Танец белой цапли

Ну вот настал тот самый день, приближение коего рвало душу на куски. Одна ее часть безумно хотела попрать собственные решения и махнув на все рукой продолжить жить в том раю, сотканном из прекрасных, источающих дивных аромат цветов, веселого звона ручья, икрящегося в лучах света и песнь которого о путешествии, проделанном им до той поры, пока он не выбился из-под горной гряды и не стал зримым, звучала еще слаще для слуха двух влюбленных, вольных бродить по бесконечному краю известному лишь влюбленным сколько хватит сил, прежде чем истома не наполнит их юные, горячие тела и они не прилягут под сенью лазурного небосвода устремив все свои помыслы лишь друг к другу; а вторая — более реалистичная и суровая, — назойливо твердила о спасении хрупкого счастья, которое не должно быть омрачено ничем более. И как не прекрасны грезы, а им должно растаять под неумолимым гнетом вины, тяжким бременем, ложащимся на плечи. Юичиро стоит у постели и с тоской глядит перед собой, на то, как за окном все выше и выше поднимается солнечный диск. Еще немного и он исчезнет за окном, поднявшись совсем высоко. Перед ним лежит открытый чемодан с небрежно вложенными туда вещами. Подобная неаккуратность смутила бы юношу в прошлом, но сейчас ему было все равно. Печаль мыслей уносила его прочь от всего бытового, незначительного. Что такое эта крупинка личной педантичности и дисциплины в сравнении с тем великим, неумолимо гнетущим осознанием, что он оставляет дорогого ему человека, пообещав никогда впредь больше не искать встречи с ним? Когда думаешь о подобном все остальное превращается в ничто. Билеты на самолет лежат тут же, подле чемодана. Вчера вечером Тэрунори принес их. Юу ни словом не обмолвился ему о своих намереньях, собираясь скрывать все до последнего. Удастся ли ему это или нет наверняка, он не думал. Он знал, был уверен, Дон заберет Микаэля, а он покинет страну. Что обо всем этом подумает Тэрунори ему безразлично, лишь бы только подольше не заговаривал о Мике. Интересно, как Дон справится с поставленной задачей? Ведь в больнице за Микой также приглядывают, как и в отеле за ним самим. Ну, ничего он взрослый, разумный человек — предводитель местной банды. Раз сказал, значит, сделает. Эти люди обычно хозяева своего слова. В этом отношении на них можно положиться. Найдет пути. Это его, Юу, уже не касается. Главное, что под его опекой Микаэлю ничего не будет грозить и на этом надо остановиться. А эти бумаги… Юу взял в руки документы, прежде разорванные Микой, а ныне заботливо склеенные воедино его стараниями. Вряд ли они понадобятся Шиндо в его новой жизни. А для него это будет память о том, что некогда так блистало в его жизни и что он по своему безрассудству вынужден был сам прогнать от себя. Ох, как же больно. Как же невыносимо больно. Сердце словно выгорает изнутри. Медленно, тягуче, мучительно. Оно умирает снедаемое собственной тоской, родителем которой невольно стало, когда дерзнуло блеснуть отвагой. Необратимый процесс единства чередования! Одно рождает другое. Одно является отражением другого, его незримым до поры проявлением. И так величайшее счастье, оборачивается страшнейшей скорбью. Смелость влечет за собой страх, впивающийся шипами в мозг, когда тот осознает на что он пошел, позабыв о здравомыслии; как день сменяет ночь, как зиму сменяет весна. В день появления Микиного ухажера, Юичиро слышал их разговор до последнего слова и от того в сто крат больнее ему было теперь. Он понимал признание Микаэля, что тот с легкостью отправится за ним, если Юу настигнет смерть, но вопреки столь искреннему порыву беспокойного юноши, Юу остался глух к его изречениям, ибо он надеялся, что это было сказано лишь на зло человеку, настойчиво добивающемуся внимания. Рассуждая таким образом он также спасал свой собственный разум и без того вынужденный страдать от того, что покидает любовника, причиняя ему тем самым страдания. А еще, Юу не так легко далось это суровое решение, которое он считал единственно верным, дабы теперь отступать, чтобы