Правило неприкосновенности

В среду Кюхён действительно не приходит в школу, его родители не звонят, чтобы предупредить, да и сам он не горит желанием написать учителю или ответить на его сообщения, что последнего не просто беспокоит – бесит. В четверг юноша также не является, как и в пятницу, и лишь в субботу поздно вечером отправляет Чонсу коротенькое сообщение "в понедельник меня не будет, увидимся на дополнительном уроке в шесть часов у меня дома", и на этом всё. Больше никаких сообщений и звонков, мальчишка просто пропадает, а Итук все выходные мучается, взвешивая все "за" и "против", крутящиеся в голове после разговора с Йесоном. К вечеру воскресенья он принимает твёрдое решение – необходимо откровенно поговорить с Кюхёном, затем с его родителями, если они с Кю придут к какому-то решению касательно их взаимоотношений. Однако в понедельник весь боевой настрой разом пропадает, когда Чонсу останавливает машину у дома своего ученика. Довольно волнительно зайти внутрь. Немного откинув кресло водительского сидения назад, мужчина вытаскивает из бардачка недавно полученный пакетик с желейными мишками и закидывает в рот сразу три штучки. А ничего так, вкусненько. Апельсинками отдаёт и консистенция хорошая, как у магазинных мармеладок! Йесон просто гений, додумался ведь как-то впихать жидкий подавитель в эти желейки, или же сам лично это лекарство с соком апельсина желировал – чёрт его знает, он не выдаёт своего секрета. Да это, в общем-то, и не важно, лишь бы помогало. Дожевав мармеладки, он глушит мотор, выходит из машины, сразу запахивая на груди бежевое пальто, и зачем-то поднимает голову, чтобы глянуть в окна дома. И сразу покрывается мурашками – у одного из окон стоит Кюхён, завёрнутый в большой коричневый плед, и смотрит прямо на него. Юноша пару секунд пялится на учителя с какой-то грустью, как кажется старшему, и отходит от окна, скрываясь в квартире. Странно, что это с ним? Может, просто не в духе… Кюхён встречает его у двери: кутаясь в пушистый плед по самые уши, мальчишка бурчит тихое "проходите" и, забавно перебирая босыми ногами, выглядывающими из-под волочащегося края одеяла, шлёпает на кухню, собираясь приготовить чай. – Идите в мою комнату, я сейчас, – кричит юноша из кухни, дребезжа кружками. Поджав губы, Чонсу раздевается и идёт прямиком в комнату младшего, прекрасно помня её расположение, а заодно и чуя сладкий омежий запах, уже слегка кружащий голову. Но, открыв дверь и заглянув в комнату, замирает, округляя глаза: штора на окне опущена, практически не пропуская солнечный свет, на крутящемся стуле гора небрежно брошенной одежды, стол завален грязными кружками, учебниками и фантиками от конфет, но самое любопытное – кровать. Кажется… он гнездится. Вот же чёрт, он в самом деле гнездится! В отличие от прошлого раза, теперь его кровать завалена кучей подушек, они выложены на постели по всему периметру и прикрыты одеялами, в которые мальчишка наверняка заворачивается, как в кокон, но помимо этого импровизированное гнёздышко набито какими-то мягкими игрушками, вероятно спизженными у старшей сестры, и из-под одной из подушек торчит краешек обгрызанной печеньки. Вот зараза, как только его родители не прибили за то, что жрёт в постели? Хотя в его-то состоянии… простительно. Прислушиваясь к шорохам, происходящим на кухне, Чонсу первым делом поднимает рулонную штору и распахивает окно, чтобы выветрить из комнаты застоявшийся воздух с кучей не самых приятных запахов, складывает учебники на полку в книжном шкафу, собирает и выбрасывает в мусорку под столом все конфетные фантики и пустую коробку из-под печенья, и, поставив грязные кружки одна в другую, идёт на кухню, в коридоре сталкиваясь с медленно плывущим в комнату Кюхёном. – Что Вы делаете? – оторвав глаза от кружек с чаем в своих руках, спрашивает юноша, пытливо поднимая правую бровь. – У тебя бардак, – улыбается в ответ Чонсу, и отмечает про себя, что у донсена очень забавно и мило растрёпаны волосы. Надо же, а он кудрявый. – Я решил немного помочь. – Ну ладно, – безразлично пожав плечами, Кю обходит учителя и продолжает свой путь, идя медленно, чтобы не расплескать кипяток. Поставив кружки в раковину, мужчина возвращается в комнату и застаёт Кюхёна на своей кровати, скукожившегося в комочек, завернувшегося по самые уши в большое пуховое одеяло и с хлюпаньем попивающего чаёк из большущей зелёной… чашки, потому как кружкой это нечто язык не повернётся назвать. Скорее уж огромное глиняное ведро с чаем. – Эмм… ну что, начнём? Ты многое пропустил поэтому предлагаю начать с пропущенных тем, – усевшись в крутящееся кресло, говорит Чонсу, поворачиваясь лицом к юноше и закидывая ногу на ногу, на что в ответ Кюхён смеряет его убийственным взглядом. – Может, просто поговорим? Нет желания заниматься, – хнычет мальчишка, отпивая чай и морщась, – и я уже говорил, я сам прорешал весь учебник от корки до корки, знаю его практически наизусть. – Твои родители платят мне не за разговоры. Хочешь, порешаем дополнительные задачи повышенной сложности? – Вам ведь тридцать два, верно? – Кюхён начинает задавать вопросы, игнорируя слова учителя, и с интересом наблюдает за его удивлённо вытянувшимся лицом. – Вы альфа. – Ты весьма наблюдателен, – язвит мужчина, понимая, что реагирует сейчас совсем как маленький мальчик – отращивает шипы, чтобы ему не залезли под кожу. – Мне всё было интересно, как Вам удаётся сдерживаться рядом со мной. Я омега. К сожалению… И у меня сейчас первая течка. Вы единственный, кто может прикасаться ко мне и не сделать лишнего. В чём секрет? – В многолетней выдержке, – понимая, что позаниматься сегодня в самом деле не получится, Итук складывает руки на груди, слегка съезжает в мягком кресле и расслабляется. Кажется, серьёзный разговор произойдёт раньше, чем планировалось, да ещё и с подачи парня. – Как давно Вы были с омегой? – этот вопрос выбивает старшего из колеи, но Кюхёна, судя по всему, это ни капли не смущает. – Тебе какое до этого дело? – Ответьте на вопрос. – Около года назад. И то это были даже не отношения, а так… пара ночей, ничего серьёзного, – Чонсу опускает глаза, со стыдом вспоминая свою последнюю бурную ночь с омегой. Это была девушка из ночного клуба, она первая повисла на нём, познакомились, поехали в мотель, и не выползали из кровати двое суток подряд. Вроде, это должно быть в порядке вещей для альф, но почему-то вместо того, чтобы забыть об этом, мужчина до сих пор корит себя за легкомыслие и безответственное поведение. Долбаное воспитание. – А сейчас… Вы свободны? – юноша смотрит исподлобья, прикрывая лоб свившейся пушистой чёлкой, и прячет губы за краешком кружки. Его щенячьи глазки сводят с ума, хочется сию же секунду либо поцеловать его, либо дать леденец на палочке и попросить не плакать. – Хотя, глупый вопрос, на Вас ведь нет метки. – Может, поговорим о тебе? – взяв в руки кружку, предназначавшуюся для него, Чонсу дует на поверхность воды, немного остужая её, и делает маленький глоток. М-м-м, любимый молочный улун… Должно быть, дорогой, натуральный китайский чаёк, вкус такой насыщенный. – Вы мне нравитесь, – как ни в чём не бывало выдаёт Кюхён и продолжает хлюпать чаем, тогда как старший удивлённо выпучивает глаза, не ожидав такого откровенного заявления. – Очень. И мне не важно, сколько Вам лет, или какое положение мы оба занимаем в обществе, мне плевать, кто что подумает. Я всё взвесил, честно. – Кюхён-а… – Я был в больнице, – обрывает старшего юноша, – проходил полное обследование, меня заставила мама, поскольку не так давно выяснилось, что я омега. Врач прописала мне полный покой, то есть, просто посоветовала лежать пластом целыми днями, и сказала, что у меня что-то происходит с гормонами. – Это и невооружённым глазом видно, – фыркает Чонсу, делая глоток чая, и продолжает, встретив