Правило неприкосновенности

Мягкий звон ненавязчиво проникает в сознание. Будто маленький колокольчик, он медленно пробуждает тяжёлый, ещё слегка пьяный после прошлой ночи мозг Кюхёна. Глубоко вдохнув, юноша пытается определить направление и характер звука – вроде, кто-то что-то мешает металлической ложкой в стеклянной кружке. Осторожные шаги, шорох пластиковой упаковки, хруст какой-то еды. Что за хрень? Медленно открыв глаза, Кюхён моргает, глядя в белый потолок, в полной мере ощущает нехилую головную боль, пульсирующую в висках и затылке, и, повернув голову в сторону, откуда доносятся звуки, встречается взглядом с… практически голым, если одни трусы можно засчитать за одежду, Хёкджэ, лопающим печенье. Альфа, набив щёки клубничными Орео, разворачивается, подняв с кухонного стола кружку с парящим кофе, делает буквально два шага в сторону спальни, мельком смотрит на диван и, встретившись взглядом с омегой, застывает на месте, продолжая, тем не менее, жевать. Смешной напуганный хомяк. С множеством засосов на шее и плечах. Едва слышно хныкнув, Кю прикладывает ладонь ко лбу и закрывает глаза, резко вспоминая вчерашний день: прогулки, клуб, алкоголь, такси, а потом… квартира Братьев Ли и что-то смутное, но похожее на… чёрт… на секс. Но он же не мог переспать с ними, да? Во всяком случае, очень хочется в это верить… – Доброго утра, – запив печеньки кофиём, наконец подаёт голос Хёкджэ и меняет траекторию, вместо спальни подходя к дивану, на котором валяется омега, и присаживаясь на его край. – Пива? Или аспиринку с минералочкой? – видя, как мучается мальчишка, предлагает старший. Они с Хэ всегда страхуют себя на случай утреннего похмелья, закупаясь минеральной водой и таблетками, а ещё частенько по лету покупают половинку арбуза, чтоб сразу и наесться, и напиться. – Есть ещё прикольная антипохмельная мороженка, – блондин довольно лыбится и откусывает половинку от круглой печеньки, которую держит в другой руке. Нахмурившись, Кюхён открывает глаза и смотрит на сияющего альфу, силясь понять, чего он такой счастливый. А, теперь всё ясно – он уже успел принять душ, судя по уложенным волосам и не заспанной мордашке, пьёт бодрящий кофе, выпил, видимо, что-то от похмелья и, очевидно, позавтракал. – Ты какой-то слишком свежий для утра после клуба, – комментирует его внешний вид юноша, и, удивившись сиплости собственного голоса, кашляет, прочищая горло. – А почему я здесь? Почему домой меня не отпра… А-а! Какого хрена я голый?! – собравшись сесть, Кюхён приподнимается на локтях, чувствует непривычное скольжение ткани, опускает голову и, увидев себя голым, натягивает плед по самый нос, падая обратно на подушку. Так вот почему ночью было так комфортно и свободно спать... – Во-первых, ты сам согласился остаться у нас, потому что дома родители тебя бы прибили, а во-вторых, ты… не помнишь что ли ничего? – теперь настаёт очередь Хёкджэ хмуриться. Как так? Они вчера прекрасно провели вечер и часть ночи втроём, а омега… всё забыл?! Обидно. Да блин, как можно было забыть такое? – Если ты щас скажешь, что у нас что-то было, я дам тебе в нос, – юноша грубит, хотя от каждого слова голова раскалывается всё сильнее. Вопреки плохому самочувствию Кюхён всё же чуть приподнимается, прижимая одеяло к груди, и до него ме-е-едленно начинает доходить, почему Хёкджэ такой счастливый. И почему сам он голый. А заодно начинают всплывать и воспоминания о прошлой ночи. – Тогда мне лучше промолчать? – вдруг решив поиграть на нервах мальчишки, отвечает блондин, и делает глоток кофе, скрывая довольную улыбку за краем кружки. Лицо Кюхёна вытягивается в удивлении, глаза округляются, и от него начинает исходить сильный запах глинтвейна. Нервничает. – Эй, нет, стоп, – понимая, что сейчас донсен надумает себе чёрт знает что и загонит собственную психику, говорит Хёк, опуская руку с зажатой в ней печенькой на колено омеги, поверх пледа, – сейчас расслабься, выпей воды, прими душ, а потом мы сядем, позавтракаем, и всё обсудим. – Где Донхэ? – не меняя жёсткого тона, практически перебивает старшего Кю. – Спит ещё. Он всегда долго спит после… – А с ним? – снова бесцеремонно обрывает хёна омега. – С ним что-то было? – Э, донсен, ты, вообще-то, про моего парня говоришь, – хихикает Хёкджэ, но, увидев опасный огонь в глазах юноши, понимает, что он реально сейчас может ему втащить, – нет, не было, – решив больше не шутить, серьёзно отвечает альфа, – да и вообще у нас практически ничего не было, так что можешь разжать булки. Ни одного правила мы в отношении тебя не нарушили, клянусь. – В подтверждение правдивости своих слов Хёкджэ, зажав печеньку двумя пальцами, мизинцем рисует "крест" на левом плече, а после показывает… почти ладонь на манер американской клятвы. Кюхён щурится, будто проверяя, правду ли говорит альфа или же врёт безбожно, и, придя к выводу, что лгать парню резона нет, позволяет себе немного расслабиться. Воспоминания понемногу начинают восстанавливаться, и Кю с облегчением вспоминает, что между ними если и было что-то, то полного контакта точно удалось избежать. Это уже радует. А вот об остальном лучше подумать после душа и завтрака, которые Хёк столь любезно предлагает. – Я… прости, можно в душ? – смягчая тон, спрашивает Кюхён. – Да, конечно, иди, – тут же оживляется блондин и, поднявшись, снова отпивает немного кофе из кружки, – могу дать свою… – Нет! – перебивает старшего Кю, вякнув это громче, чем нужно. – Я помню вчерашнее "давай дам свою одежду". У меня есть своя… с собой… в рюкзаке, – свесившись с дивана так, что одеяло ненароком открыло часть левого бедра, он тянется за рюкзаком, не замечая, с какой хитрой ухмылкой альфа пожирает его взглядом, вытаскивает оттуда чистое бельё, свежую одежду, которую взял про запас, и садится, снова поднимая глаза на Хёкджэ. – Отвернись. Я пошёл мыться. – Чистое полотешко в шкафу возьми, – отворачиваясь, чтобы позволить юноше встать и завернуться в плед, как в тогу, легко бросает Хёк, отпивая кофе. Тихо фыркнув, омега встаёт, сгребает с журнального столика телефон, и, прижимая плед к груди, шлёпает в уборную, провожаемый оценивающим взглядом блондина. Прохладная вода отрезвляет. Направив лейку душа на лицо, Кюхён несколько минут просто стоит, наслаждаясь холодом, зарывается пальцами в чёрные, спутанные ото сна волосы, и глубоко вдыхает, протирая пальцами глаза. От воды пелена сна спала, мысли немного разогнались, и юноша, собравшись с духом, мысленно возвращается ко вчерашнему вечеру, чтобы вспомнить всё в деталях, ведь он не был пьян до того