***
— Вот ведь Дьявол! — процедил сквозь зубы Ферид, покидая сцену действия. — Что за кретин этот Оноэ? И как только до такого додумался? Хватило же мозгов, начать распускать руки с мальчишкой. Ничтожество. Сплошное убожество! А этот-то! Стоял и молчал, как последний дурак! Неужели собирался дать этому болвану поцеловать себя или он и впрямь настолько наивный идиот, что даже не понял, чего от него хотели? — Ооо, — с глухим стоном Батори опустился в кресло. — Час от часу не легче. Вот вроде бы освободился от одного пучка проблем, как на голову мне свалился еще одни. И причем, как свалился-то? Сам привел эту проблему в осиный рой. Ох, предчувствую я добром дело не кончится. Если мальчишка не поладит с остальными, если все эти препятствия будут создавать ему серьезные проблемы на пути обучения и он, в итоге, ничего не добьется, весь мой план пойдет коту под хвост. Микагэ только еще больше взбеситься, если и эта его надежда не оправдается. Ха, лишь одному в таком случае можно будет порадоваться. Не придется созерцать торжествующую улыбку Доджи из-за его, якобы, идеального плана в котором он был так уверен, что в какой-то миг заразил своей идеей и меня. Но только чтобы не дать ему возгордиться собой, я не стану губить замысел, ведь, должен признать, — Ферид вздохнул и закрыл глаза. — Он действительно стоящий. Микагэ как подменили с того дня, как в его кабинете побывал мальчишка. — Как же быть? — мужчина серьезно задумался. Непримечательные образы исхода такого поворота событий один за другим мелькали у него в мозгу, отражаясь глубокой складкой у рта и на лбу внешне. Он должен был признать, что тут найти управу на Шиндо было куда проще — поручив его заботам Сакаты, тот в большинстве случаев с легкостью усмирял пламенный, дикий темперамент юноши, падкого до физических удовольствий. И зная эту его основную слабость и способ с ней справиться, можно было спокойно закрывать глаза на разногласия в коллективе. С Ноей же дела обстояли куда хуже. Ведь его нельзя было провести по тому же сценарию по которому вели бесправного и беззащитного Микаэля, в силу наличия у него влиятельного защитника в лице Тамасабуро. Мальчик не принадлежал театру и в любой момент, если старик посчитает неугодным или опасным оставлять своего ученика в месте, где ему плохо, они лишатся перспективного юноши и жизнь в театре снова станет невыносимо сложной. Одновременно заткнуть всем сотрудникам рты, чтобы помалкивали в присутствии ребенка, задача трудновыполнимая, проследить за действиями актеров вне стен театра довольно сложно. К тому же сам Ноя не стремится влиться в коллектив, видимо ощущая насколько он испорчен. Чистые душой создания, всегда даже неосознанно распознают людей с полностью противоположными им идеалами. И не испытывая в отношении них гнева, неприязни или ненависти, все равно предпочитают держаться подальше. Так что допустить мысль, что Ноя добровольно прыгнет в эту пучину, без всякого весомого повода, нужно быть конченным оптимистом. Разве, что только в силу обстоятельств сделать его ничем не отличающимся от своих коллег… — Хмм, — соединяя кончики длинных пальцев, Батори всерьез заинтересовался идей, как скинуть мальчика моралиста с его пьедестала и уровнять его с падшими коллегами. Однако уже спустя минуту погружении в эти утопии даже сама мысль об этом показалась мужчине настолько мерзкой, что он содрогнулся всем телом, будто бы таким образом хотел сбросил с себя остатки этого черной помысла, запачкавшими бы саму его физическую оболочку. Нет, невозможно. Такая постановка вопроса претила жизненным взглядам наставника, которые порой пускай и не были самыми гуманными, однако же те, что касалось непосредственно понятий о чести и достоинстве соблюдались четко и категорично. Ферид мог морально топтать и унижать существо уже павшее, выказывая в отношении него все свое презрение, но чтобы самолично окунуть в грязь невинное, божье создание. Нет, на это он пойти не мог. Пожалуй, это единственное понятие и делало его в чем-то схожим со стариком учителем Тамасабуро. Тот не терпел насилия и всячески старался не прибегать к нему, полагая, что добром и лаской можно добиться гораздо больших результатов, нежели кнутом. Существенное различие между ним и учеником заключалось в следующем, Тамасабуро питал симпатию ко всем людям, вне зависимости от того, насколько они были «испорчены». Ферид же проявлял в своем великодушии строгий отбор и те, кто не вписывались в рамки его морально-этических норм жестоко платили за это. — Исключено, полностью исключено, — покачав головой, проговорил Батори. — Если мальчишка заподозрит неладное, испугает, почувствует давление, он