Танец белой цапли

Выйдя из машины, молодой мужчина некоторое время оставался на месте не в силах двинуться дальше, войти в старинные ворота. Стоило лишь ступить на землю, прилегавшую к особняку, состоявшему из нескольких в основном одноэтажных сооружений, соединяющихся друг с другом по средствам закрытых и открытых павильонов, и окруженных высокой каменной стеной, словно загон, защищающей стадо непослушных, готовых вот-вот разбрестись овец, как множество самых разных воспоминаний и чувств обуяло его душу. Он смотрел на островерхую крышу главного здания, искрящуюся на солнце и какая-то необъяснимая, свинцовая тяжесть наполняла его изнутри. Было ошибкой прийти сюда вновь. Это он понял в тот момент, когда отдал распоряжение водителю везти его по этому адресу и осознание только усилилось, когда перед глазами вновь возник знакомый пейзаж. Но убегать уже поздно. Решение принято. Первый шаг по мощенной диким камнем дорожке ведущей ко входу, второй, третий и вот уже гордо вскинув голову, сохраняя величие и хладнокровие в каждом жесте Ферид Батори идет вдоль благоухающих кустов жасмина, рододендрона и жимолости. Совсем близко слышатся бурные всплески. Видимо разноцветные карпы решили порезвиться в своем пруду, устроенном прямо посреди великолепного сада, среди которого словно спрятаны комнаты обитателей дома. Территория занимаемая семьей Тамасабуро огромна, простирается на пару кварталов. Здесь легко заблудиться, если изначально не знаешь куда идти. У самого порога стоит привратник. Лениво облокотившись о перила и подставив лицо солнцу, он пользуется возможностью краткого перерыва в делах, а когда до его чуткого слуха доносятся мерные шаги по аллее, он медленно поворачивает голову и глядит из-под полуприкрытых век на пришельца. Этот служащий не из молодого поколения и узнавая в представительном, изящном госте красивого мальчика, а после не менее прелестного юношу, причина чьего внезапного ухода так до сих пор покрыта тайной, его глаза расширяются. Он замирает на месте, не веря тому, что видит перед собой. Благоговение и почтение застывают на его лице. — О, молодой господин, какая приятная неожиданность! Какими судьбами? — выражая истинное преклонение перед человеком, о котором продолжают шептаться по углам в их доме даже спустя столько лет, который прославился, как самый выдающийся актер своего поколения, как единственный в ком старый Тамасабуро видел своего приемника, невзирая на других детей, слуга склоняется в трепетном благоговении перед этой знаменитой личностью. — Я больше не твой господин, — холодно ответил ему Батори, смерив надменным взглядом. — Я порвал все связи с этим домом много лет назад, а значит и обращаться ко мне ты должен соответствующе. — Да, и никто до сих пор не знает почему. Ходят только слухи, — не смея смотреть в глаза гостю, пробормотал служащий дома Тамасабуро. — Но, как бы там ни было, простите. Для меня Вы были и остается молодым хозяином, бесконечно любимым моим господином. О, Вы не представляете, как будет рад господин Тамасубор увидеть Вас спустя столько лет! Но, скажите, неужели Вы возвращаетесь к нам? Уголки тонких губ плотно сомкнулись. Гримаса недовольства исказила благородные черты молодого мужчины. — Слишком много пустой болтовни, ты все также бездельничаешь на посту, — презрительно заметил он. — Лучше иди и немедленно доложи своего хозяину о моем визите. Или ты хочешь, чтобы я ждал здесь, на крыльце? — Ах, простите, я был крайне неучтив. Прошу, добро пожаловать в дом, — взволнованный столь неожиданным событием, служащий снова почтительно склонился. — Я немедленно пошлю кого-то сказать о Вашем визите. — Будучи верным своему слову он кликнул кого-то в саду и тут же перед обоими появился мальчик лет 7-8, которому привратник отдал какое-то скорое распоряжение, после чего мальчуган умчался с такой скоростью, будто за ним гнался сам Дьявол. — Ах, господин, — снова обратившись к гостю залепетал старый слуга, — если бы Вы только предупредили заранее, что собираетесь прийти, уверяю, Вам не пришлось бы ждать ни секундой дольше. Проходите, проходите. Не желаете чаю? Когда-то Вы отдавали предпочтение имбирному чаю и если Ваши вкусы не поменялись… — Я не намерен засиживаться здесь долго, распивая чаи, — входя в продолговатый вестибюль, ответил Ферид, отмечая, что с годами тут мало что поменялось. — Так Вы по делу? Ферид не ответил. Ступая по дому, все ответвления и закоулки коего были знакомы ему также хорошо, как свои пять пальцев, он не мог отделаться от противного ностальгического чувства, становящегося все сильнее по мере продвижения внутрь. Каждая картина, каждая статуя и драпировка воскрешали в памяти образы прошлой жизни. Миновав просторное полупустое помещение, они оказались в зале, в которой обычно принимали важных персон. В центре зала стоял низенький полированный столик из светлых пород деревьев по бокам которого были раскиданы подушки. Под стенами стояли тумбы и серванты, венчаемые старинными расписными вазами. Две большие фарфоровые с росписями вазы с какими-то диковинными цветами в них, стояли по обе стороны огромной раздвижной двери, выводившей в сад. Сейчас она была открыта и именно через нее в полутемное помещение проникал свет и воздух. Ферид остановился у столика и устремил взгляд на раскидистый сад, ставший еще пышнее и краше с того дня, как он последний раз бывал в нем. Единственное, что пожалуй осталось неизменным во всем этом пейзаже, так это неустанная работа мелких насекомых, весело жужжащих в листве, перелетавших от одного цветка к другому. Служащий остался стоять у двери и почтительно сложив руки на животе молчал, умильно глядя на повзрослевшего, ставшего еще более независимым и самодостаточным, горделивым и непреступным молодого человека, которого знавал еще мальчиком. Появление незнакомца привлекло внимание других домашних и пока Батори со слугой шли по дому, можно было заметить удивленные, восхищенные взгляды молоденьких девушек, специально сбежавшихся поглядеть на необычайного гостя и с любопытством заглядывающих в окна. Глубоко погрузиться в свои мысли Фериду не удалось, потому как слева от него почти незаметная дверь в стене отъехала в сторону и в проеме появился почтенного вида, высокий старик с разбросанными по плечам белоснежными волосами. Пряча кисти худых рук в широких рукавах своего кимоно, он неторопливой походкой вошел в комнату. Его морщинистое лицо сохраняло спокойствие и только в глубоко посаженных темных глазах, под нависшими веками, можно было прочесть необычайное волнение, которое сейчас испытывала эта старая, закаленная долгими годами жизни душа, прекрасно чувствующая себя в довольно крепком для почти восьмидесятилетнего старика теле. — Итак, ты пришел, — только и молвил он, опустившись на одну из подушек и строго поглядев на бывшего воспитанника. — Полагаю нелегко тебе было принять решение, вновь переступить порог этого дома. Принимая приглашение сесть, Ферид опустился на пол по другую сторону стола. — Принеси нам чаю, — изрек старик, обращаясь к слуге. Батори хотел было возразить, но Тамасабуро пристально взглянул на него. — Не откажи старику в таком скромном удовольствии. — Хорошо, — кивнул Ферид и обернувшись к служащему дал понять, что он не возражает. Довольный, слуга вышел из залы, дабы