самого состояния, когда алкоголь начисто стирает память. Они были дома, здесь, у Братьев Ли, играли в приставку, пили пиво, что-то ели. Потом переоделись и поехали на такси в клуб, там много пили, танцевали, выходили на улицу охладиться, там же выяснилось, что Братья ни хренашечки не братья, а пара, а после этого… такси, снова их дом, этот же душ, сильные феромоны альф… И практически секс без полноценного проникновения – повезло, хёны в самом деле прислушались к его просьбе и не стали переходить границы, тогда как другие пьяные альфы наверняка воспользовались бы ситуацией. Хотя… если смотреть на произошедшее трезвым взглядом – как он вообще мог попасть в такую ситуацию?! Он, без пяти минут замужний омега, нашедший свою истинную пару! Как можно было повестись на феромоны каких-то левых альф вне сезона? Неужто мерзкая омежья сущность показывает себя таким образом? С силой растирая кожу грубой мочалкой с ароматным мятным гелем для душа, будто стараясь стереть с себя чужие прикосновения, Кюхён практически плачет, коря себя за слабость и недальновидность. На душе мерзко – он ведь предал свою пару, предал самого лучшего мужчину на свете, своего любимого человека… Всего несколько дней назад он, глядя Чонсу в глаза, говорил, что любит его, а теперь, выходит, те слова были пустым звуком, раз он так запросто оказался в постели других мужчин. Двух. Двух других мужчин. Сразу. Как теперь с этим жить?! Будто клеймо на всю жизнь… Но самое главное – что делать с Чонсу? Рассказать? Не простит. Да ни один нормальный альфа не простит свою омегу, если она свяжется с другим альфой! Увы, таков негласный закон общества, в котором они живут… Скрыть? И всю жизнь жить с этим грузом на душе, который не даст отношениям нормально развиваться. Но больше всего страшит то, насколько больно будет Чонсу, когда он всё-таки узнает. А причинить ему боль парень хочет меньше всего. – Какой я кретин, кретин! – шипит на самого себя Кюхён, ударяя кулаком по лбу, после чего на нём остаются хлопья мыльной пены. – Щас бы всё отдал за машину времени… Или за смену типажа. Но, к сожалению, первое ещё не изобрели, а второе просто невозможно, поэтому остаётся только искать выход из этой ямы, в которую юноша по глупости закопался. И для начала надо хотя бы позвонить хёну и прощупать почву, ведь вчера Итук ему несколько раз звонил и писал, однако омега был "слишком занят", чтобы ответить своему мужчине. Глубоко вдохнув, чтобы хоть немного успокоиться и собраться с мыслями, Кюхён ополаскивается, жуёт зубную пасту, поскольку забыл взять щётку из рюкзака, ещё несколько раз плещет холодной водой в лицо, чтоб уж точно протрезветь, и выходит из душевой кабины. Всё тело приятно побаливает после бурной, как мальчишке кажется, ночи, в голове ещё слегка пульсирует, а желудок скручивает от голода… Кажется, вчера перед клубом они ничего сильно значимого не ели, неудивительно, что сейчас он чувствует себя так, будто мамонта готов съесть. Активно вороша чёрные, уже слишком отросшие волосы полотенцем, Кю поворачивается к зеркалу над раковиной, сначала смотрит на своё лицо, на удивление, не опухшее после такой-то ночки, опускает взгляд вниз… и его глаза расширяются от увиденного. Под левым соском расцветает маленький засос, а на правом плече только-только начинает наливаться кровью укус, который вчера ему оставил в знак своей пламенной любви Хёкджэ. Они… пометили его?! Эти двое… – Твою ж мать! Твою ж, нахуй, мать! – шёпотом пищит Кюхён, начиная осматривать себя со всех сторон на предмет похожих "украшений", и, найдя ещё один крупный засос на внутренней стороне левого бедра, заливается краской, снова смотря самому себе в глаза в отражении зеркала. – Это пиздос. Родители убьют меня! А Чонсу закопает. Ёбаный пиздец… Решение приходит мгновенно – молчать. Нельзя никому ничего говорить, нельзя даже думать о произошедшем! И носить закрытую одежду, пока все эти синяки и засосы не исчезнут. А что делать с Чонсу – решит позже, ведь впереди поездка в Америку, там как раз будет много времени, чтоб всё обдумать. Приняв какое-никакое решение, Кюхён натягивает на мордашку маску безразличия, как ему кажется, чтобы не выдать свою панику старшим, и выходит из уборной, оглядываясь по сторонам в поисках полуживых, ещё малость пьяных альф. После душа самочувствие заметно улучшилось: частично прошло головокружение, дышать стало легче, и тело чувствует себя свеже́е если не просто от прохладной воды, то точно от ментола, содержавшегося в геле для душа. А вот желудок страшно скручивает от голода, и большему скручиванию способствуют аппетитные ароматы еды, витающие в квартире. – С чистой жопой и доброго утра, – широко зевая и потягиваясь, из спальни выходит Донхэ, шлёпая босыми ногами по паркету. Вытянув руки, сцепленные в замок, вверх, он жмурится, приподнимаясь на носочках, чтоб размять мышцы, затем опускает руки, зарывается пальцами в стоящие торчком волосы, спутывая их ещё сильнее, и улыбается, заметив, как отреагировал на его появление Кюхён. – О, я следующий в душ, – игриво подмигнув, парень проходит мимо омеги, будто невзначай касается рукой его плеча, и скрывается за дверью уборной, щёлкнув замком. А вот Кюхён так и остаётся стоять на месте как вкопанный, ибо видон хёна с утреца, мягко говоря, его шокировал. Донхэ вышел из спальни полностью голым, не удосужившись прикрыть хоть чем-нибудь бёдра, с милыми заспанными глазами и следом от подушки на щеке, но помимо этого… всё его тело, начиная от плеч и заканчивая коленями, оказалось покрыто засосами и укусами. Можно даже сказать, что на нём живого места не осталось. Неужели это Хёкджэ его так разукрасил? В таком случае, слава всем святым, что Кю хватило пьяных остаточков мозга, чтобы не поддаться на соблазн и не переспать с этими альфами, иначе тремя хилыми синяками он бы точно не отделался, а сиял "следами страсти" похлеще, чем Фиши сейчас. Помотав головой и нахмурившись, юноша всё же собирается с мыслями и продолжает свой путь к дивану в гостиной, который Хёк уже заботливо заправил. К слову, о Хёкджэ – парень, крутясь на кухне, за те полчаса, что омега был в душе, успел сварганить приличный такой завтрак на троих, и сейчас активно встряхивает что-то в большом металлическом шейкере, глядя на три высоких стеклянных стакана перед собой. Ему бы барменом работать, так красиво он выглядит с этим шейкером в руках. – Полегчало? – заметив краем глаз движение в стороне, спрашивает блондин, поднимая голову и встречаясь взглядом с присевшим на край дивана Кюхёном. Поджав губы, донсен