Танец белой цапли

      Прибыв на место, Ноя, как пообещал Батори, прежде всего явился в дирекцию. Там, смерив мальчика претензионным взглядом, Микагэ, ограничившись несколькими наставительными фразами, отпустил его. Что ему было допрашивать Ною, коль скоро он ожидал разъяснений положения непосредственно от Флориана, как за ответственного за все предприятие? Единственное в чем он хотел убедиться, так это в том, что мальчик не настроен враждебно и помышлять не помышляет о жалобах на действия Флориана. Поведение Нои, которому даже в голову не приходило возмутиться вполне его удовлетворило, а посему он спокойно дал ему уйти.       Узнав от Ферида о том, что подросток слегка «приболел», хозяин Кабуки тотчас смекнул, что дело может касаться непосредственно их с Лилиасом совместной затеи, обернувшейся, как видно, не самым благовидным образом. Разумеется, Батори он ничего о том не рассказал из личных соображений, потому и особых эмоций в разговоре с наставником не проявлял. Лишь досада и раздражение на глупого юношу, которому он доверился и вообще на обстоятельство, что по всей видимости его затее не осуществиться так легко и быстро, как желалось бы, отражались на его лице.       Не вдаваясь в расспросы он довольно скоро отпустил Ферида, но поскольку понимал, что если не выкажет достаточно заинтересованности, тот может что-нибудь заподозрить, а посему, изображая разочарование пожелал, чтобы как только Ноя почувствует себя лучше, зашел к нему.       Несомненно Батори, как человека умного и не в меру проницательного, удивило такое отношение Микагэ, но будучи человеком умным, как уже было сказано, он не стал подавать вид, что кое что извлек из разговора.       Откланявшись, он покинул дирекцию и отправился, как уже известно, домой, где согласно дозволению директора намеревался продолжить работу. Молодой мужчина оставлял театр не имея больше ни тени сомнений в том, что во всем приключившимся этой ночью с ребенком замешан не один Лилиас, в последнее время уж как-то больно проявляющий внимание к Ное, а и лично сам Микагэ. Собственно, это он инициатор, Флориан всего лишь исполнитель.       Забавно было наблюдать как менялись действующие пешки. В отношении со взбалмошным и не ведающим ни верху ни низу Шиндо был использован Саката — грубый, неотесанный мужлан, подавляющий его своим превосходством в силе, но совершенно пустой, а к Ное, невинному и чистому ребенку, был избран на роль «демона-искусителя» Лилиас Флориан — самый мелкий и ничтожный по натуре человек из всего их творческого коллектива, но также и наиболее амбициозный и смекалистый.       Как интересно переплетались и перекручивались характеры «овец» и «пастухов». Невольно проходила аналогия сходства противоположных сторон, где на одном конце были в роли жертвы и пастуха Шиндо и Флориан, а с другой Ноя и Саката. Одни полностью испорченные, вторые совершенно бесхитростные и прямые.       Об отношении Ферида ко всему этому негласному плану по «вербованию свежего мяса», в правдивости которого он этим утром окончательно убедился, получив самые прямые доказательства своим предположениям, и заикаться не стоит, ибо уже было не единожды описано, как наставник относился к подобным вещам. Так что можно смело возвращаться к Ное после некоторого отступления, которое должно помочь читателям получше разобраться в происходящих событиях.       После посещения своей комнаты, где наспех переоделся, и похода к Микагэ, мальчик отправился на поиски Флориана, намереваясь объясниться с ним по поводу вчерашнего. Он пока еще отказывался принимать факт, что актер устроил все это намеренно. Ему до последнего хотелось верить в случайность, в слишком большое количество выпитого, чересчур приподнятое настроение и желание подурачиться, просто зашедшее слишком далеко учитывая присутствие на столе спиртного.       Он нашел юношу в одной из комнат. Взяв таймаут в работе, Лилиас покинул рабочую аудиторию и теперь стоя перед кулером, пил воду из пластикового стаканчика.       Ноя подошел и стал подле молодого человека, который допив, снова наполнил стакан.       — Доброе утро, — поздоровался мальчик, почему-то ощущавший за собой провинность, но старающийся держаться твердо. Все же он хотел прояснить кое-какие важные моменты.        Реакция Флориана была такая же, как и при его появлении, он даже виду не подал, что рядом с ним кто-то есть. И от того, что его так откровенно игнорировали, Ноя видимо и чувствовал все более разгорающееся в себе чувство вины перед парнем, которого он вчера так или иначе подвел — ведь уговор был, но он не исполнил его до конца.       — Лилиас, — заискивающе улыбнувшись позвал Ноя.       Флориан не обернулся, его взгляд был устремлен на бак с водой. Лицо было непроницаемым и жестким.       — Ну скажи же что-нибудь, пожалуйста, — попросил Ноя. — Я… Я не могу так!       Ситуация тяготила вдвойне так как он еще со вчерашнего дня никак не отошел от ужасающей сцены. Ах, и почему только в нем зарождалось это противное чувство вины? В чем же он был виноват? В том, что не смог потакать прихоти какого-то напившегося дикаря? До сего момента он делал все от него зависящее, но когда ситуация стала выходить за рамки, как можно было оставаться спокойным, когда от каждого действия и слова тебя всего трясет?       Нет, нет! Тут нет его вины, однако холодное выражение лица Флориана, его стена, которой он отгородился. Не это ли мучение? О, нет, сжалься! Умоляю, разве не называл ты меня своим другом? Почему же теперь, когда меня гложат такие страдания ты остаешься безучастным и холодным, словно море, красивое, но способное лишь поглощать в свою пучину живых, возвращая их мертвыми.       Такое страдание читалось в глазах несчастного мальчика, такое раскаянье и скорбь, что не только человек, скала могла бы дрогнуть. Да только способны ли они были достичь этой черствой, меркантильной души?       Чуть ли не плачущий от бессилия Ноя, снова вскинул умоляющий взор на юношу.       — Не молчи, прошу тебя, не молчи, Лилиас!       