистичных капризов. Ты так хочешь, чтобы тебя жалели? — Вот еще! — воскликнул Дон, вскочив на ноги. — Мне не нужна ничья жалость! — Тогда зачем ты вчера напился? — темные глаза Шикамы буквально пронзали. Дон содрогнулся и отвел взгляд. — Если, как ты утверждаешь, тебе не нужна жалость зачем ты провоцируешь других испытывать ее? Мало кто посвящен в твои личные дела, однако же, ты не настолько наивен, чтобы думать, что все вокруг такие дураки и не поймут от чего вдруг их уважаемый господин начал глушить спиртное? — Это был один единственный раз. Что в этом позорного? — А не ты ли сказал мне, что найдешь в следующий раз более укромное место? — поднял бровь Доджи. — Предупреждаю тебя, брат, дорожка, которую ты себе наметил, возомнив, что против тебя ополчился мир, весьма скользкая. Она приведет тебя лишь к тому, что ты станешь презираем в глазах своих же подчиненных, а что еще хуже будешь высмеян ними. Этого ты хотел достичь, когда вступал в наши ряды? Дон не ответил. Он продолжал сверлить взглядом пол у своих ног. — Если ты сейчас подумал, что, говоря это, защищаю лишь себя, то ты глубоко заблуждаешься. Сейчас речь не обо мне. Я не хотел затрагивать эту тему, но после вчерашнего, я посчитал своим долгом напомнить тебе о твоих же собственных побуждениях о которых ты, поддавшись необоснованной страсти, предпочел забыть. Я сожалею, что вынужден напоминать тебе это в такой неподходящий момент, — он окинул взглядом Дона, чей внешний облик говорил о «прекрасно» проведенной ночи, — но ты не оставил мне выбора. Как твой брат я где-то понимаю, почему ты так поступил, не оправдываю, не поощряю, но понимаю; тем не менее, как твой непосредственный начальник, я испытываю жуткое недовольство тобой. — Какие речи! — хмыкнул Дон. — Удивительно, как при таком таланте оратора ты заправляешь местной мафией, а не толкаешь речи с политических трибун или не сделал карьеру дипломата. Шикама недоуменно поглядел на него. — Говоришь, недоволен мной, как начальник? — Дон вскинул взор, горевший желанием во всем идти наперекор брату. — Раз я так неугоден, только порчу все, являюсь бельмом на твоем глазу, пожалуйста, возьми и уволь меня. Чего проще! Дон сам не знал почему у него вырвалась такая фраза и тотчас пожалел о ней, так как его положение при старшем брате вполне устраивало его честолюбие, но отступать уже было поздно. Сказанного не воротишь, а уж тем более, когда это было сказано с таким жаром. — Это невозможно, — спокойно ответил Шикама и лишь судорожное движение пальцев выдало его обеспокоенность столь неожиданным заявлением. — Почему же, — усмехнулся младший Доджи, почувствовав, что если продолжит в таком ключе, Шикама со своей стороны приложит все силы дабы отговорить его. Тогда все силы окажутся на стороне Дона, и он очутится в том выгодном положении, когда можно будет выдвигать ультиматумы. В это же время в его мозгу зародилась другая идея, целью которой получить отставку крайне уместно. В общем, рассчитав свои выгоды как в одном, так и в другом повороте дела, он смело продолжил: — Если я перестану быть твоей правой рукой и удалюсь, то что бы я не делал, будучи сам по себе, это никак не будет пятнать твою репутацию. Это отличный выход. Тем более, что мне уже порядком поднадоело трудиться. Я бы с радостью занялся своими собственными делами, получив отставку. — Дон, что ты такое говоришь? — воскликнул Шикама, пораженный, что в своем упрямстве, его брат решил пойти так далеко. «Да что же случилось с тобой? Ты никогда не был таким, ты всегда подчинялся мне. Какой бес в тебя вселился?» — Решено! — вскинул голову Дон. — Я ухожу из организации. Шикама было открыл рот, чтобы остановить безумца, но потом передумал. — Хорошо, — произнес он ровным тоном. — Если ты желаешь уйти, я не стану тебя уговаривать. Может быть, в конце концов, ты найдешь то, что хочешь. — Я могу расценивать это, как