согласно кивает, на что в ответ Хёк лучезарно улыбается и, одним ловким движением открыв шейкер, разливает по стаканам светло-коричневую жидкость, напоминающую по виду кофеёк. – Садись завтракать, тебе нужно хорошо поесть, чтобы восстановить силы. Не будем ждать Донхэ, он по три года плещется, – подмигнув младшему, парень сгребает с барной стойки сразу три стакана и переносит их на обеденный стол, кивком головы подзывая к себе омегу. Справедливо решив, что отказываться от завтрака, когда желудок сворачивается в комок, несколько неразумно, Кюхён поднимается, идёт на кухню, обогнув телевизор и барную стойку по пути, и садится на стул прямо напротив Хёкджэ, уже пьющего что-то коричневенькое из своего стана. Это "что-то коричневенькое" на деле оказывается холодным сладким кофе, которое Кю выпивает едва ли не весь за один заход, и альфа, посмеиваясь, подталкивает к нему второй стакан с кофе, изначально предназначавшийся Донхэ. Кажется, юноша страшно голоден, – такой вывод делает Хёк, наблюдая за Кюхёном, который, едва не стеная от удовольствия, с аппетитом лопает вкуснейший жареный рис, заедая его кимчи и запивая опохмелочной похлёбкой, похожей на японский суп мисо. Видимо, за прошлую ночь много сил потерял, раз сейчас так трескает. Они завтракают в тишине – Кю просто вперивает взгляд в чашку с рисом, боясь посмотреть на старшего, а Хёк терпеливо выжидает, пока его пара наплещется в душе, чтобы наконец начать серьёзный разговор. Долго ждать не приходится, Донхэ выплывает из уборной всего через двадцать минут, прикрыв наготу полотенцем на бёдрах, шуршит в комнате, одеваясь по-человечески, и выходит в гостиную, сразу же направляясь к кухне. Заметив, что на столе не хватает стакана для него, Хэ хмыкает, подходит к холодильнику, вытаскивает оттуда коробку апельсинового сока и, захватив стакан из шкафа, садится за стол, улыбаясь Хёкджэ, который, жуя кимчи, посылает младшему воздушный поцелуй в ответ. Прям семейная идиллия. – Поговорим? – солнечно улыбаясь, спрашивает Донхэ, наливая себе в стакан сок, и, повернувшись к Кюхёну, успевает уловить его заинтересованный взгляд до того, как он опускает голову. Конечно, ещё бы донсену не было любопытно рассматривать множество засосов, украшающих светлую кожу парня, ведь такую красоту он видит впервые. Всего от одной фразы Кю мгновенно тушуется, опускает голову и, кажется, весь аппетит у него разом пропадает. Не, это было предсказуемо, но всё равно обсуждать прошедшую ночь с хёнами как-то… жутко неудобно. Даже с Чонсу об этом было бы стыдно говорить, а уж с этими альфами тем более. – Поддерживаю, нужен диалог, – вторит младшему Хёкджэ, отставляя в сторону пустую чашку из-под риса, и откидывается на спинку стула, беря в руки стакан с недопитым, уже тёплым кофе. Он выдерживает паузу, ожидая, что омега заговорит, но, не дождавшись от него реакции, переглядывается с Донхэ и сам начинает разговор. – Кюхён-а, ты ведь не скажешь, что забыл прошлую ночь, да? – Такое забудешь, – набравшись смелости, язвит Кюхён, поднимая голову и нагло смотря в глаза блондину. – Согласен, – хмыкает в ответ Хэ, на что донсен мгновенно испепеляет его взглядом. – Не бойся, обычно то, что происходит в нашей спальне, там же и остаётся, – продолжает Ынхёк, – мы держим в тайне наши отношения. – Поздравляю, – небрежно фыркает Кю, приняв решение "держать оборону". Внезапно его накрывает острое чувство дежавю: у них с Чонсу был похожий разговор, когда они целовались в его комнате и обсуждали наклёвывающиеся отношения. И тогда он задал хёну вопрос… – И теперь, дай угадаю, вы хотите, чтобы я молчал, верно? – Только если сам этого захочешь, – вновь перетягивает на себя внимание Донхэ. Он как-то загадочно улыбается, пряча губы за краешком стеклянного стакана, и Кюхён, почуяв неладное, хмурится, переводя взгляд с Хэ на Хёкджэ. – Я чот не пойму, чего вам от меня надо? – наклонившись к столу и поставив на него локти, переходит в наступление юноша. Странный получается разговор… Эти двое явно что-то мутят. – Хочешь быть третьим? – тонко чувствуя эмоции мальчишки, напрямую спрашивает Хёк, и не без удовольствия наблюдает за тем, как вытягивается в удивлении лицо донсена и как смешно расширяются его глаза. – Чо? – Понимаешь, ты как бы… нравишься нам, – теперь Донхэ сменяет игривость на серьёзность и… осторожность? В его голосе появляются нотки неуверенности, и он смотрит на Хёка прежде, чем продолжить. – Это первый раз, когда мы настолько сошлись в симпатии. Поэтому, если ты… ну, как бы… – Фиши хочет сказать, – подхватывает стушевавшегося парня Хёкджэ, – если мы тоже тебе симпатичны, то, может, хочешь попробовать что-то вроде… отношений? Как тебе такая мысль? – Сдурели? – округляет глаза Кюхён и, аж приоткрыв рот от удивления, откидывается на спинку стула, переводя взгляд с альфы на альфу. Как можно такое предлагать? Что… кто они вообще такие?! Что это за странные отношения у них?! Вопросов масса, и Кю еле сдерживается, чтоб сдержать словесный понос, хотя самого изнутри буквально распирает от негодования и вместе с тем любопытства. То есть, каков итог? Двое альф, состоящих друг с другом в отношениях, что и так не особо приветствуется в обществе, предлагают ему, без пяти минут замужнему омеге, встречаться. Отношения втроём, каково, а?! В силу какого-никакого консервативного воспитания Кюхён всегда считал, что отношения возможны исключительно между двумя людьми. Ну, ведь нельзя же любить сразу двоих или троих, правда? Или… можно? "Да какая, хрен, разница, можно или нельзя? У меня пара есть!" – резко одёргивает сам себя юноша, вспоминая о пропущенных звонках Чонсу, и внезапно голову посещает "гениальная" идея. – Если чо, я как бы уже занят, – в прямую отшивает старших Кю, однако, подумав, что может сейчас как-то оскорбить чувства парней, смягчает тон, – извините. В смысле… вы классные, и мне нравится проводить время с вами, но встречаться – это слишком. – Мы сделали что-то не так прошлой ночью? – кажется, это самый глупый вопрос от Донхэ, поскольку Кю ведь только что назвал причину отказа. Но Фиши так смотрит, будто побитый щеночек, что сердце невольно ёкает. – Нет! Блин… Хён, вообще не о том речь! – сразу начинает тараторить Кюхён, при этом неосознанно жестикулируя. – У меня уже есть альфа. Поэтому не могу я с вами встречаться! – Что это за альфа, который отпустил свою омегу развлекаться в клуб? – скептически фыркает Хёкджэ, изгибая бровь, и, подогнув правую ногу к груди, как это сделал Донхэ, чуть склоняет голову набок, таким образом играя на нервах юноши. И