Танец белой цапли

— Глупый Сион, — Ноя приложил ладонь к холодному оконному стеклу. Прошло несколько дней с того вечера, как он расстался со своим другом в кафе и с тех пор мальчик не находил себе места. Чтобы он не делал, о чем бы не думал, но всегда возвращался под свод заведения и смотрел в широко распахнутые, наполненные изумлением и недоумением глаза человека, которого как то обычно бывает, внезапно обвинили в каком-то страшном преступлении, которое он даже не думал совершать. А потом слышал еще более ужасающую фразу, в которой выражалось все презрение и разочарование, какое только можно испытать по отношению к другому человеку. «Теперь я вижу — ты добьешься успеха, Ноя. У тебя есть для этого все задатки» Как больно слышать подобные слова. Какую глубину таят они в себе. И словно острый клинок рассекают пространство, вонзаются в самое сердце. Стоило лишь в уме блеснуть этой фразе, как невольно тело Нои сжималось и горечь истинности сказанного пронизывала все естество, наполняя его внутренним отвращением к самому себе и ко всему то, что он сделал. Как было видно по поведению, мальчик раскаялся в своем поступке буквально сразу же, однако эго, моментально воспряв, скоропостижно заволокло серой пеленой пробудившееся на миг сознание и не позволило признать свою ошибку и, все же пересилив себя, постараться остановить уходящего друга. Мальчик остался на месте и поступив таким образом, чувствовал себя отнюдь не выигравшим, а полностью потерпевшим крах. Его мучил стыд за содеянное, терзало раскаянье, а еще безмерная грусть, заполнившая все естество серым облаком унынья и тоски, ибо теперь он понимал — Сион больше не придет к нему. Он слишком сильно задел его чувства. А Сион, невзирая на принадлежность к классу простых людей, имел некоторые задатки аристократизма от чего был весьма чувствителен в отношении чести и достоинства на которое и посягнул Ноя, указав ему его место. А ведь не имел на то никакого права. Пускай в чертах Нои прослеживалось благородство, однако он понятия не имел, кем были его родители. Возможно они также были из обычного сословия. Но даже если и нет, разве можно просто так обижать человека лишь потому, что по его жилам не течет кровь великих предков? Сейчас бы уже Ноя не стоял на месте, как вкопанный, сейчас был он бросился сломя голову, невзирая ни на какие преграды на пути, слезно просить прощения за обуявшую его гордыню. Сердце и сознание буквально сжигали эти невысказанные слова раскаяния и они же не давали спать по ночам. Да только поздно каяться. При всем своем желании Ноя не мог осуществить акт покаяния. Во-первых, потому что его разрешение на один вечер покинуть театр истекло, а когда будет дано следующее было известно одному богу (особенно после инцидента с побегом), а во-вторых, что пожалуй, самое основное — Ноя попросту боялся. Он сознавал свою вину, стыдился своего поведения и потому не знал, как появится перед Сионом, как будет смотреть ему в глаза, как будет говорить с ним после всего. Так он и терзался день за днем, не находя в себе сил ни попросить прощения, ни принять и оставить ситуацию. Нерешенная проблема мешала сосредоточиться на делах, хотя он прилагал все усилия, но Хируко все равно замечал, что его ученик чем-то озабочен и мыслями пребывает где-то в совершенно ином и далеком от его занятий месте, и, дабы не нарушать концепцию обучения жестко возвращал мальчика к реальности при помощи тонкого гибкого хлыста. В другой раз Ноя мог бы возмутиться таким варварским методам, однако тут он молча терпел побои, которые приходились на разные части тела, абсолютно соглашаясь с необходимостью каждого из них, ибо он действительно был сосредоточен не на том, что требуется, а, следовательно, наказание заслуженное. Также личная беда не давала ему нормально есть и спать. Когда напряжение от постоянного самобичевания и самоуничижения достигало предела, его обуревала ярость. В такие минуты он пребывал в негодовании, граничащим с безумием. Он ненавидел Сиона, презирал его за глупость и самовлюбленность, ругал себя за то, что вообще сожалеет о человеке, который никогда по-настоящему не был ему другом, а лишь пользовался им, дабы придать себе значимости. И еще много-много всяческих упреков изливалось мысленно, а порой и вслух в адрес товарища, прежде чем силы в теле иссякали, сильный гнев и раздражение сменялось апатией, чувства монолитным бременем проникали в душу, и он, обессиленный и еще более подавленный чем до этого не падал без сил и не засыпал, потому как каким бы ни было потрясение, сон в любом случае рано или поздно одолеет тебя. Проще говоря, будущий актёр переживал не самый счастливый период своей жизни, что заметно отражалась на его повседневной деятельности. Очередной вечер, который мальчик проводил в избранном лично одиночестве. Общая комната опустела скорее прежнего и не видя препятствий дабы находиться в ней, Ноя стоял и касаясь ладонью стекла, печально смотрел на мерцающие огни квартала, похожие на светлячков указующих путь во тьме. Где-то там, далеко-далеко, наверное в пяти или шести остановках метро, как минимум, был особняк Тамасабуро. В нем продолжалась