Флориан плотно сомкнул уста, а его рука с силой сдавила пустой пластиковый стаканчик, жалобно заскрипевший в его руке. Затем резко развернувшись, он отбросил его в сторону и гневно поглядел на мальчика.       — Не молчать? — взвизгнул он. — Не молчать, говоришь? А что же ты хочешь? После того что вытворил вчера, думаешь я с тобой сюсюкаться буду!       — Лилиас! — в страхе воскликнул Ноя.       — Черт подери! Я из кожи вон лез, старался, как мог, подготавливал почву, едва нашел этих дурней, которые согласились бы связаться с неопытным мальчишкой! Ты представляешь какого труда мне это стоило, уговорить их на встречу с тобой, в то время как есть сотни и тысячи других ребят, у которых за плечами колоссальный опыт и они твои сверстники?! Подумай, когда вокруг столько стервятников, наизусть знающих своих «жертв», я уговариваю самых искушенных из них попробовать пообщаться с кем-то, кто еще совершенно зелен! Какой же я дурак! Сам виноват! Не надо было мне с тобой связываться. Что взять от неопытного парня, да еще и… Трусливого!       — Как ты можешь? — побледнел Ноя, осевший под этими нападками. — Что же я мог поделать? Он же! Он же!       — Да чтобы он тебя кусок тела оторвал?! — всплеснул руками Флориан. — Чтобы случилось с тобой такого страшного, если бы он тебя немного пощупал? Умер бы ты что ли?       — Лилиас, да как же это так? Разве так можно? Он ведь делал это с таким ужасным лицом! Как же я мог?       — Хах, лицо его напугало! А то типа на выступления к тебе одни франты будут приходить! Да очнись ты, дурак! Пока ты будешь привередничать, недотрогу из себя корчить, другие подсуетятся и заберут себе то, что мог бы заполучить ты! Пока будешь сидеть в своей келье, другие будут жить на полную катушку, а ты с голоду подохнешь!       — Но я не хочу такой ценой получать эти блага! Это же унизительно, разве ты сам так не считаешь?! — крикнул Ноя, начинающий смекать в чем тут поистине дело. Кажется, он начинал понимать ход мыслей Флориана.       — Эва как! — фыркнул тот. — Ишь, поглядите на него, какой честный выискался. Да ты со своей честностью и гордостью, под забором сдохнешь! Кто на тебя посмотрит, кто захочет приходить на выступление какого-то оборванца?       — Флориан, я совсем тебя не понимаю. Почему ты говоришь мне столь ужасные вещи?       — Да потому что хочу тебе, дураку, глаза на мир открыть! Чтобы ты понял, наконец, как и что, и за какой счет делается. А то уже почти месяц тут крутишься, а как был нолем, так и остался.       — Значит, вчерашнее было вовсе не ошибкой? — широко распахнутыми глазами мальчик оторопело смотрел на юношу. — Значит, Джун и его друзья с самого начала нацеливались на… И ты, ты Лилиас, помогал им?       Флориан сделал нетерпеливый жест.       — Мне казалось ты будешь умнее, Ноя, — криво усмехнулся он. — И прожив тут, посмотрев на людей вокруг себя, поймешь, что жизнь — далеко не сказка, в которой, — он щелкнул пальцами, — все случается по одному щелчку. В один миг у тебя появляется слава, тебя окружают горы поклонников и твое имя вписывают на скрижали истории Кабуки. Нет, все гораздо проще и свою славу ты должен сам заработать. А что мы умеем лучше всего, подумай? Конечно же развлекать. Так почему бы не развлечь кого-то, кто потом одарит тебя всевозможными благами, пополнив число твоих почитателей.       — Не могу поверить! — вздрогнул Ноя, осознавший, КАК именно тут становятся популярными и похолодел от одной лишь мысли. — Это не правильно! Так не должно быть! Неужели нет другого пути, кроме как… — он сглотнул и тихо прибавил. — Позволять им пользоваться собой? Лилиас, но как же тогда, твои слова, не ты ли осуждал тех, кто действует подобным образом? Того же Батори.       — Нуу, — протянул Лилиас. — Тут ты не сравнивай, мою блистательную игру и мое мастерство с тупой случкой. Ты же должен понимать разницу в уровнях.Да, я искренне презираю тех, кто превращает нашу работу в простое совокупление. Мерзкое, лишенное красоты и эстетики. А эти кретины опускают его на уровень животных. А ведь обольщение и секс — это искусство, такое же искусство как игра на сцене. Это тоже нужно уметь. А Батори… Впрочем, я не стану говорить о нем здесь, — он бросил взгляд по сторонам. — Ведь и у стен есть уши, но скажу, что он просто дурак. Не становись и ты таким же, чтобы иные потом не смотрели на тебя и не презирали.       — Прости, пожалуйста, но я еще ни разу не видел, чтобы кто-то смотрел на него с презрением, — сухо заметил Ноя. — Наоборот, все расступаются перед ним. Его уважают за его характер и принципиальность во всем.       — Да, этот ублюдок умеет показать себя и другие, слабые, конечно чувствуют в нем превосходство и расходятся, как шакалы перед тигром, но те у кого есть мозги, кто выше прочего стада, у кого глаза открыты, те прекрасно видят, что из себя представляет ФеридБатори, — жалкий неудачник и только посмеиваются над ним за его спиной.       — Какой ужас, — мальчик был не в силах спокойно выносить такиежестокие, циничные речи. Ему было противно от каждого слова, которое вылетало из уст Флориана. Они словно бы были испачканы грязью, как пожалуй и всё за что прикасался этот юноша. Он был потрясен тем, что внезапно свалилось ему на голову и первой закравшейся мыслью, было поскорее бежать отсюда из этого рассадника грязи. Бежать? Но вот куда? Тут Ноя полностью терялся.       — Это ложь, — пролепетал он. — Это не правда. Нет. Я не желаю иметь с этим ничего общего! Лилиас, — он с сожалением взглянул на парня, — я благодарен тебе за все, что ты для меня сделал, думаю, у тебя были на то причины, но только это не моя дорога. Извини. Уж лучше я, как ты и сказал, умру в безвестности с голоду в тряпье, но я не могу делать то, что, как я понял, делает большинство из вас. Прости меня. И передай мои извинения за вчера Джуну и его друзьям. Вы возлагали на меня надежды, я вас подвел и все, что могу это принести свои извинения.       