Правило неприкосновенности

Четыре года спустя. В прихожей тихо пиликает дверной замок, услышав который Кунги подрывается со своей мягкой белой лежанки в углу спальни и летит встречать гостя. "Наконец-то вернулся", – думает Чонсу, снимая компьютерные очки и протирая уставшие от долгого смотрения в монитор глаза. Работа с чёртовыми формулами в презентациях для студентов страшно выматывает, а сильное волнение по поводу отсутствия Кюхёна дома выматывает ещё больше. Весь день парень молчал, не отвечая на сообщения и звонки, на связь выходил только утром, а сейчас уже восемь часов вечера, обычно в это время он уже дома. Естественно, Итук страшно волновался, ведь сейчас середина марта, у Кю вот-вот должна начаться течка, мало ли что с ним может произойти, вдруг она случилась где-то в общественном месте, он попался альфам в таком состоянии… Фантазия весь день подкидывала мужчине самые жуткие сценарии, из-за чего он с трудом мог сосредоточиться на читаемой студентам лекции, и от каждого надуманного сценария тревожность только усиливалась. Он даже успел обзвонить всех друзей своего парня: Братьев Ли, Дженнифер, Чжоу Ми, ставшего Кюхёну близким другом, даже до Рёука добрался, с которым омегу познакомил ещё год назад, но все дружно сказали, что не слышали и не видели его, только Чоми сказал, что Кю был утром на занятиях. Но оно и понятно, в университет они с Чонсу уезжали вместе на машине альфы. И вот спустя несколько часов страшной нервотрёпки омега наконец-то вернулся домой. Резво встав из-за рабочего стола, Итук нервно ворошит копну пшеничных волос, бежит в гостиную, уже собираясь наброситься на любимого сначала с объятиями, затем с расспросами, но буквально застывает на месте с расширившимися от шока глазами и открытым ртом. Кюхён, весь растрёпанный, в грязных джинсах и пыльной ветровке, с разбитой бровью и царапиной на скуле слева, сидит на корточках и гладит ластящуюся к нему Кунги руками, на разбитых костяшках которых запеклась багровая кровь. Краем глаз увидев чужие ноги, Кю вскидывает голову, улыбается ещё шире и тут же слегка морщится от боли – у него разбит правый уголок рта и на нём, как и на костяшках пальцев, запеклась кровь. – Ты… где был? – еле-еле вышёптывает Чонсу, разглядывая поднявшегося парня с головы до ног. – Почему… Что случилось? Как только омега выпрямляется, мужчину сбивает с ног его пряный, пьянящий аромат глинтвейна. Чёрт, кажется, у него вот-вот начнётся течка. Снова придётся объедаться подавителями и кофе, как и предыдущие несколько лет. Вот что за несправедливость? С любимым парнем живёт уже почти четыре года, пережил с ним вместе не один сезон, а приём подавителей оба продолжают до сих пор, не решаясь вступить в полноценную половую связь. Вернее, Кю всё ещё не готов… – Всё нормально, – с улыбкой отмахивается парень и делает шаг назад, когда хён рвётся к нему подойти, – а-а-а, не-не, не трогай меня, я весь грязный и вонючий, надо помыться. – Ты опять подрался? – Всего на секунду повисает тишина, а затем Кюхён расплывается в широченной довольной улыбке и кивает. А вот всё, на что хватает Чонсу, это тяжёлый вздох. – Хоть победил? – Канеш, хён! Ты за кого меня принимаешь! Я им всем там эта… айз на жопу натянул!* Чонсу обязательно бы засмеялся, не будь он взволнован из-за побитого вида парня, но вместо этого он только снисходительно улыбается, видя пылающий огонь азарта в глазах Кю. Да и как можно на него злиться за эту глупую мальчишескую выходку, когда он так смешно мешает языки? Тут не полопаться бы от рвущегося наружу смеха. – Поподробнее расскажешь? – Так, давай я помоюсь, поем, и всё тебе расскажу. Поджав губы, альфа согласно кивает и молча смотрит, как Кюхён снимает куртку и ботинки, а затем уходит в душ, тихо закрыв дверь и щёлкнув замком. Сердце колотится так, будто хочет выбраться из грудной клетки и ломануться следом за парнем, но Итук мужественно собирает себя в кучку и идёт на кухню доставать коробку с медикаментами, чтобы, когда Кю выйдет, сразу обработать и перевязать его увечья. И где только он так уделался? Взрослый студент, в таком возрасте просто так не дерутся, и несмотря на то, что недоброжелателей в университете у него всё ещё хватает, с ними драки прекратились давным-давно, а алкоголем от юноши не пахло. Вытаскивая из деревянной коробочки перекись водорода, йод и бинты, мужчина не может остановить фантазию, подкидывающую ему жуткие картинки возможно произошедших событий, и из-за этого нервничает всё сильнее и сильнее. А Кюхён между тем вообще не торопится выползать из тёплой, нагревшейся от горячей воды ванной комнаты – он долго стоит под душевой лейкой, наслаждаясь практически обжигающими кожу струями воды, с тихим шипением срывает запёкшуюся кровь с разбитого колена и костяшек пальцев, смывает остатки крови с лица, и дважды моет недавно подстриженные и покрашенные в карамельный цвет волосы, вымывая из них пыль и землю. Будто