он там не услышал или не увидел. Юу протянул руку и взял билеты. Как было бы чудесно, если бы они могли сослужить свою службу и увезти их обоих, не только его самого, к Юичиро на родину. Свершись подобное, о чем можно было бы еще мечтать в этой жизни? Твой возлюбленный рядом с тобой, в твоей стране, в твоем доме и можно наслаждаться любовью, презрев все опасности и невзгоды. Только смеясь над ними, неустанно утешаясь в объятиях друг друга снова и снова, пока не сморит сон. Он так глубоко погрузился в грезы о несбыточном, что даже позабыл о немаловажных проблемах, связанных с появлением неизвестного, бездомного мальчика в отчем доме. О том, как это воспримут родители. Понравится ли им перспектива поселить рядом с собой какую-то дворняжку, которую их сын по своей безграничной доброте решил притащить в дом? Нет, ум Юичиро полнился лишь сожалениями и отвергал все прочие вещи. Попутно его тяготило еще кое-что. А именно, невзирая на свое обещание, он решил не приходить сегодня в больницу. И как бы ему не хотелось напоследок еще раз обнять Микаэля, он понимал насколько эта разлука будет горькой для него и насколько она будет жестокой для самого Мики, пока еще блаженного в своем неведение. Он знал, что нарушает все обещания и клятвы, которые давал и которые намеревался честно исполнять, но что поделать если новый день диктует свои законы, требуя полного повиновения? А увидеть Мику и сказать ему «тебя выписывают, но мы больше не можем оставаться вместе. Тут на пороге палаты наши пути расходятся навсегда» слишком мучительно. Будь то трусость, слабость или стыд, называйте как хотите, да только Юичиро не может спокойно глядеть в глаза человеку вверившего ему их общую судьбу и которого он вынужден без объяснений отдать другому. Опять же из того же страха, что Микаэль, в силу его характера, не сможет понять почему он так с ним поступает. Да и кто бы смог? И только потому Юу уходит без огласки. Тихо и скромно. Пусть лучше этот его низкий поступок воспламенит еще больше пламя ненависти, что непременно разгорится в груди Шиндо, когда он поймет, что теперь Юичиро бросил его по-настоящему. Пусть это пламя сожжет в нем остатки сомнений и низведет до пепла зародившуюся любовь. Да будет так! Да обретет он свободу и плотскую, и душевную отныне и навсегда, воспарив прекрасным лебедем в самую высь, к небесам, чьим порождением прямым был он, как наделенный редким даром! А Дон… Скорее всего, он не сумеет проникнуть во все тонкости этой ранимой, чувствительной, не знающей покоя души, но он по крайней мере, как верный пес будет служить его интересам и никогда не пойдет на безрассудство, которое поставит под угрозу жизнь Микаэля. Он наоборот приложит все силы лишь бы только сохранить его благоденствие. И пускай, Юу все же терзался сомнениями о правильности своего выбора, но все же он не знал никого иного с кем бы ему довелось здесь встречаться, кто бы лучше заменил его рядом с Микой. Не разыскивать же ему Акито из-за которого так страдал однажды актер, пока не обрел утешение в нем лично. Но то столкновение в прошлом году, когда Дон проявил себя как ревнивец, защищающий свое, и чье чувство не стало меньше даже когда Микаэль выбрал Юичиро, а, похоже только окрепло, ибо явившись теперь, презрев волю своего брата он готов был жертвовать всем лишь бы только вытащить Шиндо из этой клоаки, поддержало Юу в его мыслях, развеяв страхи и подозрения. Конечно, он не знал всех тонкостей прежних сношений Мики с эти человеком и опасность со стороны не приветствующего их отношения старшего Доджи оставалась, но Дон пообещал и не верить ему Амане отчего-то не мог. Совсем немного, но в этот момент юноше приоткрылась легкая завеса истинных намерений Шикамы Доджи, проявляющего странный, ни чем не объяснимый интерес к их с Микой судьбе чуть ли не с самого начала. И если бы не то состояние, в котором он пребывал, готовясь навсегда оставить свою любовь, он, поразмысли чуть дольше, возможно и постиг бы тайны чужих замыслов и возможно не стал бы осуществлять свой