жизнь. Как и прежде люди, обитавшие в нем просыпались с первыми лучами солнца и позавтракав, начинали работать, вплоть до наступления вечера. После ужина собирались все вместе и обсуждали что с кем произошло на протяжение дня. Хозяева и ученики дома могли покидать его и возвращались лишь когда уже было совсем темно, либо же на следующий день, а то и через несколько. — Чем ты сейчас занят? — прошептал Ноя. — Наверное, ты отдыхаешь. Может быть ужинаешь. Возможно, старая Тсукико решила побаловать тебя рисовыми лепешками, которые она обычно готовит по четвергам. А может ты уже в своей постели, собираешься уснуть. Продолжаешь ли ты злиться на меня? Глупый вопрос. Ноя понимал, что так запросто обиды не проходят, особенно если они были нанесены близким другом. Конечно Сион злился и именно потому больше не появляется поблизости от театра. Он просто зол. Глубоко вздохнув, мальчик коснулся лбом стекла и прикрыл глаза, как любой, осознающий свое безвыходное положение. — Приветик. Услыхав голос, внезапно раздавшийся позади него, Ноя вздрогнул и резко обернулся. При виде стоявшего перед ним в весьма вызывающей позе, изящного юноши с рыжими локонами и лукавым, горделивым взглядом, он занервничал и слегка растерялся. — Ты чего такой пугливый? — неприятная улыбка тронула губы молодого человека, в котором читатель должен был узнать Лилиаса Флориана. — И вовсе я не пугливый, — тут же облачившись в доспехи, ответил Ноя. — Я не заметил, как Вы подошли. — Да? Стало быть, я нечаянно напугал тебя. Ну что же, будет тебе впредь наука — не зевай, — Лилиас коротко засмеялся. Мальчик слегка нахмурился. В душе он был крайне удивлен. Мало того, что он проворонил момент, когда вдруг его уединение перестало быть личностным пространством, так еще и подошедшим оказался этот заносчивый и высокомерный парень. С чего вдруг он ни с того ни с его заговорил с ним? Причем первый. Что он хотел? Раньше он не проявлял ни малейшего интереса к нему, откуда вдруг взялось это желание подойти и поговорить? Ноя держался настороженно, опасаясь какого-то подвоха со стороны старшего, но в то же время пытался казаться непринужденным, дабы не показать своего волнения. Лилиас видимо отлично понял, что его внезапное появление вызвало кучу вопросов, а посему придав своему лицу наиболее приветливый вид, заговорил: — Слушай, Ноя, — он подошел еще ближе к мальчику, — ты же Ноя, верно? Ученик Тамасабуро утвердительно кивнул. — Я обратил внимание, — с напускным сочувствием продолжил Лилиас, — в последнее время ты ходишь какой-то подавленный. У тебя что-то произошло? — У меня все в порядке! — мгновенно парировал Ноя. — Да, я понимаю, — усмехнулся блондин. — ты не станешь рассказывать первому встречному о своих переживаниях. Тем более, что это первый раз когда мы с тобой заговорили, — снова зазвучал этот несколько конвульсивный смех. «Вообще-то я пытался заговорить, но ты даже внимания на меня не обратил» — подумал Ноя. — Да в общем, мне и не за чем вникать в твоих проблемы, — просто проговорил блондин. — Я вижу, что тебе хреново, дай подумал, подойду, узнаю. Может, чем помогу. Ноя был несколько озадачен словами Флориана. — Благодарю, но я не уверен, что Вы смогли бы мне как-то помочь. Да и нечем, у меня все хорошо. — Хм, печально, что не могу. Должно быть твоя проблема уходит корнями куда глубже, чем может показаться и ее не решить банальным побегом, прячась за спинами других. Румянец окрасил щеки мальчика. — Извините, что использовал Вас и Ваших друзей, как повод сбежать, я… Лилиас сделал жест, призывающий не продолжать. — Не надо оправданий. Я не имею ничего против твоего желания свалить из этой конуры. — В самом деле? — Определенно. Сидя тут и впрямь можно от тоски помереть, а вахтер тот еще упрямый баран. С ним надо быть пожестче, а не то на голову сядет и командовать начнет. Такие отбросы, как он, ничего не добившиеся в жизни, только и могут что самоутверждаться, унижая других. Таких надо сразу ставить на место, чтобы рот при тебе боялись лишний раз раскрыть. Ноя узнал в словах Лилиаса свои собственные мысли, которые он сам не так давно направлял в сторону Сиона. — К Вам он относиться с должным почтением. — Еще бы! — горделиво фыркнул Лилиас. — Вначале он тоже пытался на меня наехать, что-то запретить, как-то унизить, но я быстро поставил его на место. С тех пор, при моем появлении Масаги только и знает, что жалобно поскуливать, да вилять хвостом, словно ручной песик, рассыпаясь в любезностях. — О, хотел бы я так, — мечтательно улыбнулся Ноя, который притязания старика порой становились в тягость. — Да только, боюсь, у меня ничего не выйдет. — Все что ты должен сделать — это быть смелее. Знай себе цену, — высокомерно заметил Флориан. — Не робей перед всякими ничтожествами. Понимай, кто есть ты сам. Ты актер. Ты талант. Ты добьешься много, а кто он? Жалкий неудачник, предел способностей которого сидеть у дверей и следить за тем, кто входит и выходит. Разве это достойно уважения? На такое каждый дурак способен. Это просто убожество, смех и позор. — Пожалуй, — неуверенно пожал плечами мальчик. — Стоит только один раз показать подобному ничтожеству