это даёт результат: взгляд Кю из растерянного меняется на опасный, крылья носа дрожат, выдавая его злость, и чуть поджимаются губы. – Да ещё и в компании других альф. Он совсем тебя не ревнует? Эта фраза определённо задела Кюхёна: конечно, как это так? Где видано, чтоб какой-то там альфа не пускал его, практически альфу, в клуб? Почему вообще ему кто-то что-то должен разрешать или запрещать, он же свободная личность! И все эти размышления Хёк безошибочно угадывает по мимике мальчишки. Он будто открытая книга… – Не твоё дело, понял? – ощетинивается Кюхён, и, сам того не осознавая, показывает старшему клыки. – Ну-у-у, думаю, после такой ночи мы уже достигли достаточной степени доверия, – встревает Донхэ, чтобы разрядить внезапно наэлектризовавшуюся атмосферу за столом. Криво усмехнувшись, он пододвигает к себе чашку с чуть остывшим жареным рисом и, взяв ложку, начинает есть, прикрывая глаза от ощущения просто божественного для голодного желудка вкуса. – И, раз уж ты нам отказал, можем мы узнать, кому так сильно уступают двое красивых молодых альф? – запивая рис соком, Хэ подмигивает Хёкджэ и получает от него в ответ улыбку. – Пак Чонсу. Старшие замирают и всего в одно мгновение за столом повисает напряжённая тишина. Парни переглядываются, соображая, послышалось ли им имя, или же это имя принадлежит не тому человеку, о котором они думают, и вперивают взгляды в Кюхёна. Донхэ аж жевать перестал. – Ты говоришь о… – пытаясь натолкнуть юношу на подробности, подвешивает незаконченную фразу Хёк, медленно опуская стакан с остатками кофе на стол. – Об Учителе Пак, – делая моську кирпичом, отвечает Кю, хотя у самого сердце колотится от волнения, а мозг запоздало предупреждает, что зря он треплется о своих отношениях. А тем временем где-то глубоко душонка прям пищит от злорадства, стоит мальчишке увидеть удивлённо вытянувшиеся лица и выпученные глаза альф. – Да ты гонишь, – после нескольких секунд напряжённой тишины фыркает Донхэ, и в образовавшейся тишине квартиры его голос прозвучал слишком громко. – С каких-то пор омеги встречаются с бетами? Кюхён уже хочет открыть рот и сказать, что, вообще-то, Чонсу альфа, но почему-то в последний момент решает промолчать. Зачем закапывать себя ещё глубже? И так признался в "неправильных" отношениях… – А меня больше интересует другое, – сощурившись, Хёкджэ наклоняется к столу, ставит локти на стеклянную поверхность, и в упор смотрит на омегу, – преподаватель? Серьёзно? Да никогда учитель, тем более бета, не станет рисковать своей репутацией и свободой из-за отношений с малолеткой! Ты ж его ученик! За это ещё и статья светит так-то… Эй, если не знал, как нам отказать, мог бы придумать что-то попроще. – Ты пиздаболом меня щас назвал? – опасно щурится Кюхён и сжимает кулаки под столом, будто в самом деле собираясь наброситься на блондина с намерением начистить ему… всё, что под руки попадётся. – Кю-а, – чуя неладное, да и просто увидев сжатые кулаки через стеклянную столешницу, спешит вклиниться в разговор Донхэ, чтоб снизить градус напряжения, – выдохни, всё нормально. Просто… Хёкки прав, преподаватель не может так подставиться. Да и беты с омегами редко сходятся в отношениях. – А мы сошлись, прикинь? – язвит мальчишка, переводя взгляд на Хэ, и, встретившись с его милыми щенячьими глазками, выдыхает, понимая, что разбираться с парнями силой нет никакого смысла. – Хм, ну, как по мне, встречаться с ровесниками всё же предпочтительнее, нежели со взрослым мужчиной, – задумчиво выдаёт Хёкджэ, прикусывая нижнюю губу, – у вас же с ним разница… сколько? Лет пятнадцать? – А с вами у меня разница пять лет и чо, – пожимает плечами Кю. – Ну-у-у, пять – не пятнадцать, – мгновенно парирует блондин. – Да плевать на разницу в возрасте! – прерывая начинающуюся перепалку, чуть повышает голос Донхэ, и его голос веет чрезмерной серьёзностью, что заставляет прислушаться к его словам. – Кю-а, если ты в самом деле встречаешься с Учителем Пак… думаю, ему лучше не знать о том, что между нами было. – Ссышь? – хитро лыбится в ответ Кюхён. Перед глазами мгновенно пролетают красочные картинки того, как Чонсу вывешивает альфам грандиозных люлей за то, что те посмели соблазнить его маленькую омежку. Красивая будет сцена! Правда, что ему самому потом влетит, как-то не сразу приходит в голову. – Твою аппетитную попку спасаю, – ехидничает Донхэ, переглядываясь с Хёком, – он же прибьёт нас всех троих. И в случае, если всё же передумаешь насчёт отношений… – Не передумаю. – …у тебя будет возможность с чистой совестью вернуться к нам. Сюда. В эту квартиру. За столом повисает тишина. Кюхён опускает взгляд на свои колени, нервно срывает кожицу вокруг ногтей, и непроизвольно начинает кусать губы, обдумывая возможную перспективу. То есть, если Чонсу узнает о его ночных развлечениях и, что было бы справедливым со стороны хёна, бросит его, такую глупую омегу, то он может вернуться к вот этим вот Рыбкам и принять их предложение? Перспектива неплохая, если говорить на чистоту. Парни молоды, привлекательны, не такие замороченные, как Чонсу, более лёгкие в общении, общих тем как-то побольше, да и любопытно к тому же попробовать отношения сразу с двумя альфами. Но… нет, нет, нельзя так! Нужно думать о Чонсу и о том, что соврать ему, чтобы оправдаться. Не говорить же прямо, что он почти переспал с какими-то левыми альфами на нервной почве… К слову, о нервах – их нет. Удивительно, но нервозность и депрессия, глодавшие его несколько дней к ряду, пропали. Здорово. Это действие алкоголя или эмоциональной встряски? В любом случае, что бы это ни было, оно сработало. Чёрт, ещё же перед мамой надо как-то оправдаться… Как объяснить родителям, почему он не ночевал дома, а уехал на глазах у матери с каким-то альфой? – Хочешь, оставайся у нас до вечера? – видя, что мальчишка крепко задумался, наигранно будничным тоном предлагает Донхэ, переводя тему и заодно вытаскивая омегу из мыслей. – Или до завтра, если пожелаешь. – Можно даже на несколько дней, если разрешат родители, мы будем только рады, – подхватывает Хёкджэ, и, подняв на него взгляд, Кю всего на секунду подумал, что эти двое всё же умеют читать мысли друг друга. – Не могу, извините. – Мы не будем тебя трогать, обещаю, – подумав, что юноша теперь боится находиться с ними в замкнутом пространстве, говорит Хёк, надеясь таким образом успокоить его. – Поиграем в плейстейшен, посмотрим фильм с попкорном. – Да не в этом дело, – виновато понурив голову, бормочет Кюхён и машинально тянется почесать затылок, таким образом