план, испугавшись, что раз Шикама вел подобную игру только для того, чтобы всеми правдами и неправдами оградить младшего брата от недостойной связи, то стоит ли вверять судьбу Мики в руки человека находившего в двойной опале? Но мысли Юу струились в ином русле. И Дона он рассматривал под другим углом. Он, как полагается, не любил своего соперника и не питал к нему особого уважения, да, впрочем, никакого не питал, однако же это было и не нужно при данных обстоятельствах, ибо основным критерием для него являлась способность Дона защитить Микаэля от невзгод, раз ему самому уже не суждено стать его щитом и опорой. Итак, Юичиро вложил билеты в кошелек, который оставил на тумбочке, закрыл чемодан и сел на постель. Опершись локтями о колени и обхватив руками голову, словно новоиспеченный заключенный, долго мечущегося по своей камере, умоляя, убеждая и охранников, и глухие стены в своей невиновности, но потом обессиленный, сломленный падает на нары, понимая, что выхода нет и ему придется до конца дней гнить в этой сырой и холодной камере, принялся в угнетенном оцепенении ждать назначенного часа, когда нужно будет ехать в аэропорт. Это должно было случиться вечером, а до того надо пережить долгие мучительные часы, преодолевая себя, усмиряя страсти, спонтанно возникающие идеи, и борясь с отравляющей все естество горькой, жестокой печалью уже наступившей разлуки. Юу приготовился, собрал все силы на эту борьбу и поклялся себе не сдвинуться с места до тех пор, пока за ним не придут, чтобы сопроводить в аэропорт. Он уже знал, что это будут тяжелые, пожалуй, самые тяжелые часы в его жизни, но он был готов преодолеть испытание. А тем временем, Микаэль ждал в палате, даже не подозревая, что его любовник вовсе и не собирается приходить в столь долгожданный и счастливый день — день выписки и начала их новой совместной жизни. «Ну где же он, чтоб его?!» — думал Микаэль, полулежа на постели и нервно покусывая большой палец, то и дело поглядывая на двери. Каждый раз заслышав шум шагов из коридора он замирал, в надежде, что это идет Юичиро, а когда звуки достигнув его палаты начинали отдаляться, а после и вовсе исчезали его охватывало негодование обманутых ожиданий и он приходил в еще большее бешенство. Юноша не понимал почему Юичиро запаздывает. Он должен был быть здесь еще утром. Бумага о выписке уже как третий час бесцельно покоилась на прикроватном столике и лишь от того, что он был «особым» гостем в этом заведении его не торопили с выходом. Но Мику это мало волновало. Его беспокоило лишь отсутствие Амане. Где он может быть в такой час? Изящно и легко, словно бы на над ним не властвовало земное притяжение, юноша соскочил с постели и устремился к выходу. Выглянув за дверь (какой раз подряд за эти несколько часов он проделывал этот маневр?), Шиндо с досады топнул ногой. — Черт, ну где же ты? Постояв у двери несколько минут, тщетно выглядывая Юу, который должен был бы появиться со стороны холла, Микаэль вздохнув, вернулся к себе. Медленно пройдя по палате, он остановился посредине и задумался. А после, круто развернувшись на каблуках выскочил за дверь. Хмуря брови и негодуя в душе, он слетел вниз по лестнице, точно вихрь, вызывая укоризненные взгляды и недовольный ропот сотрудников и пациентов больницы. Привыкший к постоянному осуждению со стороны других юноша даже не обратил на все это внимание. Он остановился лишь когда достиг поста своего отделения. Там взвинченный и злой он впился взглядом в двери лифта. Но те открывались и закрывались, выпуская и впуская в свое лоно кого угодно, но только отнюдь не того, кого ожидал рассерженный блондин. Дежурная медсестра, заметив очаровательного молодого человека, чьи причины появления здесь были окружены сплошной тайной, как и сама его личность и который, увы, не проявлял ни малейшего интереса к здешним, держался холодно и весьма высокомерно, должен был сегодня покинуть их, спросила, надеясь хоть напоследок обмолвиться несколькими словами с тем, о ком так часто они с подружками, хихикая, сплетничали, закрывшись