свою слабость и оно непременно начнет им пользоваться, — поучительно произнес Лилиас. Ноя задумался. Подобная трактовка особо не вписывалась в обычное восприятие мира мальчика, который еще не мог похвастаться какими-то личными достижениями или происхождением. Все же не так давно он переживал как раз из-за того, что повел себя высокомерно в отношении своего друга, от которого мало чем отличался. Единственным его преимуществом перед Сионом был как раз именно его дар, благодаря которому он попал к такому человеку, как Тамасабуро. Да, он оказался талантлив, но разве это его заслуга? Разве должен он вести себя в отношении других людей как-то по особенному лишь потому, что Небеса наградили его особым умением? Именно эти слова звучали где-то в самой глубине сознания ребенка, но они были так тихи и неуловимы, что их заглушил иной голос, принадлежащий уму. Он признавал правоту и логичность высказываний Лилиаса и глаголил свои истины, заключавшиеся в некоторой справедливости. Раз так случилось и меня наделили редким даром, о котором я не просил, не значит ли это, что меня в самом деле избрали Небеса? И разве должен я закрыть глаза на эту свою уникальную особенность и, уж тем более, разве должен я терпеть нравоучения от тех, кого так или иначе обделили талантами? Говори мне это тот же Флориан, Батори или же сам директор, то есть люди, действительно имеющие вес в обществе — еще ладно, но кто такой этот вахтер, чтобы указывать мне? Именно такой монолог звучал нынче в голове Нои и по мере того, как эта простая истина все больше заполняла его сознание, как он проникался ею, тем сильнее его била дрожь негодования от того, что он позволил манипулировать собой какому-то непонятному старику, из зависти к его способностям, желающий опустить его. В то же время, видя, какое впечатление производят на мальчика его слова, Лилиас стоял с улыбкой полного удовлетворения. — Кажется, ты это прочувствовал. — Похоже на то, — кивнул Ноя. — Однако… — снова в его глазах пронеслась неуверенность. — Не знаю, правильно ли это? — А что это вообще за понятие «правильно»? — фыркнул с презрением Лилиас. — Кто установил эти нормы, так называемой праведности? Такие же слабохарактерные дураки, которые чтобы чем-то прикрыть свое ничтожество, ибо не способны противостоять обстоятельствам, решили таким образом скрыться за маской добродетели, чтобы как-то оправдать пинки, которыми с лихвой награждают их все, кому заблагорассудиться и чтобы при этом другие считали их жертвами, стоически выдерживающие мучения. Тьфу! Жалкое притворство. Превратили свою никчемность в предмет поклонения и радуются. — Пойдем, — Флорин обхватил своей тонкой, белой рукой запястье мальчика и увлек за собой. — Сейчас отличный шанс дать тебе возможность убедиться в этом на примере, а заодно, возможно, поучиться исправлять положение дел в свою пользу. — Что? Куда? — вздрогнул Ноя, увлекаемый Лилиасом из общей комнаты. — На вахту, конечно, — усмехнулся тот. Они вышли в коридор. Там Ноя увидел нескольких парней — обычную компанию Флориана, — толпящихся в паре метров от общей залы. По всей видимости, они ожидали Лилиаса, ибо когда тот вышел, сразу умолкли и двинулись в их сторону. Лилиас же не уделил им никакого внимания, а продолжил тянуть куда-то Ною. — Господин Флориан, там Ваши друзья. Они верно ждут Вас. Лилиас лишь мельком взглянул на следующих за ними ребят, сделал какой-то знак рукой, и небрежно ответил: — Забудь о них. Сейчас есть дела поважнее. Прежде, чем выйти на лестничную площадку, откуда широкая лестница вела в холл, Лилиас остановился и выглянул из-за угла. На его губах скользнула кривая ухмылка. — Так и думал. Старый пес не покидает своего места. — Что Вы сказали? — переспросил Ноя, который все еще находился в недоумении от чего Лилиас проявляет к нему такое внимание. — Не важно, — бросил тот и обернувшись к Ное, серьезно сказал: — Итак, ты готов к испытанию? — Какому еще испытанию? — вздрогнул мальчик. — Ты готов начать бороться за себя? — Эм, ну… — на самом деле Ноя еще не задумывался над этим. — Не знаю. — Да хватит тебе мямлить, что ты в самом деле, как тряпка ведешь себя?! — нетерпеливо воскликнул Лилиас, но ту же спохватился. — Извини, вырвалось. Просто мне неприятно было наблюдать, как мой коллега вынужден был прятаться, прибегать к уловкам, лишь бы избежать недовольства какого-то зазнавшегося старика. Это было весьма жалкое зрелище. Ноя потупил взгляд. Он и сам понимал, как выглядел со стороны. — Так вот, чтобы этого не происходило впредь, сейчас ты должен проявить твердость и упорство. — Как? — вскинул на Лилиаса заинтересованный и в то же время слегка испуганный взгляд Тамасабуро. — Ну как, как? — развел руками юноша. — Очень просто. Пойди и сделай то, что ты хотел сделать в тот раз. Покинь театр. — Покинуть? — вздрогнул Ноя и оглянулся. Парни, которые следовали за Лилиасом, сейчас точно также остановились и смиренно стояли на почтительном расстоянии. Казалось, словно они ожидают чего-то. Может быть действий Нои? Как знать? — Как я могу покинуть театр? — мальчик посмотрел на рыжеволосого юношу. — Никто же не давал мне разрешения. — Кому