сутки поле под рис вспахивал, а не просто в подворотне подрался! А бонусом ещё и какое-то противное тянущее ощущение внизу живота, будто все органы разом возжелали покинуть тело… – Вроде ж не били туда, чо так мерзко-то? – морщится Кю, стоя перед зеркалом и обтираясь полотенцем. Тянущее чувство будто волнами накатывает, то становясь сильнее, то практически исчезая. Явно что-то не то. – К врачу что ли ехать? Вот у врачей ещё я после драк давно не был, ага, – бурчит сам себе под нос Кюхён, откровенно злясь на самого себя и тех придурков, что рискнули напасть на него сегодня. Завязав своё полотенце на бёдрах, он хватает с вешалки полотенце хёна, накидывает его на голову и плечи, плотнее кутаясь, чтоб не замёрзнуть сходу, и выходит из ванной комнаты, едва ли не сразу попадая в объятия старшего. Чонсу, попивавший успокоительный чаёк на кухне, мгновенно поднимается из-за стола и идёт в коридор, как только слышит, что в ванной стих шум воды. Крутясь возле двери, как обычно делает Кунги, когда он сам уходит мыться, мужчина готов завыть от нетерпения, а едва замок щёлкает и открывается дверь, ловит в объятия тёплого, завёрнутого в полотенца, ароматного омегу, прижимая его к себе. – Хён, ты… ты чего? – тихо спрашивает Кю, упёршись подбородком в сгиб шеи старшего. – У меня сейчас нервы по швам пойдут, – слышно, как у альфы дрожит голос, и донсен моментально покрывается мурашками, будто чувствуя напряжение любимого, – что с тобой случилось? Ты последний раз дрался на втором курсе, и то из-за типажа и вместе с Чжоу Ми. А сегодня пропал куда-то, никто из твоих друзей не был в курсе, где ты… – Да всё нормально, правда, – успокаивает его парень, – ничего мне не повредили, царапины просто. Пусти, всё расскажу. М-м-м, – едва закончив фразу, Кюхён хмурится и чуть сгибается, чувствуя очередной спазм внизу живота, чем, естественно, пугает своего мужчину. Нахмурившись, Чонсу выпускает младшего из объятий, наклоняется, подхватывает его на руки и гуськом, поскольку Кю достаточно тяжёлый, ковыляет к дивану в гостиной, где усаживает его в компанию к мягким белым подушкам и спящей рядом с ними Кунги. Питомец, потревоженный копошениями, обиженно тявкает, спрыгивает с дивана и, смерив хозяина недовольным взглядом, убегает в спальню, на что сам хозяин практически не обращает внимания. Оставив Кюхёна на диване, Итук подходит к обеденному столу, на котором разложил медикаменты, сгребает сие богатство и возвращается в гостиную, сразу устраиваясь на полу перед парнем. – Внимательно слушаю, – с лёгкой полуулыбкой говорит альфа, подталкивая Кюхёна начать рассказ о сегодняшних приключениях. – Кароче, – как только парень это произносит, Чонсу прыскает со смеху. – Чо ржёшь-то? Щас вообще ничего не скажу! – наигранно дует щёки Кю, наблюдая за тем, как старший обильно смачивает белый ватный диск перекисью водорода. – Извини, ты просто каждую историю о своих жопных приключениях начинаешь именно с этого слова, – хихикает старший и, удобно устроившись в позе лотоса, начинает осторожно обрабатывать перекисью содранные колени парня под его тихое шипение. – Ладно. Каро… э-э-э… В общем, – от этого альфа снова тихо хихикает, но вовремя замолкает, понимая, что сейчас ему прилетит по шапке, – ты ж знаешь, у нас сегодня был последний день правок диплома, я только к двенадцати наконец к руководителю попал, мне ещё там правок наделали, а дедлайн же уже, вот я и остался в библиотеке, чтоб всё исправить и распечататься. Задержался там до шести, пока библиотека не закрылась и меня не выгнали. Ну, я пошёл в типографию там, поблизости, напечатал свой диплом и решил по пути в щикданг зайти, потому что жрать хотел, как сто индейцев. – А чего не написал-то? Ты же обычно предупреждаешь, если задерживаешься, – прерывает Кюхёна альфа, приподнимаясь, чтобы сесть на колени, и берёт правую руку парня, чтобы обработать разбитые костяшки. – Да телефон сел, не буду ж я у людей на улице просить позвонить, не двухтысячные года, – закатывает глазки Кюхён. – Ну и всё, после щикданга домой потопал пешочком, по пути мне "святая троица" с параллели попалась, ну те, которые три Кима! Пьяненькие были. Вот мы и подрались. – Очень содержательно, – скептически выдаёт Чонсу, начиная обрабатывать перекисью вторую руку парня. Три Кима – компания четверокурсников из смежной с Кюхёном группы, заработавшая себе прозвище "святой троицы", вот только святого в них ничего нет. Эти трое – чеболи, сыновья владельцев крупных компаний, попавшие в Сеульский университет благодаря связям родителей, и у всех троих фамилии по счастливой случайности Ким. А тёрки с Кюхёном у них начались ещё со второго курса, когда они, все из себя богатенькие короли жизни, узнали, что Кю из простой, не супер-вау-богатой семьи, учился в Америке, заработал себе репутацию лидера потока, а на деле оказался омегой, тогда как Кимы – благородные альфы. Ещё и с устаревшими взглядами на