в сестринской. — Господин Шиндо, — окликнула она парня, стоявшего в полуметре от ее рабочего места. Микаэль, услыхав свое имя только слегка повернул голову, даже не взглянув на зовущего его и снова впился взором в лифт. — Неужели Вы уже покидаете нас? Так скоро? — надув свои пухлые розовые губки, промурлыкала девушка, совершенно не обидевшись на некоторое пренебрежение, выказанное ей юношей. — Я и сам хотел бы это знать! — отрывисто бросил ей Микаэль и, стиснув кулаки, снова взглянув на лифт, быстрыми шагами удалился к себе. — Какой же он все-таки красивый. Бывает же такое, — глядя вслед парню, с глубоким томным вздохом изрекла девушка, расплывшись в улыбке. — Ах, почему он так редко выходил из палаты. Я бы с ним непременно познакомилась ближе. Оставим девушку грезить наяву и вернемся к Микаэлю. Впрочем, нет нужды описывать его внутренне состояние в эти минуты, ибо оно и так уже хорошо известно. Надо только отметить, что его несколько удивило отсутствие людей Доджи неизменно стерегущих его и в последнее время почему-то переменивших дислокацию с улицы на холл. Ему все еще тяжело давалось положение «подопечного» Шикамы, но под увещеванием Юичиро он кое-как мирился с этим, понимая, что его пытка временная. А теперь, когда Амане все не появлялся и не появлялся его угнетало это с большей силой. И вот по прошествии еще часа, Микаэль, сидевший за столом, содрогнулся всем своим существом, когда позади него наконец-таки открылась дверь. Резко обернувшись и вскочив, отодвинув стул, готовый излить весь поток негодований скопившийся в избытке за полдня мучительного ожидания на голову провинившегося, Микаэль застыл, а вместе с ним замерли и собирающиеся сорваться с языка гневливые слова. — Ты? — изумился Шиндо, широко распахнув глаза. — Что тебе еще здесь надо? — Ты как всегда приветлив со своими гостями, — усмехнулся Дон Доджи, входя и затворяя за собой дверь. — Ты что, все еще не понял? — нахмурился Микаэль. — Неужто я должен снова, в тысячный раз, объяснять тебе очевидные вещи? — Не трудись, не надо. — В таком случае я вообще не понимаю для чего ты снова мозолишь мне глаза своим присутствием. Уходи. Мне не до тебя! — он отвернулся и досадуя, что основа обманулся в ожиданиях, оперся рукой о стол. — Ждешь возлюбленного, а его все нет? — с легкой улыбкой осведомился Дон. — Твое какое дело? — гневно обернулся к нему через плечо Микаэль, хотя в словах мужчины не было насмешки. — Просто уйди и все. Я не хочу, чтобы он видел тебя здесь, когда придет. — Ну еще бы! — фыркнул Дон. Микаэль недоумевал, что делает здесь этот человек. Причем его поведение было несколько отличным от того, к которому он привык. Дон держался как-то свободнее в обращении с ним, смелее что ли и это выводило юношу из себя. — Микаэль, ты уже готов уйти? Юноша не ответил, только бросил раздраженный взгляд в его сторону и снова отвернулся. — Впрочем, зря я задал такой вопрос. Вижу, что ты уже давным-давно только и ждешь минуты, чтобы выпорхнуть отсюда насовсем. Я пришел сообщить тебе, что она уже настала. Давай, мы уходим отсюда. Это уже не входило ни в какие рамки. Микаэль обернулся, в его взоре пылало негодование, смешанное с восхищением от столь наглого и дерзкого заявления. — Ты как, совсем умом тронулся? Что за чушь ты городишь? Что, значит, мы уходим отсюда? — Мда, — Дон почесал затылок. — Надо было с другой стороны зайти. Так ты точно взбесишься. Впрочем, тут как не подай, все одинаково. — Что ты там бормочешь себе под нос?! — воскликнул Шиндо. — Ты меня слышал? — Конечно слышал, — невозмутимо отвечал мужчина. — И скажу, что ты заблуждаешься, полагая, что я не в себе. Я в полном здравии. И повторяю тебе снова, мы уходим. — Нет, — усмехнулся Микаэль. — Ты правда двинулся. С какой стати я тебя послушаю и пойду с тобой? Уходи, сейчас вот уже с минуты на минуту придет Юу и… — Он не придет, — серьезно произнес Дон прямо глядя на юношу. Шиндо остолбенел. Ледяной страх разлился по жилам при звуке этого тона, словно бы объявляющего приговор. — Что ты