нужно это разрешение? Смех один. Тем более, что я не прошу тебя покидать театр насовсем. Всё, что от тебя требуется — это только пройти через дверь, а потом ты можешь возвратиться обратно. Никто не посчитает это провинностью, а ты покажешь старику, как должно с тобой обращаться обслуживающему персоналу. Ноя был бы и рад, но сейчас его обуревали сомнения. В случае с Сионом, эта мимолётная вспышка самоуверенности случилась сама собой. В отношении других, все казалось сложнее. Наверное это было от того, что Сион был его другом, хорошим знакомым, в то время, как вахтер оставался совершенно чужим человеком. Плюс, смущал возраст вахтера. Но затем снова-таки сыграло роль эго, сказавшее, что раз он может говорить подобное другу, то должен научиться говорить это всем остальным. В противном случае, он станет «мальчиком для битья». Ное с самого начала претило поведение старика, который обращался с ним не самым лестным образом, но, будучи новеньким в коллективе, он как-то не мог проявлять себя. Может быть этот момент настал? Сколько можно еще притворяться, что его устраивает такое положение дел? Сколько еще он должен претерпеть унижений, прежде чем начнет стоять за себя — два, три месяца или полгода, год, шесть лет? Нет. Определенно это не то, чего хотел новичок Кабуки, который по прошествии времени был уже не таким уж новичком. Лилиас уловил во взгляде Нои зарождающуюся решимость и решил подлить масла в огонь. — Я буду здесь и если что-то пойдет не так, сразу приду. А вместе мы быстренько приструним глупого старикана. Иди, — он подтолкнул Ною в спину, — и помни, твоя задача — выйти из театра. Давай, ты справишься. Ноя сделал было шаг, а потом подозрение, копошившееся в его душе с самого появления юноши в общей комнате, заставило его обернуться и недоверчиво спросить: — Почему Вы это делаете? — Что делаю? — изобразил на лице недоумение актер. — Помогаете мне. Зачем? — Ааа, — протянул Лилиас и усмехнулся. — А что в этом такого? Разве мы не работаем в одном месте, на всеобщее благо? Так если мы помогает тем, кто приходит сюда получить удовольствие, почему одновременно мы не можем помочь друг другу в решении мелких задачек? Ноя посчитал это замечание вполне исчерпывающим. В самом деле, что такого, когда коллеги по работе помогают друг другу? И что с того, что раньше отношения между ним и Лилиасом не складывались? Он тоже человек, со своими заботами и проблемами, может быть те разы у него в жизни что-то не клеилось или он попросту был занят, вот и игнорировал его, вел себя, как могло тогда показаться, не подобающе, но когда все разрешилось, он отнесся к нему по-человечески. Заметил, что Ное плохо и подошел, увидел, что его притесняет вахтер и подсказал, как с этим быть. Может он не такой уж плохой, как показалось вначале? Просто они недопоняли друг друга? — Давай, смелее, — улыбнулся Флориан. — Если что, я здесь. — Хорошо! — решительно кивнул Ноя и развернувшись, набрав в грудь воздуха, твердой поступью двинулся к лестнице. Наблюдая за ним, Лилиас, скрестил руки на груди и оперся плечом о стену, при этом на его губах играла тонкая ухмылка. Он казалось наслаждался собственным деянием. Когда Ноя отошел, к юноше приблизился один из парней. — Лилиас, че за дела? Че ты возишься с этим пацаном? На кой он тебе сдался? Разве мы не собирались в паб? — Успеется. Есть дела поважнее тупого просиживания в проспиртованном зале. — Интересно, это какие же? Я совершенно не понимаю тебя. Еще буквально вчера ты негодовал от того, что администрация спустила с рук самовольный выход мальчишки, а сегодня любезничаешь с ним, как будто он твой младший братик? Что происходит? — А тебе и не надо ничего понимать, — надменно вскинул голову Лилиас. — Не твоего ума дело почему я так поступаю. Делаю — значит надо. А ты лучше наблюдай за происходящим. — И он обратил взгляд на Ною, который как раз спустился в холл и уже был подле массивной двери. Не имеющий истинной причины, но ведомый зародившийся не без чужой помощи убеждением, Ноя, немного опасаясь, как уже был сказано, был почти на свободе, когда вновь грозный, ворчливый голос старика долетел до его ушей. — А ну, стоять! Опять улизнуть пытаешься, поганец мелкий? Что за несчастье такое? — не успели прозвучать слова, как перед Ноей появился вахтер и помня предыдущий случай, заслонил своим телом выход. — Почему Вы меня оскорбляете?! — возмутился мальчик, пока еще не сделавший ничего такого за что должен был терпеть дурные слова в свой адрес. — Кто дал Вам на это право?! — Право мое законное и не тебе, мальчишке, судить о нем! Что ты из себя овцу невинную корчишь? Разве не улизнуть ты сейчас пытался? Прошлый раз тебе удалось, но не задирай нос и не думай, что сможешь во второй раз провести меня. Уходи, а не то отведу тебя прямиком к директору, будешь знать! — К чему угрозы? Я же ничего плохого не сделал, — в полной растерянности проговорил Ноя. — Если сейчас не сделал, это не значит, что потом не сделаешь, — угрюмо заметил старик. — Ах вот как, — Ноя внезапно прозрел и почти со смехом посмотрел на старика. — В Вашем понимании я в любом случае преступник? — Что ты несешь? — поморщился