типовую идентичность… На почве слепой нетерпимости парни и возненавидели омегу, дрались с ним на втором курсе, когда типаж юноши вскрылся, вот только Кюхён теперь тоже был не один: рядом вертелся Чжоу Ми, каждый раз вступающийся за друга, и Чонсу, способный повлиять на этих трёх придурков со стороны преподавательского состава. Прошло два года, выпускной курс, уже почти свободные взрослые люди, а "святая троица" всё никак от парня не отстанет, тыркает его периодически… Но до драк больше не доходило. Что за обострение у них началось? – Ну а что ещё сказать? – возмущённо пучит глаза Кюхён. – Два дебила – это сила, три дебила – это мощь. – Что, без причин решили тебе лицо украсить перед дипломом? – закончив с руками, мужчина поднимается с пола, берёт чистую ватку, промакивает её перекисью и, сев на диван рядом с младшим, принимается за разбитую губу и бровь. – Ну… нет… – вдруг тушуется Кю, опуская глаза на руки хёна, аккуратно порхающие вокруг правого уголка губ. – Хён, у меня, походу, скоро это… начнётся весеннее обострение. И мне кажется, что они это почувствовали, вот и… полезли. – У меня жёсткое дежавю сейчас, – опустив руки, медленно говорит Чонсу, смотря в огромные карие глаза парня, – как когда тебя в школьном туалете зажали. И когда я тебя нашёл там, всего в крови, – он замолкает, вспоминая жуткую картину, когда Кюхён с окровавленным носом со всей дури швырнул одного из учеников в дверцу туалетной кабинки, разбив ему лицо, а затем посмотрел на учителя таким взглядом, что до сих пор от воспоминаний мурашки по спине бегут. – Да, сегодня примерно вот также было, – вздыхает парень, повесив голову. За всё время, что они живут вместе, Итук наблюдал множество истерик, которые переживал Кюхён на почве своего типажа: "как омеги вообще могут жить поблизости с озабоченными альфами", "всех альф до окончания учёбы надо принудительно сажать на блокаторы" и конечно же "этот мир вообще не предназначен для парней-омег". Со стороны это показалось бы слишком радикальным отношением ко всем альфам, но Кюхёна тоже можно понять – омеги редко бывают лидерами, а Кю явно лидер от рождения, не признаваемый окружающими из-за типажа, он часто сталкивался с дискриминацией по этому признаку. Ещё и эти периодические домогательства со стороны сокурсников по весне, потому что среди них прошёл слух, что он "мальчик лёгкого поведения, раз спит с преподавателем"… А до этого был слух, что альфа спит с альфой, потому что долгих два года все думали, что Кюхён альфа. – Ты подавители давно принимал? – возвращаясь к ранке в уголке губ парня, спрашивает Чонсу. – Не помню… – вдруг округляет глаза Кю. – Принимал… Когда-то. Не помню когда. У меня с этим дипломом всё из головы повылетало. Наверное, надо выпить на всякий случай, а то мне как-то не по себе. Ай! Хён, аккуратнее, – задумавшись, Чонсу случайно чуть сильнее, чем нужно надавливает на рану, рассёкшую бровь над правым глазом парня, и после этого вскрика извиняется и дует на порез, чтобы снять боль. – Я написал Йесону утром, он сказал, что завтра вечером отправит нам курьера с коробкой блокаторов… – А чо ждать? – не дослушав, прерывает мужчину Кюхён. – Давай сами к нему съездим, я Рёука давно не видел. Соджу бахнем, мяса поедим, Йесон-хёна в карты нахлабучим. – У тебя вот-вот сдача диплома, а ты хочешь раньше времени попойку устроить? Ещё в конце первого курса Чонсу хорошо постарался, чтобы его любимый омега наконец подружился с Чонуном, с которым у них отношения со школы не особо ладились, ведь Йесон был для него строгим преподавателем. Однако в этот раз они довольно быстро нашли общий язык, но куда быстрее Кюхён скорешился с Рёуком, парнем и уже практически мужем Чонуна, поскольку они всё же примерно одногодки, а значит, и тем общих больше. Например, пакости творить – как выяснилось, в плане розыгрышей эти двое прям профессионалы, Кюхён даже как-то раз сам попался на шутку Рё, за что долго на него дулся. – Чо сразу попойку, – дует губы Кю, – просто посидеть, соджу чутка выпить… М-м-м, да чо такое, – поморщившись, юноша чуть сгибается и прикладывает ладонь к животу, вновь ощутив противную тяжесть в этой области. Испугавшись, Чонсу хватает парня за плечи, окидывает его взглядом и пытается сообразить, что же происходит, но это длится всего пару секунд, а потом… его с головой накрывает сладкий, пряный, сносящий мозг аромат омеги. Только не сейчас. Не так резко, нет. – Лучше позвони Йесону и спроси этого чудо-химика, чо со мной, – выдохнув после того, как тянуть все органы ниже пупка перестало, говорит Кюхён и открывает глаза, встречаясь с немного жуткими, ошалелыми глазами старшего. Дышит через раз, зрачки расширены, из-за чего глаза выглядят теперь полностью чёрными, и слегка подрагивают крылья носа. – Хён, ты чего? Всё нормально? – Я-я-я… сейчас, – с трудом взяв себя в руки, мужчина вскакивает с дивана и практически бежит на кухню, к деревянному ящичку, где