отдать соответствующие распоряжения. — Это лишь из бесконечного уважения, которое я продолжаю питать к Вам, невзирая на некоторые разногласия во взглядах, — молвил Ферид. — Я здесь исключительно по делу… — Я получил твое письмо, — предупредительно выставив ладонь, ответил старик. — Можешь не повторяться… «Тогда какого черта никто не предупрежден о моем появлении и я шел, словно диковинная зверушка, на которую сбежались посмотреть деревенские жители со всей округи?» — нахмурился Ферид. — Вижу тебя терзает вопрос, — прищурился старик. — Небось, думаешь, почему со мной обошлись так, словно и не подозревали о моем визите? Батори вздрогнул от того, что старик так четко угадал его мысль, но внешне остался беспристрастен. — Мне совершенно все равно было предупреждение или нет. Хотя я бы предпочел меньше проволочек связанных с несдержанностью в эмоциях прислуги. — А ты не изменился, — усмехнулся Тамасабуро, лукаво поглядев на любимца. — Пожалуй, только взрослее стал, но характер все так же крут и непреклонен. Я знаю, ты многого добился, когда ушел от меня. И я нисколько не удивлен такому положению. Ожидать от тебя меньшего просто глупо, зная, насколько одаренным ты был в детстве. — Мне не нужны комплименты от Вас. Я делал то, что должен был делать. То, к чему у меня лежала душа. А взрастили бы это Вы или кто угодно другой уже не имеет значения. У меня была цель и я ее добивался. — И именно твоя цель заставляла твои глаза сиять, а игру быть столь безупречной. Да, я согласен, что не попади ты в мой дом, ты бы точно также превратился с годами в потрясающего актера. Такой талант рождается раз в сто лет и моей задачей было лишь направить твой талант в нужное русло, чтобы он засверкал во всем своем блеске. И так и случилось. Ты был еще так юн, когда к твоим ногам упали первые цветы, выражавшие истинное восхищение твоим гением. В тот день я понял, что где бы я не искал, кого бы мне не привели, но я не найду человека, более одаренного, чем тот кого послала мне судьба. И я был бесконечно огорчен, когда воплощение всех моих мечтаний вдруг решило бросить меня без всякой на то причины. — Кажется, я изложил Вам свои мотивы с самого начала, — заметил Ферид. — И было ошибкой с моей стороны не отнестись к ним с подобающей серьезностью, — кивая головой, со вздохом изрек старик. — Но, к чему ворошить прошлое? Столько лет прошло и сегодня я должен просто порадоваться тому, что снова могу видеть тебя в стенах своего дома. Но, позволь, прежде чем мы перейдем к делам спросить тебя, как протекает твоя жизнь? Доволен ли ты? Мне известно, что в последнее время ты редко пользуешься даром, которым одарили тебя Небеса, предпочитая административную работу. Ты теперь наставляешь других? Это похвально. Полагаю, открытие Кабуки после того инцидента с пожаром приносит тебе некоторое напряжение. Ведь так много желающих попасть к Вам, насладиться зрелищем. Должно быть нелегко удерживать под контролем всю эту мощную энергию? — Это не первое открытие сезона. Согласен, есть определенный ажиотаж, повышенный интерес, но удовлетворить запросы нынешней публики не стало сложнее, скорее наоборот. Однако, — пригубляя напиток, принесенный слугой, произнес Ферид, — никогда бы не подумал, что Вы так хорошо осведомлены, — он поднял бровь, хотя его лицо сохраняло беспристрастие. — Да, признаюсь, я старался не терять тебя из виду эти годы, — старик усмехнулся. — Быть может, в тайной надежде, что однажды ты передумаешь и вернешься… По мере того, как ты двигался по жизненному пути, я с каждым годом все меньше верил в это. Только поэтому твой сегодняшний визит большая радость для меня, хоть я и знаю, — он пристально поглядел на мужчину, — причина твоего появления совсем иного рода. — Раз уж Вы сами заговорили о причине моего появления, как Вы отнесетесь к тому, чтобы дать мне ответ без более длительных предисловий? Тамасабуро задумался. Одновременно его рука поглаживала тонкую бородку такую же сверкающе белоснежную, как и его волосы. — И? — Как жаль, что в столь радостный день, я вынужден испытывать печаль, — произнес старик не обращая внимания на требующий ответа взгляд Батори. — Мне всегда казалось ничто не сможет омрачить мне тот славный день, когда я вновь буду иметь возможность лицезреть тебя в своих покоях. Тем не менее, мой мальчик, жизнь полна сюрпризов. — Я отказываюсь Вас понимать. Что печального может быть в цели моего визита? — Ах, — старик отвел взгляд и направил его в сад. — Так долго быть безутешным, ежедневно прилагать огромное количество сил, чтобы смириться с мыслью о невозможности исполнения всех земных желаний, с таким трудом снова обрести землю под ногами, найти в себе силы уверовать, что еще не все потеряно. И пусть средоточие твоих мыслей и желаний покинуло тебя, можно попытаться заполнить эту пустоту. Снова начать надеяться, что она воплотит в себе все то, что ты уже не в силах исполнить, потому как годы берут свое. Снова зажечь в себе пламя веры. О, Ферид, нет ничего плачевнее и жальче того, кто обретя новый смысл жизни вдруг сталкивается с угрозой снова потерять его. И кто является забрать его? Подумай, тот, кто спустя годы продолжает занимать место в твоем сердце, хоть и некогда разбил его. — Вы все еще великий драматург, — произнес Ферид, не тронутый этой тирадой. — Очень жаль, что Вы отошли от дел. В Вас определенно еще дремлет актер. Тамасабуро усмехнулся. И на секунду в этом казалось бы беззаботном смешке проскользнула тоска. — Талант не умирает. Его лишь уводят на второй план повседневные заботы. А когда нужно он проявляет себя во всем своем блеске. — Я так и подумал, — заключил спокойно Ферид. — Ведь было бы странным вообразить, что Вы в самом деле способны расстроиться от того, что я предлагаю Вашему воспитаннику проявить свои таланты на практике. По крайне мере, это было бы неразумно, а Вы никогда не производили впечатление человека не разумного. — Приятно слышать от тебя добрые слова. — Я констатирую факты и тут нет места лести. — Я так полагаю, ты пришел исключительно за положительным ответом? — после некоторого молчания спросил Тамасабуро. — Во всяком случае, моё руководство на него рассчитывает. Моей личной заинтересованности в том нет, сейчас я выступаю, как посредник. — Понимаю, — одобрительно кивнул пожилой человек, не спуская пронзительного взгляда с лица бывшего воспитанника на котором сложно было прочесть иные эмоции, не относящиеся к их деловой беседе. — И все же должен думать, для начала ты был бы не прочь сначала самому взглянуть на экземпляр, привлекший столько, быть может пока не заслуженного внимания? — Так или иначе, я должен буду представить его директору, который и даст конечный ответ, но… Пожалуй, Вы правы. Дополнительная рекомендация с моей стороны, как первому оценившему его способности, после Вас, пойдет ему только на пользу. — В таком случае, его немедленно вызовут, — с такими словами Тамасабуро взял с края стола небольшой золотой колокольчик и несколько раз позвонил. Не прошло и минуты после сигнала, как в комнату вошел слуга, которому старик что-то сказал. Пока проходила эта сцена, Ферид сделал второй глоток из чашки. Он погрузился в себя, рассуждая о том, как все-таки неизменна человеческая природа. Ее не поколебать даже времени. Старик ничуть не изменил