удивлённо округлившиеся глазки мальчишки, – перепады настроения, агрессия, полная пассивность, потеря аппетита и интереса к окружающему миру, возбуждение, гнездование. У тебя все признаки процесса нормализации гормонов, это естественно для омег в твоём возрасте. – Я не это… не гнездюсь, – явно не зная, как правильно говорить, коверкает слово Кюхён, насупившись и сильнее закопавшись в свой одеяльный кокон. – Нет? – посмеивается мужчина, наблюдая за его детским поведением. – Вот как раз тот фьорд, что ты тут выстроил, – он показательно обводит пальцем обложенную мягкими вещицами кровать мальчишки, – и называется гнездом. Омеги его создают порой неосознанно, когда хотят защиты или уединения, либо когда носят ребёнка. И зачастую в своём гнезде они ныкают вещи выбранного альфы, чтобы всегда чувствовать его запах. А у тебя, случаем, под подушкой кроме печенек ничего не заныкано? Кюхён бросает взгляд на подушку, из-под которой торчит огрызок печеньки, и быстро заливается румянцем, боясь поднять глаза на мужчину. Конечно, там лежит вещица, которую он нагло и бессовестно стащил из машины учителя, когда тот подвозил его домой в первый день течки. В чём юноша, конечно же, не признается. – На самом деле, я тоже хотел с тобой поговорить, – Чонсу встаёт, ставит чашку с чаем на столешницу и подходит к окну, чтобы закрыть его, – и кое-что объяснить. Только ты меня опередил. Я присяду? – он взглядом указывает на кровать, дожидается неуверенного кивка, и, подойдя, уже хочет прижать зад, как ему в живот тыкают кружкой. Полностью высунув правую руку из кокона одеяла, Кюхён протягивает старшему наполовину опустошённую чашку чая, молча прося поставить её на стол, что мужчина тут же выполняет и уже после этого присаживается на край кровати, чуть подвинув подушечную стену. – Ты принимал сегодня блокаторы? – юноша согласно кивает. – Сколько? – Одну таблетку. Мне их врач прописала. – Хорошо. Я тоже принял, только бо́льшую дозу. – Я думал, блокаторов для альф не бывает, – из любопытства Кюхён даже маленько высовывает мордашку из одеяла. – Не бывает. Но один мой очень умный знакомый, который прётся от химии и лабораторных опытов, создал для меня сыворотку, поскольку, как ты понимаешь, альфам тоже тяжело себя контролировать, особенно сейчас, весной, когда вокруг полно омег. Так вот именно блокаторы я бы и хотел с тобой обсудить, – Чонсу усаживается поудобнее и замечает, что Кю поворачивается к нему всем телом, выказывая готовность внимательно слушать. – Я почитал некоторые исследования и выяснил, что есть такая теория, будто любые подавители слабеют, если альфа и омега являются истинными. В некоторых случаях, говорят, блокаторы вовсе перебиваются гормонами. Также есть ещё один признак истинного… – Запах, – перебивает мальчишка, – Вы чувствовали мой запах даже когда я пил таблетки… – Верно, – Чонсу улыбается, потому что юноша едва ли не с каждым словом всё больше высовывается из одеяльного кокона, – думаю, ты этого ещё не понял, но мы с тобой истинные. – Давно понял, – хмыкает Кюхён, – я же умный. Я, правда, вот чего не пойму: если Вы знали, то почему избегали меня? Трындели о во-о-зрасте, социальном положе-е-ении, – мальчишка забавно растягивает гласные и закатывает глаза, вспоминая многочисленные заунывные разговоры с учителем в период между первым поцелуем и началом репетиторства. – Потому что это не шутки, Кюхён-а, – мужчина сразу серьёзнеет и подгибает левую ногу, удобнее устраиваясь на кровати, – ты ещё слишком мал, тебе всего шестнадцать, и то исполнилось совсем недавно, я видел твою анкету. А я твой учитель, педагог, и для меня иметь связь с учеником – очень опасно, пойми, меня могут не только из школы вышвырнуть, но и вообще запретить преподавать, я и так с большим трудом нашёл эту работу. Ты же знаешь, в преподаватели берут исключительно бет. – Омег тоже. Иногда. – "Иногда" – ключевое слово, – иронично