Танец белой цапли

После целого дня, проведенного в городе, юноши возвратились домой лишь когда солнце начало клониться к закату. Посетив послеобеденный сеанс одного из местных кинотеатров, парни провели остаток дня в парке. И если Микаэль не чурался вкушать от жизни все ее удовольствия, то Амане с большим трудом разделял его радость. Осадок утреннего подслушанного разговора между родителями никуда не делся и ни одно лакомство, ни один фильм и не одна забава не могли вытеснить из его ума мысли-образы сложившейся ситуации в которой Микаэль подставлен под сомнение, а он сам в скорости лишиться всего, в пользу другого человека. Перспектива настолько не радужная и логические пути ее решения приводят только в тупики и к еще большей запутанности положения, что размышления на эту тему не могли покинуть голову юноши, всячески препятствуя тому получать наслаждение от существования. Попав в ловушку собственного ума, он не мог выпутаться из нее сам и не мог попросить помощи у окружающих. Рядом был лишь Микаэль, но открывать ему все свои терзания он решился бы лишь в самую последнюю очередь, зная, как тот эксцентричен и скор на расправу. Поэтому Юу как можно дольше хранил свои переживания в себе и напускал на себя беззаботность, но естественно, тяжелое и почти безвыходное положение, в котором он очутился, откладывало солидный отпечаток на всей его деятельности и, как следствие, изначально не остался незамеченным. Угнетенность Амане была столь сильна, обида и скорбь так глубоко проникли в сердце, что когда он очутился перед крыльцом собственного дома одна лишь мысль, что сейчас он войдет в дом, который уже практически не его (а может уже совсем не его, если Тереза подписала ту бумагу), и увидит мать, считающую своего сына ничтожеством и ослепленную любовью к мужу, его пронзил страх и отвращение. Он круто развернулся на каблуках и направился в сторону сада. Досада и неприязнь до такой степени жгли его душу, что он даже вообразить не мог как появится сейчас перед этими людьми и будет спокойно смотреть им в глаза, зная, как они относятся к нему и к Микаэлю. В своих чувствах, Юу вовсе не подумал о том, как его поступок воспримет любовник. — Куда ты? — с удивлением взглянул на удаляющегося Юу Мика, уже настроившийся на тихий и мирный лад, который непременно возник бы когда они с Юичиро уединились в его комнате. — Не хочется мне что-то возвращаться, — машинально бросил тот и тут же спохватившись, добавил: — На улице так хорошо, что совершенно не хочется в помещение. — Согласен, — усмехнулся Шиндо и втянул носом воздух, пропитанный вечерней прохладой и чарующими ароматами цветов. — Погодка сегодня и впрямь стоит великолепная. — Он прогулочным шагом двинулся следом за Юичиро по тенистой алее, уходившей в сторону от дома. — Знаешь, я все думаю о том мультфильме, который мы посмотрели — «Душа». Мика сделал паузу, надеясь, что Юу или остановится или хотя бы что-то угугкнет в ответ. Но тот продолжал удаляться от дома, погруженный в свои мысли. Надеясь все же отвлечь любовника от его размышлений, Шиндо продолжил свою мысль: — Этот учитель — Джо, он всю жизнь мечтал играть джаз, а когда его мечта осуществилась, он почувствовал разочарование. Значит ли это, что он всю свою жизнь шел не туда и попросту потратил свое время зря? Этот момент зацепил меня. Я подумал, что никогда не мечтая стать актером, попав в театр случайно, я ни разу не испытал подобного неудовлетворения после выступления. Я знал, что я делаю и для чего, мне было все равно, что подумают о моем выступлении зрители, я просто делал это, а им нравилось. Нравилось настолько, что их многочисленные восторги в итоге сделали меня самым известным во всем квартале. — Микаэль печально усмехнулся, опустив глаза на дорожку. — Означало ли это, что я оказался на своем месте? Там, где мне должно было находиться, тем, что я избрал для себя сам? Юу! — Мика вскинул глаза на любовника и, видя, что тот не реагирует, стиснул зубы. — Ты меня слышишь вообще?! — воскликнул он недовольно, остановившись. — А? Что? — встрепенулся Юу и наконец прекратил движение вперед и обернулся. — Что ты сказал? Прости, я прослушал. Задумался. — Да ты целый день где-то витаешь! — возмущенно выпалил Шиндо. — Ты хоть что-то из того что я говорил услышал? Юичиро сконфузился. По его виноватому лицу было все понятно. — А я между прочим о серьезных вещах говорю! — скрестил руки на груди Мика. — Душу тебе, можно сказать, изливаю. Так ты ко мне относишься, плевать тебе на меня? — Нет, что ты! — вздрогнул Амане. — Эм, ты, кажется говорил о театре, да? — Да, о театре, — недовольно ответствовал Микаэль. — И не только. Я тебя спросить хотел, чувствовал ли ты хоть когда-нибудь то же что этот Гарднер? Разочарование от того, что на данный момент делаешь или что делаешь что-то не то в принципе? Юичиро опустил голову, а после прошел и сел на ближайшую деревянную резную скамью. — На самом деле, — после некоторых раздумий заговорил он. — Я не так много успел сделать по жизни, чтобы начать о чем-то серьезно сожалеть. Я даже в университет не поступил. У меня и профиля рабочего нет. — А хочешь ли ты поступать на этот факультет? — осведомился Микаэль, также пройдя и присев на скамью. Юичиро не ответил. Мыслями он был слишком далек от поступления, жизнь в корне менялась прямо сейчас и тут было не до будущей профессии. — Юу. Тишина. — Юу! — резко окликнул его Мика. — Да что же с тобой творится целый день?! Сколько можно меня игнорировать?! Юичиро понял, что в своих бедах зашел в тупик. Дальше действовать подобным образом уже нельзя. Нужно все рассказать, как есть, в противном случае он поссорится с возлюбленным. — Прости меня, — прошептал он. — Прости, что плохо веду себя с тобой. Но… Мне сейчас так скверно, так скверно, что я готов выть. — Так и знал. Я догадывался что тут что-то не то. С утра ты какой-то отчужденный, помалкиваешь, ничего тебя не радует. Ох, как же мне это насточертело. Юичиро поглядел на него с чувством восхищения его способности замечать тонкости чужого настроения и в то же время с сожалением, что тот наделен способностью, которая способна изобличить его. А также, как на того, кто разделяет его собственное чувство негодования из-за наличия постоянных проблем. — Что же произошло? — в изумрудных серьезных глазах Шиндо сквозило беспокойство. — Снова этот Йозеф? Он что-то сказал тебе утром? — Ах, Мика, — вздохнул Юу и уронил голову на руки. — Если бы дело заключалось только в этом. Если бы только в этом… — он сжал волосы в кулаках. Шиндо с тревогой наблюдал за ним, но пока ничего понять не мог. — Юу? — Все оказалось серьезнее, чем я думал. Намного серьезнее. Мика, — Юу повернул к любовнику свое расстроенное, несчастное лицо. — У меня нет семьи. Моя мать меня предала. Микаэль опешил, он хотел возразить, однако Юу не дал ему этого сделать. И видя очевидный вопрос возникший во взгляде любовника, Амане рассказал ему и о подслушанном разговоре в кабинете Йозефа, и о бумаге, истинного