себе. Стремление играть с тобой, с твоими чувствами будто кот с мышью не искоренилось с годами. Он хитер, жёсток и в то же время бесконечно предан своим привязанностям. А он, Ферид, даже будучи свободным от его влияния, находясь в его доме, как и прежде не желает признавать его, как человека, имеющего на него хоть малейшие права. С самого начала, оказавшись здесь по воле своей семьи, он не признавал этих людей, как свою новую семью. Он принимал это, как должное, как то, что неизбежно для достижения определенных высот, но не вмешивал сюда личные чувства. Для него жизнь в этом доме, среди этих людей, была такой же обязанностью, как и необходимость выступать перед публикой. Просто часть работы. И даже когда его окликали согласно новой фамилии, он ни за что не хотел отзываться на нее. Первым его действием, когда он расстался со знаменитой семьей было возвращение своей прежней фамилии, которой он, будучи еще совсем ребенком, очень гордился. И большую рану нанесло ему известие, что он отныне его будут знать, как Ферида Тамасабуро. В тот миг, мальчик во что бы то ни стало решил однажды вернуть утраченное величие и былую славу своей некогда знаменитой фамилии. С того дня, чтобы он ни делал, каким бы изнурительным тренировкам не подвергал свое тело, как бы морально не страдал, какими бы сложными не были неудачи и провалы, он никогда не позволял себе жаловаться, ибо искренне верил, что однажды его страдания и тяжелый труд окупится с лихвой. Только это давало ему силы подниматься ежедневно в 4 часа утра и приступать к упражнениям, соблюдать строжайшие диеты, изучать в свободное от тренировок время историю и культуру театра Кабуки, наряду с прочими школьными предметами, сносить брань и недовольство учителей и много-многое другое, чему только может подвергнуться детский ум, только становящийся на путь взросления. Итак, теперь, добившийся своей цели этот молодой человек с железной волей и далеко простирающимися амбициями, снова очутился там, откуда некогда так рвался сбежать. Привел его Случай, самый великий комбинатор сложной и запутанной, непостижимой системы Мирозданья. Не будучи изначально привязанным к этому месту, а после страшного события одной летней ночью, окончательно отбившего любые симпатии какие и могли зародиться в его детской душе, Ферид отметил, что он с каким-то трепетом и волнением ожидает появление ребенка, занявшего его место. — Я давно оставил мечты найти хорошего приемника, — наблюдая за Феридом, вдруг заговорил старик. — После тебя все казались сплошной серостью и бездарностью. Даже мои собственные дети, как мне не жаль это сознавать, не унаследовали тех, незаменимых качеств и навыков, которые делают из обычного актера настоящего гения. И вот однажды, мне представили очередного кандидата, поскольку мы продолжали нуждаться в учениках, которые будут прославлять наш род. Я уже приготовился дать очередной отказ, поскольку меня изначально не устроило заведение, где был найден этот ребенок. Мой человек очень настаивал, чтобы я хотя бы взглянул на него, попросил испытать и… я уступил. Мне показалось это будет проще, чем убеждать его, что я устал видеть нелепую, смешную игру дилетантов, больше напоминающую кривляние клоунов в цирке. И тогда, передо мной предстал Ноя… — старик замолчал. — Он до такой степени впечатлил Вас? — спросил Ферид и тут же мысленно укорил себя за непонятно откуда взявшуюся нотку ревности в своем голосе. — Мальчик он не простой. Чем-то напоминает тебя, хотя у него и нет твоей амбициозности. Да и откуда бы ей взяться у сироты? — У него нет семьи? — поднял бровь Ферид, совладав с собой. — Они погибли, когда он еще и ходить не научился. Так что он мог бы вырасти в куда более благодарного ученика. Ферид понял, что эта шпилька в его адрес, но сделал вид, что не обратил внимания на слова старика. — Но, как видно, мне уже не дождаться признательности за свои труды, — вздохнул Тамасабуро. — Что же, я согласен и на это. В конце концов я получил от этой жизни не так уж мало, чтобы на что-то жаловать под конец. Этот мальчик упрямо зовет меня дедушкой, невзирая на то, что уже достаточно взрослый, чтобы понимать абсурдность этого прозвища, — старик усмехнулся. — Пусть он живет здесь не так долго, да только он привязан к этому дому куда сильнее чем те, кто изначально взрослели под его крышей и мне будет тяжело, когда он покинет этот дом. — Так… — Ферид помедлил. — Тогда вы не шутили? Ваши слова о сожалении были искренними? — О, как раз во время, — воскликнул старик, до чьего слуха донеслись звуки шагов по коридору и который ловко воспользовался ситуацией, дабы уйти от ответа на прямой вопрос. Он торжественно произнес: — Господин наставник, хочу представить Вам своего воспитанника — Ноя! В этот самый момент в зал вошел ведомый слугой мальчик лет 10-11 на вид. Ферид поднялся. Старик остался сидеть, наблюдая за встречей этих двух человек столь разных, но делящих почти одну и ту же судьбу людей. Как бы не старался Батори отнестись к мальчику претенциозно, смеряя его строгим, придирчивым взглядом, но он не смог не оценить данные, которыми наделила это божье создание природа. Ноя был прекрасен во всех отношениях. Тяжелые локоны вьющихся волос, цвета воронова крыла, ложились на плечи, почти достигая острых лопаток, оттеняя бледную, почти прозрачную матовую кожу лица. Нежные, чувственные алые губы, идеально прямой нос. Легкий румянец на щеках. Но самое удивительное это большие черные, блестящие глаза глядящие смело и открыто на мир, отнесшийся к нему жестоко с самого начала. Он был похож на Ангела Смерти — прекрасный настолько, что становилось даже страшно, что в мире существует такая дьявольская красота. «Если сейчас, будучи еще ребенком он так прекрасен, то каким же он станет достигнув своего расцвета?» — подумал наставник, зачарованно глядя на это хрупкое создание. До сего момента он знал лишь одного человека, с подобной внешностью, напоминающей ему о величии и совершенстве Создателя, временами воплощающего себя в своих земных проекциях. «Микагэ будет трижды дурак, если откажется от такого подарка судьбы» — рассудил Ферид, пристально глядя на мальчика, который в свою очередь с интересом разглядывал пришельца. Видя, какое впечатление произвел на Батори его ученик, Тамасабуро усмехнулся. — Подойди, дитя, — мягко позвал он мальчика, протянув руку. Ноя поспешно выполнил просьбу и легкой, пружинящей походкой буквально проплыл мимо Ферида, который не удержавшись проследил за ним взглядом, отмечая гибкость суставов и эластичность мышц. — Вы хотели видеть меня, дедушка? Зазвучавший, сравнимый лишь со звоном капель утренней росы, падающих на землю, нежный, чистый, как горный ручей и такой же звонкий мальчишеский голос всколыхнул в груди Батори какое-то неведомое до селе чувство. Он вдруг увидел себя еще мальчишкой. Таким же, как этот ребенок — безмятежный, не знающий бед, открытый и светлый, счастливый, исполненный восторга от того, что проснувшись однажды по утру увидел распустившиеся розовые цветы у своего окна; он вспомнил себя той свободной душой, которой он был до того, как пришлось оставить любимый дом и родителей, до того, как он познал жестокость и грязь человеческой гнилой, похотливой натуры. Чистота и свет источаемый обликом этого неземного создания