усмехается Чонсу, – и, к тому же, есть ещё одна проблема. – Мои родители, – понимающе кивает Кю, окончательно выползая из своего кокона и опуская одеяло до плеч. Парень ненадолго задумывается, бегая глазами по комнате, и кусает губы. Волнуется. – Отец меня убьёт, если узнает… Он и так был не в восторге, когда узнал, что я омега. – Я так понимаю, до взросления и твоего внезапного самоопределения он воспитывал тебя как альфу? – наконец задаёт самый животрепещущий вопрос мужчина. В глубине души он догадывался, что юноша с детства рос далеко не как хрупкая и нежная омега, о чём кричат шрамы на его теле, и вот сейчас появился наиудачнейший момент спросить об этом. Но Кюхён молчит. Снова закутывается в одеяло до переносицы, и молчит, уставившись в одну точку. Зря спросил. Кажется, у него не самые лучшие воспоминания о детстве. Или об отце… Вот и нафига было сидеть на лекциях по психологии в университете? Всё равно ничего путного в голове не задержалось… – Извини, не будем об этом... – А мы ничего не скажем, – снова подаёт голос донсен, правда, теперь непонятно бубня из-под одеяла, – они ведь думают, что Вы бета. И что мы здесь просто занимаемся математикой. Пусть и дальше так думают, – решительно говорит Кюхён, высовывая лицо из одеяла, продолжая, тем не менее, смотреть в одну точку перед собой, – самое главное не палиться, верно? – Это ты на что намекаешь? – Вы согласны встречаться со мной? – напрямую спрашивает юноша, поднимая взгляд на Чонсу. – Мы же истинные, значит, должны быть вместе. Так как? – Ты самая странная омега, которую я когда-либо встречал, – смеётся мужчина, наблюдая довольную мордашку Кю. – Я знаю, – гордо тянет мальчишка, ёрзая в одеяле, – ну-у-у… это значит "да"? – Хорошо, да, – согласно кивает Чонсу, – но при одном условии: никому не трепаться о наших отношениях, и в школе чтобы никаких приставаний, понял? – Окей, тогда у меня тоже условие, – хитро лыбится Кюхён, наклоняя голову так, чтобы смотреть на мужчину исподлобья, – пожалуйста, помните про "правило неприкосновенности". Для меня это важно. И… я хочу быть уверен, что Вы не примените силу… – Конечно, – с полной серьёзностью кивает Итук, – не бойся, у меня железная выдержка. Вот только с меткой придётся подождать до совершеннолетия. Укус будет слишком заметен, мы потом проблем не оберёмся. – А поцелуй меня? – переходя на неофициально-уважительный стиль, просит Кюхён, снова строя свои щенячьи глазки, теперь лучащиеся радостью. Он такой милый, когда смущается, пытаясь скрыть свои эмоции, и весь краснеет, пряча губы за краем пледа. – Если твои родители нас застукают… – Они приедут только через час, – сразу перебивает мужчину Кю, невинно хлопая ресничками. Вот как такому чуду отказать? Чонсу шумно вздыхает, сбрасывая накопившееся во время разговора напряжение, и улыбается, рассматривая смущённого, красного, как рак, юношу. Странно осознавать, что теперь это его омега. Пока, конечно, неофициально, и меткой это никак не закрепится, но сама мысль о том, что теперь он может назвать эту омежку "моё" уже кружит голову. Встав на колени, мужчина тянет руку к младшему, ласково проводит по его кудрявым волосам, гладит щёчку, заставляя поднять лицо из одеяла, и, наклонившись, целует в приоткрытые губы. Этот поцелуй не похож на прошлые, он получается слишком… неуклюжим, осторожным, трепетным, поверхностным. Каким, по идее, и должен быть первый поцелуй. Кюхён замирает, прислушиваясь к ощущениям, и широко улыбается, как только старший отстраняется от него на считанные миллиметры. – Чего ржёшь? – спрашивает Итук, тоже лыбясь в ответ. – Это нервное, я волнуюсь, – не удержавшись, парень начинает смеяться, закрывая глаза, хотя на самом деле весь трясётся от напряжения. – Расслабься, не первый же раз. И Чонсу снова целует его, в этот раз смелее, напористей, получая незамедлительный ответ – Кюхён податливо открывает рот, впуская