Ноя принял окончательное решение. Больше он не мог оставаться с Флорианом, питающим такие мысли. Возможно он был прав, а Ноя заблуждался, однако несмотря на это обстоятельство мальчик все равно не мог идти против себя, даже если бы это в конце концов привело его в забвению и полному краху во всех мечтаниях. Уж лучше так, чем стать чьей-то игрушкой. Это ужасно.       — Только и можешь, что принести свои извинения? — прозвучал голос Флориана, напоминающий шипение змеи.       Ноя вздрогнул и обернулся. Флориан приблизился к нему с какой-то странной улыбкой.       — Прости, дружок, но так просто выпутаться не получится. Уж извини, — он приобнял мальчика за плечи. Он и впрямь сейчас казался демоном.       Ноя в недоумении поглядел на него, и какой-то страх прошелся разрядом по телу.       — Что?       — Неужели ты думал, что за все то, что сделал для тебя в эти дни господин Джун ты отделаешься только банальным «прости», переданным через другого?       Ною все больше захлестывал страх, пробуждалось горькое понимание реальной картины.       — Нет, нет, милый Ноя, — покачал головой Флориан, сладко улыбаясь. — Так дела не делаются. Ты должен понимать. Между тобой и господином Джуном существовала договоренность. Свою часть он выполнил, только посмотри на себя, сколько у тебя новых вещичек прибавилось, да и ел ты эти дни не нашу протухшую кашу из буфета, не вместе ли мы ходили обедать в кафе? А на чьи же средства ты гулял, а? На мои, да на презентованные тебе господином Джуном.       — О, нет! — воскликнул побледневший Ноя. Ловушка захлопнулась, он сам того не ведая оказался пойман. Все прошлые увещевания Флорина о бескорыстии оказались ложью, как и вся их дружба.       — И что же теперь, после такой жизни, все что ты скажешь господину Джуну «прости»? — Флориан расхохотался. — Нет, нет, нет, так не годиться. Совсем не годится. Мы оба потратили на тебя столько сил и времени, что ты обязан отплатить нам обоим.       — Как же я могу отплатить вам, ведь у меня?.. — Ноя ощупал пустые карманы и в отчаянье с примесью гнева взглянул на Флориана. — Ничего нет.       — Может быть на первый взгляд и ничего, — елейно произнес Лилиас и провел рукой по щеке мальчика, отшатнувшегося, словно к нему прикоснулась змея, — но если приглядеться… У тебя есть то, что так желает получить наш общий знакомый и коль скоро ты дашь ему это, он будет считать себя вознагражденным за все потраченные на тебя средства.       — Лилиас, ты хочешь сказать?.. — Ноя весь сжался. Его буквально душило это положение безысходности, где он оказывался в долгу и как честный, не мог противиться истине. — Ты хочешь сказать, что единственный способ рассчитаться с ним, это…       — Да-да, только так и не иначе.       — Ну, а если я отдам ему всё, все деньги, подарки, сдам вещи и верну все средства, примет ли он их? Вы примете от меня это? — надеясь на спасение, воскликнул мальчик. — Я смогу считать себя свободным? Я готов на всё лишь бы только не испытывать вновь это ужасное, — он содрогнулся, — это страшное чувство. Флориан, пожалуйста, — Ноя прижался к нему, все еще надеясь найти в нем хоть каплю сострадания, — пожалуйста, я сделаю всё, что угодно. Верну вам обоим все, что вы на меня истратили, только умоляю не заставляй меня делать это! Пожалей. Не заставляй… Сжалься…       — Ах, Ноя, Ноя…       Мальчик поднял голову и отпрянул, встретившись с насмешливым, колючим взглядом темных глаз. Его пронзила ледяная волна. Нет, от этого человека ждать жалости и снисхождения бесполезно.       — Прости, но не я выбираю способы оплаты. К тому же, должен тебе заметить, что твоих скромных сбережений во век не хватит, чтобы рассчитаться с ним и со мной. Все, что ты можешь это поступить так, как хочет того клиент, а его желание именно лицезреть тебя лично. Вот каково намеренье клиента в отношении тебя и ты должен ему следовать. А если не последуешь, — Лилиас вздохнул.       — Что будет если не последую? — дрогнувшим голосом спросил Ноя, сжимая кулаки, дабы унять дрожь в руках.       — Твоя жизнь в театре превратится в сущий ад, — коротко и просто ответил Флориан.       — Ооо, — простонал Ноя и опустился на пол. Силы покинули его. Он окончательно понял, что обречен. — Неужели все может быть только так? И нет иного пути?       — Увы, — развёл руками блондин. — Если бы он у нас был, ты думаешь мы бы стали утруждать себя, якобы нам и собственных выступлений мало?       Тамасабуро вздрогнул. «Так значит… Это идет сверху? Поошраяется на всех уровнях?»       — Нет, все что нам тут остается, — продолжал актер, — чтобы не быть сожранными и изничтоженными, как личности, это работать не щадя себя на благо заведению. Достигать мастерства не только на сцене, но и за ее пределами. Такова жизнь актера Кабуки, Ноя. И поскольку ты отчаянно желаешь стать одним из нас, ты просто обязан познать и постараться стать лучшим и в этой сфере.       — Как ужасно, как отвратительно, если бы я только знал… Я бы никогда…       — Поздно, — Лилиас присел на корточки и на его лице промелькнуло что-то вроде сочувствия. Он положил руку на плечо мальчика. — Но не горюй, в этом занятии есть масса приятных сторон. Однажды ты познаешь их и они станут для тебя привычными, а еще через время ты даже научишься извлекать из них удовольствие.       — Никогда! — замотал головоймальчик. — Никогда я не стану черпать в этом ужасе наслаждение!       Лилиас только усмехнулся. Уж он то знал, как скоро такие «праведнички» ломаются и те, кто в свое время громче всех кричали, что это не для них, какой позор! — оказываются самыми отчаянными содомистами и чревоугодниками, жадными до денег и славы.       — Я поговорю сегодня сгосподиномДжуном, — сказал он, не замечая страданий Нои, — очень надеюсь, что он согласиться встретиться с тобой. Хотя после того, как ты с ним обошелся… — он покачал головой. — Ой не знаю, не знаю. Но я постараюсь, — твердо заявил Флориан. — Последний раз я постараюсь для тебя, Ноя, ты слышишь. Потому что все-таки ты мне не безразличен и я не хочу, чтобы твоя судьба пошла под откос только потому, что ты по дурости своей упрямишься, не задумываясь о последствиях своего отказа. А они непременно будут, ведь так здесь все устроено. Самому легче станет, как сбросишь с себя этот должностной камень. Поэтому, не подведи меня на этот раз. Исполни все с честью.       