попросту сбежит и будет тысячу раз прав. Я не могу рисковать подвергая его таким испытаниям. Пусть он, как я и предполагал, пошел по пути амплуа оннагата, он ни за что не переступит определенную грань в создании реалистичного образа. Это видно по его глазам, по его манере держаться. Он еще мал, но в его облике живет гордость и воля и, возможно, что даже сильная любовь и привязка не заставят его совершить что-то безнравственное. Нет, этот мальчик не из тех, кто будут гнаться за низменными наслаждениями, подобно Шиндо, Флориану, Ишитаке, Кицуне, тут… — Ферид невольно усмехнулся. — Он, скорее всего будет действовать, как… Внезапный звонок прервал рассуждение о том, на кого бы мог походить в таком случае Ноя, и потянулся рукой в мобильному, трезвонящему на столе. — Вот ведь, — фыркнул Батори, — и как он только узнает, что я не занят? Уж не следит ли за мной? И понимаю заранее всю абсурдность этого действо, он обернулся к окну, словно бы мог увидеть шпиона, скрывающегося в окне соседнего здания или на крыше. Разумеется ничего подобного он не обнаружил. За окнами уже было достаточно темно и Ферид увидел в черном стекле лишь свое отражение в руке которого продолжал звонить телефон. — Да, — произнес он, заняв обычное положение в кресле. — В чем дело, Ши? Ты же знаешь, я работаю. — А я как раз с работой на сегодня закончил. Дай думаю, позвоню своему любезному другу, справлюсь, как его дела. — Если не считать, что только-только закончился спектакль и мне нужно проследить, чтобы участники следующей постановки были готовы вовремя, а после доложить обо всем руководству — я абсолютно свободен. — Понятно, — улыбнулся Доджи и поднес к губам бокал вина. — Хм, почему мы свернули с шоссе? — спросил он водителя, когда их машина внезапно съехала с основной дороги и покатила по каким-то переулкам. — Там ремонтные работы, — ответил тот почтительно. — Придется объезжать вдоль парка Маруяма. — О, ты слышал? — Досадно потерять добрых полчаса на объезд, не так ли? — Пожалуй, однако, — Шикама улыбнулся. — Это значит, что я буду буквально в паре шагов от Кабуки. Могу заехать, забрать тебя. — Благодарствую, но ты не мог не услышать — предстоит еще одно выступление. — В самом деле. Что же, может быть в другой раз. — Возможно, — кивнул Батори, не испытывающий большого желания принимать предложение Доджи. — Извини, я больше не могу говорить. Нужно идти. — Да, вот еще что. Ферид уже поднявшись из-за стола, задержался. — Как ты помнишь сегодня в «Kiyomizuan» очередная встреча членов клуба. Собственно, я направляюсь туда, ибо слышал там будет присутствовать Наори. А мне с ним нужно кое-что обговорить. Я буду рад, если ты присоединишься к нам. Тебя давненько с нами не было. Ребята соскучились. Ферид посмотрел на часы. Рассуждения о своих дальнейших шагав в отношении новенького все еще не оставили его и, понимая, что если не занять голову чем-то иным, избавиться от мыслей будет не просто, он ответил: — Через полтора часа я приеду. — Я знал, что ты так скажешь. Увидимся вечером, — усмехнулся Доджи и сбросил вызов. — Соскучились говоришь? — Ферид презрительно фыркнул, а после, сунув телефон в карман пиджака вышел из кабинета.***
Когда солнце позолотив верхушки деревьев и крыши старинных домов, скользнуло по стальному подоконнику, Юичиро открыл глаза. Развернувшись на спину он сладко потянулся и некоторое время лежал, устремив взор в потолок. Было еще совсем рано, наверняка в доме не существовало ни единого человека, который бы сейчас бодрствовал, за исключением возможно служащих. Вполне можно было позволить себе вздремнуть еще часок другой, тем не менее, юноша чувствовал себя вполне выспавшимся и готовым начать день. Откинув одеяло, он встал с постели и направился к шкафу. Сбросив пижаму и облачившись в обычную одежду, Юу покинул комнату. Как и ожидалось к коридоре стояла такая же тишина, как и во всем доме. Никто из жильцов еще не проснулся и дом мог мирно дремать. Не желая нарушать эту утреннюю идиллию, Амане тихонько спустился на первый этаж. Совершив утренний ритуал, он возвращался обратно к себе, собираясь, пока все спят заняться своими делами. Проходя подле дверей спальни Шиндо, он остановился. «Спит ли он? Мы сидели вчера до глубокой ночи, навряд ли он уже бодрствует, — рассудил Юу, — но… Я все же попробую» Он толкнул дверь и та с легкостью поддалась. «Как хорошо, что Микаэль не имеет привычки запираться» — подумал Амане, входя в комнату. Просторная, со вкусом обставленная гостевая комната была залита солнечным светом. Между двух огромных окон с плотными шторами располагалась постель. Такое расположение полностью предотвращало случайное