чужой язык, шумно втягивает носом воздух и, вытащив правую руку из одеяла, тянется к старшему, крепко сжимая пальцами его затылок, чтобы притянуть ближе к себе. Очень быстро поцелуй из нежного перерастает в страстный, юноша старается перенять инициативу, скомкано и неуверенно, но сам обнимает Итука, и укладывает его на себя, падая на подушки, при этом ёрзая, чтобы мужчина мог удобно устроиться на нём. – Ну-ка, давай посмотрим, что там у тебя, – оторвавшись от влажных губ с тихим чмоком, улыбается старший, запуская руку под подушку, шарит там, и, уцепившись за что-то, вытаскивает на белый свет… – Серьёзно? Ты спиздил из моей машины мой галстук? Я его обыскался, думал, в школе где-то посеял! – А я думал, учителя не сквернословят и сленг не используют, – краснея до цвета вишни, бурчит в ответ Кюхён, смотря, как мужчина крутит в руках собственный галстук в бело-красную косую полоску. Он же тогда его снял, швырнул куда-то не глядя, а омега, по-видимому, сел на него или заметил где-то в машине, и стащил, когда выходил. – И что же ты с ним делал? – хитро улыбаясь, спрашивает Чонсу. – Думал обо мне по вечерам? Или… играл с ним? – кажется, он попал в точку, потому как Кю, окончательно засмущавшись, отворачивается и прячет лицо в подушке, закрывая глаза. Милое зрелище. – Хочешь, чтобы я надел его? – Угу, – на большее румяной омеги не хватает, он по-прежнему лежит с закрытыми глазами, стараясь поплотнее завернуться в одеяло, и напряжённо сопит. Хмыкнув, Итук снова поднимается на колени, отгибает воротничок белой рубашки, расстёгивает верхние пуговки, и накидывает на шею галстук, так и оставляя его расслабленно висящим. Альфа неотрывно смотрит на донсена, как тот боязливо поворачивает к нему голову, останавливается взглядом на галстуке и его глаза начинают нездорово блестеть. Маленький засранец, что же он делал тут в гордом одиночестве с этим галстуком, что сейчас так смотрит? Но есть и плюс – теперь вещица ещё сильнее пропитается феромонами альфы и Кюхёну явно будет о чём подумать в отсутствие мужчины. Он поднимает руку, хватает учителя за галстук и притягивает к себе, заставляя снова устроиться сверху, улыбается, ёрзает, и сам целует старшего, обнимая его за шею. Кюхён смешно пыхтит, зарывается пальцами в светлые волосы преподавателя, подключая вторую руку, и готов мурлыкать как кот от того, с какой нежностью Чонсу перебирает его волосы на макушке. – Пусти меня, – прервав поцелуй, мужчина копошится, еле-еле находит в этом большом одеяльном коконе край и, потянув за него, раскрывает для себя горячее, нагретое тёплой тканью тельце омеги. Чёрт, он в самом деле кипит, и кипит не только от того, что долго сидел в одеяле и пил горячий чай, но и от того, что играют гормоны, работающие даже сквозь принятый подавитель рядом с истинным альфой. Кюхён тяжело дышит, прикрыв глаза, и просто млеет от ласк мужчины – Чонсу задирает его домашнюю футболку до подбородка, едва не разорвав её, и покрывает поцелуями грудь мальчишки, нежно, пока ещё находится в трезвом сознании, прикусывает чувствительные соски, каждый по очереди втягивает в рот, добиваясь первых нерешительных стонов, и медленно спускается ко впалому животику. Он осторожно проводит подушечками пальцев по давно затянувшимся шрамам, изучая грубые рубцы, и закрепляет поцелуями каждое прикосновение. Казалось бы, сейчас невозможно думать ни о чём другом, кроме как о возбуждённом юноше, но Чонсу хмурится и ёжится от мурашек, прошивших тело при мысли о причине возникновения этих шрамов. Скорее всего, он был прав в своей догадке: с детства отец, думая, что Кю родился альфой, воспитывал парня соответствующе, то есть, учил защищаться, драться, и держать свою территорию. А теперь парень стесняется показывать своё украшенное шрамами тело, даже сейчас хватает старшего за руки, не позволяя прикасаться к увечьям. Но интересно и другое: какого дьявола он не знал о своём