предназначения которой пока не знал, но догадывался, и о разговоре, подслушанном им этим утром. Все это было весьма сумбурно и местами неразборчиво, ибо юноша испытывал глубокое душевное расстройство, рассказывая о вещах, так пошатнувших его восприятие реальности. Не каждый день узнаешь, что твоя мать, собирается лишить тебя наследства, считая тебя никчемным, в угоду человека, которому необходимо добиться власти и положения. Юичиро рассказал все без утайки, что услышал и что думал по этому поводу, он смолчал лишь об отношении родителей к самому Мике, об их подозрениях. Поскольку ситуация была и без того сложной, чтобы еще больше усугублять положение. К тому же, это все равно ни к чему не приведет. Если Йозеф заполучит все их дело, он так или иначе избавится от Микаэля, а заодно быть может и от самого Юу, так что смысл сейчас расстраивать Шиндо, говоря ему что его подозревают. — Теперь ты видишь, моя жизнь рушится уже сейчас. Какое там к чертям будущее? Какие планы по работе? Какой там зов души? Мне бы хоть в нынешнем моменте разобраться, а не загадывать на будущее, — проронил Юичиро с горечью. — Вот ведь… — смиренно, не перебивая, слушавший печальную историю, Микаэль сжал зубы. — И ты ничего не сказал им? — он метнул молнию в партнера. — А что я мог? — Да хотя бы зайти и высказать все что думаешь о них обоих! Что ты потерял бы! Они все равно считают тебя пустым местом! Чего их жалеть, раз они не жалеют тебя! — Ты говоришь вздор, — нахмурился Юичиро и, отведя взгляд, вздохнул. — Как я могу устраивать скандал, когда мама… Нет, это невозможно. — Снова твоя жалость? — презрительно фыркнул Микаэль. — А она тебя что-то не больно жалела когда соглашалась со своим уродом отбирая у тебя наследство! — Я прекрасно понимаю, что ты обо мне сейчас думаешь, может я и впрямь слабак, трус, ничтожество, да только не могу я допустить, чтобы с мамой что-нибудь случилось. Она моя мать и я не хочу ее потерять из-за своих амбиций. — Черт! Вот ведь! — Микаэль не мог выдержать столь напряженную ситуацию. Негодования от несправедливости просто выводило его из равновесия. Он вскочил со скамьи и несколько раз прошелся по дорожке. Похоже эта ситуация задела его не меньше чем самого Амане и тот даже поражался до какой степени простирается Микина преданность ему. Ведь он негодовал лишь по тому, что Юичиро несправедливо оклеветала и очернила собственная семья. Ему даже в голову не могло прийти, что Микаэль так печалится чисто из меркантильных целей — что Юу утратит состояние. Он слишком хорошо изучил нрав Шиндо и давно уже понял, что деньги для него играют наименьшую роль в жизни. Сам Шиндо, лишенный семьи, преданный ею давным-давно, а следовательно уже переживший подобное, сейчас неистовствовал. Он вычеркнул этих людей из своей жизни (даже похоронил их, рассказывая свою версию попадания в Кабуки Амане) и потом ни разу не поинтересовался живы ли они и понять, почему Юу продолжает жалеть мать, сменившую ее на любовника, он не понимал и не принимал. Однако же он не был в состоянии заставить Юу думать так же как и он, а потому просто внутренне бесился. — Может ему несчастный случай устроить? — остановившись перед Амане, задумчиво произнес блондин. — Или угостить суши из рыбы фугу? Заранее предупредив поваров, чтобы не заморачивались с ее приготовлением. А что, надежный способ и никто не заподозрит нас. От этого яда много смельчаком-гурманов полегло. — Отравить его?! — распахнул глаза Амане и ледяной страх прошелся по позвоночнику от одной лишь картинки этого страшного действа. — Ты с ума сошел! Как так можно?! — А что? — пожал плечами блондин. — Не говори ерунды! Это невообразимо. Да я! Я никогда на такое не пойду! Убить человека! Да не одно наследство в мире не стоит того, чтобы пойти на убийство другого! И тебе не позволю! Как тебе такое вообще в голову пришло?! Ты хоть подумал, прежде чем заявить мне такое?! Неужели ты пошел бы на убийство? — Юу в страхе смотрел на Мику, который склонив голову молчал. — Отвечай! Ты это серьезно?! — в ярости и отчаянии сжал кулаки Амане. «Неужели? Неужели он не шутит? И он может совершить такой страшный поступок? Неужели я не знал его до этого?» Шиндо поджал губы. — Нет, — шепотом вымолвил он. Моментально у Юу отлегло от сердца. Он понял, что Мика был просто на эмоциях, как обычно. — Не мог же я оставить это без внимания, — Шиндо опустился обратно на скамью. — Ты намерен оставить все без внимания, а я так не могу. Мне страсть как хочется показать твоему ублюдочному отчиму чего он заслужил ворвавшись в чужую жизнь и захватив в ней власть. А теперь еще претендуя на то, что по праву принадлежит тебе! Это возмутительно и гадко! — Я ничего не могу поделать. Сейчас все зависит от мамы. — Да быть того не может, чтобы совсем не было выхода! — всплеснул руками Микаэль. — И тем не менее, — вздохнул Юу. — И одному Богу известно, что будет со мной, когда Йозеф заполучит желаемое. Теперь я понимаю, почему он выказывал ко мне равнодушие и порой был терпим, когда я нутром чувствовал, как неприятен ему. Он, оказалось, просто выжидал случая, когда сумеет проявить себя. Ему не зачем было угнетать меня, он поступил мудрее — просто в один миг отнял у меня все, чем я располагал до этого. — Постой, — мотнул головой Мика. — Ты рассуждаешь так, словно все уже случилось. Разве он уже потребовал твоего устранения и разве твоя мать не ограничилась лишь тем, что подтвердила его мнение на твой счет? — Ничего подобного я не слышал, конечно, но поверь Мика, — горестная улыбка скользнула по губам Амане, — когда все завершиться, первый кого уберет из своего окружения Йозеф — это я. — Хах. Тогда моя идея с ядом становится вдвойне актуальной. Кто кого? Он тебя или ты его? — Перестань, пожалуйста, — мне даже слушать это противно, — Юичиро всего передёрнуло. — Да и к тому же, не станет он от меня избавляться в буквальном смысле. Просто отправит куда-то подальше и дело с концом. Ты бы видел, как блестели у него глаза, когда я объявил, что собираюсь переехать в Японию. Как он стал меня расхваливать, мол, какой я самостоятельный и как это правильно. А на самом деле, он был рад возможности избавиться от меня. Представляю, да и ты сам видел, какое разочарование и злость вызвало у него мое возвращение обратно, да еще и в компании. Вот и сейчас, убедив маму переписать завещание отца, ему не составит труда убедить ее, что я в доме не нужен. Что мне давно пора уже жить отдельно. Скорее всего, отправят в какой-нибудь пансион на Чукотке. — Сомневаюсь, что на Чукотке остались пансионы, — хмыкнул Микаэль. — Разве что в центральной части. — Я бы мог посмеяться над шуткой, если бы мог. — Да тут уж не до смеха, — серьезно ответствовал Шиндо. — Тут думать надо. — А что думать? — развел руками Амане. — Что я могу? Я ведь еще даже потребовать ничего не имею права. — А что это за бумага о которой ты упоминал? — после минуты раздумий осведомился Микаэль. — Фиг его знает, — пожал плечами Амане. — Я ведь ее не читал, просто видел, как