такое говоришь? — попытался улыбнуться он. — Что значит, не придет? Ты что? — еще одна волна сковывающего ужаса прошла по телу Мики. Ему вдруг вспомнилась угроза Дона. — Только не говори мне… — побледнев, как полотно, упавшим голосом пробормотал он. Его руки затряслись. — Что я прикончил твоего дружка? — поднял бровь Дон, оставаясь поразительно спокойным. — О, нет. Он жив-здоров. Пакует вещи, а быть может уже упаковал. А быть может уже в пути. Я его не трогал. Даже в мыслях не было. Волна облегчения пронеслась по телу парня, и как следствие резкого испуга, его накрыло еще большим негодованием, чем прежде. — Тогда тем более убирайся отсюда! Я не хочу тебя видеть! — горячо выдохнул он и провел рукой по вспотевшему лбу. — Мика, послушай меня, — Дон подошел и взял его за руку. — Не трогай меня! — отшатнулся от него Микаэль. — Хорошо, не буду. Выслушай. Я вовсе не играю с тобой. Я абсолютно серьезно говорю тебе. Собирайся. Я пришел забрать тебя. Микаэль поднял глаза на мужчину. Его взгляд точно показывал, что перед ним стоит безумец. — Ты не веришь, думаешь, я сошел с ума или вроде того, а между тем, я здесь только из-за тебя. И уйду отсюда только с тобой. Поэтому лучше не сопротивляйся. Пойдем со мной по-хорошему, если откажешься, что же, — Дон с сожалением вздохнул, но решимость в его облике от того ничуть не поколебалась, — я уведу тебя силой. — Силой? Ах, вот как ты заговорил! — ехидно улыбнулся Микаэль, которому угрозы со стороны позволили прийти в себя. Снова ощутив себя в своей среде, он небрежно присел на край стола и насмешливо взглянул на Дона. — Поздно ты решил кичиться своей силой. Надо было проявлять ее раньше, тогда глядишь тебе бы что и перепало. — Можешь не язвить, меня это не трогает. Я здесь с определённой целью, а значит, на прочее можно закрыть глаза. Микаэль сглотнул. Его все больше поражало и одновременно бесило отсутствие обычной манеры поведения Дона, в которой он был с ним бесконечно вежлив, учтив и даже порой раболепен. Теперь же его политика в корне изменилась. Он стал уверенней, смелей и даже как будто стал выше ростом. Таким Микаэль ни разу его не видел. И его немного пугал этот новый ухажер. — Да откуда ты такой взялся? Что о себе возомнил? — возмутился Шиндо. — Я тебе не вещь, которую можно прийти и забрать по своему желанию! Я не собираюсь никуда с тобой идти! Я покину больницу только с одним человеком, с Юу! Так что уйди, не мозоль мне глаза. — Ты все еще не понял? — Дон как-то странно поглядел на юношу. — Время пререканий прошло. Я не стану тебя умолять, упрашивать, я просто сделаю то, что обязан сделать. — Мне плевать на твои мотивы, — холодно отвечал Шиндо. — Я уже сказал, я уйду отсюда только с Юу. С этими словами он отвернулся к окну, давая понять собеседнику, что он настроен более чем решительно и Дону больше нечего ждать от него, кроме безразличия, а посему — лучше удалиться. — Нет, — Дон покачал головой. — Уже поздно идти на уступки. Возможно раньше, я бы так и поступил, наткнувшись на твое отчаянное сопротивление. В этот момент Микаэль презрительно фыркнул. Хоть он делал вид, что не замечает присутствия Дона, однако не упускал ни единого движение мужчины. — Но не теперь, — твердо заключил младший Доджи. — Не тогда, когда надо мной тяготеет не только мое личное стремление, а еще и данное обещание беречь тебя. Микаэль невольно напрягся, когда прозвучало слово «обещание». «Обещание? Кому? О чем он вообще? Юу, приходи скорее. Забери меня отсюда уже наконец» — Ты удивлен? То-то же. Ты будешь еще больше обескуражен, когда я скажу следующее. — Дон прошел и стал напротив Мики, желая видеть его лицо. — Юичиро не придет. Ни сегодня, ни завтра, ни через неделю, вообще никогда. Внезапно страх отразился на лице Микаэля. В глазах читался один единственный вопрос. — С ч-чего ты это взял? — выдавил он. — С того, что я сам говорил с ним об этом. — Ты? Когда? — изумился несчастный юноша. — В прошлый раз. Я ушел от тебя и встретил его. Вот тогда между нами и произошла одна очень сокровенная