пробуждение от ярких лучей светила. Юичиро прошел к ложу. На белых, тонких простынях безмятежным, крепким сном спал его возлюбленный. Светлые локоны разметались по подушке, слегка приоткрытые бледно-розовые губы так и манили запечатлеть на них поцелуй. Юичиро присел на корточки и стал смотреть на человека, который под чарами Морфея сбрасывал с себя налет цинизма, жесткости, грубости и превращался в самого обычного смертного — беззащитного и прекрасного в своем сне. Любуясь дышащим нежностью и красотой лицом любовника, Амане чувствовал, как в его собственном теле разливается тепло. Улыбка сама появляется на губах, а рука, невольно тянется прикоснуться к этому воплощению Любви. Бережно и аккуратно, дабы ни в коем разе не потревожить чужой сон, Юу проводит по мягким волосам Микаэля, убирая пряди со лба. Темное облачко набегает на лицо брюнета, когда его взору предстает белый шрам на виске Шиндо. Болезненные воспоминания снова наполняют его душу и вина за содеянное начинает скрести своими когтями по сердцу. Однако Юу настолько пропитан любовью и нежностью, что даже вид раны не способен заставить его погрузиться в скорбь. Он уже принял этот факт, извлек уроки из ошибки. А это значит, что можно отпустить былое и не позволять ему рушить настоящее. Рассуждая на такой манер, Амане чувствует, как некогда то, что терзало его и чуть было не поспособствовало новой, куда более непоправимой ошибке, медленно отступает. Все и дальше и дальше, пока не выдворяется из сердца насовсем. Неужели получилось? Нежели он справился с гнетущим чувством вины, приняв свой поступок и просто дав себе обещание, более никогда не поступать опрометчиво? Как странно. Такая лёгкость наполнила его сердце, что парень готов был рассмеяться и только спящий Микаэль и страх нарушить его сон помешала ему бурно излить свои эмоции. Вместо этого, он приблизился к Мике и чувствуя, безмерно переполняющую его радость, невесомо коснулся губами белой полосы на левом виске любовника. «Спасибо тебе, Микаэль. Лишь благодаря тебе, всему тому что приключилось со мной с момента нашей встречи, я стал другим. Я чувствую, как любовь к тебе меняет меня, делает сильнее… Этого ни за что бы не случилось не повстречай я тебя… Ты заставляешь меня становиться лучше, взрослее, рассудительнее…» — Благодарю, — прошептал Амане с любовью глядя на спящего Мику, который так и не проснулся. Вдруг внимание Юичиро привлекли тяжелые шаги, раздавшиеся в коридоре. Будто кто-то снаружи очень спешил и возможно волновался, ибо совсем не заботился о том, что шумное шествие может кого-то разбудить. Оставив Микаэля, Амане проскользнул к двери и, слегка приоткрыв ее, выглянул и тут же захлопнул, ибо увидел, как прямо в его сторону идет Йозеф. Сосредоточенный, не в меру серьезный, будто бы готовый сражаться, с какой-то папкой в руках он двигался прямо по направлению комнаты Микаэля. Юичиро сам не понял, почему его это так испугало. Он отпрянул от двери и стал ждать появления отчима с замиранием сердца. Но, к его явному облегчению Лутрин прошел мимо двери и судя по всему не обратил внимание, что та на мгновенье открылась и снова закрылась. Тогда Юу поспешил выглянуть снова. Он увидел, как отчим в полной боевой готовности остановился перед дверью Терезы, находящейся на другом конце длинного коридора (будучи уже на восьмом месяце Тереза, сознавая опасность, все нюансы которой изложил ей супруг, решила разъехаться по разным спальням, чтобы не рисковать здоровьем будущего ребенка. К тому же, пока Тереза болела и соответственно спала отдельно, эта комната уже была подготовлена и обставлена в соответствовали с ее требованиями). «Что ему нужно от мамы в такую рань? Он к ней явно с каким-то делом, ибо не похоже на обычное желание мужа поприветствовать с утра жену» — нахмурившись, спросил себя Юичиро. Йозеф постучал, а потом вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Юичиро не стал медлить и, бросив взгляд на все еще спящего Шиндо, выскользнул в коридор. Там он прокрался к комнате Терезы и прислушался. Подслушивание дело дурное — он это прекрасно осознавал и от того, что он вынужден заниматься столь нелестным делом чувствовал себя неловко, однако волнение испытываемое им при виде категорично настроенного Йозефа, спешащего к матери, и терзающие его мысли о бумаге в сейфе и не менее странный сопутствующий тому разговор, время от времени всплывающие в памяти, победили догмы воспитания, дав волю действовать по ситуации. А для Юу на данный момент было архиважным узнать о чем же все-таки будут говорить мать и отчим. В прошлые разы, темы их бесед, прекращавшихся стоит только ему появиться, были крайне подозрительными