выдавая свою неуверенность, – мне… правда надо домой, родители убьют, я же ночь дома не был, и на звонки не отвечал. Отец меня заживо съест. И к тому же… нужно начать собирать вещи… – взявшись за стакан с остатками уже тёплого кофе, он смотрит на старших и в одну секунду принимает решение рассказать им о предстоящей поездке. – Родители в честь окончания средней школы подарили поездку в Бостон, вылет через неделю. – О, круто! Я был в Бостоне, – оживляется Хёкджэ, наклоняясь к столу и ставя на него локти. – Мы тоже на каникулы с родителями ездили, правда, я маленький ещё был. Поедете семьёй? – Да, у меня там сестра… В разговоре о семье и предстоящих каникулах атмосфера между парнями меняется, они просто разговаривают, рассказывая больше о своих семьях, братьях, сёстрах, затем переходят на хобби и мечты о будущем, не замечая, как за кофе, который периодически делает для всех Хёк, пролетает два с половиной часа. Когда Кюхён вдруг вспоминает, что, вообще-то реально пора домой и позвонить Чонсу, часы на главном экране телефона показывают начало четвёртого, что заставляет сердце омеги ёкнуть – мама точно по стене размажет. Подпрыгнув, юноша бежит собирать свои вещички, раскиданные по гостиной, спальне и ванной, бесконечно извиняется перед старшими, говоря, что ему край надо лететь домой, и останавливается только возле входной двери, задумавшись над предложением Донхэ вызвать ему такси. Всего на пару секунд остановившись, Кюхён отмахивается, говоря, что доберётся до дома на автобусе, и уже хочет попрощаться, но, сам не зная почему, у входной двери тормозит, глядя на подошедших проводить его хёнов. Как-то вдруг посещает мысль, что уходить из этой квартиры не хочется. От них не хочется уходить… Здесь так уютно, легко, свободно, вот так, рядом с этими альфами, в этом доме. – Точно не хочешь остаться? – наблюдая нерешительность в глазах парня, снова интересуется Хёкджэ, собственнически приобнимая Хэ за талию и устраивая подбородок на его плече. Вместо ответа юноша отрицательно мотает головой и поджимает губы. – Ну, тогда отпишись, как доберёшься. И, надеюсь, мы ещё увидимся до твоего отъезда? – Канеш, мы просто обязаны все собраться и сыграть в волейбол до отлёта, – игриво подмигивает парням Кю. – Поцелуй на прощанье? Кюхён не успевает даже переварить услышанный вопрос, не то что дать на него ответ, и оказывается моментально втянут в откровенный поцелуй, на который по инерции отвечает. Донхэ. Его запах топлёного молока врезается в нос, пальцы скользят по затылку, зарываясь в волосы, а спустя пару секунд юноша чувствует тёплые руки у себя на бёдрах, и горячее тело, прижимающееся к спине. Вот сейчас все воспоминания прошлой ночи возвращаются – старшие так же целовали его по очереди, как делают это сейчас, не давая опомниться. Аромат топлёного молока быстро сменяется сладкой дурманящей клубникой, и Кюхён, не сдержавшись, стонет, цепляясь за чьё-то плечо, когда язык Хёкджэ настойчиво проникает в его рот. – Езжай, – блондин резко обрывает поцелуй и чуть сильнее стискивает пальцами бёдра младшего, чтобы вернуть его в реальность, – не забудь написать нам, иначе будем волноваться. Рассеянно кивнув, Кюхён смотрит сначала на улыбающегося Донхэ, затем на Хёкджэ, и, с улыбкой кивнув, выходит из квартиры, с весёлым пиликаньем замка закрывая за собой дверь. Шумно выдохнув, мальчишка прислоняется спиной к прохладной бетонной стене, прикрывает глаза, и, улыбнувшись, облизывает губы. Сердце ускорило пульс, мысли вразброс, и ножки подкашиваются. Неужели по трезвяни такая реакция на поцелуй двух альф? Но это приятно. Будоражит и заводит. "Так, харэ! Домой", – отдаёт сам себе команду Кю, и, собравшись в кучку, отклеивается от стены и направляется к лифту. Выйдя из подъезда, он сразу вытаскивает из кармана телефон и, даже толком не обдумав, что делает, звонит Чонсу, собираясь на ходу придумать, как оправдаться. Хён отвечает практически сразу, всего через три гудка – ощущение, будто он целенаправленно сидел с телефоном и ждал звонка. Он сходу заваливает Кюхёна вопросами: где был, с кем был, почему не отвечал, всё ли с ним в порядке, и чо вообще за хрень происходит, какого чёрта он не удостаивает своего альфу вниманием. На нервах ускоряя шаг, юноша честно признаётся, что ему было плохо в психологическом плане, поэтому вчера он поиграл в волейбол, потом приехал домой и сразу рубанулся спать. – Кю-а, – недолго помолчав, тихо отвечает Чонсу на "красочный" рассказ омеги, – не хочешь встретиться сегодня вечером? Я заеду за тобой около шести? – Э-э-э… ну-у-у… меня родители вряд ли отпустят, – мгновенно тушуется Кюхён, понимая, что ему и так дома сейчас влетит по первое число, а уж на встречу, и тем более с Учителем, его точно не отпустят. И вообще на домашний арест посадят, если он заикнётся об Итуке… – Скажи, что пошёл играть в волейбол, они же не будут против спорта, – даже через телефон юноша чувствует, как на этих словах хён улыбнулся и пожал плечами, – а я встречу тебя на перекрёстке рядом с магазином CU, идёт? – Окей, попробую по-тихому выскользнуть из дома, пока мама будет приходить в себя после работы. Договорившись, Кюхён отключается и, увидев подъезжающий к остановке автобус как раз с нужным номером, бежит к нему, чтобы успеть залететь в салон. Ну вот, теперь покоя не будут давать ещё и мысли о предстоящей встрече с любимым альфой… Он хочет увидеться потому, что соскучился? Или есть другая причина? В любом случае, самая главная проблема сейчас – сделать вид, что прошлой ночи не было, что всё хорошо, мир прекрасен и никто никому не изменил. И придумать оправдание для родителей, которые точно его по головке за неночёвку дома не погладят. То, что ему улыбнулась сказочная удача, Кюхён понимает, едва входит в пустую квартиру: дома полная тишина, отец, как всегда, на работе в это время, и мама, видимо, тоже, что парню только в плюс – он залезает в холодильник, заваривает себе чаёк, запирается в комнате и сходу садится за компьютер, чтобы забыться в играх до самого вечера. Думать о предстоящих грандиозных пиздюляторах совсем не хочется, но мысли сами настойчиво лезут в мозг, жужжа там, словно рой пчёл. Рассказать Чонсу или не рассказать? А если он уже знает? А тогда откуда бы ему знать? А вдруг почувствует? Опять же как? Что сказать родителям, почему его не было ночью дома? У кого он был? Столько вопросов, и как на все придумать оправдания? Но, что важнее, как свалить из дома вечером, избежав скандала с матерью, которая возвращается, как на зло, раньше отца? Идея приходит