беседа, которая надолго останется в моей памяти. Микаэль во все глаза смотрел на мужчину и видно было насколько он поражен и одновременно испуган. — Ты как всегда беспечен, — продолжал Дон, — тебя заботят лишь собственные беды и ты упорно отказываешься видеть боль и переживания других, хотя эти люди под час находятся рядом с тобой и совсем несложно заметить, что они переживают не лучшие дни. Ты эгоист по своей натуре. Живешь только собой. Видишь лишь то, что хочешь видеть, а всё остальное, что не входит в круг твоих интересов, отбрасываешь, словно использованную салфетку. — Ты читаешь мне морали? Ты? — вспыхнул Микаэль. — Ты жалкий, ничтожный прихлебатель! Трусливый клеврет на службе у своего брата! Ты, смеешь упрекать меня, хотя сам совершал такие дела подумав о которых волосы встают дыбом и ты! Ты! Обвиняешь меня в испорченности и эгоизме?! — Замолчи! — воскликнул Дон, ударив кулаком по столу. Мика вздрогнул и устремил на мужчину ненавидящий взгляд. — Да я имею право так говорить потому, что я был одним из тех многих, мимо которых ты проходил, глядя сверху вниз или временами бросая обглоданную косточку, чтобы твои ручные псы не так скулили, раздражая тебя! Ты был слишком надменен в отношении тех, кто быть может готов был отдать все за тебя! — Хах, что-то не примечал я таких удальцов, — презрительно усмехнулся Микаэль. — Все только и могли, что пускать на меня свои слюни, да жалобно скулить и что, я должен был быть им чем-то обязан? Должен был удовлетворять их страсти только потому, что они этого хотели, так? — Я не говорю о всяком сброде, окружавшем тебя ежечасно! О тех, кто не достоин был даже смотреть на тебя! — задетый за живое вскричал Дон. — Я говорю о людях, которые действительно питали к тебе нежные, искренние чувства, но которых ты предпочитал не замечать и отдаваться! Тысячи раз отдаваться тем недостойным, о которых только что сам говорил с таким презрением! Почему? Почему ты отвергал этих людей, когда они были готовы ради тебя пойти на все, в том числе и на убийство?! Почему ты был так жесток? Почему не давал им шанса доказать свои намеренья, гнал, отвергал, каждый раз ставил в тупик?! Почему, скажи мне?! Но Микаэль молчал. Ему нечего было ответить Дону. Этим людям не суждено было понять друг друга. Разгадать мотивы поступков, даже несмотря на то, что они фактически варились в одном котле. Оба взращённые на самом дне, среди отбросов человечества, оба познавшие жестокость и испорченность мира людей, их сердца питались из разных источников, а потому их приговор — никогда не биться в унисон, никогда не понимать друг друга. Дон задыхался от ярости, внезапно взявшей над ним верх. Он укорил себя за несдержанность, за то, что посмел упрекнуть Микаэля. Не этого он хотел придя сюда. А потому произнес: — Но, как бы там ни было. Кем бы ты ни был, как не поступал, я не могу выбросить тебя из своей жизни. Я все равно люблю тебя и хочу, чтобы ты был со мной. — Это невозможно, — тихо отозвался Микаэль. — Я не знаю зачем ты пришел, зачем ты оскорбляешь меня, зачем вообще все это. Я не любил и никогда не полюблю тебя и не потому, что ты сейчас наговорил мне кучу гадостей. А потому, что я просто не люблю тебя. — Все это уже не важно, — мрачно ответил ему Дон. — Любишь или нет, но как я сказал, все уже решено. Я не зря упомянул о том, что ты слеп к боли других. Будь ты более чуток, ты бы заметил терзания того, на кого так уповаешь. Кого так ждешь, на кого так надеешься, что вот еще секунду, откроется дверь и он зайдет, тем самым, поможет тебе отделаться от назойливого внимания. Шиндо поглядел на него с недоумением. — Но ты зря ждешь. Никто не придет за тобой. Никто не заберет тебя отсюда. Единственным твоим спасением и надеждой являюсь я! — Как тебя понимать? Юу не придет? В самом деле? Что с ним? — в глаза Микаэля появились тревога и страх. — Мерзавец, ты же сказал, что не тронул его?! Ты солгал! — Если твоему дружку сейчас и плохо, то поверь, не по моей вине. Он уже достаточно долго испытывает острые муки совести и пребывание