и теперь Юу надеялся проникнуть в эти тайны глубже и наконец понять смысл препираний супругов. Он приблизился к двери и весь обратился вслух. Поначалу он не мог уловить ни единого звука. По ту сторону стояла полная тишина. Юу даже было забеспокоился, все ли в порядке и там ли вообще родители (ведь они могли спокойно выйти через дверь, ведущую в смежный зал)? Может он ошибся, полагая, что отчим шел к Терезе по делу и на самом деле, это был повод для уединения? Рассудив таким образом, Юичиро отпрянул от двери. Его обожгло стыдом и покоробило при мысли что́ он сейчас может услышать из-за дверей. Он уже хотел было уйти, чтобы не стать одним из тех извращенных личностей, которые подслушивают, как его родители предаются утехам, как вдруг за дверью послышались приглушенные голоса. И поскольку они не имели ничего общего с тем, чего можно было ожидать когда мужчина и женщина остаются наедине, а несли в себе совершенно иной смысл, Амане снова прильнул к двери. Сначала говорили негромко, Юу не мог разобрать ни слова. То ли говоривший находился далеко от двери, то ли нарочно понижал голос. Как бы то ни было, а до юноши долетали лишь неопределенные обрывки фраз из которых крайне тяжело было вычленить смысл. И все же потом голос стал звучать отчетливей. — Милая, неужели ты настолько не доверяешь мне? Как я мог так заблуждаться, полагая, что хоть что-то да значу для тебя! Зачем? Зачем ты причиняешь мне такую боль, когда знаешь, насколько ты дорога мне. Как сильно я люблю тебя и на что готов пойти ради тебя! Поток льстивого красноречия с элементами упрека, как можно догадаться исходил от Йозефа. «Что это такое? — в полном недоумении, спросил себя Амане, нахмурившись. — Почему он говорит маме подобные вещи? Он же прекрасно знает, как она дорожит им. Тут что-то не то. Что ему нужно? О, нет, — он содрогнулся. — Неужели снова речь пойдет о Микаэле? Ему снова что-то не почудилось и он решил атаковать маму? Что за человек такой?! К чему он опять решил придраться? Мика же ничего ему не сделал! Что опять задумал этот чертов смутьян?! Или… он никак не успокоится за тот раз?» Холодная волна пробежала по позвоночнику Амане и он еще больше напряг слух. «Мама, неужели ты ему ничего не ответишь?» И словно в ответ на мольбы сына, мать произнесла: — Ах, Йозеф, ну почему, скажи мне почему мы снова должны возвращаться к этой теме? Почему для тебя так важны эти формальности? — Да потому, милая, потому, что эти, как ты говоришь формальности и заключают в себе основный смысл. Кому как не тебе знать, что именно от того, что в людях слишком много абсурдных, никому не нужных предрассудков, укоренившихся в их пустых головах с такой прочностью, что если их вырвать то только вместе с жизнью, емы и вынуждены страдать! Их невежество заставляет нас соблюдать условности, которыми мы можем спокойно пренебрегать в личных отношениях. Но мы же не можем насадить свою философию этим баранам? Они слишком тупы и невежественны, чтобы понять высокие материи. Их большинство и мы же не можем устраивать им семинары на изменение сознания. Нет, конечно, ты, как хозяйка можешь выделить бюджет, дабы нанять хорошего психолога, который проведет лекцию. Но я убежден, что мы лишь зря потратим деньги, поскольку этот примитивизм мышления засел в их головах и жилах слишком сильно. На генном уровне, черт бы их побрал. — Что за чушь! Я в жизни не стану тратить деньги компании на такой бред! — возмутилась Тереза. — Единственное, на что я могу раскошелиться это на человека, который объяснит моим сотрудникам как нужно работать, чтобы достичь результата. Чисто на повышение квалификации. А моральная сторона вопроса. Извольте, не за мой счет. — Вот и я о том же, милая. Нам их не переубедить, а поскольку мы не сможем навязать им свое мировоззрение, то и вынуждены играть по их правилам. — Я не обязана подчиняться воле своих работников! Я просто уволю всех недовольных к чертовой матери! — Ах, Тереза, Тереза. Мне совершенно понятны твои чувства, я полностью разделяю твое мнение, ибо мы с тобой одного поля ягоды. У нас одни мысли и одни чувства на двоих. Однако же, пойми, — Да что же происходит? О чем они говорят? — пробормотал Юичиро впитывающий каждое услышанное слово, как губка. Тема Микаэля тут не фигурировала от чего Юу испытывал облегчение, однако не менее серьезная тема заставляла его переживать не меньше. Он пытался понять, чего хочет отчим. Зачем он пришел этим утром к матери и чего пытается добиться говоря подобным образом. — Ты можешь разогнать всех сотрудников, как крыс, и набрать новых, но подумай, что мы обретем? Я молчу уже о том, что пока будет проходить увольнение и набор