вахтер. — Доступным языком говорю тебе, проваливай. У меня и без тебя забот по горло. А будешь мешаться — уши надеру. Вроде из приличного дома, а совсем никаких манер, — пробурчал он, понизив голос. — Вот ведь напасть какая. — И чем же я Вам тут мешаю? — поднял бровь Ноя, к которому вместе с сознанием пришла и смелость. — Будто бы Вы тут чем-то так загружены, целый день сидеть да как попугай повторять: «Здравствуйте, добро пожаловать» и «До свиданья, приходите еще!» В самом деле перетрудились повторять. — Ах ты, паршивец! Да кем ты себя возомнил! — покраснел от гнева вахтер от столь неслыханной дерзости от какого-то сопляка. — Немедленно отойдите от двери и дайте мне пройти! — воскликнул Ноя, топнув ногой. — А еще что? — злобно усмехнулся старик. — Не велено! Убирайся. — Немедленно дайте мне пройти! — чувствуя, что за ним наблюдают воскликнул Ноя. — Если Вы сейчас же не уберетесь с дороги, я сам пойду к директору и скажу, что Вы меня притесняете! Я хочу увидеться со своим учителем, а Вы мне в этом препятствуете! — Ты мне еще угрожать будешь, маленькая дрянь! — взбеленился старик. — Жаловаться он на меня пойдет! Да, пожалуйста, сколько влезет, а я свои права и обязанности знаю и никакого распоряжение о том, что тебе можно выйти не поступало! — Я сказал, дай пройти! — Нет, ну, вы видали наглость?! — Наглость — это считать, что ничтожество вроде тебя, должно мне указывать, что мне и когда делать! — выпалил Ноя. — Ах ты, ах ты… — старик казалось утратил дар речи. — Ах ты, маленький засранец. Ну держись, никому не позволю оскорблять себя! Вот я тебе сейчас задам! — и он замахнулся, чтобы ударить мальчика. Ноя инстинктивно сжался, как вдруг прозвучал голос от которого рука вахтера замерла в воздухе. — А с этим я бы на твоем месте повоздержался. Ноя уже готовый получить удар, воспрял и обернулся в сторону откуда прозвучал этот спасительный голос. — О, господин Флориан! — вздрогнул старик при виде юноши, ленивой походкой медленно спускающего по лестнице с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего. — Какого черта ты прицепился к новенькому? — без предисловий осведомился Лилиас, подойдя ближе и покровительственно возложив руку на плечи Нои. — Да как же, ведь он. Вы бы слышали, как он разговаривал? — Все я слышал и вот что скажу. Из вас двоих я поддерживаю его позицию. Ему нужно наружу, а ты становишься на пути. Что он еще должен делать, а? Я тебя спрашиваю. — Да как же так, господин Флориан, не позволено же, — занервничал старик, прекрасно осознающий на каком положении сейчас Лилиас и что если он пойдет в администрацию, та вероятнее всего удовлетворить притязание потенциальной следующей примы, нежели его собственную. — Это ж не моя прихоть. — Короче запомни, старик, — с развязной уверенностью проговорил актер. — Ноя теперь один из нас и если я услышу от него хотя бы одну жалобу, пеняй на себя. — Простите, господин Флориан. Я же не знал, что мальчик теперь под Вашей эгидой. Ное с одной стороны не очень понравилось, что он под чьим-то покровительством, но с другой — ему было крайне приятно, что его приняли в какое-то общество. — Теперь знаешь, — твердо произнес Лилиас. — И надеюсь, вести себя будешь соответствующе. Пойдем, — сказал он обращаясь к Ное и все также держа руку на его плечах, двинулся к выходу. Старик поневоле отступил, освобождая им путь. — О, спасибо большое, — восторженно воскликнул Ноя, как только ни оказались снаружи. — Я уж думал, он меня ударит. — Я же тебе сказал, что буду подстраховывать, — хмыкнул Лилиас. — Верно. Как я могу Вас отблагодарить? — Забудь. Мне ничего не надо. Могу тебя поздравить, ты отлично справился. — Все благодаря Вам. — Да не совсем. Ты хорошо постарался, продолжай в том же духе и никто более не посмеет унижать тебя. Ну, — Лилиас обернулся ко входу, из дверей которого вышла его компания. — Нам пора. А ты… Хм, не желаешь с нами? — А можно? — робко спросил Ноя. — Нужно, — хмыкнул Лилиас. — Эм, ну, а не сложно будет подождать минуту? — Что такое? — Да я ведь не думал выходить и совсем не готовился. — О, ну не знаю, вообще-то мы спешим… — притворился озадаченным Лилиас, и после минутного раздумья снисходительно ответсовал: — Ну хорошо, только если быстро. — Я мигом. И, — Ноя вновь остановился. — Мне же не давали разрешения. — Брось, все это пустяки и лишь видимые формальности. Неужели ты сам еще не понял? Мальчик задумался. А ведь верно. В прошлый раз нарушив «святое правило», можно сказать местный строгий закон, руководство ограничилось только краткой нотацией, но не более, хотя угрожали серьезным наказанием. Может быть правда, что свод указаний существует лишь для тех, кто готов придерживаться его, а остальные же, менее законопослушные, вольны действовать на свое усмотрение? Каким же он тогда был глупцом, просиживая денно и нощно взаперти, воображая себя затворником, когда стоило проявить немного смелости и просто сделать шаг. А сделав его, убедиться, что запрет был всего лишь иллюзией, созданной для тех, кто способен только повиноваться, но для тех, кто готов выступить, выйти за рамки, он также эфемерен и несет не больше наказания за провинность, чем