типаже до течки? Ведь все проходят тест на типаж в первых классах школы… Итук целует практически каждый миллиметр горячей кожи, обводит кончиком языка пупок, прикусывает зубами самый низ впалого животика, отмечая, что это юношеская худоба и, возможно, в будущем у мальчишки может быть милый мягкий пузик, и, подняв голову, чтобы в полной мере насладиться реакцией, прикладывает правую ладонь к твёрдому бугорку на его домашних шортах. Прикосновение действует неожиданно хорошо: Кюхён вскрикивает, зажмуривается, и, вывернувшись из рук мужчины, сворачивается комочком, прижимая колени к груди и жалобно скуля, а Чонсу с жадностью вдыхает тяжёлый, густой, сладкий запах своей течной омеги. Всё. Голова отключается. Практически не соображая, что творит, он рывком переворачивает Кю обратно на спину, стаскивает с него футболку так, что та трещит по швам, грубо сдёргивает шорты, небрежно швыряя их куда-то в сторону, и откидывает одеяло, которым перепугавшийся юноша старается прикрыться. Кюхён упирается руками в грудь альфы, не на шутку боясь его, прикладывает все хиленькие силы, чтобы оттолкнуть, но вместо того, чтобы остановиться, Итук сжимает хрупкие запястья вместе одной своей рукой и придавливает их к подушке над головой мальчишки, полностью открывая его для себя. – Учитель! Остановитесь! – кричит Кю, надеясь отрезвить старшего, и дрыгает ногами, пытаясь вывернуться из-под тяжёлого тела. Но Чонсу вместо исполнения просьбы только устраивается удобнее, свободной правой рукой разводя стройные ножки донсена, и жадно целует и кусает кожу груди, даже не пытаясь подобраться к шее. При условии, что голову сносит от феромонов, мужчина чётко понимает – нельзя прикасаться к шее ни при каких обстоятельствах, нельзя его метить. Они же только начали встречаться! И то ещё столько осталось не выясненного, куча вопросов, которые предстоит серьёзно обсудить! Сейчас никак нельзя всё испортить. – Нет, хён, стоп! – омега переходит на фальцет, и только это отрезвляет затуманенную возбуждением голову Итука. Ну как отрезвляет… Он замирает на секунду, а потом ослабляет хватку, утыкается лбом в грудь парня и громко смеётся. Когда у школьников ломается голос – это всегда дико смешно, большого труда стоит на уроках не кататься со смеху, когда кто-нибудь из таких переломышей отвечает. – Прости, прости, – сквозь смех еле выговаривает Чонсу, затем приподнимается, опираясь на локти, и осторожно ложится на горячее тело Кю, смотря теперь ему в глаза, – я тебя напугал? – вопрос скорее риторический, по огромным, влажным оленьим глазам и так всё ясно. – Рядом с тобой тяжело сдерживаться. Скажи, как ты хочешь? – Нам нельзя… отпустите, – задыхаясь от очередной вспышки гормонов, шепчет Кюхён. – Не бойся, – мужчина улыбается и ласково проводит кончиком носа по щеке младшего, полной грудью вдыхая его пряный аромат, – я буду нежен, обещаю. Теперь он в самом деле осторожнее подходит к юноше, движется медленно, чтобы снова не напугать, целует в губы, проводит кончиком языка по пульсирующей венке на шее, куда он обязательно чуть позже вонзит свои клыки, и, приложив ладонь к паху донсена, поднимается к его уху. – Так хочу тебя, – жарко шепчет Чонсу, чувствуя, как напрягся член омеги под его рукой, – ты умопомрачительно пахнешь. Давай-ка их снимем, – они начинают копошиться, старший еле стаскивает с вяло сопротивляющегося Кюхёна последнюю одежду в виде трусов, швыряет их невесть куда, и с улыбкой окидывает взглядом открывшееся перед ним юное тело. Ну, не совсем омега хрупкий: шрамы есть даже на бёдрах, хорошие для его возраста мышцы, уже пушок начинает пробиваться в паху, и в особенности привлекает внимание небольшой влажный член с закрытой розовой головкой, лежащий на впалом животике. Трогательно. И жутко возбуждает. – Малыш… Соблазнил меня всё-таки, паразит, – в ответ Кю смеётся, но сразу зажмуривается и громко стонет, хватаясь за плечи