словно бы на несколько минут очистили это жесткое, черствое сердце циничного и надменного человека. Его пронзила дрожь, дыхание сорвалось, в глазах на секунду потемнело. Батори отвернулся, чтобы справиться со слабостью внезапно охватившей всё естество. «Кто этот мальчик?» Смятение длилось считанные секунды. Наставник, умеющий держать свои чувства под контролем, и на сей раз быстро справился с собой. Но даже этих мгновений хватило для опытного глаза старика, чтобы убедиться насколько сильное впечатление произвел его воспитанник на мужчину. — Да, хотел, — произнес он, отвечая на вопрос мальчика. — Я хотел представить тебя вот этому господину. Он желает познакомиться с тобой и специально ради этого пришел сегодня к нам. Будь с ним учтив. С еще большим интересом мальчик взглянул на Батори, только теперь к любопытству прибавилось еще и почтение. — Здравствуйте, моё имя Ноя, — изящно склоняя гордо посаженную голову, произнес ребенок. — Благодарю за оказанную честь, пусть и не пойму, чем заслужил её. Очень рад знакомству. «А он недурно воспитан и не скажешь, что безродный мальчишка из приюта» — подумал Ферид. — «Не похож на вымуштрованного. Все делает легко, не думая, весьма гармонично. Хотя в некоторых аспектах его поведения я могу с легкостью узнать наставническую руку Тамасабуро». — Я сам еще не до конца уверен стоит ли моя цель затраченных на приезд сюда сил. Надеюсь, в самое ближайшее время я это выясню. Легкая растерянность появилась на лице мальчика. — Если я могу помочь Вам в этом… — неуверенно начал Ноя, поскольку внешняя суровая холодность и величественная замкнутость гостя действовали на него сковывающе. — Только скажите, если смогу, я постараюсь изо всех сил. — Именно ты и сможешь помочь, Ноя, — Ферид жестом поманил его к себе. — Ведь, как правильно сказал господин Тамасабуро я прибыл сюда исключительно ради тебя. — Ради меня? — вскинул свои тонкие брови мальчик, остановившийся против взрослого. — До меня дошли слухи о необычайно талантливом ребенке, который находиться на попечении семьи Тамасабуро. Будучи заинтересованным, я пришел удостовериться лично так ли это. — Но, кто Вы такой? — в чистом взоре появилась настороженность. Ноя взглянул на старика, как бы прося у него помощи и защиты. — Не волнуйся, Ноя, этот человек не причинит тебе вреда. Более того, велика вероятность, что он станет твоим проводником к жизни о которой ты не смел и мечтать. — Я все еще ничего не понимаю, — с легкой дрожью в голосе ответил мальчик. — Скажи, тебе ведь известно, где ты находишься, ради чего тебя взяли в этот дом и что такое искусство Кабуки? — спросил Ферид. Мальчик обратил к нему свое ангелоподобное личико. — Простите, боюсь, что не сумею ответить ни на один из Ваших вопросов, — виновато опустив голову, произнес Ноя. — Но, дедушка сказал мне, — он поглядел на старика, — что если я буду следовать велению своей души и никогда не пойду против нее, то однажды непременно стану самым известным человеком в Японии. Только я до сих пор не понимаю, почему он сказал это именно мне? Мне нравится играть. Мне кажется я по-настоящему живу, только когда выхожу на сцену и мысль, что я могу прожить чью-то жизнь и донести ее смысл до людей, сидящих в зале, заставляет мое сердце радостно биться. За это чувство, что рождается в моей груди, я готов все отдать, даже свою жизнь. Он произнес последние фразы с таким жаром, что Ферид невольно усмехнулся. — Сам того не зная, ты дал более чем исчерпывающий ответ на все три мои вопроса, — произнес Батори, опуская руку на хрупкое плечо ребенка. — Сомнений больше нет. Ты именно тот, кого я ожидал найти. Я пришел за тобой, Ноя. Мальчик вздрогнул и отшатнулся. В его глазах появился страх. — Дедушка? — несчастный мальчик поглядел на старика. — Как это понимать? Вы… прогоняете меня? — О, как ты мог вообразить подобное, глупый ребенок, — улыбнулся Тамасабуро, качая седой головой. — Ты все еще остаешься членом нашей семьи, я только дарую тебе возможность не зарывать свой талант в землю, а проявить его во всей его красоте. Этот мужчина поможет тебе достичь вершины, только если ты согласишься пойти с ним. — Но разве я не могу остаться здесь? Почему я должен снова уходить? И куда? Неужели Вы, господин Тамасабуро, не сумеете дать мне все, что обещает этот господин? — Ноя бросил короткий отчаянный взгляд на Ферида, и снова устремил его на старика, который, как ему казалось, предавал его. — Разве не Вы лучший учитель, которого только может хотеть ученик? — Это верно, мой дорогой, — кивнул Тамасабуро, — но есть то, что я, при всем своем желании не смогу тебе дать. — Что же это? — Возможность дать оценить себя зрителю. Я могу обучить тебя навыкам танца, заставить твой голос колебаться, в необычайных переливах, всем тонкостям лицедейства, но я не могу дать тебе почувствовать, что значит выступать. А без этого твои способности увянут, как цветок без влаги. Ведь для актера самое главное, чтобы был зритель. Только когда на тебя смотрят и оценивают у тебя появляется стимул совершенствовать свое мастерство, становится лучше. И именно этот человек даст тебе эту уникальную возможность. Неужели ты не мечтаешь снова выступать перед публикой, как ты делал это в школьном спектакле? — Мечтаю, только ради этого я тружусь, — воскликнул горячо Ноя, — но… — он стушевался, — я не думал, что так скоро… буду вынужден покинуть этот дом… Покинуть Вас, дедушка… — Ты не покидаешь меня насовсем, — поправил его старик, не спуская мягкого взгляда с ребенка. — Просто теперь мы будем видеться чуточку реже. Но в любой момент, когда тебе захочется ты сможешь прийти и поговорить со мной. И еще, не думай, что попав к другому учителю ты что-то потеряешь. Поверь мне, мальчик, если ты во всем будешь следовать указаниям вот этого человека, — старик поглядел на Ферида, — ты добьешься всего чего захочешь, гораздо быстрее, чем если бы тебя продолжал учить я. Не слишком обрадованный перспективой отъезда и естественным страхом перед неизвестностью, Ноя, потрясенный этими словами старика, ставящего свои навыки учителя, ниже навыков этого неприступного, красивого человека, с восхищением взглянул на Батори. — Вы мне льстите, учитель. Бесчеловечно льстите, — произнес Ферид. Ноя и вовсе чуть не лишился чувств. «Учитель? Что он сказал? Он назвал дедушку — учитель? Да кто он вообще такой?!» — безумный интерес вспыхнул в груди ребенка. Он впился взглядом в Ферида, позабыв о всяком приличии. — Мне кажется вопрос решен, — произнес Тамасабуро глядя то на своего бывшего ученика, то на нынешнего, проявившего детский, наивный безумный интерес к своему будущему наставнику. — Ноя. Мы не станем терять времени. Сегодня, ты покинешь этот дом и отправишься туда, куда пожелает нужным доставить тебя этот госопдин. Содрогнувшись, мальчик вышел из восторженного оцепенения и устремил взгляд на старика. Ему снова жуть как не хотелось покидать его. На глаза навернулись слезы, но он быстро утер их тыльной стороной своей узкой, бледной ладони. Необычайная серьезность вдруг отразилась на его детском личике. — Я принимаю Ваше желание, дедушка, — он снова почтительно поклонился. — Если таково Ваше решение — я подчинюсь, зная, что Вы хотите мне только добра. Я не опозорю Вас и буду трудиться изо всех сил, где бы я не очутился. Когда