птица, вылетевшая из хозяйской клетки. Ноя стоял пораженный собственным открытием. Лилиас же с усмешкой наблюдал за ним. — Так значит, я могу пойти? — с остатками сомнения спросил мальчик юношу. — Конечно можешь. Давай, мы ждем тебя. Ноя обрадованный больше чем когда-либо забежал внутрь. — Ты что делаешь? — товарищи окружили Флориана. — Хочешь взять эту малявку с нами? За чем? Он же только мешаться будет. — А сами как думаете? — зловеще усмехнулся Лилиас и, посмеиваясь, стал спускаться вниз. Друзья недоуменно смотрели на своего лидера, но возражать не смели. Зная мстительную и коварную натуру Флориана никто не сомневался, что в этом внезапном дружелюбии кроется какой-то подвох, но что именно затеял их обласканный вниманием зрителей коллега никто пока понять не мог. Ноя был одновременно и смущен, и озадачен, и обрадован проявленной любезностью. Он вбежал в здание и даже не обратил внимание на старика-консьержа. Лишь снова появившись в вестибюле, облаченный в более приглядную для выхода одежду, он с опаской поглядел на старика. И проходя мимо стойки, то и дело поглядывал не начнет ли тот снова возмущаться, однако старик ограничивался только короткими взглядами в его сторону и даже не думал возражать. С виду вполне спокойный, можно даже сказать дружелюбный и только в глубине его глаз читалось неодобрение поведению мальчика, но на него можно было не обращать внимание пока оно не переходило в конкретные действия. «И вправду сработало!» Приободренный своей маленькой победой над собственной слабостью и осознанием истинной природы вещей, Ноя выбежал на порог. В эти минуты он был под властью того необъяснимого трепета, который возникает в человеке, а уж тем более в ребенке, когда ему наконец дают шанс узреть что-то за пределами его привычного мира. Его давненько интересовал вопрос, а что же делают во вне рабочее время его коллеги, и вот настал час, когда он сможет получить ответ. И не просто услышать его на словах, а убедиться лично! По-прежнему было слегка дико, что человеком, согласившимся показать ему совершенно новую область бытия, стал именно Лилиас Флориан и его прихлебатели, и Ноя до сих пор не понимал происходящего, однако его до такой степени увлекал интерес, что ему, по сути, делалось все равно кто будет его проводником. Он лишь на краткий миг пожалел о том, что рядом с ним сейчас нет Сиона. Будь он тут, его поход с этими парнями был бы куда более приятным и веселым. Однако, Сион далеко и обижается на него за то, что фактически сам спровоцировал Ною на резкое высказывание. Он был недоволен новой жизнью Нои и даже высказался негативно о друзьях, которых Ноя даже еще не имел. Он заранее наклеил ярлыки на людей, которых даже не знал. Что тут дальше говорить? Сион заранее очернил всех и вся и сам же теперь за это и расплачивается. Мальчик посмотрел на молодых людей, готовых назваться его новыми друзьями и главным образом на Флориана. Тот с выражением надменности выслушивал своего товарища, позволяя себе время от времени смех. Странно, но сейчас Ноя не видел недостатков в этом красивом и лицом и телом юноше. Да, он признавал, что тот порой ведет себя не правильно, но это лишь одна часть его натуры. Другая же, сокрытая, похоже была совсем иной и ее просто трудно было разглядеть за тем напускным чванством, маску коего Лилиас избрал для себя. «Все же, я ошибался на его счет» — с радостью подумал Ноя и, дабы не заставлять ждать себя дольше, побежал к компании парней. — А вот и ты! — с улыбкой, которая должна была изображать дружелюбие, воскликнул Флориан при виде появившегося на входе ребенка. — Давай скорее. Тебя только и ждем. — Простите за ожидание! Ноя подбежал к парням и все вместе они двинулись вдоль по улице. — Мы собираемся в «Ise Sueyoshi». Ты как? Не против? — полюбопытствовал Флориан, который шел рядом с Ноей, позволив своей компании составлять им авангард. — Нет, — с готовностью отозвался мальчик, польщенный таким вниманием к своей персоне. — Только… — Что опять? — Я… Я… У меня… Нет денег, — чуть ли не с отчаяньем произнес мальчик, осознав, как это на самом деле ужасно. Неужели ему придется отказаться от своего путешествия? О, сейчас это было подобно смерти. Но в ответ на его переживания прозвучал смех Лилиаса. — Да не парься ты, — он хлопнул Ною по плечу. — Поскольку ты новенький среди нас, мы угощаем. Ною сконфузили такие слова. — Нет, ну я не знаю. Не нужно. Может тогда лучше в другой раз. — Да прекрати ты! — отмахнулся от него Лилиас. — Все нормально. Считай это за подарок. Позже сочтемся. Не думай ни о чем, просто наслаждайся. Еще несколько приободряющих фраз со стороны юноши и Ноя не смог устоять. Да и много ли было нужно мальчику, мечтавшему посмотреть на реальную жизнь взрослых? Он согласился и через четверть часа они уже сидели за столиком местного паба.