мужчины, когда он, полностью одетый, трётся о голое тело мальчишки и начинает поглаживать его член ладонью, – как я теперь буду спать по ночам? – Кучкой, хён, – язвит юноша и в очередной раз выгибается, переживая вспышку возбуждения, продиктованную гормонами. Он тяжело дышит, закусывает ребро ладони и толкается бёдрами вверх, навстречу руке старшего, только бы тот наконец заткнулся и начал активнее что-то делать. Улыбнувшись, мужчина целует Кюхёна в губы, собственнически проникая языком в его рот, пальцами левой руки зарывается в его спутанные волосы, опираясь о постель локтем, а правой играет с поджавшимися яичками и истекающим смазкой членом. Юноша в ответ жалобно стонет, вскидывает бёдра, шире разводит ноги, пятками упираясь в матрас, и с особым рвением кусается, кажется, не понимая, что причиняет мужчине боль своими клыками. Кюхён начинает скулить громче, едва старший ускоряет движения рукой, хватается за его плечи, чуть ли не разрывая ему рабочую рубашку, выгибается в дугу, когда Чонсу легонько покусывает его грудь, и наконец, коротко вскрикнув, изливается в его руку, от удовольствия поджимая пальцы на ногах. Итук останавливается, почувствовав горячее липкое семя между пальцев, улыбается, рассматривая румяное, покрытое испариной лицо мальчишки, и с силой закусывает нижнюю губу, глядя на то, как юноша содрогается всем телом. Господи, до чего же он соблазнительный… У самого в паху всё ноет, тянет, пульсирует, хочется прямо сейчас освободиться от одежды и прижаться к омеге, потереться о него, чтобы был полноценный контакт обнажённых тел, но один довольный взгляд парня, когда он открывает глаза, немного отрезвляет. – Выходит, теперь Вы будете преподавать мне половое воспитание, – тяжело дыша, медленно выговаривает Кюхён, расплываясь в широченной улыбке, – индивидуально, наглядно, сразу с практикой. – А неплохая у тебя математика, – ухмыляется Чонсу. Резко выдохнув и сев на коленях, он слезает с кровати, еле удерживаясь на дрожащих от перенапряжения ногах, – за двести тысяч вон* в месяц, – сделав шаг в сторону рабочего стола мальчишки, учитель плюхается в крутящееся кресло, держа правую руку на весу, чтобы ничего не испачкать чужим семенем, и, порывшись в выдвижных шкафчиках, находит пачку влажных салфеток. – Вау, – Кюхён приподнимается на локтях, почему-то уже совершенно не стесняясь своей наготы, и спокойно, даже не краснея, наблюдает как мужчина стирает со своей ладони его сперму, – дорого нынче дифференциалы обходятся… Итук в ответ лишь хмыкает и, закончив чиститься, бросает в донсена пачку, намекая, что и ему было бы неплохо привести себя в порядок. После оргазма у него будто прояснилась голова, он смотрит уже более осмысленно, трезво, его запах ослаб и спал яркий румянец со щёк – видимо, ненадолго притупились феромоны, заглушённые феромонами сильного альфы. Нет, так не пойдёт… Такие вот игры, конечно, очень здорово и приятно, но нужно решить более важные вопросы, например, как они будут встречаться, если при любом, даже малейшем прикосновении к омеге у Чонсу сносит крышу, и притом позволить себе полноценную близость они не могут. А ещё надо бы встречаться где-то в более безопасном месте, ведь родителям юноши пока не обязательно знать об отношениях их сына с учителем. И заранее установить какие-то рамки. – Посмотри на меня, – просит Итук, положив ногу на ногу, чтоб хоть так скрыть ноющую эрекцию, очерчиваемую брюками, – сейчас, в каком-никаком трезвом уме, ты всё ещё хочешь встречаться? – Не надо пытаться применить на мне Ваши познания в психологии, – фыркает Кюхён, бросая пачкой салфеток прицельно мужчине в голову, и снова закутывается в своё огромное одеяло, скрывая наготу, – я упрямый. И мы истинные, Вы сами признали, а значит… теперь от меня не отделаетесь. Мужчина опускает голову, закрывая глаза чёлкой, и посмеивается. Вот же упёртый. Ещё и смеет дерзить учителю! Теперь уже