мы уходим? — Вот, это уже похоже на слова хорошего ученика, — улыбнулся старик. — Как только ты будешь готов, — ответил мальчику вместо Тамасабуро Ферид. — Да, — кивнул ребенок. — Тогда позвольте мне уйти, собрать вещи. — Иди. Скажи Сиону помочь тебе, — сказал старик и после его слов, поклонившись обоим взрослым, мальчик вышел из залы в совершенно смешанных и противоречащих друг другу чувствах радости и грусти. — Очевидно, что он был бы рад остаться, — спокойно произнес Ферид, когда остался со стариком один на один. — Его привязанность к Вам просто поражает… Да и Вы… — он хмыкнул. — Дедушка. Звучит занятно. Не припомню, чтобы хоть раз Вы позволил кому-то называть Вас так. — А разве кто-то хоть когда-то пробовал? — с усмешкой в глазах, отпарировал Тамасабуро. Ферид моментально напрягся. — Да, пожалуй… — процедил он сквозь зубы. — Все дело в этом. Никто даже подумать о такой фамильярности в отношении Вас не мог… — То-то и оно, — вздохнул Тамасабуро. — А вот теперь ты ответь мне, почему не устроил ему проверку пожёстче? Мог попросить его сыграть сценку. Он уже довольно много знает и умеет. Не ударил бы в грязь лицом. Неужели ты вовсе не такой строгий учитель, как я о тебе слышал? — Задайте этот вопрос моим подчиненным, — осклабился Ферид. — Понятно. Но ты не ответил. — Все очень просто, — отозвался Батори и устремил взгляд глубокой задумчивости в сторону двери за которой только что исчез Ноя. — Он говорит, как настоящий актер. Если у него ум и душа истинного лицедея, то как бы не были плохи его навыки, он наверстает упущенное и превзойдет прочих на этом поприще. Так что не было смысла тратить время на представление. Пусть он демонстрирует свои умения Микагэ. Для меня уже все ясно. — А ты и впрямь знаток своего дела, — одобрительно улыбнулся Тамасабуро. — Определяешь таланты на глаз. — Вспомните, первым его оценили Вы. Так для чего же я стану устраивать ему проверки и пугать раньше времени? Ему еще предстоит познакомиться с моей тяжелой рукой, пока будет идти обучение. — Ты будешь лично курировать его? — серьезно взглянул на Ферида бывший учитель. — Нет, я подыщу ему другого наставника. Хм, — он задумался, — у меня уже есть на примете отличный кандидат. Он раскроет талант мальчика. Я лишь буду время от времени приглядывать за тем, чтобы его уроки приносили как можно больше пользы. Вынужден разочаровать Вас, ведь Вы уже приписали мне роль его непосредственного учителя. — Да, признаюсь, я был бы не прочь если бы он учился именно у тебя. Но нет, так нет. Может оно и к лучшему. — Между прочим, — после недолгого молчания, Ферид вскинул голову. — Я допускал эти мысли и раньше, но после того, как услышал Ваш разговор с Ноей, убедился в своих выводах окончательно — у Вас изначально в мыслях не было отказываться отдавать мне мальчика. Вы просто изводили меня. Зачем? Хотели увидеть, как я буду уговаривать Вас сделать то, что Вы и так уже решили сделать? — Ферид, присядь… — Довольно! — воскликнул Батори, гневно сдвинув брови. — Я больше не обязан исполнять Ваши приказы. Вы больше не властвуете надо мной. — Это была просьба, — мягко сказал старик. — Которую я отклоняю, — тут же с надменностью ответил Ферид. — Ноя уйдет со мной. — С каким-то зловещим ликованием, провозгласил он, глядя старику прямо в глаза. — И не потому, что Вы его отпустили, а потому что прекрасно знаете — Вы обязаны его отпустить. Другого выбора у Вас нет. Однажды от Вас ушел один ученик, которого Вы очень любили, или только думали, что любили, потому как люби Вы его по-настоящему Вы заметили бы страдания, которыми он терзался и боль, что навеки отпечаталась в его сердце, — с каждым следующим словом спокойная речь мужчина становилась все более пламенной. — А теперь Вы вынуждены потерять еще одного ученика, который также стал дорог Вашему сердцу. И не поверите, но я испытываю безумное блаженство, осознавая, что именно я и никто другой забираю его у Вас. Старик слушал его, не перебивая, не споря, и Ферид продолжал. — Это выглядит как проявление правосудия за надменность, высокомерие и слепоту. Вы считаете себя благодетелем, дарующим несчастным путь к хорошему, на ваш взгляд, существованию, — дьявольский блеск в серых глазах наставника, выдающий его душевную боль, стал еще ярче, — но даже не подозреваете, как Ваши же ученики ненавидят Вас, как презирают! Вы бесчеловечны и жестоки по отношению к тем, кто ждет от Вас искреннего участия. Вы видите лишь себя, но Вам совершенно нет дела до тех, кто окружает Вас! Однажды, Ноя бы возненавидел Вас точно также, как и все другие! И благоговение перед Вами и любовь пылающие ныне в его глазах сменились бы презрением и насмешкой! Так что я делаю Вам одолжение забирая его, тем самым лишая Вас возможности замечать эти неприглядные чувства человеческой души отражающиеся на его лице каждый раз, когда он думает, что Вы на него не смотрите! Ферид замолчал. Такую горячность в словах он выказывал впервые за много лет и теперь казалось напрочь лишился сил. Он отступил на шаг, отвернулся и закрыл глаза. Сердце неистово стучало о ребра, в висках пульсировало, его грудь тяжело вздымалась от конвульсивного дыхания. Вот он и сказал наконец те слова, которые должен был сказать еще много лет назад, когда принес старику деньги собираясь обменять их на свою свободу. Немыслимый момент. Момент истины, возмездия. Но как же странно. Он не чувствовал удовлетворения, облегчения, скорее наоборот. Камень горечи будто бы стал вдове тяжелее. Повисла гнетущая тишина. — Хагио совершил отвратительнейший поступок в отношении тебя. У меня не найдется слов, чтобы даже описать насколько гнусно, подло и низко он поступил. Ему нет и не будет прощенья, — раздался за спиной глухой, мрачный голос Тамасабуро. — Но ты несправедлив ко мне. Ты сам выбрал таинственность и разве мог я пойти против твоего желания открыться? Ферид похолодел. Он обернулся к Тамасабуро. В его лице не было ни кровинки. Губы побелели, руки задрожали. Затаив дыхание он смотрел на старика, произнесшего эти страшные слова истины. — Понимаю твое смятение, как и понимаю, каким испытанием было для твоей гордой натуры выдержать то ужасное действо, которому подверг тебя мой собственный сын. Понимаю зло, которое ты затаил на этот дом, на его жителей, на моего сына и на меня в первую очередь. — К-как? Откуда? — едва выдохнул Батори, тщетно пытаясь совладать с собой. Силы изменили ему. Пожалуй, впервые в жизни. — От самого виновника, — старик опустил тяжелый взгляд. — Да, да, не удивляйся. Как бы не был малодушен и жалок мой первенец, но и в нем все прогнило не до основания. Увы, он признался во всем тогда, когда уже было слишком поздно что-либо исправлять. — Он признался? — Батори был поражен до глубины души. — Ровно через год, — отвечал Тамасабуро, — как ты оставил меня навсегда, Хагио вернулся домой. Он был удивлен тем, что тебя нет в комнатах и спросил меня. Я сказал то, что знал. А знал я крайне мало и был в полном недоумении, почему ты сначала скрывал от меня что-то страшное, что-то не дающее тебе жить, что-то заставившее твой взгляд ожесточиться, а потом ни слова не сказав, хотя я ждал до последнего, что ты заговоришь, и вовсе ушел. Я чувствовал, что за всем этим кроется какая-то ужасная история, но как не пытался узнать детали от других