Сказав это, Лилиас, работу которого никто не отменял, возвратился обратно в зал для репетиций, в то время как Ноя, остался один.       — Как же я могу исполнить с честью то, что как раз еёу меняи отнимет? — с горечью прошептал мальчик и вскинул глубоко несчастный взор к небу, что виднелось из большого окна напротив.       Ах, Сион, Сион, где же ты? Ты единственный друг, который ничего не требовал от меня, бескорыстно одаривая своим теплом и заботой. Пускай и был порой грубым, но за то был честным. Ты бы ни за что не обманул меня. Пожалуй, за всю мою жизнь, кто и был со мной предельно откровенен, так это ты. Но я обидел тебя, напрасно обидел. Прошло столько времени и мне совестно попадаться тебе на глаза. Я не думаю, что ты простил меня. Хотя у тебя доброе сердце. Но я был слишком жесток к тебе. Прости…       Здесь, словно яма с голодными собаками… Ах, если бы я знал раньше… Как же мне теперь быть? И тебя я обидел, мой Сион, и Тамасабуро принять не могу, во мне все еще живет память о том, что возможно он нарочно спровадил меня в эту клоаку и то, что связывает его с ФеридомБатори… О, нет-нет, я не могу. Не могу этого переносить. Слишком больно.       Кому же мне теперь доверять?       Совершенно разочарованный и несчастный он возвращался к себе в комнату, с ужасом думая о том, что ему предстоит перенести, если Лилиас все же убедит своего «друга» встретиться еще раз.

***

      Примерно в то же время Ферид собирался на встречу. Стоя перед узким зеркалом в пол, поправляя кружевные манжеты на рукавах рубашки, мужчина претенциозным взглядом рассматривал себя. Не сказать, что он был заядлым щеголем, однако же при всей своей внутренней и внешней строгости, в его классической винтажной и обычно темной одежде нельзя было найти безвкусную, лишенную изящества и элегантности вещь. Одаренный с самого детства тонким аристократическим вкусом, молодой мужчина не мог позволить себе выглядеть неопрятно и смешно. Он крайне требовательно относился к веяниям современной моды и если что-то казалось ему убогим и клоунским, — а так оно часто бывает в наши дни, когда профессией кутюрье овладели люди с полным отсутствием чувства прекрасного, — даже если оно было на пике популярности, он ни за что не поддавался влиянию масс. Так сохранялась некая его самобытность, индивидуализм. Стиль, если хотите, которому он строго придерживался, считая его истинно верным.       Тонкой белой рукой поправив волосы у лица, он пристально всмотрелся в собственное лицо, несмотря на молодость уже слегка утратившее былую свежесть из-за тяжелых испытаний, выпавших на его долю. Хотя надо сказать, что он был по-прежнему прекрасен и обворожителен.       Однако не исследование собственного лица, не желания полюбоваться заставили наставника всмотреться в свои собственные глаза, отраженные в зеркале. Можно даже сказать, что сегодня собираясь уходить он менее тщательно, чем обычно готовился к выходу. Его постоянно отвлекали посторонние мысли и он отдавался им с лихвой.       Так о чем же думал этот молодой человек, всегда такой серьезный и сосредоточенный на деле?       А думал он о том, чему бы сам удивился в другой ситуации. Он думал о своем случайном госте.       Если внешне Батори проявил холодность и где-то даже жесткость по отношению к мальчику, то это было лишь видимостью. На самом деле его немало встревожило это происшествие. Как человек, привыкший к самодисциплине, он не разрешил себе эмоций, однако потрясение при виде сжавшегося на скамье остановки Нои охватило его целиком. Когда закрались малейшие подозрения, что этот мальчик может оказаться воспитанником Тамасабуро, Ферид не смог остаться в стороне и сам тому не давал отчета. Что-то в этом стальном сердце дрогнуло, равно как и в первый раз, когда ребенок только возник перед ним впервые. Это необъяснимое чувство. Однако оно побудило мужчину, не думая, выйти из машины и отправиться поглядеть — не подводят ли его глаза и чувства.       Ошибки не было. Когда он приблизился перед ним действительно был Ноя. Не потребовалось много времени и труда, дабы он узрел причину по которой подросток оказался здесь в такой час.       Что же было делать?       Для начала Ферид решил удостовериться насколько серьезно пострадал мальчик и есть ли смысл прибегать к услугам больниц. Как не крути, а Батори желал бы избежать такой формальности, в первую очередь потому, что это так или иначе могло докатиться до старика Тамасабуро, которому он обещал заботу о его подопечном, а во вторую, не хотелось думать, что Ноя понес серьезные потери после случившегося. Итак понаблюдав за ребенком, он вскоре пришел к выводу, что единственная травма полученная Ноей носила чисто моральный характер, а это еще полбеды, в сравнении с сильным физическим увечьем воплощенном в сильных внутренних разрывах и, как следствие, кровотечении. Однако для верности необходимо было понаблюдать за ним еще какое-то время на случай, если видимых симптомов попросту пока нет, и потому вместо того, чтобы доставить мальца в его комнату в Кабуки, наставник решил препроводить его к себе, где он сможет окончательно убедиться в несерьезности состояния мальчика.       Он все время исподтишка наблюдал за ним и каждый раз, когда у Нои белели губы или он закрывал глаза, наставник вздрагивал, опасаясь ухудшения состояния. Попутно его также можно сказать забавила манера мальчика пытаться казаться независимым и гордым, не позволять кому-либо помогать себе, а стараться справиться самому. Это вызвало в нем внутреннюю улыбку, а также поспособствовало появлению некоторой симпатии в отношении гордого мальчика, чьи физические силы были на исходе, но он продолжал держаться, как мог. Ферид проникся уважением к существу, которое по его мнению подверглось чему-то страшному, но находил в себе мужество не показывать виду, не продолжать истереть, плакать и жаловаться на своих обидчиков. Все что он получил от Нои это слезы, быстро высохшие на детских щеках. Горестные, болезненные слезы, но окутанные полнейшей загадкой относительно их появления.       