своему законному альфе! Смелый. – Хорошо, если ты и правда хочешь, – Чонсу шумно втягивает носом воздух, всё ещё наполненный феромонами омежки, и выпрямляется, откидываясь на спинку кресла, – предлагаю для начала обсудить правила, поскольку мы не совсем обычная пара, да? – Я больше не буду приставать к Вам в школе, обещаю, – Кюхён смотрит прямо в глаза, исподлобья, чуть наклонив голову и спрятав подбородок за краешком пледа. – Замечательно, но… – И провоцировать тоже не буду, – он показательно опускает глаза на пах хёна и снова смотрит ему в глаза. – Прекрасно. И ещё: нужно поговорить с твоими родителями по поводу репетиторства, – Кюхён тут же открывает рот и хмурится, собираясь возразить, но Чонсу повышает голос, не позволяя ему и пикнуть, – скажем, что будем заниматься в школе после уроков. Мы не можем видеться у тебя дома, это не безопасно, но, если не испугаешься, можешь приезжать ко мне. Кажется, предложение мальчишку напугало. Он плотнее кутается в одеяло, пряча губы, опускает глаза, и напряжённо думает, что показывает складочка, залёгшая между бровей. Ага, страшно стало? Конечно, какая омега по собственной воле захочет оказаться на территории альфы, в его квартире, без возможности отступления? Здесь у него хотя бы есть преимущество – могут в любой момент придти родители, а вот дома у учителя они будут один на один, совсем без посторонних… – Хвост поджал? – хмыкает Чонсу. По мордашке школьника все эмоции видны, такой забавный. – Подумай над этим, хорошо? И… наше время вышло, – развернувшись и глянув в правый нижний угол открытого ноутбука, вздыхает мужчина, – оденься и открой окно. Да, и… если будет желание, пиши мне в Какао, – поднявшись с кресла, чуть откатившегося в сторону, он снимает с шеи теперь уже не свой бело-красный галстук, улыбается младшему, и бросает вещицу на его одеяло, а после просто разворачивается и выходит из комнаты, направляясь в гостиную. Срочно нужно домой и в душ, и долго-долго оттуда не вылезать. В паху всё скручивает тугой пружиной, хочется как можно скорее снять напряжение, и было бы вообще идеально сделать это с кем-то, а не с собственной правой рукой. Как же долго у него не было секса… а теперь и совесть будет грызть, ведь пойти по другим омегам, когда уже есть своя, в его понимании предательство. Да это всё равно что Кюхён сейчас кинется первому встречному альфе на шею! Брр… Накинув пальто, мужчина быстро надевает ботинки, проверяет телефон в правом кармане, и уже берётся за ручку двери, как в прихожую вылетает румяный Кюхён, завернувшийся в одеяло так, что выглядывает только красная моська и кончики вьющихся волос. Милый, соблазнительный даже в этом коконе, ох и зажать бы его прям тут… Но, взяв себя в руки, Чонсу глубоко вдыхает и задерживает дыхание, только бы не наброситься на юношу снова. – Я хочу, – тихо, но уверенно говорит Кюхён, и вот это совсем не способствует титановой выдержке альфы, – хочу продолжать видеться с Вами. Даже у Вас дома… всё равно хочу. Я верю, что Вы не сделаете лишнего без моего согласия. – Даже я в себе не настолько уверен, – хмыкает Чонсу. Подойдя к юноше, он снимает с его головы импровизированный капюшон из одеяла и, взяв румяное лицо в ладони и приподняв, наклоняется и целует Кю в губы, мило сложившиеся бантиком, – жду тебя завтра на занятиях, – ласково погладив алую щёчку большим пальцем, мужчина улыбается, отпускает омегу и выходит из квартиры. Он бегом спускается на первый этаж и, выйдя из подъезда, полной грудью вдыхает свежий мартовский воздух, чтобы немного освежить голову. Домой, домой, домой. И в душ. А потом позвонить Йесону с просьбой сделать для него ещё подавителей, потому что долго держаться наедине с юношей он точно не сможет, тем более раз уж Кюхён согласился встречаться в его квартире. *200.000 вон (двести тысяч вон) – по нынешнему курсу примерно 11.440 рублей (одиннадцать тысяч четыреста сорок рублей).