ничего не вышло. Видя, как я сокрушаюсь по тебе, как ломаю голову одним вопросом — почему? Хагио под конец вечера не выдержал смотреть на мои мучения. Видимо в нем проснулось что-то человеческое и он во всем мне признался. И о том, как был пьян и о том, как ты заполнил все его мысли, когда появился в нашей семье, и как он боялся, что ты выберешь другого. Ничто из этого, конечно, не оправдывает его действий и моя реакция была соответствующей. Я накричал на него, сказал много всяких слов. Он терпеливо и покорно выслушал все, воспринимая это как свою справедливую кару. Но как бы я не гневался, как бы не неистовствовал ничего уже было не вернуть. Ты ушел и просить тебя вернуться я не смел. Тем более теперь, когда знал, что заставило тебя уйти. — Так Вы знали, все эти годы знали? — Ферид прижал руку к груди. Ее словно сдавило изнутри. — Я действительно любил тебя, как своего собственного сына, никогда не отделял тебя от своих собственных детей, — произнес старик, — кроме этого, я возлагал на тебя большие надежды. Я по сей день не понимаю, как мог быть недостаточно сведущ, как мой контроль оказался неабсолютным, я допустил в своем доме такое бесчинство, презираемое мною всю мою сознательную жизнь. И страшнее всего для меня это то, что ему подвергся именно ты. Ребенок, которого я ставил выше всех своих учеников. Ферид слушал его и внутри его словно сжигало пламя. Он заблуждался. На самом деле все было иначе. Он зря винил старика в черствости и эгоизме. Скажи он тогда всего одно слово о произошедшем и все было бы иначе. Он не затаил бы злость и обиду, они бы не терзали его душу по ночам. Конечно, самой сути это бы не изменило. Он бы все равно рано или поздно ушел от Тамасабуро, дабы проложить свой собственный путь, но их отношения… Его уход из этой семьи не был бы окрашен в столь мрачные тона. А рассказать… Разве он мог рассказать о своем позоре постороннему? Даже если этот посторонний твой самый близкий человек даже ему не всегда можно сказать всё. Сейчас в его жизни присутствует единственный и самый близкий друг — Шикама Доджи, но и он не знает о нем всей правды. Возможно догадывается, но не знает наверняка. А если бы знал, что бы он сказал ему? Как бы он тогда смотрел на свое божество? Можно было бы читать и дальше в его глазах то восхищение и трепет, какими он частенько одаривает его в обычные дни, когда они мирно беседуют за чашкой кофе, или в них появилось бы разочарование? Презрение к запятнавшему себя существу, проклинающему человеческую природу, разуверившемуся в чистоте и бескорыстии чужих чувств? Что сказал бы на всё это Шикама, человек испорченный до мозга кости? Любил бы он его как прежде, узнай, что их тела и души одинаково изувечены Судьбой и несут на себе уродливые шрамы скверны и на самом деле, между ними нет никакой разницы? Он, Ферид, совсем не божество, которым стоит восхищаться за таланты, а обычный измаравший себя грязью человек. — Уже поздно о чем-либо сожалеть, — молвил Батори. Его облик снова приобрел то холодное величие, что заставляло других трепетать при одном лишь его появлении. — Время не стоит на месте. Тому, кто живет только прошлым никогда не откроется будущее. — Отрадно, что ты понимаешь это, — по-доброму улыбнулся старик. Ферид поднял на него глаза. Их взгляды встретились. В этот момент они поняли друг друга. Мысли каждого отразились в глубине глаз. Утраченного не вернуть, с тех пор утекло много воды и возобновлять отношения — бессмысленно, однако… можно жить не терзаясь догадками и недопониманием. Можно расстаться навсегда, но не испытывать при этом враждебности. — Присмотри за Ноей, — сказал Тамасабуро. — Позволь ему вырасти славным актером. Ферид коротко кивнул. — Он в надежных руках… Учитель. Тонкие губы старика на мгновенье тронула легкая улыбка и затем исчезла, уступив место спокойному, серьезному выражению. С удивительной для его возраста легкостью Тамасабуро поднялся с пола. — Прошу меня извинить, но я вынужден оставить тебя. Долг призывает меня вернуться к делам. Я был рад увидеться и поговорить после стольких лет, несмотря на то, что ты пришел в мой дом с несколько печальным поводом, — он подошел к Фериду в плотную и опустил ему руку на плечо. Когда-то Ферид едва доходил ему до пояса, теперь же они сравнялись в росте. — И я буду также рад, если ты как-нибудь навестишь меня, расскажешь, как у него идут дела. — Возможно однажды я и приду, — произнес Батори, зная наверняка, что не придет. Старик прочел и эту мысль на его лице, но ничего не сказал. Лишь понимающе закивал. Разве он может винить или осуждать молодого человека за такое решение? — Береги себя, Ферид Батори, — старик сжал его плечо. — Прощай… — и после этого покинул залу. Ферид еще несколько минут постоял в опустевшей комнате, исполненный необъяснимыми чувствами, которые навлекли на него последние полчаса, а после, круто развернулся на каблуках и быстрыми шагами вышел за дверь.

***

В это самое время, в одной из просторных комнат дома еще одна душа переживала сложный момент своей жизни. Под присмотром Сиона — крепкого юноши лет 17, сына садовника, — Ноя укладывал свои немногочисленные вещи в сумку. Несмотря на предложение, способное сделать счастливым любого начинающего актера, лицо его было грустным. Он обводил медленным взглядом комнату, находил нужную вещь и неторопливо шел за ней, полностью погруженный в свои мысли. Он думал, что обрел здесь дом, впервые оказавшись среди людей, которые не смеялись и не подтрунивали над ним за его наклонности, а где, как ни странно, отдавали им наивысшее предпочтение. После сиротской жизни в приюте, все здесь казалось мальчику невероятным и достойным описаний чудес сказок «Тысяча и одной ночи». Тут, воплощались все его мечты, а в человеке, от которого зависела вообще его судьба, он души не чаял, видя в нем своего спасителя. Он упрямо называл главу семьи «дедушкой», тем самым желая доказать себе, что не ошибся и эти люди стали его истинной семьей. И, конечно, привыкнув, полюбив здесь каждую мелочь, питая бесконечную признательность к людям, вырвавшим его из ада его прошлой жизни, он был естественным образом потрясен услышав, что должен уйти так скоро. Он доверял старику, ощущал, что тот не желает ему зла и этот его шаг только поспособствует его росту, как актера Кабуки, но настолько скорое расставание, даже без предупреждения, угнетало психику мальчика. А еще этот человек с серебристыми волосами и колючим взглядом. От него буквально веет холодом и неприступностью и в то же время он заинтересовывает. Он страшен, строг и суров, это видно, от такого лучше держать подальше. Лишнее столкновение с ним не сулит ничего хорошего. Склонившись над ящиком стола, Ноя зажмурился и молитвенно сложил руки. — Пожалуйста, пусть я буду видеть его как можно реже. — Что ты там бормочешь? — подпирая собой стену, буркнул Сион, почему-то будучи не в духе. — Собирайся поскорее. Мне некогда тебя тут караулить. Дел по горло. — Так шел бы и занимался своими делами, все равно стоишь и ничем не помогаешь, — фыркнул Ноя. — Толку от тебя. — Поговори мне еще, сопляк, — огрызнулся парень и отстав от стены, вышел на середины комнаты и огляделся по сторонам. — Чем тут помогать, у тебя и вещей-то нет? Вон весь свой хлам в одну сумку уместил. — Чего ты злой