лежат медикаменты, а среди них кластер блокаторов для альф. Проследив за ним взглядом, Кюхён быстро соображает, что к чему, резко вскакивает с дивана, оставив на нём полотенце, которым укрыл плечи, и, придерживая то, что на бёдрах, идёт следом за Чонсу. Мужчина яростно перерывает разноцветные коробочки в поисках одного-единственного серебристого кластера с зелёной полоской по центру, и, как кажется Кю, тихонько матерится себе под нос, хотя матов от Итука он никогда не слышал. – Не ищи, – тихо, с милой улыбочкой говорит Кюхён, обходя обеденный стол, – их там нет, – встав за спиной старшего, он кладёт ладони на его талию и сразу получает отклик в виде лёгкой дрожи. – Ты в тумбочку в спальне перекладывал? – едва сдерживаясь, чтоб не зарычать, спрашивает Чонсу, тем не менее продолжая копаться в коробке. – Не-е-ет, – кажется, парень сейчас прямо-таки облизывается, стоя за его спиной, и Чонсу накрывает очередное яркое дежавю, когда Кюхён-школьник так же подошёл к нему со спины в комнате во время "репетиторства" и нагло соблазнил. – Всё куда проще: закончились. И мои, – сделав паузу, Кю прижимается животом и грудью к спине альфы, шумно вдыхая его аромат апельсинов, и кладёт подбородок ему на плечо, – и твои, – скользнув ладонями под белую домашнюю футболку хёна, Кюхён оглаживает его подтянутый живот, проходится подушечками пальцев по кубикам пресса, поднимается выше и в своё удовольствие жамкает крепкую грудь. Резко повернув голову, Чонсу смеряет младшего убийственным взглядом и пыхтит, еле-еле держа себя в руках. Что не очень-то получается, когда чужие руки продолжают мять грудь, а пальцы слегка трут и массируют соски. – Кюхён-а, ещё одна бусинка и моё терпение лопнет. Вместо ответа Кю игриво морщит нос, прикусывает нижнюю губу, вплотную прижимается к спине старшего, щипает его соски, из-за чего мужчина едва слышно ахает и откидывает голову на его плечо, и припадает к губам альфы в поверхностном поцелуе. Все четыре года с момента, как начали жить вместе, между парнями был своеобразный договор: никакой интимной близости до окончания университета. Вернее, никакой полноценной интимной близости, к минету и банальным ручкам это не относилось, и дело было вовсе не в боязни, а в неготовности омеги к этому событию. Большую часть жизни Кюхён идентифицировал себя как альфу, в юности принимая подавители, а в более старшем возрасте ещё и скрывая свои феромоны с помощью феромонных духов, и потому в мозгу чётко засела установка, что быть в половых отношениях пассивом – это что-то противное, неестественное, позорное и унизительное. Конечно, Чонсу всячески старался переубедить парня, разговаривая с ним и показывая обратное ласками по ночам, но эта проблема сидит глубоко в сознании Кю, и потому мужчина решил просто не спешить, пока Кюхён сам не созреет. И, кажется, это только что произошло. Простое прикосновение губ очень быстро перерастает в страстный влажный поцелуй: Кюхён, взяв на себя инициативу, жадно целует своего мужчину, собственнически проникая языком в его рот, гладит под футболкой грудь и живот, пересчитывая кубики пресса, жамкает грудь, зная, как альфе нравится эта странная ласка, и, скользнув ладонью по его шее, сжимает её пальцами, будто хочет задушить. Он слегка подталкивает старшего к столешнице, заставляя для устойчивости упереться в холодную мраморную поверхность руками, плотно прижимается бёдрами к его заднице, а грудью к спине и, оторвавшись от его губ, начинает покрывать поцелуями шею и слегка покусывать быстро покрасневшие уши. – Я же… сейчас сорвусь… – хрипит Чонсу, вопреки сказанному податливо прогибаясь в пояснице и упираясь ягодицами в уже хорошо ощутимую твёрдость под полотенцем парня. – Что ты делаешь… – Я? Ничего, – беззаботно отвечает Кюхён, обтираясь бёдрами о ягодицы хёна и легонько прикусывая хрящ правого уха обострившимися клыками, – я тут просто домогаюсь до своего учителя. – Кюхён… У нас подавителей нет, а я себя вряд ли смогу сдержать, нервы на соплях держатся, – еле-еле собрав мысли в кучу, почти скороговоркой выдаёт Чонсу. – Ну дык и не сдерживайся, – мурлычет в ответ Кю, гладя бёдра мужчины, и в качестве провокации царапает его ягодицы через тонкую ткань домашних штанов, – вспомни, как было в школе? Как ты поцеловал меня первый раз, как приезжал и тискал, когда я валялся дома с течкой, как в палатке в спальном мешке… – Молчи! – почти пищит Итук, содрогаясь всем телом от лёгких укусов в шею. Находись они сейчас лицом к лицу, Кюхён наверняка весь покрылся бы мурашками: у Чонсу глаза стали тотально чёрными из-за расширившихся зрачков, слегка покраснели щёки и шея, а клыки непроизвольно обострились, выдавая возбуждение мужчины. Но всё, что может видеть Кю, это затылок старшего, а потому продолжает ласкать его, нашёптывая на ухо всякие пошлости. – Знаешь, мне кажется, я уже созрел, – шепнув это, юноша проходится кончиком языка по шее альфы от плеча