Йозеф положил ее в свой сейф. Я даже не могу сказать была ли это та самая бумага или какая-то другая в общей массе документов, которые он принес маме этим утром. Скорее всего, как мне кажется, какой-то корректировочный вариант отцовского завещания. — Не плохо было бы это выяснить. — Зачем? — Да чтобы хоть представление иметь о чем речь! — с нетерпением отрезал Микаэль. — Серьезное там что-то или так, — он сделал неопределенный жест. — Бред, который оспорить можно. — Йозеф не станет тратить время и деньги на документ, который может оспорить любой подросток, вроде нас, — скептически заметил Юу. — Все равно, — не уступал Шиндо. — Нужно знать с чем имеешь дело. — Ах, Мика, как ты не понимаешь, этим утром Йозеф явился к маме не просто так. Он был во всеоружии и атаковал беспощадно. Он был настроен на успех. И боюсь, — он вздохнул. — Узнаем мы о содержании бумаги или же нет, разницы никакой. Потому что… — он помедлил. Горько было произносить следующие слова. — Потому я думаю мама уже все подписала. — Юу, — Микаэль сочувственно взглянул на любовника. — Я думаю уже поздно и нам следует приготовиться к тому, чтобы покинуть этот дом вместе в самое ближайшее время. О, Мика, Мика, если бы я только мог предвидеть, — он закрыл лицо руками, — что меня ждет, я бы ни за что не вернулся сюда. Мое будущее сплошной туман, а ты… Тебе я расписал его в красках. Тогда я знал, чего ожидать в дальнейшем и только потому увез тебя с собой. Тогда я ничего не боялся. Был уверен в завтрашнем дне. Йозеф не был для меня помехой ведь я знал, кто я и что у меня есть, что я могу предложить тебе. А теперь… Теперь… Кто знает, что меня ждет теперь… А заодно и тебя. Прости меня, Микаэль, прости. Мне так жаль, но я правда не мог предположить, что все так оберенется. — Говоришь, ни за что бы не вернулся сюда, если бы знал, что тут начнется? — мрачно переспросил Шиндо, не обращая внимания на подавленного Юичиро. — А что, ты предпочел бы вечные преследования местной мафии? — Разумеется нынешняя ситуация легче, тут мы хотя бы не рискуем жизнью, я — физической, ты — свободной. Нет, нет, я не жалею, что мы убрались из Киото. Нам бы не дало спокойно жить, но все же… Он закрыл глаза. — Вот почему ты не захотел присутствовать утром на завтраке, а я-то все гадал… — хмыкнул Шиндо. — И сейчас свернул на полпути к порогу. Вот что тебя гнетило… — Еще раз извини. — Да хватит уже, — отмахнулся от него Мика. — Слушать уже тошно. Пойдем лучше. — Куда? — изумленно поглядел на него Амане. — В дом твой куда, — улыбнулся Микаэль. — Или ты намерен отсиживаться в саду, пока этот хмырь продолжает обхаживать Терезу своими льстивыми, сладкими речами? Ты, истинный хозяин дома, будешь сидеть на улице и бояться войти, потому что там сейчас эта крыса, этот прихлебатель, наслаждающийся комфортом? Только не говори, мне что ты боишься его. Никогда не поверю! Где твоя гордость, черт тебя раздери! Внушительные речи подействовали на Юичиро. Он и впрямь вдруг почувствовал себя жалким трусом, боящимся встретиться со своим врагом один на один. Даже если дело проиграно и остались считанные дни его пребывания в родовом поместье он не должен склонять головы и поддаваться смутьяну. Он должен достойно выдержать этот бой и раз уж ему придется уйти, то уйдет он как человек, глядящий с высока на всяких смазливых лжецов, только и способных, что играть на женских слабостях, а не как побитая собака, которую из-за старости хозяин выбросил из дома и она ни на что больше не способна, кроме как пойти и умереть в ближайшей канаве. — Ну что? Ты идешь? — в глазах Мики горел огонь. Он был категоричен и непреклонен. Железная воля несмотря на хрупкое тело читалась в его взгляде. — Да! –ответил Юу и поднялся. Воспряв духом, зараженный чужим примером, он не мог ничего с собой поделать. Он ощутил в себе силу действовать и сражаться до конца. Пример любовника, который всегда смело и открыто выступал перед своими врагами (вспомнить даже тот первый случай в театра, когда Мика при нем оскорбил Сакату, который был вдвое крупнее его и выше, и одного удара хватило бы чтобы вышибить из Мики дух за раз), дерзил, насмехался, совершенно не думая о том, кто его противник, вдохновил его. Шиндо был смелым, причем настолько, что казался сумасшедшим. Но как раз эта безграничная отвага и восхищала Амане на протяжении всего этого времени. Он боготворил его не только за талант, но и за неукротимый дух, за прекрасные струны души, настолько прочные, что никто не мог играть на них, если только того не пожелает сам Микаэль. — Пойдем, вернемся и покажем им чего стоят прилежный студент и сбежавший актер, — засмеялся Микаэль, у которого также поднялось настроение при виде воскресшего из мертвых Юичиро. — Мика, стой! — окликнул Амане любовника, когда тот уже спешно двинулся по алее. — Чего еще? — проворчал тот, подумав, что Юу снова решил спасовать. — Постой минутку, — проговорил Амане, параллельно он приближался к Микаэлю. Все недовольство актера испарилось в один миг, пав жертвой изумлению и внутреннему ликованию, когда Юичиро, невзирая на то, что они находились буквально перед окнами гостиной, в которой могли сейчас быть либо Йозеф с Терезой, либо кто-то из слуг, заключил его в свои объятия и крепко поцеловал к губы. — Ого, — пораженный такой откровенной смелостью Юичиро, проговорил Шиндо и усмехнулся. — Чего это ты вдруг? А не боишься, что кто-то увидит нас и всё поймет? — Да пошли они, — пренебрежительно бросил Юичиро. — Пусть думают, что хотят. Я люблю тебя и хочу целовать тебя, и плевать, что они там подумают. — Хах, — глаза блондина заблестели. — А таким ты нравишься мне куда больше. Эта решимость в твоих глазах… Будь я женщиной, уже бы растаял. — Тогда я очень рад, что ты не женщина и тебя не пронять временным повышением тестостерона в крови, — серьезно заявил Юичиро. Микаэль только усмехнулся, когда понял, что лишь временно вызвал в любовнике такое желание самоутвердиться и в скорости все вернется на место. Но он любил Юичиро, любил именно таким, какой он был, а именно — упорным в своих желаниях, заботящимся и жестким лишь тогда, когда того требуют обстоятельства, упрямым порой до невозможности и таким же любящим. Во многом они были сходны, во многом и различались. Но невидимая нить связавшая их сердца и тела была столь же прочна, как сильно их притяжение друг к другу. После этой маленькой романтической сценки в саду, оба направились к дому. «Благодарю тебя, — шагая следом за Микой, мысленно говорил Юичиро и улыбался. — Ты снова сделал меня сильнее. Снова позволил мне вырасти над собой. Показал к чему я должен стремиться, чтобы стать лучше. Кем я должен быть. А чувствуешь ли ты то же самое по отношению ко мне? Делаю ли я тебя сильнее? А, Мика?..» Вечер. За стеклом моросит мелкий дождик. В небольшой комнатке, основу интерьера коего составляет длинный стол с зеркалами, освещенными лампами и шкаф с различными костюмами, париками и аксессуарами, стоит довольно тяжелый, спертый