***

В этот же самый вечер Ферид появился в клубе «Kiyomizuan» позднее обычного, с видом, явно говорившим окружающим, что лучше к нему не приближаться. Он сухо и сдержано поприветствовал знакомых, преуспевающих в самых различных сферах молодых мужчин и женщин. Для последних, впрочем, не стало таким уж новшеством, ибо не желание охотно и открыто болтать было привычным для артистичного аристократа, ныне подавшегося в дела более приземленные, который если и позволял себе любезничать и говорить приятные слова то отнюдь не из человеколюбия. Проигнорировав приглашение сына известного адвоката присоединиться к их веселой компании за столом в блэк-джек, Ферид прошел в самый дальний конец залы, как правило больше погруженной в тень, и присев за стол, приказал подошедшему метрдотелю принести ему выпить и какую-нибудь совсем легкую закуску, ибо голода он не испытывал. Никто не осмеливался нарушить его уединение, зная, насколько неоднозначна эта личность, с одной стороны имеющая прекрасные манеры и воспитание, с другой — оплетенная самыми мрачными слухами. Да и серые глаза наставника такие пронизывающие, что казалось видят тебя насквозь и в то же время насмешливые, будто бы этот человек потешается каждому твоему слову, ибо знает, что ты произнесёшь далее, в любом случае служили поводом лишний раз избежать бесед с выходцем знатного рода. Лишь менее чувствительные, так сказать, поглощенные материализмом могли легко общаться с Феридом, не замечая его превосходства. Скорее наоборот, будучи весьма успешными в своем бизнесе, они сами свысока взирали на простого актера, ныне занимающего не самую почетную должность. И все ничего пока они держались в рамках приличия, но стоило им в любой иносказательной форме, задеть достоинство Батори, как тот одним жестом, одним своим пронзающим точно магический клинок взглядом ставил выскочку на место, так что того потом еще долго грызло досадное чувство проигрыша. Но в чем и как именно он потерпел столь унизительное поражение такой человек разумеется понять не мог, ибо он закрыт от мира интуитивного восприятия жизни и полагается лишь на внешние его проявления, а они часто бывают обманчивыми, часто прячут под собой истинную силу индивида. Погрузившись в свои мысли, придавшие его серьезному лицу с тонкими чертами благородной меланхоличности, Ферид медленно обвел присутствующих взглядом, чтобы после вновь утратить к ним интерес, как вдруг его взгляд остановился на одном человеке. Тот расположившись у окна под изящным светильником, в роскошном кресле, обитым голубой с желтым орнаментом тканью, точно также отстранившись от шумного общества, читал. Трудно сказать, какое чувство вызвало у наставника, в принципе не собирающегося сегодня с кем-либо общаться, это явление. Мужчина, занятый чтением книги, поднял на Ферида глаза. Их взгляды на мгновенье встретились, после чего чтец, коротко кивнув головой в знак приветствия, возвратился к своему занятию и лишь тонкая улыбка скользнула по его губам, но определить наверняка была ли она следствием их зрительного разговора либо же это была реакция на очередные строчки. Батори прекрасно видел эту улыбку и отлично понял, что она означает, несмотря на вероятную двусмысленность. Его заметили, узнали, но приближаться не считают нужным. Что же отлично. Раз так, то он продолжит делать то, что делал — то есть размышлять. «И все же странно, — подумал Ферид, тщетно попытавшийся удержать свои мысли в диапазоне нужных ему рассуждений, и снова искоса поглядел на молодого человека в кресле в другом конце залы. — Почему он не подходит? Он прекрасно видит, что это я, так что же медлит? Обычно является ни с того, ни с сего, как снег на голову, а тут сидит и никакой реакции. Хах, неужели ты так увлекся чтением, мой любезный друг, Доджи?» — Впрочем, оно и к лучшему, — пробормотал Ферид. — Мне сейчас не до тебя с твоими интригами. Я пришел сюда расслабиться. Так придадимся же отдыху сполна, — с этими словами он взял бокал и легко выдохнув, сделал несколько глотков освежающего и бодрящего напитка. Прошло не так мало времени, прежде чем двух старых друзей, не торопящихся окунуться в компанию друг друга, снова свело вместе Провидение. В этот раз они столкнулись уже на входе в общий зал и тут уж никак нельзя было отвертеться. — Приветствую, — с кроткой улыбкой первым заговорил Шикама. — Чудесный вечер, не правда ли? — Согласен. Но если народу еще прибавится, он грозит превратиться в настоящий балаган. Шикама тихонько засмеялся. — Все верно. Но, полагаю, до этого не дойдет. Все же эти господа сегодня умерены в напитках. — Не думаю, что в их лексиконе вообще существует такое понятие как «умеренность», а если и существует, они даже не понимают его истинного значения и, соответственно, не могут ему следовать должным образом, — хмыкнул Ферид, надменно поглядывая на собравшихся. Он и Шикама, стоя вдали от всех и не примыкая к числу ищущих развлечений, величественные и гордые по своей природе, выглядели словно хозяева вечера, которые собрав под своей крышей кучку необразованных плебеев, нацепивших дорогие одежды и потому считающих себя принадлежащими к высшей касте, просто, посмеивались в душе человеческой глупости. — Как знать? — развел руками Шикама, однако по его виду было заметно, что он точно также не питает иллюзий на чужой счет. — И все же, чтобы понимать подлинное значение слов и использовать его, как полагается надо обладать осознанностью, ибо она величайший двигатель