до уха и зарывается носом в его пшеничные волосы, тоже пахнущие апельсинами. – И сейчас… я хочу тебя. Только… не решил ещё в каком виде. – В смысле? – В смысле, хочешь лишу девственности? – чтобы пресечь мгновенно вспыхнувшее сопротивление Кюхён кусает Чонсу за загривок, как котёнка, и опускает руки к паху, с нажимом массируя эрекцию через одежду. – М-м? – стараясь не разжимать зубов, мычит Кю, но всё же ему приходится разжать челюсть и отпустить хёна, иначе говорить неудобно и разбитый уголок губ побаливает. – А чего это мы против? Не хочешь подчиняться своему ученику? А? Учитель Пак. Резко хлопнув ладонями по столешнице, Итук разворачивается, дёргает ослабший узел полотенца на бёдрах парня, срывая ненужную ткань, с тихим "держись" подхватывает его на руки, поддерживая под ягодицами, тогда как Кю облепляет старшего руками за шею и ногами за талию, и с кряхтением тащит свою "добычу" в "берлогу" – в спальню проще говоря, где опускает его на кровать. Заметив передвижение хозяев, Кунги, радостно виляя хвостиком в предвкушении вошедших в привычку погладушек перед сном, побежала за ними, но Чонсу лишь шикнул на запрыгнувшую на кровать собачку, и та обиженно поплелась спать на диван в гостиную. – Ну чо ты пёселя обижаешь? – посмеивается Кюхён, смотря на то, с каким рвением мужчина стаскивает с себя футболку и штаны, оставаясь в одних трусах. Зато сам прикрывается краешком одеяла, вдруг застеснявшись лежать полностью обнажённым перед своим альфой. – Нетерпёжка напала? – Кюхён! – имя прозвучало слишком громко и грубо, у парня даже на секунду ёкнуло сердце от мысли, что он сделал что-то не так и ляпнул лишнего, ещё и чернющие глаза хёна пугают… Наклонившись и упёршись локтями по обе стороны от головы донсена, Чонсу продолжает уже мягче: – Ты уверен, что хочешь этого? – ответом ему служит неуверенный согласный кивок. – Мы же решили, что подождём до твоего выпуска… – К чёрту выпуск, – рычит Кю, отчётливо понимая, что до защиты диплома и выпускного ну просто не дотерпит. Сейчас-то уже еле терпит, а до выпуска ещё целых полтора месяца. – И правило неприкосновенности? – Достал, – оскалившись, чтобы показать острые клыки, Кюхён закидывает на старшего правую ногу, сбрасывая с себя уголок одеяла, и переворачивает его на спину, теперь прижимая своим телом к кровати, – давай договоримся: если мне что-то не понравится, у нас есть стоп-слово. А ещё… только попробуй сцепиться со мной, понял? Хозяйство оторву, – хищно улыбнувшись, Кюхён хватает Чонсу за волосы, придавливая его голову к подушке, и собственнически впивается в его губы поцелуем, на который тот незамедлительно отвечает. Последнее, что успевает вякнуть Итук перед тем, как мозг покидает голову, это невнятное "осторожнее, ты весь побитый". И всё, дальше здравый смысл благополучно машет ручкой, уступая место слепым инстинктам. Кюхён намеренно испускает свои феромоны, чтобы ещё больше снести голову старшему, полной грудью вдыхает чужой аромат апельсинов и несдержанно стонет, когда мужчина с силой сжимает и царапает его ягодицы, заставляя слегка покачиваться на своих бёдрах. Голова кружится от феромонов альфы и Кю впервые за долгое время позволяет себе расслабиться в его объятиях и не думать ни о чём, кроме умопомрачительных поцелуев с привкусом недавно выпитого кофе, и сильных рук и эрекции, упирающейся в тазобедренную косточку. Всего на секунду в голове всплывает яркий флешбэк: Пак Чонсу, тогда ещё школьный учитель, приехал к нему домой в разгар течки и ненавязчиво поприставал, устроившись в его кровати в такой же позе, и от этой развратной картинки парня будто током прошибает, аж дрожь бежит по всему телу. Итук в свою очередь с удовольствием гладит нежную кожу омеги: слегка царапает его спину от шеи до поясницы, мнёт упругие ягодицы, затем заставляет Кюхёна выпрямиться, чтобы полюбоваться им, и оглаживает его плечи, грудь и живот, слегка царапая ногтями. Кю тяжело дышит, щёки алеют, губы припухли, копна слегка влажных карамельных волос растрёпана, а в глазах пляшут черти, иначе не скажешь. Какое же он совершенство… Конечно, теперь внешностью он кардинально отличается от того мальчишки, с которым Чонсу встречался во время работы в школе – чуть поправился от счастливой совместной жизни с мужчиной, который обалденно готовит, синяки под глазами из-за учебного недосыпа, крепкие мышцы на руках и ногах – хотя и раньше они такими же были, – и обзавёлся в процессе взросления растительностью на теле. Правда, у омег с этим несколько туго, поскольку гормоны работают иначе в сравнении с бетами и альфами, особенно у омег-парней, но у Кюхёна, пусть и совсем немного, что-то выросло, а Чонсу, привыкший следить за собой во всех смыслах, иногда подтрунивает над парнем, если тому лень бриться. Хотя при всех изменениях, идущих рука об руку со взрослением и половым созреванием, одна деталь всё же осталась неизменной – крупные и мелкие, давным-давно