воздух. Застоявшийся, а от предшествующей дождю духоте, проникающей каким-то чудесным образом даже в самые микроскопические щелочки и вовсе кажется непереносимым. В смежной комнате, еще более скромной по виду и обстановке, отделенной лишь распахнутой настежь дверью, сидит мальчик. Склонив голову, с бесцельно блуждающим по паркету взглядом, выписывая одновременно носком босой ноги какие-то замысловатые рисунки на полу, он является воплощением скуки, человека, не ведающего для себя иного пути, кроме как сидеть и придаваться грустным мыслям. Все вокруг кажется маленькому уму серым и невзрачным. Он не видит не единого повода для малейшей радости. Хотя если присмотреться повнимательнее всегда можно отыскать то, что поднимет тебе настроение. Однако, Ноя, пребывая в комнате, все еще «переваривающий» в голове уроки сегодняшнего дня, так утомивших и истерзавших всё его маленькое существо, не способен отыскать лазейку. Опустошенный и грустный, он просто не о чем не думает, созерцая прямые линии паркетных досок. От нечего делать считая количество стыков между одной и другой доской. Праздное времяпрепровождения навевает еще больше тоски. Время от времени из коридора доносятся голоса, смех и торопливый топот нескольких пар ног. Это местные актеры, покидающие место работы, спешат поскорее уйти, дабы окунуться в привычный для них мир, полный всяческих удовольствий. Каждый вечер, который он обычно проводит у себя, мальчик слышит эти восторженные, нетерпеливые, упивающимся будущим вечером от которого ждут очень многого голоса и невольно спрашивает себя, что же так влечет их всех туда? Что за мир ожидает их по ту сторону театра? Что они подразумевают под «свиданиями», «реальным отдыхом», «развлечениями полезными не только для настроения, но и для кошелька»? Что подразумевает под собой та жизнь, которую начинают актеры, когда заканчивается их рабочий день? Дело в том, что Ноя видел их лишь с одной стороны, во время работы и кратких перерывов, когда те собираются в группы, приближаться к которым он остерегается, и вместе забавляются. Он видел, а точнее наблюдал лишь одну сторону жизни своих коллег и его невольно, как и всех несведущих, но желающих просветиться, влекло узнать больше. Он знал лишь по своему скромному опыту, что происходит когда работа оканчивается. Он жил в приюте, где с утра проходили уроки, как в обычной школе, а после их завершения, дети перемещались в игровую комнату, если было холодно или же на улицу, чтобы поиграть. Конечно в эти промежутки входило выполнение домашнего задания и для более старших групп уборки территории и самого приюта, так же детям постарше было разрешено в определенное время выходить в город. Только Ноя на тот момент был еще слишком мал, чтобы их группе позволяли покидать детский дом без сопровождения воспитателя, так что говорить о том, что он знает, как ведут себя те, кто оказался освобожден от присмотра старших он не знал. В общем-то дети его возраста бездельничали до тех пор, пока не приходило время отбоя. А на следующий день все повторялось сызнова. Попав к Тамасабуро, он также особо ничего нового из жизни взрослых не узнал, потому как если он время от времени и покидал поместье то только со старшими учениками или, чаще, со слугами, которые, как правило, были прилежны и не питали склонности к разгульному поведению. Возможно, пойди он на прогулку со своим товарищем Сионом, тот бы по простоте душевной показал ему иные стороны мира, о которых сам мальчик пока представления не имел. Но юноша был так загружен повседневной работой в доме, что на вылазки у него не хватало времени, да и к тому же, вряд ли бы кто позволил Ное гулять по городу в сопровождении еще совсем незрелого юнца (обычно тем, кто сопровождал Ною в городе было не менее 20 лет)? Так что интерес, проявляемый мальчиком ко второй стороне жизни своих коллег был вполне себе очевиден. Но до сего дня никто не давал ему возможности самовольно выбраться из театра. Если только он и подходил к центральному входу, то старик-вахтер тут же выскакивал из своей будки и когда по-хорошему, когда с угрозой отправлял его обратно, мол, нечего шляться, возвращайся к себе, рано тебе еще по ночам шастать. В целом, Ноя не так уж сильно переживал по поводу своего затворничества. В некотором роде оно являлось для него спасением. Ведь если рассудить, позволь ему сейчас выйти наружу, куда он пойдет? Он совершенно не знает квартала, у него даже нет приятелей, которые помогли бы ему освоиться (Сакату брать во внимание не стоит. В нем мальчик скорее угрозу, нежели мудрого наставника) и побыть гидами. Так что перспектива оставаться на месте и окунуться в науку, была для него не так уж плоха. Единственное ради чего он хотел бы покинуть свое обиталище, так это для того, чтобы повидаться с людьми, близкими ему. Он бы с радостью отправился в поместье Тамасабуро, встретился бы с мастером, а после непременно заглянул в домик для слуг, где жил и Сион со своим отцом. Вот так бы он провел время, будь у него возможность выйти. Но и в этом была некоторая сложность, главным образом заключавшаяся в банальном отсутствии наличных средств. Он пока еще не начал работу, как актер, чтобы ему за это платили и естественно не умел зарабатывать себе на дополнительные вещи и аксессуары, как это делали в своем большинстве его товарищи по работе. Он был всего лишь учеником, и как ученика, дом Тамасабуро обеспечил его деньгами. Только дело в том, что суммой на его обеспечение заведовала администрация Кабуки и на руки мальчику ничего не выдавалось. Взамен он мог спокойно приходить в буфет и получать там какую угодно пищу, то же казалось одежды и других вещей на мелкие нужды. А так, никаких излишеств. Откровенно спартанский режим. В этом отношении Микагэ был очень строг и не позволял своим подопечным «жировать», как он сам выражался, объясняя это тем, что если позволять еще не состоявшемуся актеру слишком много радости, он никогда не начнет зарабатывать сам. Как можно догадаться словосочетание «зарабатывать сам» включало в себя двойной смысл. Итак, даже если семьи учеников присылали достаточное количество денег на содержание своих детей, на проживание бралась самая минимальная сумма, а прочее уходило на самые разные нужды и в конце концов, если уплатить все взносы, штрафы и социальные выплаты и прочие, прочие расходы, то в итоге не оставалось ни единой копейки, которая могла бы так или иначе позволить ученику обзавестись хотя бы карманной мелочью. Надо отметить, что Микагэ имел в своем распоряжении не только Кабуки, о котором было так много упомянуто ранее. Достаточно большое количество заведений принадлежало ему в квартале Гион и практически каждое заведение имело при себе, что-то вроде профильной школы, где бы подготавливались будущие работники. Читатель смело может задать вопрос почему же Ноя испытывал одиночество, когда были и другие ученики и многие могли бы достигать того же возраста, что и он и это было бы совершенно справедливое замечание. Хочу