рядом с тобой причиняет ему не то счастье, о которым ты думаешь, а такую страшную боль, что он предпочел ей забвение. — Я тебя не понимаю… — прошептал бледный Микаэль. — Что происходит? Где Юу? — Происходит то, что Юичиро больше не смог оставаться с тобой. Ты, твоя безмятежность, просто убивают его. — Почему? — Тебе лучше знать, — хмыкнул Дон. — Ведь это ты заставил его мучится. Из-за тебя его съедает такая горечь, что в тягость становится сама жизнь. Чувство вины перед тобой не дает ему покоя день и ночь, долгое время. А ты даже ничего не замечаешь. Живешь себе как ни в чем не бывало, только удваивая его страдания. — В чем ты обвиняешь меня? — Не виню я тебя, — махнул рукой Дон. — Я лишь отдаю должное почтение человеку, который поборов свои собственные чувства, готов мучится всю оставшуюся жизнь, только бы не омрачать своими терзаниями жизнь другого. Пусть лучше он отдаст его сопернику, один раз причинит боль, чем позволит медленно отравлять его существование, зная, что не простит себе допущенной ошибки. В голове Микаэля от всех этих признаний образовалась такая куча и сумятица из мыслей, что он с трудом мог себе все это истолковать. — Не придет? Вина? Причиняю боль? Ошибка? Что… Что это? Что ты хочешь этим сказать? Юу не придет?! — Наконец-то до тебя дошло. — Нет, нет. Ты лжешь. Ты специально говоришь такие вещи, хочешь настроить меня против Юу, — отчаянно разум Микаэля искал спасительную нить, пока не отыскал в нападении и обвинениях. — Ты озлобился потому, что я отверг тебя! Хочешь силой забрать меня, но ничего не выйдет! Юу придет! Обязательно придет и ты с позором, осмеянный уйдешь отсюда, поджав хвост! — Думаешь все это клевета? — криво усмехнулся Дон. –А скажи-ка мне, дружок, разве я сказал хоть что-то, что бросило тень на твоего избранника? Кажется, я все это время лишь хвалил или же жалел его. И к тому же, не является ли доказательством моих слов то, что его нет, хотя, посмотри на время! — Дон указал пальцем на настенные часы, маленькая стрелка которых уже давно пересекла отметку пять часов по полудню. — Почти шесть вечера, ты прождал его весь день, но его как не было так и нет! Он не придет за тобой, пойми ты это наконец! Вместо него — я! И я заберу тебя с собой! Мы уедем отсюда навсегда и на этом все закончится. Вся прошлая жизнь позади и нам придется только выстроить новую! Не бойся, я не желаю тебе зла, — Дон смягчился и даже попытался улыбнутся. — Ты даже не представляешь какая жизнь ожидает нас вдали от всех. Ты не пожалеешь, что остался со мной. Я устрою всё наилучшим образом, поверь. Тебе нечего бояться, пока ты рядом со мной. — А Юу?.. Как же Юу?.. — поднял на мужчину глаза полные отчаянья и скорби Микаэль. — А он вернется туда, где ему положено быть. Он не будет вмешиваться в наши дела. Он пообещал мне не лезть, взамен того, что я обеспечу тебе прекрасную жизнь за пределами Японии. Прими и ты его решение. Он не смог, сдался. Так не надо хаять его за это. А теперь, прошу, собирайся и уходим отсюда. Машина ждет только нас. Нет. Нет. Нет. Микаэль сжал виски руками. Это какой-то страшный сон. Полнейшее безумие. Что он говорит? Какие слова только что изрек этот человек? Он сказал, что Юу бросил его? Что он отдал его, Мику, этому человеку? Почему? И даже не спросил хочет ли этого сам Шиндо? Он просто взял и решил все за него! Когда? Когда же он решился на такое? Как только он пришел в себя или же когда Дон появился в его палате и тогда голову Юу посетила эта «светлая» мысль? О, боже! Да как с этим можно смириться? Как это принять? Что случилось? Почему Юичиро вдруг решил так поступить с ним? Бросить в такой отчаянный момент? За что? И тут Микаэль вспоминает те настроения, которые он не редко наблюдал за Амане. Какую-то подавленность, тихую скорбь. Взгляды исполненные вечного «прости», несмелые объятия, которых тот будто бы страшился, виноватые взгляды, тяжелые вздохи… Все это разом всплыло в сознании Шиндо и слившись воедино со словами Дона об испытываемых Юичиро терзаниях, вдруг выдали такое