твое одобрение? — недоверчиво поглядел на старшего брата Дон, мысленно удивляясь. Неужели его старший брат в самом деле дал ему добро? Он, человек с железной волей, который привык подчинять и властвовать над другими, который не терпит возражений и непослушания, вдруг так просто берет и отпускает его? Как так? Возможно ли это? — Если ты хочешь, если ты чувствуешь, что готов начать прокладывать свой собственный путь, разве могу я становиться препятствием? — с радушной улыбкой заговорил старший Доджи. — Наоборот, я буду только рад, если ты самостоятельно встанешь на ноги и через время представишь мне результаты своих трудов. — О, я сам был бы не прочь похвалиться своими успехами, — натянуто улыбнулся Дон. — Так что же, я могу считать себя освобожденным от возложенных на меня обязательств? — Совершенно, — кивнул Шикама. — За то дело, не переживай, я пошлю своего заместителя. Он знает всё необходимое и я уверен справится с задачей. Жаль, мне будет тебя не доставать, но что же поделаешь… Видимо пришло время нам с тобой разойтись. — Очевидно, что так, — кивнул Дон. — Прости, Шикама, я, честно говоря, изумлен. — Почему? — Не думал, что ты так скоро одобришь мое решение. И я… — он замешкался. — Дорогой мой брат, неужели ты считаешь меня таким тираном? — кротко улыбнулся ему Шикама. — Конечно, нет. Я считаю тебя справедливым и умным руководителем, но вместе с тем, уж прости, я не могу не удивляться. Ведь ты… — Ты не можешь поверить, что я отпускаю тебя? -Угу. — Все просто, я ведь говорю. Ты мой брат, и я естественно хочу, чтобы ты был рядом, поскольку это дело, является не только моим, оно в равной степени принадлежит и тебе, но раз ты не чувствуешь более желания трудиться во благо процветания нашему общему делу, разве могу я мешать тебе? Твое отсутствие меня огорчит, вне всяческих сомнений, однако, не будучи твоим отцом, — Дон не понял, почему Шикама сделал ударение на этом слове, поскольку утренние события стерлись из памяти и возвращаться не думали, — я не вправе оказывать жесткое влияние на твои личные решения. «С чего бы это вдруг? Какая муха его укусила?» — Дон все еще удивленно смотрел на брата, внезапно решившего в это утро щегольнуть великодушием. — Эм, ну, благодарю, конечно, за понимание. Хах, — он усмехнулся. Неужели все оказалось так просто? — Ты меня очень удивляешь. Я не думал, что ты так легко… Шикама, — Дон устремил на брата немного рассеянный, но вместе с тем благодарный взгляд. Как уже было сказано он не горел желанием покидать свое место, однако был также упомянут план, который сработал бы только если бы Шикама отпустил его. Он был предельно прост — выйдя из-под надзора Шикамы, Дон преспокойно занялся бы поисками Микаэля, а найдя его, приложил все силы, но убедил бы строптивца остаться с ним. При их прошлой встрече, ему это практически удалось и если бы Микаэль послушал его чуть дольше, то Дон сумел бы укротить его безумное состояние и увлечь за собой. Дон рассчитывал на успех, поскольку нет лучшего времени решать подобные вещи, чем во время пребывания в больнице. — Правда, спасибо за понимание. Для меня действительно будет хорошим уроком, немного пожить одному. Я не жалуюсь на твою опеку, ты всегда поступаешь так, как лучше для меня. Но я понял, что мне бы самому не мешало бы научиться решать свои проблемы. — Я прекрасно понимаю твои стремления, — мягко произнес старший Доджи. — Ты, извини, — Дон потер взъерошил волосы на затылке. — Я оставлю тебя. Все же хочу заскочить в душ. — Да-да, не стану тебя задерживать. Но как только Дон взял с постели полотенце и собрался было уйти, снова зазвучал голос старшего брата. — Добавлю только, — размеренным тоном заговорил Шикама и в его кротком взоре вдруг сверкнула молния. — Раз ты принял твердое, взвешенное решение, а иного я от своего брата не жду, то с чистой совестью позволю тебе самому заняться