ответить на него так. Да, другие ученики действительно были и многие могли бы составить Ное компанию, однако же в самом прибыльном, самом востребованном здании, коим являлся театр Кабуки Микагэ отбирались лишь лучшие из лучших. Если бы Ною привели не из дома Тамасабуро и его не оценил учитель Хируко по высшему разряду, то, скорее всего, он бы отправился в какой-нибудь третьесортный театр для менее богатой публики и имел кучу знакомств, но поскольку это было не так, Ноя, остался при здешнем руководстве, при здешних строгих учителях, единственный в своем роде. С одной стороны это была привилегия, ну, а с другой, вспоминаем о дуальности мира, это превращало жизнь мальчика в одинокое существование без ровесников. На этом закончим краткое знакомство с устройством внутренней сети обширной деятельности господина Микагэ, также как и прочие владельцы своих заведений, подчиняющийся куда более высокому управленческому составу в лице одного человека, (имя хозяина квартала тут упоминаться не будет, но если читатель внимательно следил за историей должен будет понять о ком идет речь), потому как более глубокое погружение не имеет отношения к основной истории. Однако нужно было пролить свет на эти обстоятельства, чтобы не вводить читателей в заблуждение и долгие рассуждение из-за отсутствия логических вкраплений. Итак, ранее было упомянуто, что до сего дня Ное не позволялось покидать театр и это сущая правда, но именно в этот день, после окончания занятий, Хируко от лица руководства сообщил мальчику, что если тому угодно прогуляться по району, его никто не будет удерживать, поскольку он уже достаточно освоился, чтобы не попасть в неприятности. Поэтому он может попросить Сакату составить ему компанию. В первую минуту Ноя безмерно обрадовался такому известию, однако уже спустя пять минут сердцем его завладело вынужденное равнодушие, которое после переросло в скуку, которую мы и наблюдаем у мальчика с того момента, как он был показан. Отсутствие восторга и даже минимальной радости снова же сводилось к тому, что ему попросту некуда и не с кем было идти. И лишь поэтому он оставался в гримерной по сей момент. Оноэ разумеется также был поставлен в известность, что с этого дня Ное позволено покидать стены театра под его ответственность и, зная это, мужчина предложил подопечному совместную прогулку от которой тот решительно отказался. Тогда Саката развел руками, еще раз мысленно посмеявшись «дурному» нраву мальчишки, упускающему возможности повеселиться, и ушел подобно прочим. Таким образом Ноя утратил свой единственный на сегодня шанс узнать, что же такое на самом деле творится в квартале после окончания работы Кабуки, что его коллеги с быстротой молнии покидают его стены, стоит только прозвенеть звонку. Духота становилась все более невыносимой. В какой-то момент Ноя ощутил подступающую к горлу тошноту, а перед глазами замелькали цветные бабочки. Тогда он встал и пройдя к окну, отворил одну из створок. Свежий, прохладный вечерний ветерок, перемешанный с сыростью усиливающегося дождя, влетел в комнату, обдал потоком кожу, взъерошил волосы. «А хорошо сегодня снаружи, несмотря на начавшийся дождь» — подумал мальчик, а затем оглянулся обратно на свою унылую, одинокую комнату, в которой ему доведется провести время вплоть до того, как его не сморит сон. А до этого еще довольно долго. — Ничего ведь дурного не случится, если я просто немного прогуляюсь снаружи. Должен же я изучить место в котором мне придется жить. Чтобы гулять деньги не нужны, да и компания тоже. Наоборот, никто не помешает мне самому запомнить пути, которые непременно пригодятся мне в будущем. Рассудив так, Ноя не помедлил в действиях. Сменив одеяние на более подходящее моменту, собрав непослушные волосы в высокий хвост, он оставил гримерную. Очутившись на лестнице, ведущей в холл, мальчик резко остановился. Взгляд его застыл на коморке вахтера. Знает ли этот ворчливый дед, что ему позволили выходить? А если да, то он должно быть в курсе, что его должен сопровождать Саката. Ноя небеспочвенно ощутил серьезное препятствие на своем пути к свободе, ибо Саката наверное вот уже час назад, как ушел домой. И все же мальчик был слишком серьезно настроен выйти сегодня из Кабуки, чтобы теперь отступать. Плавно скользя рукой по перилам, он осторожно спустился на первый этаж и тихонько крадучись, попытался проскользнуть мимо местного «стража» из-под неусыпного взора которого ловко ускользал один только Шиндо, пока не обрел достаточно смелости и наглости, чтобы с гордым видом, в сопровождении очередного любовника, не проходить мимо будки вахтера с высоко поднятой головой. Уже практически достигнув массивной двери за которой лежал путь к свободе, Ною вдруг окликнул строгий старческий голос. — А ну стой! Ты куда это намылился? Вздрогнув, мальчик обернулся и попятился от двери. Из-за стойки вышел старик и недовольно глядя на Ною, стал приближаться. — Я тебя еще раз спрашиваю, куда ты собрался? — Эм, ну… Я, — Ноя растерянно поглядел на выход и указал пальцем. — На улицу. — На улицу, — передразнил его вахтер. — Ишь ты, чего удумал! А ну марш к себе и не выдумывай. — Но это правда! — воскликнул мальчик. — Сегодня я получил разрешение покинуть Кабуки. Спросите директора. — Вот еще, — фыркнул старик. — Буду я беспокоить уважаемого господина Микагэ, у которого дел побольше нашего, из-за такой ерунды. — Это не ерунда! Я хочу выйти! — О! О! О! Вы только посмотрите на него! Как мы сразу разозлились, — с кривой ухмылкой прошамкал старик. — Какие мы чувствительные. Чуть что, сразу истерим. Да только знаешь, деточка, мне твои возмущения и желания до лампочки. Велено не пускать, значит — не пускать. Хватит с меня одного своевольного щенка, который, слава всем богам, — он возвел глаза к потолку, — больше уже никогда сюда не вернется, чтобы потрепать мне нервы. Шляется где не попадя и с кем, а я потом отвечать должен. А как я задержать-то его мог, когда он с клиентом уходил? Как я могу вычислить пошлет он его, как только выйдет из здания или до утра его обхаживать станет. Да само руководство выходки Шиндо прощало, но меня при этом спрашивать не прекращали! А что я мог-то с ним поделать, что? На цепь его посадить, так и с нее бы сбежать умудрился! Просто Дьявол был, а не мальчишка. Ум его такой же извращенный, как и он сам, только и мог, что работать в направлении придумывания уверток и обманов. Нет чтобы в какой раз на благо окружающим башку свою работать заставить, так нет же. Одни проблемы, одни оговорки, одни авантюры. Беды только доставлял. Господин Микагэ, конечно, страсть как разгневался, расстроился, когда он сбежал, но вот тебе мое мнение, — старик выпрямился и гордо выпятив грудь заявил. — Только лучше всем стало, когда этот паршивец исчез. Дышать легче стало. И я буду молиться, чтобы он сюда снова не вернулся. Ноя призадумался. Все больше и больше сведений поступало ему то из одного источника, то из другого о знаменитой приме Кабуки, чей дух по сроку давности