заключение. Микаэль вскочил с места. Юу не может себе простить того, что с ним случилось! О, нет. Только не это. Что угодно только не это! А ведь он еще накануне бросил ему прямо в лицо такие жестокие слова! Наверное, они послужили толчком к принятию такого ужасного решения — расстаться навсегда. Все эти осмысления произошли за доли секунды, воззвав к определенным действиям. Шиндо ринулся к двери. — Куда ты, маленький дьявол?! — испугался Дон и кинулся за ним. У самой двери он перехватил его. Обвив руками гибкий, тонкий стан, он не позволил юноше выбежать из палаты. — Отпусти меня! — извиваясь, стонал Микаэль. — Я хочу к Юу! Я должен его увидеть! Пусти, я сказал! Какое право! — задыхаясь от душащих слез, в отчаянье кричал он. — Какое право ты имеешь насильно удерживать меня! Пусти сейчас же! Отпусти! Я хочу поговорить с ним! Он ошибается и даже не понимает этого! Юу! Нет, нет! Не оставляй меня! Пожалуйста! Не уходи! Не уходи! Я люблю тебя! Не уходи от меня! Ты же обещал! Обещал, всегда быть со мной! — Перестань! Перестань, перестань же! Это бесполезно. Он тебя не слышит! Его небось уже и в городе-то нет! Что толку надрываться? — пытаясь усмирить беснующегося, кажется потерявшего разум Микаэля, кричал ему Дон, усиливая хватку, ибо в своем неистовстве юноша словно обрел небывалую силу. — Нет! Ты врешь! Врешь! — задыхался Микаэль. — Я не верю тебе! Юу! Юу! Пусти меня к нему! Я должен его увидеть! Должен ему все сказать! Отпусти! Можно было подумать, что этому безумству не будет конца. И сам уже отчаявшись, не имея сил сносить это ужасное зрелище, это открытое страдание, рвущее ему самому сердце, Дон не выдержал и не имея представления о том, как еще, какими словами и действиями успокоить Микаэля, он рывком развернул его к себе и ударил наотмашь, что было сил. В один миг Шиндо оказался у стены. В глазах потемнело. Мир словно перевернулся и канул в пустоту. Скрутившись на полу от боли внутренней и душеной, он бормотал: — Он не мог, не мог этого сделать. Ты лжешь… Он придет… Придет за мной… — Послушай, — Дон опустился перед ним на корточки. Его лицо также исказила мука от содеянного. — Полно изводиться, — он нежно коснулся рукой вздрагивающего плеча. — Ничего не измениться, только силы зря потратишь. — Почему? — собравшись с силами, когда в голове прояснилось, все еще дрожа от бессилия Мика приподнялся на локте. Он не поднял голову; густые спутанные волосы закрывали его лицо и слышен был лишь голос, чистый, глубокий, но разрывающий душу своей горечью. — Почему все обращаются со мной так, словно я не человек, а какая-то вещь? Почему вы думаете, что вправе решать за меня? Делаете, что вам вздумается… Хотите любите, хотите избиваете, хотите ласкаете, хотите насилуете, а хотите бросаете… И всем равно, что я при этом чувствую… Каково мне быть жертвой вашего эгоизма. Почему? Почему так? Скажи мне, почему даже освободившись, я все еще чувствую себя рабом?! — он воззрился на мужчину и тот отшатнулся, узрев столько неизъяснимой боли в этом взгляде, что не описать. — Почему он так жесток со мной? За что?! В этот раз вынужден был промолчать Дон, точно также не ответив на вопрос Микаэля, как прежде тот не сумел ответить ему. В больничной палате воцарилось гнетущее молчание. Микаэль снова склонил голову. Он уже не считал слова младшего Доджи откровенной ложью. Он понял, что произошло и главным доказательством было отсутствие Юу в такой момент. Юноша с прискорбием должен был признать — Юичиро в самом деле, терзаемый виной, отказался от него в пользу другого. Что терпел в эти минуты Микаэль очевидно без слов. — Вставай, ты ведь можешь встать? — спросил Дон, с опаской глядя на Мику, которого мог ударить сильнее, не рассчитав. — Тебе надо умыться. А после… А после мы уйдем. — Ты заберешь меня к себе? — пугающе глухим, безжизненным тоном спросил Микаэль. — Да. — Далеко? — Далеко. — И мы больше не вернемся сюда? — Нет, не вернемся, — терпеливо ответил Дон. — Ты правда любишь меня? — Люблю. Микаэль еще ниже склонил голову. — Хорошо… — сказал он тихо.