такой? Отец что ли с утра уже выдрал? — недоуменно поглядел на него Ноя. — Да нет, не было у него претензий, — повел плечом Сион и отвернулся. — Просто, как-то… Кошки скребут… — Ааа, — протянул мальчик, не вдаваясь в подробные выяснения, поскольку его голову сейчас занимали свои переживания. — Так это правда? — мрачно покосился на мальчика Сион. — Ты о чем? — Что ты оставляешь нас? — парень отвел взгляд, чтобы Ноя не сумел прочесть в нем чувства, которые он сейчас испытывал. Ноя, уложив последние свои пожитки и застегнув молнию на сумке, сидя на постели, вздохнул. — Все произошло так быстро… Я толком и сообразить ничего не успел, как все было решено и вот этот человек ждет меня, чтобы забрать с собой. — Куда? — побледнел Сион. — Точно не скажу, но как я понял, это будет место, где я смогу выступать на сцене. — О, так ты у нас славы жаждешь, — обиженно протянул Сион. — Вовсе я не жажду славы! — вскочил на постели Ноя. — Но разве могу я отказываться, когда мне предоставляют такой шанс! Так сказал дедушка, а разве могу я противиться его желанию, когда я тут на птичьих правах?! Ты дурак и ничего не понимаешь! — Да уж понимаю побольше твоего, — криво усмехнулся юноша. — По крайней мере не называл бы опекуна «дедом». Что за глупая фантазия? — Такому болвану, как ты этого не понять, — горделиво вскинул голову Ноя, тряхнув своими блестящими локонами. — Думаешь, если научился кривляться и ноги выше головы задирать, можешь смеяться надо мной? — хищно прищурился Сион. — Посмотрю я на тебя, куда твои замашки наглые денутся, когда один останешься. Вряд ли там с тобой будут так носиться. Как козу сидорову гонять станут, вот посмотришь и не будет рядом старого доброго Сиона, который тебя утешит в случае надобности. — Больно мне нужны твои утешения! — Ну-ну, поглядим. — Поглядим, — самоуверенно воскликнул Ноя, хотя в душе и опасался трудностей с которыми ему придется столкнуться на новом месте, с новыми людьми. Он сел обратно на постель, свесив стройные ноги, и опустил голову. — Сион… — тихо позвал он. — Чего тебе? — грубо отозвался сын садовника. — Ты станешь скучать по мне? — Вот еще! — презрительно фыркнул парень. — С чего бы мне скучать по тебе? Ты что мне брат, сват? — А я буду, — вздохнул Ноя и лицо его стало еще более грустным. — Буду скучать за тобой… Нервная дрожь пробежала по лицу Сиона и потерев затылок, он приблизился и сел рядом с мальчиком. — Ты ж не навсегда уходишь и… — он пожал плечами, — не знаю, не в другой конец планеты отправляешься… Сможем видеться. Хотя, не знаю, смогу ли я к тебе выбираться, тут работы вечно столько, что… — Сион сокрушенно покачал головой. — Может на выходных, когда половина жителей из дома разъезжается… Хотя, нужно тогда отцу помогать… Не знаю, Ноя, сложно это всё… — Дедушка сказал, что я смогу возвращаться сюда в любое время… — О, вот видишь! — просиял юноша. — Да, но… — Ноя вздохнул, — мне слабо в это верится. Мне предстоит нелегкий труд и как оно обернется на самом деле, предсказать невозможно. Смогу ли я отлучаться… — Понятно, — искорка надежды померкла во взгляде черных глаз Сиона. — Тем не менее, я все же верю, что мы не расстаемся навсегда. — Да, — кивнул Ноя, улыбнувшись. — Что же, — Сион ударил себя ладонями по коленям, дабы как-то взбодриться самому и помочь мальчику. — Что думать-гадать, поживем-увидим. Давай, плохо будет если задержимся тут надолго. Раз собрался, надо идти. — Я готов, — ответил Ноя, поднявшись. — Только подожди, прежде чем мы уйдем, я хотел бы зайти к дедушке. Попрощаться. — Ладно, тогда я отнесу твои вещи в переднюю. Буду ждать тебя там. Не задерживайся. — Ни в коем случае, я быстро, — выбегая из комнаты, крикнул ему мальчик. Сион, как и сказал, ждал Ною в холле и глядел через большое окно на территорию перед центральным входом. Когда мальчик вышел к нему на его щеках играл яркий румянец, глаза были красными и слегка напухшими. Он шмыгал носом и то и дело вздрагивал. — Попрощался? — Он пожелал мне удачи и обнял, — слегка дрогнувшим голосом отозвался Ноя, которому уж очень нелегко далось расставание. — Тогда ты полностью готов, — оценивающе оглядев мальчика, сказал Сион. — Только умыться бы тебе. — Я уже. — Ладно. Слушай, Ноя, я тут стою и наблюдаю. Это же тот самый, кто должен забрать тебя и тот, кого я видел в приемной? — поглядывая через окно на улицу на высокую фигуру наставника Кабуки, спросил Сион. — Да, именно, — тоже выглянув во двор, ответил Ноя. — Он самый. — У него такое знакомое лицо, где я мог его видеть? — А разве ты мог его где-то видеть? — удивленно посмотрел на него Ноя. — Да говорю тебе, знаком он мне. Такое лицо… Раз увидишь вовек не забудешь. Точно хищная птица. Как его имя? Ноя замялся. — Не знаю. — Был с ним, говорил с ним, а имени не знаешь? — со скепсисом поглядел Сион на мальчика. — Он не назвался, что мне было делать, силой выпытывать?! — разозлился Ноя. Что таить он бы и сам не прочь узнать имя человека, назвавшего Тамасабуро учителем. — Хм… — Сион, мне некогда ждать пока ты вспомнишь, — вздохнул Ноя, с грустью глядя на друга. — Меня ждут. Я не могу задерживаться дольше. — Да-да, — на автомате проговорил парень, не спуская глаз с человека у входа. Понимая, что дела не окончены, Сион медленно стал отходить от окна, при этом на его лице отражалась лихорадочная работа мозга. — Ох, — всплеснул руками Ноя, когда юноша подошел к нему и невидяще посмотрел ему в лицо. — Ну что ты в самом деле? Хочешь, чтобы вспоминая о том, как меня провожал друг, я помнил лишь его озабоченную мину и напряженное пыхтение? — Вспомнил! — воскликнул Сион да так громко и неожиданно, что мальчик подпрыгнул на месте. — Ты чего орешь? — возмутился он. — Я вспомнил кто это, — ударил кулаком по своей ладони Сион, возбужденный собственным открытием. Но в следующий миг, лицо его потемнело. — Ой-ой, не хорошо это, не хорошо, — пробормотал он, хмуря брови. — Ты чего? — вздрогнул мальчик, видя такую не сулящую ничего доброго перемену. — Кто он такой? — Ты слыхал о таком человеке, как Ферид Батори? — шепнул он Ное на ухо. — Ферид Батори?! — воскликнул тот пораженно едва только услышал имя. — Да, тише ты, дурень, не ори! — побледнел Сион и поспешил заткнуть рот Ное и огляделся с опаской по сторонам. — Ты чего это? — Болван малолетний, тут это имя под запретом. Никто не осмеливается произносить его, чтобы не дай бог до Тамасабуро не дошло. Это больная тема. Так что, молчи. Я не понимаю, — Сион выпрямился и посмотрел на дверь, за которой ожидал Ферид, — как он после стольких лет… Здесь… Что могло такое случиться? — Скажу тебе одно, Ноя. По меньше пересекайся с ним там, где ты окажешься. Для твоего же блага. — Но, почему? — удивился мальчик. — Он опасен? И что такого в том, что я назову его имя тут? «Он назвал дедушку «учитель» и запрет говорить о нем в этом доме! Как все это связано?» — пронеслось молнией в его голове. — Это длинная история. Я не могу тебе о ней рассказать, — угрюмо произнес Сион. — Скажу лишь, что когда-то он был любимым учеником Тамасабуро, а после просто взял и ушел от него, отказавшись знаться. Отплатил злом на добро. — Он был учеником дедушки? — Да, был. Много лет назад. Но потом разбил ему сердце. Так что, не доверяй ему, он плохой человек, — с той же мрачностью заключил Сион. — Он прекрасный актер, но