все еще обитал в стенах театра и по мере возможности обсуждался людьми, не успевшими забыть о нем. И чем больше мальчик узнавал о человеке, которому он в некотором роде стал заменой, тем двойственнее были чувства испытываемые к нему. Одновременно, зная о чрезмерно неподобающем поведении примы, он и осуждал Микаэля, и в то же время слушая, как ловко тот изворачивался, выкручивался из сложных ситуаций, в целях добиться своего, он невольно восхищался его сообразительностью, целеустремленностью и смелостью идти против высших чинов, рискуя в итоге быть строжайшим образом наказанным. — Так что не надо тут строить из себя самого умного, — продолжил старик, возвращаясь на свое место. — Иди к себе и не морочь мне голову. — Но мне же позволили! — воскликнул Ноя, привыкший действовать напролом, не постигнув пока тонкое искусство обманчивого и льстивого ведения боя. — Тебе позволили покидать театр только в сопровождении господина Оноэ! — пробурчал старик, усаживаясь. — А последний раз я наблюдал его больше часа назад, когда лично видел, как он ушел. Так что не надо мне тут рассказывать. Вижу я, ты просто прокрасться пытаешься. Небось сбежать вздумал. Не позволю. Мне проблемы из-за тебя не нужны. Сказал, ступай к себе в комнату! — Вот ведь, — Ноя задрожал от досады. Он понял, что через гневливого, принципиального старика ему так просто не пройти. Стало быть, придется и впрямь вернуться к себе в комнату. Первый же порыв выбраться наружу потерпел поражение в самом своем начале. Может быть так и надо? И в самом деле плохой идеей было покидать театр? Не нужно ему бродить по улицам квартала, который он знает лишь по примерному образцу, который составил себе мысленно, выглядывая из окон здания? Уже было совсем отчаявшись, мальчик удрученный неудачей, сделал шаг по направлению широкой центральной лестницы, уже даже подошел и ступил на первую ступень, когда вдруг до слуха его донеслись голоса. А в следующую минуту трое актеров, припозднившихся больше обычного с уходом, показались в вестибюле, распахнув одну из боковых дверей первого этажа. Моментально Ноя напрягся, ибо в этой компании из трех человек, находился Лилиас Флориан. Шествующий по центру, словно король со своей свитой из прихлебателей, он с надменным видом шагал к выходу. — А, господин Флориан, что-то Вы долго сегодня, — расплылся в слащавой улыбке старик. — Хорошего вечера. — Умолкни, старик, — огрызнулся Лилиас. — Еще сглазишь не дай бог и рыбка сорвется. Понравится это директору, а, как думаешь? — Ах, верно-верно! — пробормотал растерявшийся вахтер. — Как это я не подумал. Умолкаю. Презрительно фыркнув, юноша отвернулся и поглядел на свое отражение в одном из зеркал, составлявших основной декор холла, дабы напоследок окончательно убедиться в своем безупречном виде. — Лилиас, что ты и впрямь долго сегодня. Неужели такой клиент важный, что ты три часа марафет наводил? — Хах, — хмыкнул тот. — А это ты меня потом спросишь, когда я в его пентхаус перееду и на собственном мерине на работу приеду. Двое друзей переглянулись. В их глазах читалась жгучая зависть. Флориан же не обращая внимания или же делая вид, что не замечает этих пылающих злостью, завистливых взглядов, продолжал любоваться собой и своим новым одеянием от известного кутюрье. Вдоволь насмотревшись и убедившись, что в его сегодняшнем облике нет ни малейшего изъяна, он, а за ним и его товарищи пошли к выходу. Следивший за всем издалека Ноя, вдруг ощутил порыв — сейчас или никогда! И пока парни выходили, он метнулся к ним. — Эй, ты куда?! Я разве не сказал тебе возвращаться к себе! — взбеленился старик. — Я иду с ними. Они будут меня сопровождать. Мы условились, — спешно произнес Ноя и пока старик не остановил его, проскочил через открытую дверь прежде, чем она закрылась за актерами. Старик вахтер даже возразить не успел, а когда чертыхаясь, снова вышел из своей будки, преодолев расстояние до двери и очутился снаружи, Ноя уже растворился во мраке ночи. Только группа удаляющихся молодых людей виднелась на некотором расстоянии. Но мальчика среди них не было. — Вот ведь паршивец мелкий, сбежал-таки, — процедил сквозь зубы вахтер. — Ну погоди, допрыгаешься ты у меня. Мало не покажется. Завтра же господин Микагэ об этом узнает. Он тебе задаст трепку. Пожалеешь еще. Поймешь, каково это, не слушаться старика Масаги, — с такими речами старый вахтер возвратился обратно на свой пост. Выбежав следом за актерами, Ноя мгновенно устремился прочь за ближайший угол. — Эй, это еще что за черт? — возмутился один из сторонников Флориана, которого Ноя, пробегая, слегка задел. — Должно быть новенький, — презрительно фыркнул Лилиас, лениво оборачиваясь через плечо и продолжая спускаться по ступеням. — Откуда знаешь? — Заметил его. Терся у лестницы. Видать подумывал, как убежать. Ему же не позволяют выходить. А тут мы. Чем не возможность улизнуть от старого хрыча вахтера? — И что же ты смолчал? — хмыкнул второй. — Может поймаем и обратно отведем? Покажем, что здешние порядки нарушать нельзя, а не то худо придется, — он потер руки, уже предвкушая маленькое приключение в виде травли зверька. — Вот еще! — фыркнул Лилиас. — Буду я на всяких недоносков свое время драгоценное тратить. К тому же, — его алые губы изогнулись в кривой, злорадной усмешке. — Мнит из себя безнаказанного, мистер воспитанник Тамасабуро? Ну-ну, пускай. Его быстренько спустят с небес на землю. Микагэ более не потерпит непослушания. Вот за этим процессом я с великим наслаждение понаблюдаю. — А Лилиас дело говорит. Так и впрямь забавней будет, — согласился тот, кто предложил идею погоняться за новеньким. — Хах, уже жду выволочки, которую ему непременно устроит либо Батори, либо сам директор. — Всё! — оборвал обоих Лилиас не терпевший когда в его присутствии обсуждали кого-то помимо него, даже если это касалось козней против кого-либо, несомненно, тешащих его мелкую, нарциссическую душонку и в обсуждение которых он бы сам не преминул вступить если бы не надо было поддерживать свой статус. — Довольно лясы точить. Я опаздываю. Быстрее. Старик вахтер, как уже было сказано видел лишь спины удаляющихся молодых людей, не прекращающих своего разговора во время ходьбы. В какой-то момент Флориан обернулся, но тогда вахтер уже исчез из поля зрения и то, что он увидел зародило зерно любопытных размышлений, в которые он ударился чуточку позже, оказавшись свободным. Как уже было упомянуто, Ноя притаился за углом здания, а когда опасность в виде вахтера, не решившегося преследовать его, исчезла, спокойно вышел. Он возвратился к крыльцу и тут уже огляделся получше. Довольно много народу сновало в этот вечер по улицам квартала и мальчик с интересом рассматривал всех этих разодетых граждан, садящихся или выходящих из дорогих машин. Не то, чтобы он испытывал зависть, однако глядя на свою скромную одежду испытывал некоторое стеснение при виде всех этих с иголочки одетых мужчин и женщин. При первой самовольной вылазке, в первые минуты казалось бы