Другой ребенок, которого как-то обидели повстречав силу, способную не только защитить его, но и покарать мучителей, непременно воспользовался бы этим. Кто угодно, но не этот малыш. Претерпев нечто страшное, он, хоть и дал слабину — заплакав, но все же не раскрыл сам своих мучителей и не задай ему Ферид вопроса в лоб о Флориане, он бы наверняка не проговорился даже под страхом смерти.       Так что какое-то странное чувство уважения проникло в душу наставника при виде этого мальчика предпочитавшего переносить свое несчастье в скорбном безмолвии, не прося отмщения. Забавно, но еще ни одни человек, кто бы попадал под его опеку не вызывал в мужчине подобных чувств к себе. А этот ребенок… Этот мальчик…       С самой первой секунды, как только он увидел его у Тамасабуро-старшего что-то в нем дрогнуло и перевернулось. Хотя он изо всех сил старался не придавать тому значения, находя любые иные оправдания этому странному чувству.       Однако какое бы расположение не питал Батори, а его натура была сильнее и посему он ни словом ни жестом не выдал того, что творилось в его душе. Был надменным и холодным вплоть до самого конца и даже не пожалел ребенка, когда тот утратив силы, едва не упал у самого такси, скорее наоборот посмеялся над ним, заставив тем самым того снова подняться, напрячь силы и продолжить идти. Однако силы воли хватило ненадолго и уже будучи почти у финиша, организм Нои сдал.       Он упал без сознания. Но вопреки суждениям самого Нои, который думал, что упал на пол и был подобран кем-то из прислужников Ферида, он в самый ответственный момент оказался в на удивление нежных и в одночасье сильных объятиях мужчины, который подхватил его прежде чем он успел коснуться земли и взяв на руки без малейшего усилия, словно нес пушинку, занес его в дом, где самолично, невзирая на удивления слуг, отнес его в свою постель, сказав слугам лишь то, что это сын его дальнего родственника, который приехав его навестить отказался от помощи отца и будучи впервые в Киото заблудился, проехав свою станцию. Сейчас он очень устал и ему требуется отдых. Такого объяснения оказалось достаточно для слуг, которые так или иначе не знали наверняка о лицах, составляющих генеалогическое семейное древо членов семьи Батори, так что вполне удовлетворились этим объяснением. Поскольку хозяин оказался от всяческих услуг, работники в скорости покинули дом своего нанимателя и возвратились по домам (дело в том, что условием работы у Ферида было непременно дождаться его возвращения и лишь потом, исполнив свои обязанности люди могли идти к своим семьям), а Ферид занес Ною в спальню, где и уложил его на кровать. Но прежде чем уйти, раздел его и осмотрел на момент обнаружения повреждений. Лишь после того как удостоверился что переживать в самом деле не из-за чего, он взял сложенную на стуле одежду ребенка и передал одному из еще оставшихся в доме служащих, приказав чтобы утром отнес это в прачечную.       Поскольку его апартаменты оказались заняты, Ферид устроился в своём кабинете. Однако он даже не думал ложиться, хотя не так давно лелеял эту мысль. Тем не менее события этой ночи напрочь отбили у него всякое желание заснуть. Нет, он погрузился в глубокие раздумья и провел в них целую ночь, лишь изредка покидая свой кабинет и проходя мимо спальни, где спал мальчик. Он останавливался у двери или чуть приоткрывал ее, слушал дыхание ребенка и только убедившись, что нарушений нет, возвращался обратно к себе. Когда настало утро, он отправился в театр доделать кое-какие дела, а также обсудить вопрос Нои с Микагэ, после чего поспешил возвратиться к себе.       Как известно, он столкнулся с Ноей в тот самый момент, когда тот собирался покинуть дом. И пускай мужчина заранее осведомился у прислуги о состоянии своего псевдо-родственника, все равно невероятное облегчение разлилось в душе наставника, когда он самолично убедился в здоровье мальчика, энергичного и бодрствующего, готового к новым приключениям.       Младший воспитанник Тамасабуро покинул дом значительно раньше, чем предполагал Батори. Он был убежден, что подросток останется на обед и он сможет понаблюдать за ним ещё какое-то время, а потому был раздосадован, узнав, что тот, вопреки его указу, так быстро ретировался. Тем не менее, чего еще можно было от него ожидать? Ное наверняка было совестно дольше стеснять человека, который оказал ему помощь, а также неловко. Ферид прекрасно знал, что думали о нем окружающие и как относились к нему. Исходя из этого, страх и почтение перед ним Нои не были для него чем-то удивительным. Так что то, что Ноя так скоро оставил его, было вполне себе оправдано и даже ожидаемо.       «Подлецы, — думал Ферид, вглядываясь в свое отражение, хмуро глядящее на него по ту сторону зеркала. –Решили обманом заманить мальчишку в эту грязную клоаку. Напичкали его всякими байками, прельстили россказнями о хорошей и беззаботной жизни, а он, дурень малолетний, повелся. И что же теперь? Наелся сполна. Да так что тебе теперь тошно самому. Глупец! Неужели ты мог подумать, что отыщешь себе тут достойную компанию. И угораздило же тебя, выбирая себе друзей, остановить свой выбор на Флориане! Насколько мудрее ты был, предпочитая держаться от всех них подальше.       Я был уверен, что ты не соблазнишься, не поддашься желанию попробовать отыскать среди этого сброда нечто достойное твоего внимания. Мне казалось ты выше, сильнее! Твердость и воля в твоих глазах, их зажигательный блеск, дали мне понять, что ты не обычный мальчишка, волею случая попавший в благовидные условия, коими стали для тебя апартаменты Тамасабро. Нет, все было предрешено. Ты не мог кануть в безвестности. Ты должен был ступить на этот путь, ты должен был выдержать испытания.       