нового персонала вся работа станет, мы понесем громадные убытки, да и потом. Потом, дорогая, ты же прекрасно понимаешь сколько вокруг мелочных, завистливы людей, которым просто поперек горла становится чужое счастье. — О, да, ты прав. Мир ужасен и жутко несправедлив, — с горечью ответила Тереза. — В этом жестоком мире, мы не имеем права на такую роскошь, как любовь. — Ты не права! — возразил горячо Лутрин. — Любовь есть и доказательство тому, наша с тобой встреча. Неужели ты не считаешь ее роковой? Неужели все это зря и ты на самом деле не любишь меня? «Что за ересь?» — поморщился Юу, которому вдруг стало противно и мерзко от слов Йозефа. Пусть они по своему смыслу были сходны с теми чувствами, которые он испытывал по отношению к Мике, однако тон и были в диаметрально различными. Тут прослеживался некий шантаж, способ достижения своей цели через ложные заверения, в то время как Юу питал искренние и глубокие чувства. В них не было фальши, какая сквозила тут. Юичиро не был психологом, дабы объяснить все эти приемы с научной точки зрения не имел возможности, в помощь ему была лишь интуиция, которая твердила, что этот человек нагло лжет и играет на чувствах его матери с какой-то определенной целью. — Что ты?! — испугавшись, воскликнула женщина. — Конечно же я люблю тебя. Дорогой мой, хороший, неужели ты сомневаешься во мне? Я же все для тебя делаю. Вся моя жизнь лишь для тебя одного. Ты мой единственный близкий человек. Никто и никогда не понимал меня лучше, чем ты. Никто. Никто, даже Акира. — Папа? — вздрогнул Юу и зажмурился, ибо от столь горьких слов, сердце его сжалось в тисках. — Только не трогай папу, прошу тебя. Даже не говори, что Йозеф лучше. Да он даже в подметки отцу не годиться. Папа был добрым и порядочным человеком. Он искренне любил тебя, мама. Неужели ты забыла? Юу провел рукой по лицу и собравшись с духом, продолжил слушать. — Вот видишь, — в голосе Лутрина прозвучала снисходительная улыбка. — Любовь есть. Истинная любовь, да только не все могут ее постичь. Этим примитивным умам ни за что не понять нас, их низким и жалким душонкам никогда не осознать всего величия наших с тобой отношений. — И что нам делать? — в расстроенных чувствах осведомилась Тереза. — Что же мы можем? Ты отвергаешь идею взять новых людей. Считаешь ее бесполезной. — Абсолютно. Ведь большинство людей — это типичные животные, жадные, завистливые и злобные, и где вероятность, что обновив коллектив, к нам придут люди, способные понять наши отношения? Нет, милая. Нет. Это слишком фантастично, чтобы быть правдой. Жизнь это борьба. А борьба без жертв невозможна. А посему, мы должны действовать иначе, хитрее, быть умнее их. Мы должны внешне подчиниться их правилам, но продолжать жить так, как считаем нужным. Жертвой с нашей стороны станет простое исполнение формальности. Соблюдя их, мы навсегда заставим их грязные рты умолкнуть. — Ты сидишь тут и не знаешь, что происходит в офисе, — Йозеф, который сидел до этого на краю постели жены поднялся и с мрачным видом, заложив руки за спину прошелся по комнате. Тереза с волнением наблюдала за ним. — Ты даже вообразить не можешь, сколько грязи льется со всем сторон. Я устал, устал слушать из каждого коридора из каждого зала перешёптывания наших сотрудников. Этот злобный клекот завистников, настроенных против нас просто выводит меня из себя! Это было невыносимо, когда ты заболела и была вынуждена прекратить посещать офис и я, как вице-президент замещал тебя, работая день и ночь лишь бы только твое дело не пострадало. Твое отсутствие по болезни, они еще как-то пережили спокойно. Я заблуждался, полагая, что те сплетни и пересуды самое ужасное что может случиться. Ты не представляешь как я заблуждался. И каких масштабов их злоба достигла теперь, когда ты, моя любовь, вынуждена оставить работу по причине беременности. — Неужели этих жалких людей так задевает мой несчастный ребенок? — побледнела не то от ужаса, не то от злости Тереза. — Да что они за чудовища такие, а? Неужели совсем ничего не понимают?! — Какой там? — махнул рукой Лутрин и горестно усмехнулся. — Это дает им лишь еще больше повода злословить и насмехаться. Не равен час, когда эти отбросы додумаются подать жалобу об отсутствии в компании руководителя. — Но ведь там есть ты! Мой заместитель! — Что им до этого? — вздохнул мужчина. — Плевать они хотели на заместителя. Им нужен начальник, а не пешка, даже если она самая высокопоставленная. — Когда я вернусь на работу, то… — Милая, — прервал ее Лутрин и опустившись на ее постель, взял ее за руку. — Как ты не понимаешь, что даже когда ты выйдешь на работу ничего не изменится. — Я прекращу эти грязные