мгновенно – надо сделать вид, что пошёл выбрасывать мусор, и под этим предлогом свалить из дома, чтобы мама ничего не заподозрила. Собственно, этот фокус срабатывает на "ура": едва мама приходит домой, юноша выползает из своей комнаты, чтобы честно повиниться, получает свою порцию ожидаемых люлей, оправдываясь тем, что просто остался ночевать у друга, поскольку они долго играли в компьютерные игры, и говорит, что хочет вынести мусор, на что мама в ответ выдаёт ему два пакета и отправляет на улицу. А Кюхён и рад. Схватив телефон и пакеты, парень наспех натягивает лёгкие кеды, вспушает волосы, чтоб хоть сколько-нибудь презентабельнее выглядеть, и выходит из дома, наверняка зная, что Чонсу уже ждёт его у маленького супермаркета вниз по улице. Хён не подводит. Пролетев мимо кучки мусора и оставив там свой вклад в виде двух пакетов, Кюхён напряжённо всматривается вдаль, чтобы разглядеть и безошибочно узнать белую машину своего альфы, припаркованную неподалёку от маленького продуктового магазинчика, но, идя к ней, вдруг понимает, что колени дрожат, а зубы никак не перестанут сдирать кожу с губ. Пока не видел учителя как-то даже и не осознавал всю серьёзность ситуации, это всё казалось чем-то далёким и… нереальным? Мозг словно был в тумане. А сейчас при виде одной только машины Чонсу становится не по себе и в голове проносится уйма мыслей, одна хуже другой, о том, какой характер будет носить их разговор. "Хоть бы пронесло", – мысленно говорит сам себе Кю и, глубоко вдохнув и сделав непробиваемое выражение лица а-ля "кирпич", делает последних три шага к машине, открывает дверь и садится на переднее сидение. В нос сразу ударяет яркий, дерзкий аромат апельсина. М-м-м, такой родной, привычный, он автоматически воспринимается подсознанием как что-то своё, и юноша, вдохнув полной грудью, едва заметно улыбается, прикрыв глаза. – Привет, малыш, – внимание привлекает высокий мужской голос. Кюхён оборачивается, чтобы наконец встретиться взглядом со своим мужчиной, и, лишь посмотрев в его глаза, понимает, что сердечко ёкнуло с тем самым пресловутым звуком "щимкун" из манхв. И причём даже толком не ясно, от чего – от вспыхнувших чувств, потому что реально соскучился, или от царских пиздюлей, которые многообещающе зияют в карих глазах старшего. – Рад тебя видеть, – заметив лёгкий ступор, говорит Чонсу, и, отстегнув ремень безопасности, садится к мальчишке вполоборота, чтобы было удобнее разговаривать. – Ты… не выходил на связь несколько дней, я жутко волновался. Родителям звонить не стал, подумал, это обернётся куда бо́льшими проблемами, чем история с выпускным. – О да, если бы Вы… – омега всего на секунду тормозит, чертыхается, и быстро исправляет речь на неофициальную, – если бы ты позвонил моей маме, она бы меня заживо съела. И… прости, что не выходил на связь. Мне правда нужно было побыть одному. – Понимаю, – вздыхает Чонсу, и интонация в его голосе вдруг становится какой-то серьёзной, – ты выглядишь замученным. В чём дело? Экзамены ведь давно позади. – Бессонница, – опустив голову, бурчит Кюхён. Как-то слишком резко атмосфера в машине изменилась, стала колючей, напряжённой. Хочется отсюда сбежать… – А спать тебе не давали, дай угадаю, – Итук специально делает паузу, будто желая ещё больше натянуть нервы, – Братья Ли, не так ли? – он замолкает всего на пару секунд, внимательно следя за реакцией мальчишки, и продолжает говорить. Слишком спокойно и медленно, будто ведёт очередной урок в классе. – Или алкоголь в ночном клубе до трёх часов ночи перебил весь сон? Слушая Чонсу, Кю даже не может пошевелиться – просто сидит, уставившись на горящий значок непристёгнутого ремня, правой рукой сжимает край кожаного сидения до побеления костяшек, а левую старается держать на виду и более-менее расслабленной, чтобы себя не выдать. А между тем адреналин на максимальной скорости ебашит по венам, кажется, заменяя кровь. Он знает. Он всё-таки всё знает. Знает о ночном клубе, знает о Донхэ и Ынхёке, знает, что его омега вчера наебенился и танцевал до упаду, и… может, есть хоть маленький шансик, что не знает о том, где ночевал? Что сказать? Как оправдаться? Что солгать, чтобы их только-только устоявшиеся отношения не посыпались, как карточный домик? – Йесон звонил мне сегодня утром, – видя, что Кюхён не может даже звука издать, продолжает также спокойно говорить Чонсу, – оказывается, вчера вы были в одном и том же клубе. Он видел тебя в компании этих двух альф, когда вы выходили на улицу, в курилку. Да и в самом клубе за вами наблюдал. – С каждым словом юноша чувствует себя так, будто на него ложится по камню. Вес становится всё больше и больше, он давит на сердце, поднимает ком к горлу, и придавливает к земле. – А потом вы уехали на одном такси. Все трое были хорошо пьяны, по его словам. А теперь вопрос на сто миллионов вон, – мужчина снова делает паузу, чуть наклоняется вперёд, кладя левую руку на руль, и спокойно заканчивает фразу, – ночевал ли ты сегодня дома, Кюхён-а? Бах! Как финальный выстрел, прямо в голову, в висок, в упор. Перед глазами на мгновение темнеет, сердце колотится где-то в горле, отдавая шумом в ушах, и на глаза непроизвольно наворачиваются слёзы, скрыть которые мальчишка не в силах. Это конец… И он сам всё испортил, своими же ручками. Ведь предполагал, что так и будет. Так зачем… зачем поехал в клуб, а оттуда домой к альфам? Поддался минутной слабости и этим испортил свои, в перспективе, идеальные отношения. Идиот… – У тебя с ними… – Ничего не было, – собрав все силы и придав жёсткости голосу, перебивает Кюхён, шмыгнув носом. – Тогда почему плачешь? От невыносимо спокойного тона Чонсу хочется застрелиться. Какого чёрта он так спокойно реагирует и разговаривает? Неужели ему плевать на их отношения? Где ожидаемые предъявы и обвинения? Он хоть что-нибудь чувствует вообще?! – Я… не… прости… – это всё, что сейчас может выдавить из себя Кюхён. Он опускает голову, чувствуя жуткий жар, обжигающий щёки, всхлипывает, и зажмуривается, позволяя горячим слезам сбежать по щекам. Выпытывать дальше глупо: раз юноша ревёт, значит, чувствует вину. А за что? Логично – всё же у него с теми парнями что-то было, а как в этом признаться, омега не знает. И пробовать выведать, что же он в итоге натворил, бессмысленно, ведь сейчас Кюхён явно не в состоянии говорить и связно мыслить. – Ладно, слушай, – собравшись с мыслями, вздыхает Чонсу, переводя взгляд с Кю на залитую ярким солнцем улицу, где живут своей жизнью маленькие магазинчики, – что бы ни произошло прошлой ночью, это будет