своей судьбой, с одним условием. От этого резко изменившегося тона, дрожь пробежала по спине Дона, он замер на месте, затем обернулся. — Я позволю тебе поступить так, как ты хочешь, — начал старший Доджи и голос его был внушителен и тверд, — только если ты развернешь свою деятельность на Кюсю. — Что? — распахнул глаза Дон. Его будто громом оглушило. Он стоял, широко раскрыв глаза и смотрел на Шикаму. Такого удара он не мог предвидеть. — На Кюсю, — повторил мужчина с белыми волосами. — Мое условие заключается в том, чтобы ты обосновался именно в регионе Кюсю и не появлялся в Киото до тех пор, пока не будешь готов предоставить мне доказательства, что твои дела идут отменно. Взамен на столь маленькое и незначительное условие, которое я позволил себе выдвинуть, ты получаешь полную свободу от меня. Клянусь, я не стану вмешиваться в твои дела. А еще добавлю, что твой отъезд должен состояться не позже чем послезавтра, ведь ты уже все решил окончательно, я так понимаю? Потому не хочу удерживать тебя подле себя дольше. В противном случае, наша сделка недействительна. — Но почему именно Кюсю? И почему именно через два дня?! — вспыхнул Дон. — Потому что я так хочу, — холодно ответил Шикама. — Но это невозможно! — в отчаянье, что, соглашаясь на такое условие он теряет всякую возможность разыскать Шиндо, всплеснул руками Дон. — Что именно, тебе самому заняться своей жизнью, как ты того хочешь или уехать на Кюсю? — словно не понимая, что он буквально огораживает брата высоким забором, невинно осведомился старший Доджи. — Ты нарочно ставишь мне эти условия? — нахмурился Дон. — Нарочно выбираешь Кюсю и ставишь запрет? — Мой дорогой братец, разве я делаю что-то не так? — поднял брови Шикама, изумительно изображая недоумение. — Я, как любящий и заботливый брат, предоставляю в твое распоряжение целый остров, который заметь, я избрал не случайно, поскольку там проходит меньше всего линий пересечения наших сотоварищей по бизнесу, но регион не менее прибыльный. Просто за него надо взяться, как следует. У тебя хватит и сил, и ловкости, и сообразительности, чтобы в ближайшие года два-три подчинить себе это плодородное, пока не оцененное по достоинству государство. Ко всему этому ты получаешь полную независимость от меня. Разве не этого ты хотел? — Да, но… — У тебя будет целых два дня, чтобы принять окончательное решение, если ты вдруг колеблешься, — старший Доджи поднялся и поравнявшись с братом, опустил руку ему на плечо. — Не нужно благодарностей. — И вышел. — Проклятье! — воскликнул Дон, ударяя кулаками о стену. Даже боль в руке, эхом отозвавшаяся в черепе, не заставила его успокоиться. Он пришел в бешенство. Шикама ловко все устроил, согласился с его решением, но взамен выставил такое условие, приняв которое, само решение теряет всяческий смысл. Ведь в планы Дона как раз входило, развязавшись с организацией, сбросив с себя оковы пристального надзора брата, первым делом отыскать Шиндо. Но приняв условие Доджи, он должен был отправиться за сотни километров от места, где находился Микаэль, без права вернуться, поскольку Дон был убежден, что Шикама, если и прятал от него Шиндо, то где-то в Киото и ближайших районов. Просто нужно было время на более тщательные поиски. Но Шикама не дал ему и этого. Что он выяснит за два дня? Даже если посчастливиться узнать, где Мика, что он успеет, прибыв на место за столь короткий срок, чтобы не вызвать недовольство старшего брата? Нет. Это безнадежно. Совершенно невозможно. — Черт! — выдохнул молодой мужчина, понимая, что ему фактически не оставляют выбора, принуждая остаться на месте, где он по-прежнему будет зависеть от воли брата, не отправляясь в типичное изгнание, замаскированное великой благодатью множества возможностей, которые сулят тамошние места. — Шикама, — он сжал пульсирующие виски ладонями, — ты не мог убить меня более бесчеловечно!