как человек — конченый. И очень жестокий со своими подчиненными. Я слышал он теперь наставник в одном из Кабуки. Ах, Ноя, теперь я понимаю, куда он заберет тебя. Ох, и почему он не избрал кого-то другого? — юноша сочувственно поглядел на мальчика, предчувствуя его нелегкую судьбу в ближайшие годы. — Как только старик допустил это? — Ты пугаешь меня, Сион! Замолчи, замолчи! Ни слова больше! — побледневший Ноя, задрожал всем телом и отшатнулся. — Ну-ну, не надо так, — испугался сам себя Сион. — Я преувеличил. Может не все так плохо, — он улыбнулся. — Просто будь на чеку, когда он рядом и все будет в порядке. — Ты идиот! — разозлился мальчик, дрожа всем телом. — Если все не так страшно, зачем эту жуть нагоняешь! Нарочно дразнишь меня! Как же хорошо, что я ухожу! Когда вернусь ты будешь почтительней относиться ко мне и прекратишь смеяться, потому что я стану настоящим актером Кабуки! Вот! — и горделиво фыркнув Ноя подхватил сумку с вещами и выскочил за дверь. Сион остался стоять. С грустью и беспокойством глядя вслед ребенку, он тихо произнес: — Удачи тебе, Ноя… Береги себя. Взвинченный и раздраженный поведением друга, с которым хотел по-человечески попрощаться, а не слушать от него всякие ужасы, Ноя выбежал на улицу. Но стоило ему оказаться перед высоким, строгим мужчиной, как все его негодование на Сиона растаяло в миг. Перед ним был он. Человек, заставляющий каким-то мистическим образом исчезнуть все мысли и чувства при одном лишь взгляде на себя. Ноя резко остановился. Таинственная личность мужчины, пришедшего так внезапно забрать его и увести в совершенно незнакомый ему мир, сковывала волю и мышцы. Он боялся этого властного, сурового человека, но также какое-то необъяснимое восхищение рождалось в нем при взгляде на волевые черты, величественную стать. Он знал актера — Ферида Батори. Не раз слышал о нем, читал заметки в старых газетах еще будучи в приюте, и имел представления о его достижениях на актерском поприще. Батори, потомственный актер, он был своего рода легендой, хотя и был еще очень молод. Эта личность временами занимала его мысли. И когда сегодня перед ним предстал молодой мужчина в белых одеждах, обтягивающих его тонкую фигуру, Ноя даже предположить не мог, что перед ним тот самый знаменитый актер Кабуки, чьи фото с вступления он разглядывал в старом выпуске журнала и гадал, почему такой выдающийся человек вдруг перестал выступать и сделался наставником? Еще одним открытием для Нои стало известие, что Ферид оказывает был воспитанником Тамасабуро, хотя об этом не значилось ни в одном заголовке или быть может ему они просто не попадались на глаза. Ведь он рос в приюте и мог довольствоваться тем малым, что попадало ему в руки, а поселившись у Тамасабуро естественно, что никто добровольно не стал бы заговаривать с мальчиком о семейных тайнах. Вот так Ноя оказался просто завален кучей сногсшибательных известий, которые чтобы переварить требуется не один час рассуждений. Увы, этого времени у него не было и прямо сейчас он находился лицом к лицу с человеком, которого считал призраком, легендой минувших дней и уж никак не надеялся на личную встречу с ним. «Так вот ты какой… Ферид Батори» — мысленно проговорил мальчик, поглядывая из-под пушистых ресниц на мужчину. — Ты собрался? — при виде мальчика, вышедшего из дома, строго спросил Ферид. — Да, я готов ехать… — Тебя не провожают? — он бросил взгляды по сторонам. — Я не успел сильно прижиться здесь, так что меня пока некому провожать. Но я успел увидеться напоследок с теми, с кем хотел, — отвечал мальчик, стараясь придать своему голосу твердости. — Тогда нас больше ничто не удерживает здесь, — сказал Ферид и окинув напоследок территорию дома Тамасабуро презрительным взглядом, развернулся и стал спускаться по ступеням вниз. Ноя поспешил за ним. «Старик знал, что я приду за Ноей, — думал Ферид, — и знал, что отдаст его мне, но при этом решил не устраивать пышных проводов. Почему? Он хотел, чтобы о моем появлении знало, как можно меньше народа? Определенно, когда я шел к дому и потом, желающих поглазеть было больше, чем когда мы покидаем его» Мальчик и мужчина вышли из главных ворот, где их ожидала машина. — Садись, — повелительно произнес Ферид, открывая заднюю дверь автомобиля. Ноя безропотно повиновался и полез в салон. Заняв место на мягком кожаном диване, он огляделся. Все было так ново, так дорого и роскошно, что мальчик боялся лишний раз шевельнутся, чтобы не повредить здесь что-нибудь. Ну вот, теперь надо забыть о прошлом. Что ждет его дальше? Какова будет жизнь в его новом доме? Ноя думал об этом и его маленькое детское сердечко трепетало в груди, точно испуганная пичужка. Неведомый, но такой заманчивый мир открывался ему. И его согласился ввести в эту сказку сам Ферид Батори, опасная, загадочная и темная личность, слухи о которой больше пугают, чем притягивают. Запустив мальчика в салон и заметив, как он весь затрепетал в страхе перед роскошью, губы Ферида искривились в насмешливой ухмылке. Он с силой захлопнул заднюю дверцу и открыл переднюю. Но прежде чем сесть, он бросил взгляд на свой бывший дом. Скользнув по окнам, он увидел на одном из балконов мужчину. Этот человек был не так далеко, чтобы Ферид не сумел распознать его черты. Несколько секунд Ферид стоял и напряженно смотрел в лицо Хагио, с годами ставшее почти неузнаваемым. Он так постарел за эти годы, так осунулся, что если бы не взгляд исполненный волнения и жажды объясниться, Батори вряд ли бы определил, что это тот самый человек, когда-то пышущий энергией и здоровьем. Видимо, он не оставил свою пагубную привычку пьянствовать и это соответствующе сказалось на внешнем виде. Ферид даже на расстоянии видел, как тот занервничал, когда их взгляды столкнулись, как заметались его глаза, как он затрясся, как мертвой хваткой вцепился в перила балкона. Приступ паники прошел и Хагио уставился на свою бывшую жертву. Ферид читал в его взгляде то же раскаянье, как и много лет назад, но прощенье великое свойство человеческой души было не доступно наставнику. Он одарил Хагио презрительным, холодным и равнодушным взглядом превосходства и сел в машину. — На работу, — приказал он водителю и бросил короткий, все еще хранящий ожесточенность, после встречи со своим насильником, взгляд на мальчика, скромно сидящего на заднем сидении, устремил взор перед собой. Увидеть напоследок Хагио было сильным душевным потрясением с которым он едва справился. Страшные мысли той жуткой ночи, заставили его сердце похолодеть и сжаться. Он даже подумать не мог, что тот будет здесь. Почему старик промолчал? Хотел устроить ему испытание, если бы вдруг они столкнулись где-то в коридоре? «Вот оно что! Вот почему он ушел так поспешно и на обратном пути не было ни души! — его осенила мысль. — Он хотел дать возможность Хагио встретиться со мной без свидетелей. Но Хагио трус и остался наблюдать из далека!» «Все понятно, — Ферид усмехнулся и откинувшись на спинку кресла, прикрыл глаза. — Хотел уладить все конфликты за раз… Думаю, старик, ты будешь разочарован во второй раз…» На этой ноте, наставник постарался избавить свой ум от всего, что связано с этим домой и этими людьми, вместо этого он подумал следующее: «Представляю, что скажет Ши, когда узнает где я был и главное — зачем…»