перемен. — Толле был абсолютно прав, когда написал эти строки, — проговорил Ферид, входя вместе с Шикамой в зал. — Но его учения верны лишь в том случае, когда в ум уже прокралось предательское беспокойство, когда уже начал задумываться о том, действительно ли ты хочешь то, что имеешь и как важны для тебя следующие достижения в этой отрасли. Когда эти мысли приходят, тогда да, перемены могут наступить в самое ближайшее время, но пока ты путаешься во тьме неосознанности и бесконечный мыслительный процесс властвует над тобой, подобные изречения выглядят утопично. Посмотри на них, — Ферид опустился в кресло, стоящее рядом с тем, которое занимал ранее Доджи, и с брезгливостью воззрился на собравшихся, — что ты видишь? — Что я вижу? — также садясь и беря в руки книгу того автора, которого пару минут назад процитировал. — Я вижу напыщенность, чванство, ненасытную жажду власти и денег, эгоизм, манерность, в общем все возможные пороки, коими обладают люди собрались в одной комнате. — Ты позабыл о надменности, жестокости и презрении. — Я не забывал о них, я только смолчал об этой стороне человеческой натуры, — мягко отозвался Шикама. — Не стоит увиливать. Раз уж говорим на чистоту, так не за чем щадить отдельные лица, в противном случае в этом зале зарождается еще один порок — лживость или же, выражаясь иначе, грубая лесть и подхалимаж. — Ты не справедлив ко мне, — отозвался Доджи. — И это я-то не справедлив? — фыркнул Ферид. — Будто бы это я делаю вид, что все мое внимание направленно на бесполезную книгу, дурака, полагающего, что можно привести любого из них, — он бросил взгляд на людей, — в состояние, в котором они бы имели полное право называться «людьми», в то время, как едва удерживаюсь от соблазна подойти и заговорить. — Чем ты недоволен? — улыбнулся Шикама, поняв, что его разоблачили. — Разве не этого ты желал? Остаться одному? — Ох, оставь свое притворство понимающего и великодушного самаритянина для кого-нибудь другого, — раздраженно бросил Ферид. — Уж больно разит от него желанием подпитать свое самолюбие. Еще бы! Я подойду к тебе первым, хотя обычно все наоборот. «Хах, твоя гордыня неподражаема!» — мысленно усмехнулся Доджи, а вслух произнес следующее: — Ах, так только потому, что ты понял мои намеренья, ты продолжал оставаться на месте, хотя заметил меня точно также как и я тебя, и встретился со мной лишь тогда, когда это оказалось безопасным для твоей собственной гордости? В словах Шикамы не было злой иронии, а посему Ферид не отреагировал болезненно. Скорее в них чувствовалась мягкость, питающая нежные чувства одного человека в другому. — Раз ты решил сыграть в эту игру, разве могу я не принять твое предложение и не сделать то же самое? В моем случае не поддаться на твою провокацию, — поднял бровь Батори и усмехнулся уголком губ. Доджи только хмыкнул и подобно другу обратил спокойный, исполненный достоинства взгляд на членов клуба. — И все же ты неверно истолковал основной посыл Толле, — произнес он переводя тему, возможно не желая отвечать прямо. — Он вовсе не утверждал, что можно «пробудить» любого человека. Он как раз повторяет твои же собственные слова, что только когда человек готов, лишь тогда ему открывается новое измерение. — Значит, хоть в чем-то мы с ним единодушны, — заметил наставник с нескрываемым апломбом. — Но из этого следует, что также «готовым» может стать кто угодно и тут совершенно не имеет значение ни происхождение, ни занимаемая должность. Так? — Совершенно верно. — Отсюда и выплывает мое заключение, что, по сути, согласно его учению, готовым может оказаться любой! — Ах вот ты о чем! Стало быть это я не так понял. — Шикама задумался. — И как раз этот факт не вписывается в твои понятия? — А по-твоему справедливо предполагать, что какое-то падшее существо, не многим отличающееся от животного по своему уровню и поведению, может оказаться гораздо ближе к познанию таинства, нежели человек нравственный и принципиальный? — Кажется о той справедливости, к которой мы с детства приучены, там вообще речи не идет, — хмыкнул Доджи. — Этот человек живет и мыслит совершенно не так, как все мы. Вот почему рождаются все возможные толки и дебаты на эти темы. Кто-то судит, кто-то одобряет, но так или иначе мы не можем понять, что именно он пытался нам сказать пока не достигнем того же состояния сознания. Нам остается лишь читать подобные вещи и задаваться в тысячный раз одним и тем же вопросом — как? — Весьма забавно, что весь смысл подобной литературы заключается в том, чтобы таки в ней же и отыскать ответ на этот извечный вопрос, хотя кажется, что она его только порождает. — Согласен, — кивнул Шикама. — Когда читаю, мне все кажется, что вот еще немного и я ухвачусь за это нечто важное, нечто ценное, что сокрыто за общими фразами. Порой мне кажется я уже сделал это и могу облегченно вздохнуть, ведь путь окончен. Однако потом я сознаю… — он усмехнулся. — Я все еще слишком далек от истинного понимая. — Непостижимые для ума вещи, — закрыв глаза, также тихо усмехнулся Ферид. На этом философские дебаты друзей сами собой подошли к завершению. На их место пришли более злободневные дела.