толки в рабочее время! Я покажу им кто тут хозяин, я поставлю их на место! — воскликнула уязвлённая госпожа Лутрин. — Ах, моя Диана, моя прекрасная воительница, моя Жанна Дарк! Ты сильна, без сомнений, но победить чужие языки мы не в силах, увы! Заткнуть рты мы не в состоянии, какими бы штрафами и жесткими условиями не притесняли завистников. Как я и сказал, все что мы можем — это начать играть по их правилам. Ради нас, ради нашего спокойствия и ради Яна, который вот-вот появится на свет. Неужели ты хочешь, чтобы он родился в лучах ненависти и клеветы? Разумеется, нет. Мы хотим счастья нашему будущему малышу, чтобы приходя к родителям на работу он не сталкивался с перешёптывающимися, хихикающими людьми, считающими, что их отец полное ничтожество, выдвинувшееся за счет своей жены. Какой пример я подам сыну. Подумай сама! Юичиро, слушавший за дверью, так и замер. «Вот оно что! Его убивает мысль, что он под маминым началом! Как я раньше об этом не подумал. Каким слепым был! Вот чего он добивается. Вот каковы его намеренья. Ведь и та бумага, и тот разговор. Все сходится! О, нет, нет мама, не поддавайся, умоляю тебя! Он же играет с тобой! Он же ни капельки тебя не любит ему нужно от тебя только… — душа и разум Юичиро метались точно в агонии, в то время как он сам приник к дверям. Он был в ужасе от того, что только что понял и прочувствовал. И даже не страх за ускользающее от него имущество, принадлежащее ему по праву наследования так всколыхнули все его естество. Нет. Он просто окончательно понял, что из себя на самом деле представляет мамин второй муж. Он любит далеко не ее, единственное, что привлекает его в этой женщине — ее статус, ее должность и отсутствие у нее мужчины. Эти три качества, коими Тереза обладала с полна и привлекли внимание Лутрина с самого начала и по сей день. Он питал лишь честолюбивые планы, а Тереза, и уж тем более Юичиро были лишь досадными и временными помехами на его пути. Сердце Амане билось о ребра с такой силой, что казалось проломит их. Он весь дрожал от напряжения, от ужасной правды, случайно открывшейся ему. — Я ведь твой муж, ты можешь полностью доверять мне, — продолжал тем временем Лутрин. — Но, посуди сама, как мы предстаем в глазах этих людей. Дома — я глава семьи, кормилец, а на работе — твой лакей? Не мудрено, что мы вызываем насмешки у сотрудников. Я мужчина и раз я мужчина я должен быть им и дома и на работе. Я ничего не имею против феминизма и женской самореализации, но… если бы не наш сын. Если бы ты не носила в себе нашего сына. Какой пример подаст ему отец, подчиняющийся матери? — Но это же только на работе, — попыталась возразить Тереза, однако ее довод прозвучал крайне неубедительно. — Да какая разница! — всплеснул руками Йозеф. — Какая разница. Если мужчина дал с слабину в одном, то он будет давать ее везде! Ты знаешь, я люблю тебя и мне не претит быть под твоим руководством, я достаточно прогрессивен и могу оценить управленческие качества женщины по достоинству, если они превосходят мои. Но наш ребенок. Можешь ли ты заручиться, что он проникнется такой же моралью, как моя, и что повстречав корыстную девицу в будущем, по примеру отца, просто ляжет под нее и она будет помыкать всю его жизнь лишь потому, что родители изначально не правильно расставили приоритеты? — О, это ужасно! — воскликнула Тереза. — Никогда, никогда бы я не хотела, чтобы мой мальчик стал зависим от чужого мнения! — А именно так и случится, если ситуация не изменится. Видишь, ты же не хочешь, чтобы наш мальчик вырос таким же подкаблучником, как твой первенец! Юичиро пронзило разрядом. Ну вот, теперь этот тип добрался и начал оскорблять его. Вот он какого мнения о Юу. Ох. Ненависть по отношению к Лутрину вскипала в гордом сердце мальчика. Ему хотелось войти и хотя бы разок проехаться по зубам этого типа, показав тем самым свое отношение к нему. Но, мама… Мама. Что будет с ней, если на ее глазах они сцепятся с Йозефом? Будучи полностью подавленным состраданием к матери, Юу остался молча слушать дальше, хотя от этого разговора его уже тошнило. С таким количеством дряни он еще не сталкивался, во всяком случае в стенах родного дома. К тому же, он надеялся на поддержку матери. Что она сейчас вспомнит о нем, защит его честь перед отчимом, однако… — Ах, Юу, мой бедный мальчик. Он весь в своего отца… — с горечью произнесла Тереза. — Он добрый, мягкий, даже слишком мягкий… Совершенно бесхарактерный. Ним может управлять кто угодно. Не таким я хотела видеть его… «О, — простонал Юичиро, — неужели она так думает обо мне? Мама, как же так? Я же твой сын? Неужели в твоих глазах я такое ничтожество?» — А я ведь