Но, увы, длань Судьбы простерлась над тобой, ты вынужден был бороться с силами в сотни превосходящими твои собственные возможности. Жестокость и алчность людей не смогли устоять против твоей чистоты, они захотели испортить тебя. Изничтожить то светлое, что несешь ты в этот пропитанный пороками мир.       И ты… вместо того, чтобы противиться. Отстаивать свои догмы и идеалы, ты! Ты поддался им… Пошел на увещевания демонов и они практически поглотили тебя.       О, Ноя! — он усмехнулся горестно, — ты даже не представляешь какие страшные соблазны ожидают на пути чистую душу, какие ловушки приготовляет нечисть, только бы запятнать твое сердце прикосновением своим зловонных, уродливых, покрюченных пальцев. Это целый план выдуманный изощренными испорченными умами, которые на дух не переносят ничего светлого и возвышенного. Ибо оно претит самой их природе, оно их уничтожает, а потому бояться они его словно огня, так как этот огонь несет им истинное очищение. Да только оно им не нужно. Они не хотят вырываться из тьмы, им комфортно в своем Царстве, где процветают жадность, корысть, зависть, чревоугодие, похоть и ненависть.       Я не могу винить тебя за проявленную слабость, хотя сердце мое разрывается при мысли, что ты чуть было не попался в сети. Ты ребёнок, беззащитный ребенок. Где тебе тягаться с этими развращенными, изворотливыми умами. Тебе, невинному агнцу.       Зло постоянно будет следовать за тобой, куда бы ты не отправился. Ведь его задача искоренить свет, излучаемым некоторыми особо отважными и сильными душами. Так берегись, Ноя. Это не последнее испытание, которое ты должен преодолеть прежде чем достигнешь уровня, когда уже ничто не сможет поколебать твой дух.       Либо ты сгинешь в пучине тьмы, либо воспаришь пламенным Фениксом над этим бренным миром.»       Вот такие тревожные, негодующие и вместе с тем возвышенно прекрасные мысли, открывающие иную сторону его души, более чуткую и ранимую, занимали наставника Кабуки в этот час.

***

      Тем же вечером Лилиас пришел к Ное в его комнату. Мальчик сидел смурной и задумчивый над книгами, размышляя о своем положении, вместо того чтобы сосредоточиться на учебе, когда в его дверь постучали и, не дожидаясь приглашения, вошли. Ноя оглянулся и сердце его сжалось при виде довольной улыбки Флориана.       — Пляши, Ноя, час твоего искупление близок. — Он бесцеремонно уселся в кресло и сияя, воззрился на мальчика, побледневшего от такого вступления. — Вот буквально пять минут назад, как я говорил с Джуном и он оказал тебе любезность выслушать твои извинения. Можешь меня не благодарить. Я буду только рад поспособствовать твоему примирению с хорошим человеком. И? — он поднял бровь. — Это вся твоя реакция? Я изворачивался, как только мог, убеждая его, что ты раскаиваешься, а ты что же, даже не улыбнешься? Ну вот, а я-то думал, ты обрадуешься. Ведь не каждый день выпадает возможность исправить свое дурное поведение, искупив вину.       — Да, Лилиас, — Ноя опустил голову и после тяжелого вздоха, натянуто улыбнулся. — Ты прав. Я рад, что могу исправить положение. — Он закрыл глаза. Пожалуй, скажи ему, чтобы он положил свою голову на плаху, подле которой палач уже занес свой железный топор, он и то исполнил бы это с большей радостью.       — Еще бы! — подхватил Флориан. — Так что будь готов к послезавтра. Выбери шмотки поприличней, запасись парой самых искренних и красноречивых извинений и будь готов к 8 часам. Я за тобой зайду. Давай, — он поднялся так же легко, как сел, — еще свидимся.       И покинул гримерку.       Ноя же после этого «утешительного» сообщения и вовсе пал духом. Без сил он опустил голову на скрещенные на столе руки.       — Что же я наделал? Что теперь со мной будет? Кто-нибудь спасите меня….

***

      Весь оставшийся вечер, ночь и следующее утро, воспитанник Тамасабуро не находил себе места. Сказать, что он удручен не сказать ничего — он пребывал в полном отчаянье при мысли о своей будущности. В том положении, в котором он очутился, он не видел ни единого выхода и даже намека на избавление от свидания, результатом которого должно было стать его унижение.       Что он мог сделать сам? К кому мог обратиться за помощью? Кто бы услышал и сжалился над его мольбами, если абсолютно все тут в этом замешаны, как один. Никто даже не подумает пожалеть его, ибо каждый на своей шкуре испытал подобное и более не считает недостойным себя вести такой образ жизни.       Все смешалось, все перепуталось.       Как же быть? Пойти на этот ужасный, насильственный акт и получив по заслугам за свою наивность, навеки отрешиться от связей с окружающими?       Это казалось самым логичным. Он совершил жесточайшую ошибку доверив себя не тому человеку и теперь должен за это поплатиться.       Да. Все верно. Так и должно быть.       Однако осознавая всю правдивость этого причинно-следственного акта, он все равно был в ужасе от того, что с ним должно было случиться. Какой именно ценой ему придется искупать свою оплошность. Цена была непомерно велика. Его бросало в дрожь только при одной мысли о том, что ему придется пережить.       А стоит ли?       Ноя закрыл глаза, а потом снова открыл, устремив потухший взор в небесную высь. Он стоял у распахнутого настежь окна четвертого этажа и безжизненно смотрел впростирающуюся на многие километры даль.       Стоит ли переживать все это? Стоит ли мучатся, изводиться, с ужасом ждать, когда тебя поглотит бездна, обломает твои крылья, изничтожить разум, сломает тело? Стоит ли дожидаться этой моральной смерти, если можно закончить все одним махом?       Не терпеть больше предательств, не пятнать себя ложными заверениями о раскаянии пред человеком, полностью испорченным и прогнившим, не подвергать себя физическому мучению, если вот он — один только шаг, несколько секунд боли и все закончится навсегда.       