зарубцевавшиеся шрамы по всему телу. – Уже не стесняешься, м-м? – расплывается в довольной улыбке Итук, порхая пальцами по низу живота и внутренней стороне бёдер парня, но не прикасаясь к возбуждённому, пульсирующему члену с трогательно блестящей капелькой смазки на головке. Раньше Кюхён не позволял снимать с себя футболку и смотреть на его тело, поскольку смущался демонстрировать свои шрамы и не желал раскрывать историю их происхождения, но сдался спустя год совместной жизни, в день, когда в очередной раз влез в драку. В тот день он тоже пришёл домой побитый, со злости сорвал с себя порванную рубашку и швырнул её на пол, а позже, когда Чонсу обрабатывал ему ушибы и порезы, Кю рассказал, что шрамы эти получил во время жестоких драк ещё в юности, в Мокпо и Кванджу, и даже в красках рассказал историю каждого увечья, оставившего след на его теле. Вот тут его зацепили разбитой бутылкой, здесь напоролся на арматуру, это был нож, а здесь со спины напали и распороли кожу металлической цепью… Единственным шрамом, полученным по глупости, оказался небольшой шрам на ляжке – зацепился за острые прутья забора в детстве, когда тырил хурму с фермы, рядом с которой жила его бабуля. Зато сейчас Кюхён свободно демонстрирует своё тело, зная, что альфа восхищается и гордится им, и позволяет ему ласкать себя, податливо изгибаясь под нежными прикосновениями сильных рук. Только хочется, чтобы эти руки были чуть ниже, в районе паха, а не на груди. – А ты хочешь, чтоб я засмущался и снова не разрешал себя трогать? – парирует Кю, завуалированно напоминая старшему о том, как однажды целых две недели он не позволял хёну к себе прикасаться, потому что обиделся на него. – Нет! – округляет глаза и повышает голос Чонсу. – Ну и не пизди тогда. Наклонившись, Кюхён снова затыкает рот мужчины поцелуем и сам начинает с жадностью тискать его подтянутое тело, потихоньку теряя голову от феромонов альфы. Спускаясь дорожкой поцелуев к шее, он старается сам повлиять на хёна своими феромонами, чтобы притупить его бдительность и расслабить, и это ему вполне удаётся – вдохнув полной грудью, Чонсу до боли стискивает уже покрасневшие бёдра любимого, тихо стонет и вытягивает шею, позволяя Кю целовать и слегка покусывать нежную кожу. Насчёт засосов они давно договорились – однозначно нет, потому как все в универе и так проявляют к ним массу интереса, а с такими символами любви они бы точно стали самыми популярными. А потом одного бы уволили, а второго отчислили… Поэтому Кюхён честно старается контролировать плывущий мозг, чтобы не пометить хёна. Огладив ладонями плечи и грудь альфы, парень сползает ещё ниже, целует, а затем всасывает в рот правый сосок, из-за чего Чонсу слегка выгибается, и то же самое повторяет со вторым, добиваясь стона и царапин на плечах. Видно, что Итук еле-еле сдерживается, сжимая простыни и кусая губы, оставляя на них ранки от клыков, но Кю делает вид, что не замечает этого, и продолжает изводить мужчину, прокладывая дорожку поцелуев к животу и ниже, останавливаясь у резинки белья, на котором уже красуется мокрое пятнышко. – Раздену тебя? – соблазнительно облизнув губы и поморщившись от вкуса крови, проступившей из ранки в уголке губ, спрашивает Кюхён, подцепляя пальцами резинку белых трусов хёна. Получив в ответ согласный кивок, он тянет лёгкую ткань вниз, по красивым рельефным ногам к щиколоткам, и, стащив с Чонсу последний элемент одежды, наклоняется, чтобы, глядя ему в глаза, поцеловать согнутое колено. Кажется, это простое действие снесло старшему голову. Подорвавшись, он хватает Кюхёна за плечи, переворачивает и толкает его на подушки, туда, где всего секунду назад лежал сам, и набрасывается на парня, словно дикий зверь на мясо. Итук жадно расцеловывает любимого юношу, вдавливает его руки в подушку над головой, когда Кю хочет обняться, и отпускает контроль над собой, сильно кусая донсена и оставляя ему засосы на груди. Кюхён громко стонет, довольный такой резкой сменой настроения хёна, и обхватывает его талию ногами, потому как руками шевелить ему не дают. Прикосновения мужчины убивают весь здравый смысл… В паху всё пульсирует, по телу прокатываются волны удовольствия, голову кружит яркий апельсиновый аромат феромонов альфы, а между ягодиц ощущается несколько неприятная скользкость. И это ещё не сезон, во время течки будет тяжелее. Разукрашивая парня засосами, Чонсу перестаёт удерживать на месте его руки, спускается поцелуями к слегка округлившемуся животику, затем к бёдрам, и, закинув ноги Кю себе на плечи, втягивает в рот твёрдый, пульсирующий член. Он уже давно изучил, какой вид ласк больше всего нравится омеге, и потому старается всё делать медленно, чтобы доставить парню максимальное удовольствие. Хотя, судя по стонам и пальцам, до белых костяшек сжимающим простыни и светлые волосы альфы, Кюхён мыслями уже находится где-то не здесь. Полностью погрузив твёрдую плоть в рот, мужчина