готовой потерпеть крушительный фиаско, а далее чувство, что в своем довольно простом, скромном облачении лишний в кругу блеска и лоска, Ноя все-таки был счастлив вдохнуть этот свежий, наполненный ароматом ночи и моросящего дождя воздух. А когда он скользнул взглядом на противоположную сторону улицы, его радость и вовсе достигла предела. Сердце забилось, точно сошло с ума, мальчик весь затрепетал от восторга. Уж точно, этим вечером он не зря стремился выбраться. На другой стороне улицы, следя за происходящим от начала и до конца и убедившись, что его наконец заметили, позволил себе более не таиться, в общем, переходя дорогу по направлению ребенка шел не кто иной как его старый приятель Сион. Пытающийся казаться серьезным, нарочно напуская на себя безразличие молодой человек с трудом удерживался от широкой улыбки, показавшей бы мальчику как же сильно он по нему соскучился и как рад видеть его теперь. — Сион! — трепеща от восхищения и одновременно удивления воскликнул Ноя и бросился к парню, когда тот достиг тротуара. — Сион! Как ты тут? Когда ты пришел? Ты ко мне? Как ты узнал? О, Сион! Как же я рад тебя видеть! Как я скучал! Пользуясь своей детской непосредственностью, Ноя без всякой задней мысли прижался к парню, который сдерживая такой же порыв, лишь снисходительно проговорил, коснувшись плеч мальчика: — Ну-ну, чего ты как дикий набрасываешься. Чуть с ног меня не сшиб, — ласково, покраснев пролепетал Ноя, польщенный таким выражением чувств мальчика. — Давай, соберись. А то выглядим, как непонятно кто. — Я уже думал не увижу тебя. — Глупость какая, я ж обещал, что навещу тебя, как появится возможность. Разве Сион когда-либо не сдержал данное слово? — Нет. Нет. И она появилась? — с восхищением и изумлением воззрился на юношу Ноя, точно на божество. — Тебя отпустили? Нарочно? — Я сказал отцу, что хочу навестить тебя и он спросил позволения у хозяина на мою отлучку. И видать получил от них добро, потому как ты видишь, я стою перед тобой. — О, Сион! Это просто замечательно, что тебя отпустили. Я… — Ноя внезапно осекся. Он понял, что его щенячий восторг может дать понять Сиону насколько плохо и одиноко ему в новом месте. И тут сработало уже не столько его ощущение гордости, сколько понимание, что если вдруг Сион где-то не к месту заикнется о его довольно несчастном положении, то Тамасабуро может решить забрать его обратно, а это будет равносильному тому самому позорному возвращению, когда бесталанного, бесполезного ученика отсылают домой. Именно поэтому проявив в первые минуты нетерпение и чрезмерную радость, мальчик опомнился и оставив на лице лишь мягкую, приветливую улыбку, отошел на шаг от друга. Юноша взглядом одобрил поведение мальчика, показавшееся ему чересчур показательным и чуть было не заставившее его углубиться в думы о бытие товарища в том самом ключе, которого так опасался Ноя. — Ну что, — улыбнулся Сион. — Так и будем под дождем мокнуть или покажешь где тут можно уютно посидеть в тепле? — Боюсь, тут я ничем не смогу помочь, — покачал головой Ноя. — Я сам не знаю, где здесь можно остановиться. Сегодня я впервые вышел на улицу сам. — Да? — Сион призадумался и огляделся по сторонам. — Ну хорошо, будем действовать по ситуации. Сейчас я узнаю у кого-нибудь, где тут прикорнуть можно двум не больно богатым товарищам. Сказано-сделано. Уже минут через пятнадцать оба сидели за столиком в придорожном кафетерии, надежно укрывающих обоих от холодных капель. — Так как ты здесь очутился? — спросил Ноя с живейшим любопытством глядя на парня перед собой, потягивающего из банки пиво и поглядывающего на пару симпатичных девушек, болтающих за соседним столиком, в то время как Ноя отказался от какого-либо лакомства, будучи просто счастливым от встречи с другом. — Почему не предупредил? И вообще, почему стоял на другой стороне улицы, вместо того чтобы подать мне сигнал? А если бы я не вышел сегодня, прождал бы всю ночь? Как твои дела? Чем занимается твой отец? Да и как обитатели дома? Что происходит? А дедушка? Он здоров? Говори же, Сион, что ты как чужой совсем? — Ох, — с досадой протянул Сион, отрывая взгляд от поглядывающих в их сторону, хихикающих и перешёптывающихся подружек и переводя его на сердитое лицо мальчика. — И что ты как трещотка? Ей-богу, энергии в тебе хоть отбавляй. Даже больше, чем было прежде. — А разве это плохо? — улыбнулся мальчик. — Я просто рад тебя видеть вот и всё. — Да не плохо, конечно, — пожал плечами юноша, — но столько вопросов за раз. Я прямо не могу! Торопишься ты куда? Придержи коней, на всё отвечу постепенно. — Да нет у меня времени долго тут рассиживаться, — опустил взгляд Ноя. — То есть как? Разве тебя не отпустили совсем? Ноя отрицательно покачал головой. — Видишь ли, поскольку жить мне негде. Отдельного жилья нет, я живу в самом театре. Следовательно и вернуться я должен до закрытия, а то мне в самом деле придется ночевать на лавке в сквере. — Ааа, вот оно как. А когда же закроют дверь? Ты не опоздаешь? — он с тревогой взглянул на часы. — Нет, час у нас с тобой точно будет, а после мне придётся вернуться. Поэтому я хочу узнать, как можно больше о том, что произошло за те две недели, что я отсутствовал. — Только час, — огорченно повторил Сион. — Мда, не больно-то уж много. Ай, — он махнул рукой, — не стоит сожалеть. Если время так ограничено лучше его потратить с пользой. Ноя одобрительно кивнул. И поскольку его больше всего занимало состояние дел жителей поместья, Сион не помедлил сообщить, что ничего плохого или каких-нибудь серьезных перемен за это время не произошло. Все идет по старому. Все живы-здоровы. Разве что старик Тамасабуро теперь реже выходит из комнаты, но как говорят он погрузился в детальный разбор методик обучения учеников, который не менял своих основных принципов уже пару веков. А если и выходит, так сидит часами на террасе и о чем-то размышляет. В такие моменты к нему не то, что помощники, а собственные дети подходить не рискуют. — Ого, неужели он намерен сломать традиции? — Как знать, — пожал плечами Сион. — Может и не сломать вовсе, но подкорректировать очень возможно. Вообще, мне кажется, ему просто стало скучно, когда ты ушел. Вот он и занялся этим. — С чего ты так решил? — усмехнулся Ноя, однако от такого заявления ему стало не по себе. Пускай времени на то, чтобы поскучать у него не было, но он все равно ощущал неодолимую тоску за местом, ставшим ему домом в столь короткий срок. — Не знаю, просто мне так кажется, — ответил Сион у которого, как у любого простого человека с не замыленным научными знаниями сознанием, больше действовала интуиция. — А ты-то как? — видя, что Ноя как-то погрустнел, спросил он. — Как тебе живется? Как учеба? Это то, чего ты хотел? — Определенно. Мне тут очень нравится. Все именно так, как я и рассчитывал, — заявил Ноя даже сверх убедительно, дабы скрыть истинное положение дел. — Ясно, ну что же, — улыбнулся Сион, немного огорчившись такому безапелляционному ответу. — Что я могу сказать тебе в