Мальчик опустил взгляд вниз. Между той стороной здания Кабуки, где был Ноя, и следующим имелось некоторое расстояние. Тут умещалась узкая кромка деревьев высаженных вряд, а ближе к стене пролегала асфальтовая дорожка, по которой служащие зачастую попадали в театр с запасного хода.       Один прыжок с четвертого этажа на эту тропинку и все будет кончено. Кончено. Кончено…       Мальчик зажмурился. Судорожная дрожь прошла по его телу. Он страшился смерти, как и любое животное существо. Она пугала его своей неизвестностью. Но куда сильнее был страх за себя, за то, что с ним произойдет. Не будет ли этот акт тождествен истинной смерти? Будет. Во всяком случае после этого он уже не сможет чувствовать себя тем, кем был прежде. А это все равно, что умереть. Так почему бы не сделать этого теперь?       Жалеть о нем все равно некому. Сиона он оскорбил до глубины души, Тамасабуро приютил его у себя с одной лишь низменной целью, а говорить о членах театра вообще глупо. Среди них уж точно не отыщется человека, который будет жалеть о нем. Так чего же ждать? Чего колебаться, если можно в одну секунду прекратить все мучения.       — Прощайте мечты о славном будущем. Как видно, вам не суждено сбыться, — глаза Нои заблестели от выступивших слез, когда он поглядел на ярко-синее небо и белоснежные облака. Такие красивые, такой дивной формы, когда втянул носом пропитанный ароматами цветов воздух. Ох, как же прекрасна эта жизнь и до чего не хочется прощаться с нею!       А надо, поскольку иного пути все равно не найти.       Ноя переклонился через подоконник, проверяя как долго придется падать и будет ли вероятность того, что он останется жив, когда соприкоснется с землей, как вдруг…       — Ты что делаешь?       Ноя вздрогнул, когда прозвучал чей-то строгий голос. Он слез с подоконника и обернулся.       — Отойди немедленно, — повторил голос, принадлежавший никому иному, как ФеридуБатори, случайно оказавшемуся поблизости и приметившем стоящего в полном унынье ребенка, который впоследствии почему-то решил взобраться на окно.       — Что ты собирался делать?       — Ничего, — ответил Ноя безвинно.       — Но ты переклонился и смотрел вниз. Зачем? — глаза Батори казалось пронизывали насквозь.       — Просто так.       — Ах, просто так, говоришь! Отвечай сейчас же, — угрожающе произнес Батори, сжав в руке тонкий, гибкий хлыст, который имел обыкновение носить с собой. — Зачем ты высунулся из окна? Собирался прыгать?       — Нет, господин Батори, — испугавшись, что сейчас этот незатейливый с виду предмет пройдется по его спине, воскликнул Ноя. — Как Вам такое в голову могло прийти? У меня и в мыслях не было!       — А мне показалось… — поднял голову Ферид. «По всей видимости, вчерашнее произвело на него куда больше впечатление, чем могло оказаться. Неужели для тебя это происшествие стало таким обременительным, что был готов покончить со своими мучениями? Обманывать меня бессмысленно, я вижу, что гложет тебя.»       — Уверяю, господин наставник, Вам только показалось. В действительности, я высунулся из окна потому что увидел под окнами кошку. Мне стало любопытно что она тут делает и куда бежит, вот я и высунулся посмотреть, так как она скрылась за углом.       — Кошку говоришь?.. — прищурил глаза Батори.       — Кошку, — утвердительно кивнул Ноя, прямо глядя в эти пронизывающие глаза.       — Хорошо, я тебе поверю. Но в следующий раз, если увижу тебя у раскрытого окна, верхом на подоконнике, пеняй на себя.       — О, ни в коем разе, господин Батори. Такого больше не повториться.       Ферид одобрительно кивнул и уже было развернулся уходить, как вдруг слегка взволнованный голос мальчика, остановил его.       — Подождите минутку, господин Батори.       Тонкая улыбка мелькнула на губах Ферида. Он оглянулся.       — Я хотел, — Ноя отвел взгляд и сглотнул, — я хотел поблагодарить Вас за вчерашнее.       — За что?       — За вчера! — Ноя вскинул растревоженный взгляд на наставника. Его сердце почему так сильно билось в этот момент. — За то, что нашли меня, за то, что привезли к себе домой и за то, что ухаживали за мной!       — Я не ухаживал за тобой, — холодно отозвался Батори.       — Не важно, другие ухаживали. Но все это было только с Вашего разрешения и я благодарю Вас за это! — он поклонился. — А также за то, — не выпрямляясь Ноя открыл глаза, — что не стали наказывать меня ни до, ни после, хотя имели на то все основания. И я говорю Вам за это большое спасибо.       — Вообще-то я намеревался обсудить с тобой твое поведение за обедом, но ты так скоро решил покинуть мой дом, что я право не успел.       Ноя содрогнулся и выпрямившись поглядел прямо Фериду в глаза. Он был удивлен этим странным упреком.       — Почему ты сбежал?       — Ну… я… — мальчик закусил губу. — Я не хотел стеснять Вас дольше своим присутствием. Я и без того доставил Вам хлопот. К тому же у меня были дела.       — Дела? — переспросил Ферид. — Какие еще дела?       — Ну мне надо было встретиться с одним человеком. Я хотел кое что уточнить.       — Любопытно.       — Господин Ферид, это личное.       — В самом деле. Как я мог забыть. Есть вещи, в которые другим людям лучше не вмешиваться. Однако же могу я задать вопрос?       — Конечно.       Мужчина внимательно поглядел на ребенка, желая не пропустить ни единой эмоции.       — Когда ты встретился с этим человеком, остался ли ты удовлетворен ответом, который получил от него? — серые глаза смотрели прямо.       Ноя весь сжался. Вновь он вспомнил о своем тягостном положении.       — Да… — тихо отвечал он. — Вполне…       — И что же, тебя ничего не тревожит? Никакие сомнения не гложат твое сердце, а?       — Нет. Все в порядке.       — Упрямец, — прошипел сквозь зубы Батори. — И ты по-прежнему доверяешь этому человеку?       — Что вы от меня хотите, господин Ферид! — воскликнул Ноя. — В чем вынуждаете признаться?!       — Я хочу, чтобы ты перестал лгать и покрывать этого Флориана, притворяясь будто бы тебя все в нем устраивает и ты всем доволен.       — Но так и есть!       — Вздор! Ведь именно он и никто иной замешан в инциденте с тобой. И не смей говорить, что ты доволен! Каждое твое действие свидетельствует об обратном. Это стало очевидным и когда я высказал догадку, ты не посмел отрицать. Так почему же сейчас идешь на попятный, когда мне все известно? Ведь только он со своей гнусной натурой мог состряпать такой план, где ты бы, дурак, оказался игрушкой в руках злого гения! Так зачем же тебе теперь покрывать его? Зачем врать, говоря, что тебя все утраивает? Зачем ты лжешь, ведь ты не такой и тебе чуждо такое поведение?!       — Господин Батори, — Ноя с удивлением смотрел на взрослого, вдруг проявившего редкую вспыльчивость.       — Чего он требует от тебя? — холодно спросил наставник.       Ноя ничего не ответил, а только опустил голову. Отпираться перед этим человеком, видевшим его насквозь, и впрямь было нелепо.       — Говори, что Флориан требует от тебя? — настойчиво повторил мужчина.       — Извинений, — тихо ответил Ноя.       — Извинений? Что за чушь?       — Да, извинений перед человеком, которого я по его мнению страшно обидел.       — Хах, забавно, — наставник скрестил руки на груди. — И чем же ты его обидел?       — Он ожидал от меня определенных действий, а я… — подросток тяжело вздохнул, — я испугался и сбежал.       — И теперь Флориан принуждает тебя… Просить прощения за эту «роковую ошибку»?       — Все так, — кивнул Ноя. — Он сказал, что если я так не сделаю то будет очень плохо. Что если я не извинюсь, как следует, то буду потом горько жалеть об этом.       — Вот как! — хмыкнул Батори. — И как, в самом деле будешь?       — Не знаю. Если честно, я совсем не чувствую себя в чем-либо виновным… Скорее господин Джун, — при этом имени Ферид насторожился, — точнее, этот господин… — поспешил исправиться Ноя. — Я считаю его более виновным передо мной.       — Так почему бы тебе прямо не сказать об этом Флориану?       Ноя вздрогнул.       — Что Вы! Разве я могу? Чтобы там ни было, но он столько сделал для меня, столько добра! Разве могу я теперь упрекнуть его?       — А можешь ли ты сказать наверняка, что все его благие помыслы были направлены исключительно на тебя? — серьезно заметил Батори. «Похоже Флориан промыл ему мозги. Мальчик совершенно запутался. Говорит несуразные вещи.»       Ноя не нашел в себе сил ответить на столь прямой вопрос. Это была бы уже очевидная ложь, поэтому он смолчал.       — Послушай меня, если Лилиас требует от тебя то, что ты не можешь себе позволить, ты не обязан идти у него на поводу, чтобы ты там себе не думал.       — Да как же иначе? — всплеснул руками несчастный мальчик. — Разве есть у меня выбор — идти или не идти? Я ведь принял все эти подарки, ухаживания, я принимал все, что мне давали другие, так как же я могу теперь отказаться от того, чтобы отблагодарить людей, дававших мне эти милости? Это же будет несправедливо… Как я буду выглядеть?       — Принимал подарки? — Ферид нахмурился. — Тогда дело несколько серьезнее.       — Вот видите, — горестно усмехнулся Ноя. — Даже Вы признаете.       — Да, я признаю, что ты навесил на себя дополнительный камень, однако, я не отказываюсь от своих слов касательно выбора.       — Да как же!       — Лилиас и ему подобные, — стал пояснять мужчина, — имеют право поступать так, как считают нужным, как и ты имеешь точно такое же право следовать своему внутреннему голосу. Если кто-то решил облагоденствовать тебя — это его выбор. Ты же, в свою очередь, не обязан отвечать взаимностью, если к тому не расположена твоя душа. Принципы бескорыстия в чистом виде. А если в действиях другой стороны он не прослеживается и за свои услуги от тебя требуют расплаты в любом ее понимании, то о каком воздоянии, о какой дружбе или благодарности с твоей стороны может идти речь? Разве ты принял бы все эти подарки знай, чем придется расплатиться в последствии?       — Нет! Никогда!       — Ну вот, — хмыкнул Ферид. — Так что ты никому ничего не должен.       — Нет! Я не могу отказаться, я уже дал согласие… — чуть не плача отозвался мальчик для которого такой поворот мог бы стать лучом надежды на избавление от неминуемого падения, но только если бы ему оказал поддержку кто-то более весомый в их коллективе. С трудом решившись, он обратил несмелый взгляд на наставника. — Может если бы Вы…       — О нет, дружок. Я понимаю к чему ты клонишь, — глаза Ферида хищно блеснули. — Скажу тебе прямо, уж лучше ты будешь должен им, чем мне.       Мальчик побледнел от столь зловещей фразы.       — Выкручивайся сам, — надменно заявил Батори. — Чтобы в другой раз не повадно было. И учти, вздумаешь еще хоть раз последить за очередной кошкой, — на слове «кошка» он сделал особое ударение, — я с тебя лично три шкуры спущу.       Хоть это предупреждение уже было излишним, так как после этой встречи Ноя как-то сам отринул вариант покончить собой, наставник считал своим долгом сделать предупреждение.       — Чтобы был на занятиях через пять минут. Господин Хируко ждет тебя.       — Да, — сказал Ноя, снова пав духом, так как его участь казалась ему еще более неизбежной. И даже Ферид при все свой опеке (показавшейся ему странной, ведь совсем в ином свете представлялся ему наставник) отказался оказать ему еще одну маленькую услугу. Но может так и верно и он в самом деле дерзнул требовать больше, чем заслуживал. Ведь Ферид и так уже многим помог ему, справедливо бы было требовать от него чего-то еще, когда наставник вовсе ничего делать для него не обязан. Нет, остается только смириться и, как он правильно выразился, понести ответственность за свои ошибки. Снова Ноя испустил тяжелый вздох и обратил взгляд на окно, в котором он уже не видел того выхода из положения в думы о котором недавно повергло его отчаянье и смятение.

***

      — Джун, Джун, — бормотал про себя Ферид, удаляясь от места столкновения, будучи совершенно уверенным, что Ноя не сделает глупости. — Знакомое имя… Кажется, мне известен человек, носящий его… Помниться, за ним отмечались некоторые дурные наклонности, но никто не осмеливался заговаривать о них прямо.