на твоей совести, захочешь – расскажешь. Но… как раз из-за прошлой ночи я решил, что… нам нужна пауза. – Услышав это, Кюхён резко вскидывает голову, хлюпает носом, и его рот непроизвольно открывается от ускорившегося дыхания. – Я имею в виду, нам нужно взять паузу в отношениях, так будет правильно. Во-первых, твои родители перестанут волноваться из-за нашей с тобой связи, а во-вторых… прости, сейчас я жалею, что тогда пошёл у тебя на поводу и согласился на отношения. Мне стоило держать себя в руках и проигнорировать тебя, а не поддаваться слепым чувствам истинности. – Ты… меня бросаешь? – сиплым от слёз и давящего кома в горле, еле вышёптывает Кю, сжимая кулаки. – Я этого не хочу, – Чонсу смотрит на красное, заплаканное лицо мальчишки и старается поддерживать спокойный тон, – но мне придётся. Я взрослый, состоявшийся мужчина, тогда как ты ещё подросток и, я понимаю, тебе хочется жить на полную катушку, творить фигню и… просто наслаждаться каждым моментом. Сейчас, в таком юном возрасте, тебе не нужны взрослые отношения. Поэтому… будет лучшим решением тебя отпустить. – И ты так решил за меня?! – неожиданно для самого себя повышает голос Кюхён, дрожа всем телом. – Решил за двоих, да? Меня не желаешь спросить, чего я хочу? – Я ведь старше, и должен нести ответственность за нас двоих, – видя настоящую, неподдельную ярость, вспыхнувшую в глазах юноши, Чонсу поджимает губы и смотрит на его трясущиеся руки. Для него это слишком сильное потрясение. Но так надо. Пусть будет больно обоим, но это лучший выход. – К тому же, как мне кажется, выбор ты уже сделал сам. И он не в мою пользу, не так ли? – всего на пару секунд повисает тишина, мужчина внимательно следит за реакцией донсена, за его жестами, и понимает – он прав в своей догадке. – Не пытайся выкрутиться, я прекрасно чувствую на тебе запах другого альфы. И даже, кажется, не одного альфы. У тебя была близость с ними. – Нет, – мотая головой, шепчет Кю, а между тем по щекам предательски бегут новые ручейки слёз. – Зачем ты мне врёшь? – тяжело вздыхает Итук, отворачиваясь к лобовому стеклу. Тяжело смотреть на любимого парня, которому сам же причиняешь боль. Он так смотрит… Хочется прям щас забить на все свои решения, отбросить прочь гнетущие мысли, и крепко его обнять, прижав к груди. – Посмотри на меня и честно признайся, у тебя что-то было с Братьями Ли? В воздухе повисает напряжение, которое, кажется, можно почувствовать кожей. Признается? Чонсу сверлит мальчишку взглядом, выжидая ответ, и за эти несколько секунд в его голове пролетают яркие картинки того, что альфы-извращенцы могли сделать с этим бойким, но наивным омегой, и от слишком бурной фантазии становится тошно… – Да, – наконец сдаётся Кюхён, опуская голову и закрывая лицо руками. – Но я… с ними… н-не спал… Хён… – он захлёбывается слезами, еле-еле говорит, рвано вдыхая через каждое слово, и сворачивается клубком, поджимая колени к груди, насколько это возможно сделать в машине. Прикрыв глаза, Чонсу глубоко вдыхает, с силой сжимая нагретый солнцем руль пальцами, затем разворачивается, расслабляется на сидении, и шумно выдыхает. Странные ощущения. Больно. Сердце ноет, осознавая предательство любимого человека, желудок скручивает от нервов, но вместе с тем становится… легче? Легче его отпустить. Так будет лучше, так правильно. И плевать, что он искренне любит этого юного недоальфу, да и не важно, где и с кем парень провёл эту ночь, он-то знает, что ничего не было, у Кю не тот характер, чтобы с лёгкостью переспать с чужими альфами, когда есть свой. Однако, его искреннее признание сейчас облегчает задачу. – Кю-а, – тихо и слишком нежно начинает Чонсу, – я тебе верю, – всхлипнув, юноша поднимает красные, опухшие глаза на альфу, отнимая руки от лица, и в его глазах столько надежды… что в них можно утонуть. – Но причина моего решения не в этом. Пойми, я правда хочу, чтоб у тебя была полноценная жизнь подростка, чтобы ты мог… ну не знаю… без лишних мыслей провести всю ночь в клубе, внезапно сорваться и уехать к морю, никому не говоря. Чтоб встречался со своими ровесниками, учился, выигрывал гранты, участвовал в соревнованиях по волейболу… Чтобы был настоящим альфой, как и хотел. А со мной… у нас слишком большая разница в возрасте, и ты, прежде чем что-то сделать, всегда будешь оборачиваться на меня и думать, как я отреагирую на твоё решение. А разве это свобода? – Мы же… истинные, – всхлипывает Кюхён, стирая запястьями слёзы со щёк, – и ты… так просто… так просто от меня… откажешься? – по голове со страшной силой бьёт давление, кровь в ушах шумит, а красные, заплаканные глаза ужасно щиплет, даже на солнечную улицу тяжело смотреть. Но ещё тяжелее сердцу. Кажется, оно стало биться медленнее, но с большим усилием. – Я не отказываюсь, а всего лишь даю тебе возможность проанализировать самого себя и честно решить, нужны ли тебе отношения со взрослым мужчиной. Голова раскалывается. Столько мыслей… В силу бушующих эмоций Кюхён не способен воспринять слова Чонсу правильно, он зациклился лишь на мысли "он меня бросает, я ему не нужен", и не хочет даже попытаться прислушаться к хёну. Для него ситуация однозначна – любимый альфа отказывается от него. И он ничего не может сделать, чтобы изменить его решение… Может только испортить всё ещё больше. – Я уезжаю, – собравшись, более-менее связно говорит Кю, поднимая глаза на старшего. При виде его спокойного лица юноша чувствует, как откуда-то из солнечного сплетения, затронув сердце, подступает к горлу злость. Вот он, спасительный механизм, который всегда помогал – ярость. Не можешь защищаться – нападай, всё просто. И сейчас стоит сделать точно так же. Напасть. – В Штаты. С родителями. Самолёт через пару дней, вещи давно упакованы, и виза на руках. Получи, янбан*, гранату! Лицо Чонсу вытягивается в удивлении, он хлопает глазами, осознавая услышанное, и хмурится, а омега в свою очередь мысленно пыжится от гордости, ведь результат получился именно таким, как он и спланировал. – Надолго? Когда вернёшься? – Не вернусь, – Кюхён снова шмыгает носом, подбирая сопли, и с удивлением понимает, что слёзы сами по себе останавливаются, щёки и уши загораются румянцем, а душа прямо-таки ликует от злорадства. Раз Чонсу в самом деле решил его бросить, то почему бы не переиграть учителя? – Моя сестра живёт там и, возможно, я тоже останусь. – А как же твои планы? Ты ведь хотел в Сеульский университет, – отлично, теперь в голосе альфы слышны нотки возмущения и страха. Ага, понял, что всё идёт не так, как ему хочется? – В Америке