таком случае — я рад за тебя. Рад, что у тебя все налаживается. Ты идешь к своей цели, — он поднял на мальчика теплый, по-братски нежный взгляд с едва уловимой печалью. — Если это в самом деле то, что ты искал, чего ты хотел, если на новом месте у тебя появились друзья и каждый день приносит тебе что-то новое, а ведь это так? — Определенно, — кивнул с самым серьезным видом мальчик, стараясь изо всех сил, чтобы Сион не усмотрел ложь в его ответах. — Как же иначе? Каждый день все равно, что праздник. — Ты не прочь, если я передам твои слова старику Тамасабуро, если он вдруг меня спросит? — Буду только за, — с готовностью ответил Ноя, чувствуя, что именно для того, чтобы узнать, как протекают его дела, Сиону и было дозволено покинуть поместье. — Вот и славно, — не без горечи, которую тотчас отметил Ноя, но не понял ее истинного смысла, отозвался молодой человек. — Тогда… раз все так радужно складывается, глупо мне будет просить тебя вернуться обратно. — Вернуться обратно?! — воскликнул изумленно Ноя. — Да, вернуться. Уж прости меня, — парень усмехнулся, — но я прибыл к тебе с несколько эгоистичной целью. Я хотел убедить тебя возвратиться обратно в поместье, если вдруг окажется, что это не совсем то на что ты рассчитывал, но раз уж тебе тут так нравится то… Мне ничего другого не остается кроме как тихо удалиться. — С этими словами юноша, скрипнув стулом, выпрямился. Внезапно охваченный волнением Ноя тоже выскочил из-за стола. — Нет, не уходи! Постой! Сион остановился и обернулся. — Да, пусть я доволен приобретенным, да, пускай меня все устраивает, только я не понимаю, почему ты должен уходить?! — воскликнул он в отчаянье. — Ноя, — Сион вздохнул и потер затылок. — Как же ты не понимаешь?.. Мне… — он явно колебался. Нелегко было ему говорить подобное. — Не то, чтобы я завидовал, нет, не подумай. Но, мне больно видеть, как ты счастлив… Тяжело мне все это, пойми. — Что? — распахнул глаза Ноя. — Как это понимать? Внезапно его охватил гнев. Неужели Сион против его благополучия? Неужели верный и надежный друг, коим он его считал на самом деле вовсе не хочет его счастья? Ему по душе только когда он ничего из себя не представляет? Только тогда, будучи таким же как и сам Сион, он может рассчитывать на его общество? А стоит только чуть возвыситься, как ему тут же делается не по себе? Разве это дружба, когда друг не радуется когда ты получаешь возможность обрести чуточку больше, чем было прежде? Когда он скорее огорчается, когда у его товарища наступают перемены в жизни? Что же это за дружба такая? — Ноя, не горячись, ты меня не так понял, — разволновался Сион, у которого у самого от волнения начали путаться мысли и тот смысл, который он хотел донести растворился в бессвязных обрывках фраз. Он хотел сказать, что ему больно и немножечко обидно, что мальчик радуется вне поместья, которое считал своим домом, но он вовсе не возражает и рад тому, что Ноя освоился в новом кругу, что способен наслаждаться своей новой жизнью. — А что тут не понятно?! — воскликнул Ноя, потеряв здравость суждения. — Мой лучший друг не может выносить, что я счастлив, что у меня появились друзья и что я обрел место, где получу все чего хочу! Что же тут не понятного?! Конечно ему куда проще считать меня безродным сиротой, мальчиком из приюта, которого взяли из милости, самолюбию которого льстит забота о нем! Ты всегда ставил себя выше меня и даже в наш последний день в поместье, ты не забыл закинуться, как мне будет плохо без твоей поддержки! — Остановись, Ноя. Не зарывайся, — холодно изрек Сион, постепенно теряя самообладание. — Так вот заявляю тебе! — выпятив грудь и вскинув голову, выпалил Ноя. — Я прекрасно жил без тебя до появления у Тамасабуро и прекрасно живу после того, как его оставил. Мне не нужна ничья опека! Если ты этого не понял и навоображал, что я нуждаюсь в защитнике, то ты глубоко заблуждался! Это ты дурак, с завышенным чувством собственной важности и нужности! Только потому что твой отец ходит в прислугах и ты примешь этот достойный титул по наследству, ты и хочешь удержать хотя бы минимальную власть над кем-то, чтобы не чувствовать себя таким ничтожеством! (При этих его слова Сион побелел, как полотно). Только я не собираюсь быть тем, за чей счет ты станешь самоутверждаться! Ясно?! Да, у меня нет семьи, но у меня есть мой талант, который принесет мне известность о которой ты, даже мечтать не смеешь! — Ах вот ты как заговорил, — сузил глаза Сион, после такой речи изрядно проехавшейся по его слабому месту, а именно осознанию себя как слуги в доме богатого человека. Он ощущал свой позор тем сильнее, что их окружали посторонние люди, с интересом наблюдавшие за ссорой одиннадцатилетнего мальчика и семнадцатилетнего юноши. — А не дурно изменили тебя эти две недели. Я даже не ожидал. Видать понахватался уже от своих именитых товарищей? — Не твое дело! — огрызнулся Ноя. — Кто из нас двоих изменился, так это ты! Точнее, показал свое истинное лицо! — Истинное лицо! Да что я сделал? Ах ты! — Сион сжал кулаки и едва подавил в себе порыв ударить Ною, потому как тот был гораздо младше, а бить маленьких противоречило его принципам. — Знаешь, что я думаю, — мрачно взглянул на друга Ноя. — Ты зря пришел сегодня. Лучше бы тебе было оставаться там, где ты должен быть. — Я сам это уже понял, — также хмуро отвечал Сион. — Я думал ты… А ты… — Я не собираюсь возвращаться обратно в угоду кому бы то ни было, — глядя прямо в глаза друга заявил мальчик. — Я достигну своей цели, чего бы мне это не стоило. — А знаешь, раньше я не был так убежден, что ты достигнешь истинного успеха, зато сейчас я вижу, ты имеешь для этого все необходимые качества. Прощай, Ноя. — Тихо проговорил Сион и, круто развернувшись на каблуках, оставив на столике деньги за заказ, покинул заведение. Ноя гневно смотрел ему вслед, последние слова еще сильнее обожгли его, так как в них таилась болезненная истина, показывающая насколько он был не прав, поступая так с единственным другом. Но когда тот уже был на пороге, мальчик вдруг испытал осознание страшнейшей ошибки — Сион, его единственный друг и этого друга он так больно и глубоко ранил на глазах у всех, и он теперь уходит. Уходит, хотя пришел к нему. Соскучился и пришел. А он, Ноя, так обидел его. «Нет, нет, вернись, прошу, пожалуйста вернись. Я был не прав!» Охваченный отчаяньем Ноя было бросился за парнем, но вдруг остановился. Волна возмущения, испытанная им от прежних слов и действий Сиона вновь огнем обожгла разум, заслонив человеческие чувства. — Ну и проваливай, все равно ничего не понимаешь, — пробормотал он. — Видеть тебя не желаю. Шмыгнув носом, утерев рукой выступившие на глазах слезы бессильной ярости, что не может вернуть все назад, Ноя обвел взглядом волчонка присутствующих и ни слова не говоря вышел на улицу под дождь, усилившийся и теперь заливающий тротуар и дорогу, и расстроенный и угнетенный побрел под дождем к театру, величественно возвышавшемуся над всеми прочими зданиями улицы.