расслабляет горло, губами плотно обхватывает основание и начинает двигать головой, стараясь сделать так, чтобы при каждом погружении головка члена касалась задней стенки горла. Вцепившись одной рукой в подушку, а второй в сжимающую его бедро руку, Кюхён извивается и громко стонет, вскидывает бёдра, попадая в такт движениям головы, и словно в бреду повторяет имя любимого альфы. – Хён… Хён… Стой… Стой, я сейчас отъеду… – Кюхён еле выговаривает слова, и Чонсу точно посмеялся бы над этим, не будь у него рот занят. – Стой, говорю… Каракатица! Хён… Услышав стоп-слово, Итук останавливается, выпускает член изо рта и облизывает покрасневшие влажные губы, глядя на ёрзающего Кюхёна. О да, его мозг определённо отъехал, причём далеко и надолго. – Чего остановил? Не нравится? – усмехается Чонсу, медленно переползая повыше, чтобы быть вровень с лицом любимого. – Вместе… вместе с тобой хочу, – срывающимся голосом шепчет Кю, поднимая руки и обвивая шею мужчины, чтобы прижать его к себе. – Думал, ты изменишь решение после… – он не договаривает, а просто указывает взглядом вниз и играет бровями, намекая на минет, которого обычно парню вполне хватает. – Нет… Хочу тебя… И… я всё решил, сказал же… Чтобы не растерять запал, Чонсу слегка вытягивает шею, начиная усиленно выпускать свои феромоны, и возвращается к Кюхёну с поцелуями и лаской, намереваясь продолжить прерванное занятие. И этого сногсшибательного аромата апельсинов Кю с лихвой хватило, чтобы полностью отключить голову. Сминая нежные губы Кю в страстном влажном поцелуе, Чонсу, опираясь на локоть левой руки, правой гладит его бедро, живот, грудь, ласкает сосок, слегка щипая его, закидывает левую ногу себе на поясницу и трётся о его член своим, вырывая у парня стон. Стоит мужчине огладить, слегка сжать и пройтись ногтями по упругой ягодичке омеги, как бы невзначай скользнув по влажной от смазки ложбинке, как Кюхён, зарычав, брыкается и резво переворачивает старшего, нависая над ним. Теперь их ласки становятся похожи на драку: поцелуи становятся жёстче, укусы сильнее, вместо нежных поглаживаний – царапины от ногтей, тёмные кровоподтёки-засосы по всему телу, и стоны удовольствия, сменяющиеся всхлипами и вскриками. Они катаются по постели, каждый старается доминировать над другим, и прекращают только когда едва не сваливаются с кровати, оказавшись на её краю. – Я сверху, хватит, – рычит Чонсу, кусая донсена в плечо и больно оцарапывая его бедро. – А что так? Не хочешь, чтоб я тебя девственности лишил, м-м? Так-то у нас равноправие, – Кюхён явно издевается и ему доставляет удовольствие видеть румянец на щеках хёна, и то, как он сжимает челюсти, сдерживая свои злость и сильное возбуждение. Вместо ответа Чонсу придавливает парня к постели и, резко просунув руку между его ног, проводит пальцами по влажной от смазки ложбинке между ягодиц, получая реакцию в виде стона и зажмуренных глаз. Довольный этим, он решает продолжить: целует шею, ключицы, особое внимание уделяет соскам, и одновременно с этим осторожно проникает в плотно сжатый, влажный от смазки анус средним пальцем, мельком подумав, что далось это как-то слишком легко, даже в школьные годы было с этим тяжко. Может, потому что мальчишка расслаблен? Или сильно возбуждён? Но да не важно, главное, что ему не больно. Улёгшись на бок и закинув себе на плечо ногу омеги, чтобы обеспечить больший доступ, мужчина снова берёт в рот его член, начиная слегка посасывать и дразнить языком, а пальцами осторожно растягивает тугую дырочку, стараясь подушечками найти небольшое уплотнение внутри. Спустя пару минут ему это удаётся: нащупав маленький твёрдый бугорок, Чонсу надавливает на него и получает молниеносную реакцию – Кюхён громко стонет, кусает уголок подушки, а после хнычет, толкаясь бёдрами вперёд, и стонет снова, только теперь разочарованно, потому что хён не хочет пойти у него на поводу и дотронуться до пульсирующей эрекции. Да, кажется, этой подготовки достаточно. Растяжка всего на два пальца, но парень сильно возбуждён, омежьи гормоны хорошо работают, выделяя большое количество смазки, он вон даже о своих побоях от удовольствия забыл! И к тому же… у альфы просто иссякло терпение, низ живота тянет страшно, ещё немного и будет действительно больно. Перевернувшись вместе с Кю так, чтобы тот лежал на спине и головой в куче подушек, Итук удобно устраивается между ног донсена, тянется за свободной подушкой, подкладывает её ему под бёдра и притягивает ближе к себе, положив руки на его талию. – Это больно? – вдруг спрашивает Кюхён, выпучив глаза и вцепившись в запястья мужчины. – Нет, – Чонсу ласково улыбается, ложась на любимого всем телом, и проводит ладонью по его свившимся, чуть влажным от пота волосам, – ну, точнее… Сначала будет немного неприятно, пока мышцы привыкают, а потом… Чем ты слушал на моих уроках полового воспитания? – Итук посмеивается, не упуская возможности подшутить над