полно университетов, поступлю куда-нибудь, – фыркает омега и отворачивается, растирая и без того красные, но уже не мокрые глаза пальцами. – Да и какое тебе дело? Раз уж мы расстаёмся, тебя не должно беспокоить моё будущее. – Эй! – Чонсу чуть повышает голос, тянется к Кю и слегка встряхивает его за руку, чтобы мальчишка посмотрел на него. – Я не говорил о расставании. Лишь предложил взять паузу, это разные вещи. – Ты прав, – отдёрнув руку, шипит на старшего Кюхён, прожигая его тёмными, почти чёрными глазами, в которых Итук сейчас видит лишь ярость вперемешку с болью, – мне не стоит встречаться со взрослым мужчиной. И моих родителей только обрадует наш разрыв, так что всё к лучшему. – Ты ведь на самом деле так не думаешь, – совсем тихо, будто стараясь проникнуть в голову парня, говорит Чонсу, стойко выдерживая битву взглядов. Ага, дал заднюю? Быстро же хён мнение меняет. – Кю-а, услышь меня. Я очень тебя люблю, и мне… я не хочу расставаться, ты мне очень дорог. Но для меня важно, чтобы ты сам решил, чего ты хочешь, поэтому и предлагаю взять небольшой перерыв, чтобы дать тебе время всё обдумать. Кажется, слова "я люблю тебя" произвели на Кюхёна впечатление: он выпрямляется, рот открывается сам по себе, и он наконец-то начинает слушать старшего, для себя понимая, что ошибся из-за захлестнувшего мозг гнева. Не стоило так резко реагировать… Хотя, какой смысл сокрушаться? Эмоции шли вперёд языка. – Я… я вернусь через две недели, – вдруг уже тише, спокойнее отвечает Кю, опуская глаза на коробку передач, – этого будет достаточно? – Конечно, – впервые за разговор Чонсу наконец улыбается. Тепло, нежно, привычно, как всегда улыбался ему, когда они оставались наедине. От этого теплеет на душе. – Пиши мне, если захочешь. Я буду очень ждать твоих сообщений и… волноваться. – Напишу. Больше юноша ничего не говорит, просто разворачивается, открывает дверь и выходит из машины. Он даже не оборачивается, идя к своему дому, просто смотрит вперёд, щурясь от яркого предзакатного солнца, и глубоко вдыхает тёплый влажный воздух, чтобы окончательно взять себя в руки и успокоиться. Дома ведь мама, нельзя, чтобы она видела его в таком состоянии. Хочется просто придти, поскорее закрыться в комнате, залезть в своё "гнёздышко" и уснуть, забыть этот день, как самый худший в жизни. Однако планы резко меняются, когда на его телефон приходит короткое сообщение: "Хэй, ты как? Мы тут страдаем Т_Т". Отправитель – Донхэ. Странно, что хён использовал именно слово "страдать", а не "волноваться", и это первая мысль, посещающая голову Кю. – Твою ж мышь, забыл, – шикает сам на себя Кюхён, вспоминая, что обещал написать парням, как доберётся до дома, но, подойдя к подъездной двери, останавливается, поднимает голову вверх, глядя на тёмное окно своей спальни, затем смотрит на соседнее, принадлежащее гостиной, где наверняка сейчас сидит мама, и вздыхает. Всё слишком запуталось. Ощущение, будто тонешь во всех этих… запретах, серьёзных разговорах, мыслях. Хочется вырваться из всего этого, словно всплыть со дна моря и глотнуть свежего воздуха. Нервы на пределе… Плакать уже не тянет. Зато тянет в какой-нибудь спортзал или на ринг, чтобы выплеснуть все эмоции, отбуцкать боксёрскую грушу, бегать по стадиону до полного истощения, или опуститься на дно бассейна и сидеть там, пока лёгкие не начнёт жечь от нехватки воздуха. Голова раскалывается… Как можно было в шестнадцать лет вляпаться в такую жижу? Долбаные гормоны. Будь он альфой, такого бы точно не произошло. К чёрту дом. К чёрту родителей. Нет никакого желания сидеть в четырёх стенах до отлёта в Штаты. Подняв телефон к лицу, Кюхён пишет маме короткое сообщение "я к Сонмину, останусь у него на ночь", а Сонмину отправляет "если чо, я у тебя ночую, прикрой плз", и, развернувшись, идёт в сторону автобусной остановки, вспоминая, какой остаток на Т-карте, и молясь, чтобы этого хватило ещё хотя бы три-четыре поездки. Никого не смущает его внешний вид оборванца-недоалкоголика, поскольку лето и на улице слишком жарко, единственное, на что люди обращают внимание – старые облезлые кеды парня, ведь он надел их просто чтоб мусор вынести и не планировал куда-то ехать. Впрочем, плевать на взгляды людей, куда важнее сейчас внутреннее состояние. А состояние, мягко говоря, не очень… Мысли душат, из-за них складывается впечатление, что все вокруг его осуждают – женщина, поглядывающая на него с другого конца автобуса, бабулька с авоськой овощей в руках, мужчина в костюме с кейсом, даже маленькая девочка в милой панамке с клубничками: все эти люди будто знают, что Кюхён сделал, и с укором пялятся на него. Покраснев до состояния спелой помидорки, Кю опускает голову и остаток пути старается смотреть только в окно, на медленно темнеющие к закату улицы. Выйдя на нужной остановке, он без труда вспоминает дорогу до красивого высотного здания, заходит внутрь, поднимается на лифте до двенадцатого этажа, и, остановившись напротив двери с номером 1203, звонит в звонок, прислушиваясь к звукам в квартире. Из-за хорошей звукоизоляции слышны только приближающиеся шаги, затем пилик и щелчок кодового замка, бесшумно открывается дверь, и вот на пороге появляется растрёпанный, удивлённый Донхэ. Уже в белой футболке, того же цвета шортах, и носках с принтом яишенки. – О, Кюхён-а? – округляет глаза альфа, отходя назад, чтобы впустить юношу в квартиру. – Можно остаться у вас? – сходу выпаливает Кюхён, переступая порог. Отчего-то на глаза сразу начинают наворачиваться слёзы, словно он долго-долго сдерживался и вот в этот момент эмоции взяли верх. – Конечно, мы будем… – договорить Хэ не успевает – Кюхён делает шаг навстречу старшему и крепко обнимает его за пояс, утыкаясь лицом в сгиб его шеи, – рады. Хёкджэ, до этого сидевший в гостиной перед телевизором и пытавшийся выиграть в какой-то игрушке, пока любимый отошёл, ставит игру на паузу, оборачивается к двери, собираясь спросить, кто там, но замирает с открытым ртом, не произнеся ни звука. Неожиданный и… весьма приятный сюрприз. Который сам, по своей воле решил к ним вернуться. *Янбаны – "высшее сословие" в Корее (Чосоне) 12 века. Это зажиточные крестьяне и купцы, то есть, феодалы или помещики; некоторые люди даже платили деньги, чтобы их причислили к этому классу, поскольку янбаны не облагались государственными налогами. В то время происходило сильное расслоение общества на бедных и богатых и, не трудно догадаться, янбаны были, мягко говоря, нелюбимы простым народом. Прим: глупая шутейка автора, который прётся по истории Кореи.