предупреждал тебя. Я знаю людей и ни раз говорил тебе об этом. Но ты отказывалась признавать мою правоту и что в итоге, он приводит домой какого-то непонятного друга, селит его у нас и чего ради? «Он снова про Мику! — вздрогнул Юичиро и гнев еще больше забурлил в крови. — Да что же никак не уймется-то!» — Только потому, что этот блудный сын навешал ему с три короба, втянул в свои махинации и еще не известно, что у него там на самом деле на уме. А твой сын, будучи слишком слабым, даже не смог отказать ему, хотя очевидно, что этот Шиндо не такой уж невинный агнец, каким хочет выглядеть. Он ловко обвел вокруг пальца и его и тебя, моя милая Тереза. А вы так ничего и не поняли. Благо, что есть я и, что я способен видеть истинные намеренья людей. Заявляю в который раз — этот мальчишка нам нагло врет. Он говорил, что его отец какой-то там бизнесмен, но я проверил всех предпринимателей и крупных, и мелких, но в Японии нет ни одного бизнесмена по фамилии Шиндо. — То есть как, нет! — изумилась Тереза. — Говорю тебе, этот мелкий паршивец водит нас за нос. Нечисто там что-то с его историей и я лишь на одно уповаю, что твой Юу такой же попавшийся на удочку этого проходимца, как и ты! — Какой ужас! Надо срочно поговорить с Юу! — Всему свое время, милая, всему свое время. Я еще не закончил расследование, — Лутрин взял ее за руку. — Когда я соберу достаточно материала, вот тогда мы и поговорим с ним. Ему уже будет не отпереться, когда я представлю ему доказательства его лжи, а сейчас мы только спугнем интригана, желающего покормиться за чужой счет и это в лучшем случае. — Боже, а ведь казался таким приличным ребенком. — Ты еще не видела, на что способны дети. Вот потому я снова возвращаюсь к тебе нашего сына. Я не хочу, чтобы он вырос таким легковерным и неприспособленным, как Юичиро, которым может помыкать каждый встречный. — Но, милый, — возразила Тереза. — Но разве я могу? Сделав как ты хочешь, я нарушу свой материнский и супружеский долг перед Акирой, который завещал все своему сыну… — Акира мертв моя дорогая, а с того света ему уже все равно, что твориться в нашем мире. Ты должна думать не о мертвецах, а о живых. — Это жестоко, ты принуждаешь меня… — Жизнь сама по себе жестока и нам приходиться чем-то жертвовать. Но ты должна принять, твой Юу угробит ваше с Акирой дело… Юичиро ушел. Он больше не мог это слушать. Это было невыносимо. Он осознавал свой проигрыш. Тереза слишком поглощена Йозефом, слишком огромное влияние он оказывает на нее, чтобы она стала слушать кого-то еще. Он затеял прибрать к рукам их фирму и судя по настрою Терезы, готовой сдаться, он скоро воплотит свою мечту в реальность. И что тогда будет с ним, с Юу? Какая участь его ожидает, когда он потеряет свое единственно право, право наследование имущества Акиры, как его единственного наследника? Похоже, Йозеф намерен полностью выдворить его из семейного древа и вырастить свое собственное. Поговорить бы с матерью, но она ослеплена и даже когда ее сына оскорбляют перед ней она молчит и более того, соглашается. Не это ли самый страшный удар, который получает ребенок от своего родителя — полное неверие и разочарование в себе? Юичиро уходил от спальни родителей полностью раздавленный. Мир окрасился в густой черный, хотя еще полчаса назад он считал себя счастливейшим из смертных, когда сидел у постели любовника и слушал его мерное дыхание. Куда подевалось счастье, довольство собой и уверенность в будущем? Даже Мику Йозеф поставил под сомнение. Настолько въедливый и злобный. Он не оставил своей идеи вывести их на чистую воду и как крот продолжать носом рыть землю, пока не откопал сведенья. Да, у Микаэля нет богатых родителей. Нет и никогда не было. Он беден, он никто. Он — предавший покровителя и сбежавший от хозяина безродный актер без прошлого и без будущего. И если рассказать правду Терезе, разве есть хотя бы малейший шанс, что она поймет и примет их, после того, как ей промыл мозги благоверный? Да еще и эта их ложь… Неужели снова он совершил ошибку, когда захотел утаить на время происхождение Микаэля? Возможно… Заранее предчувствуя, что его семья не примет Микаэля, таким какой он есть с его реальной биографией, и лишь обманывая себя, что только жалеет мать, он создал ситуацию еще более неприглядную, чем была. Теперь они подозревают Мику во всех смертных грехах, выставляя его чуть ли не авантюристом, пробравшимся в их дом, чтобы обокрасть их или что-то в этом роде. — Боже, боже, что же я наделал? — прошептал Юичиро. Он сидел в столовой, уперев локти в стол и зажав голову руками. — Я не должен был уезжать в Киото, не должен был оставлять маму наедине с этим человеком. Она окончательно потеряла себя под его влиянием. Она даже говорила такие ужасные вещи о папе, а ведь она любила его когда-то… Наверное… — Юу. Амане вскинул голову. В проеме широких дверей стоял Мика и смотрел на него. В глубине его зеленых глаз таилась печаль и беспокойство. — Ты уже проснулся, — быстро отирая слезы, Амане нацепил улыбку. «Только бы он не догадался. Я не могу сейчас обсуждать то, что услышал». — Выспался? — Угу, — кивнул Микаэль и пройдя к Юу, сел справа от него. — Мне странный сон приснился. — Какой? — Мне снилось, будто я снова в кабинете Маэна. У него в руках пистолет. Дуло направлено на меня. А в двух шагах стоишь ты. Я вижу на твоем лице страх и нетерпение. — Нетерпение? — недоуменно поднял бровь Амане. — Ты весь дрожишь, будто ждешь чего-то, а это что-то никак не наступает. Та же сцена, что и тогда… Только… — Мика замолчал. Темное облако пробежало по его лицу. — Только, что? — Раздается выстрел. Я падаю. Кровь заливает мне глаза. Я понимаю, что уже мертв. Мое сердце не бьется. Но я продолжаю все видеть вокруг себя, хотя пуля пронзила мне череп прямо посередине. — То есть во сне, он все же убил тебя? — вздрогнул Юичиро. — Но ты же понимаешь, что это только сон и на самом деле… — Понимаю, — кивнул Микаэль. — Но дело не в этом… — А в чем? — Не в том, что он на этот раз убил меня. Дело в тебе, — Мика устремил взор на Юу. — В твоей реакции. — А что я сделал? — Ты бросился ко мне, взял на руки, положил мою голову на колени, а потом… — Мика поджал губы и снова опустил глаза. — Потом ты… Начал благодарить меня. — Благодарить? — Амане моментально вспомнил свои утренние слова сказанные Шиндо, пока тот спал. — Благодарить за что? — Ты повторял раз за разом — спасибо, спасибо, спасибо и на твоем лице играла улыбка. Ты был счастлив. Абсолютно счастлив. — Что за ерунда? — мотнул головой Юичиро. — Ты благодарил меня за то, что я освободил тебя от себя. А то нетерпение, я думал оно направлено ко мне, но оно было направлено к старику, ты никак не мог дождаться, когда он уже выстрелит и избавит тебя от меня. — Какая нелепость! — вскричал Юичиро. «Только этого еще хватало! Дурного сна!» — Ты понимаешь, что это глупости! Я бы ни за что и мысли такой не допустил! Нелепица, сплошной абсурд! Кто вообще придумал эти сны! Только и делают, что забивают головы, да заставляют расстраиваться. Мика, — Юу пристально взглянул на любовника, — я надеюсь ты не думаешь, что я жалею о том, что ты выжил? Разве после случившегося ты поверишь какому-то идиотскому сну? Микаэль отрицательно покачал головой. — Я не верю снам. Они призваны лишь морочить нам головы. Я понял это в тот момент, когда оказался в театре и все те сны, которые видел до этого и полагал, что они несут мне свет и радость, обычной жизни с родителями, оказались полной хренью. Так что я не верю в реалистичность сновидений. — Как я рад это слышать, — облегченно вздохнул Амане и улыбнулся на сей раз искренне. — Чтобы не происходило, но нет в этом мире ничего, что заставило бы меня пожалеть о встрече с тобой. Я сам выбрал этот путь и не пожалею о нем. — Даже если случился что-то непредвиденное и ужасное? — с недоверием поглядел на него Мика. Редко он бывал в столь расслабленном и мягком расположении духа. — Что же может быть ужаснее чем то, что мы уже пережили, все равно в итоге оставшись вместе? — усмехнулся Амане, ласкового глядя на любовника. О, если бы только не эти беды с родителями, эта полная неизвестность будущности, какой бы чудесной была его жизнь. Рядом с любимым, в кругу семьи, что еще надо? Ах, и откуда только берутся эти вечные несчастья? В ответ на эти слова, Микаэль слабо улыбнулся. Юу подумал, что дурной сон не единственное, что тревожит чужую душу. Есть что-то еще, более глубинное, более сокровенное. — Пойдем гулять? — предложил он, вставая. — Сейчас? — поразился Шиндо, также поднимаясь из-за стола. — А разве твои?.. — он оглянулся в сторону холла и лестницы, где в любой момент могли появиться Тереза и Лутрин. — Не останемся на завтрак? — Позавтракаем в городе. Что-то мне не хочется сегодня встречаться с родителями, — сдавленно улыбнулся Юичиро. — Ну хорошо, — растерянно ответствовал Микаэль. — Как скажешь. Я не возражаю, скорее наоборот. Хах, — он искривил губы в презрительной ухмылке, — видеть этого напыщенного индюка и улыбаться ему то еще удовольствие и я с радостью пропущу разок другой сие мероприятия общего сбора. — Вот и замечательно, — кивнул Юичиро и направился к дверям. «И вовсе я не подкаблучник, — мысленно проговорил он, видя, как Шиндо покорно идет рядом. — С моим мнением все-таки считаются и когда действительно надо, уступают безропотно»