младшим, и получает от него болючий щипок в бок. – Не говорил ты в подробностях о том, что чувствуешь при первом разе! – раздражённо фыркает парень, ёрзая от нетерпения. – И откуда б тебе знать? Тебя что ли кто-то до меня успел оприходовать? – теперь он улыбается и намеренно показывает хёну свои острые белоснежные клыки, намекая, что в случае положительного ответа он применит на альфе эти зубки как горячее колюще-режущее оружие. – А ты думаешь, до встречи с тобой я девственником был? – нагло отвечает вопросом на вопрос Чонсу, но в ту же секунду понимает, что сморозил очень большую глупость и сейчас его ждут пиздюли, судя по тому, как опасно заблестели глаза младшего. От Кюхёна начинает в два раза сильнее пахнуть феромонами и происходит это уже не столько от возбуждения, сколько от ярости, плещущейся опасными искрами в его глазах. Несколько долгих секунд он молчит, сверля мужчину взглядом, а затем рывком переворачивается вместе с ним, снова садясь на его бёдрах, хлёстко бьёт Чонсу по рукам, когда тот хочет положить ладони ему на талию, резко наклоняется к его лицу и, зарывшись в длинные светлые волосы правой рукой, с силой сжимает их, причиняя старшему боль и не позволяя шелохнуться. – Ты мой, понял? – зловеще шипит Кю, едва соприкасаясь носами с альфой. – Мой. Плевать мне, кто у тебя раньше был, я твой единственный и неповторимый альфа, уяснил? Ты стал моим с того момента, как сам же первым поцеловал меня, и больше я не желаю слышать ни о каких альфах, омегах, или бетах. С твоих тридцати двух годиков ты моя собственность. – В нас собственник проснулся? – довольный услышанным, мурлычет Чонсу, поднимая руки и легко царапая поясницу и ягодицы Кю, улавливая пробежавшую по его телу дрожь. В ответ Кюхён хищно улыбается, демонстрирует клыки, и испускает свои сладкие омежьи феромоны, кружа альфе голову. – А я ничего против и не имею, – решив не тянуть и больше не испытывать нервы вспыльчивого парня на прочность, сдаётся Чонсу, – весь в твоём распоряжении. Мой альфа с феромонами омеги, – игриво поморщив нос, он чуть приподнимается и чмокает любимого в губы, а следом тонет в глубоком страстном поцелуе. Кюхён не стесняясь разукрашивает губы мужчины царапинами, в порыве страсти проходясь по нежной коже клыками, оставляет ему за ухом засос, едва не прокалывает мочку уха чуть выше предыдущего прокола, и ёрзает на его бёдрах, обтираясь ягодицами об истекающий смазкой член. В комнате витает аромат апельсинов, смешиваясь с пряным глинтвейном, и оба теряют голову от феромонов друг друга, начиная рычать и царапаться от зашкаливающего возбуждения. Опустив руки на ягодицы младшего, Чонсу сжимает их и разводит в стороны, немного приподнимает бёдра, скользя головкой по влажной, скользкой от смазки дырочке, намекая, что уже пора бы переходить от прелюдии к непосредственно самому действию. – Помнишь, как в школе? – горячо шепчет Итук на ухо Кю, запуская мурашки по его спине. – Когда у тебя была течка… Ты гнездился, я приехал к тебе домой, мы лежали вот точно так же… с моим галстуком, который ты спёр из моей машины… Только тогда ты меня остановил… – Больше не остановлю, – тяжело дыша с широко открытым ртом, выпаливает Кюхён и приподнимается, отводя правую руку назад, чтобы нащупать член старшего и направить его головкой ко входу. – Если ты сейчас этого не сделаешь, то я сам, понял? Угроза выглядит внушительной, особенно вкупе с чёрными блестящими глазами и ярко-алыми щеками, поэтому Чонсу согласно кивает, сглатывает слюну, и, одной рукой придерживая его бедро, второй помогает проникновению. Едва головка оказывается в кольце туго сжавшихся мышц, мужчина зажмуривается и прикусывает нижнюю губу, переживая волну жара, прокатившуюся по телу. Чертовски приятно… Только Кюхён, кажется, испытывает иные ощущения – сосредоточенно нахмурившись и закрыв глаза, парень осторожно опускается на твёрдую плоть, при этом кусая губы и морщась, немного приподнимается и опускается снова, пока член полностью не оказывается в нём. – Думал, ощущения будут другими, – хнычет омега, открывая глаза и падая на грудь хёна, чтобы получить утешительный поцелуй и поглаживания по спине. – Потому что в полную силу течка начнётся через пару дней, и это первый раз. Потерпи немного. Испуская свои феромоны, чтобы успокоить любимого, Чонсу втягивает Кюхёна в поцелуй и гладит ладонями по спине и плечам, выжидая, пока тот привыкнет. И привыкает он довольно быстро – уже через пару минут парень сам начинает покачиваться и тихо стонать, чувствуя, как нечто большое скользит в нём, и тихо радуется тому, что неприятные ощущения потихоньку исчезают. Уловив смену настроения, альфа осторожно перекатывается вместе с Кюхёном на другую сторону кровати, чтобы устроить донсена на подложенной до этого под его бёдра подушке, и притягивает ближе к себе, проникая ещё глубже в девственное тело. При всех шевелениях головка члена надавливает на простату и, едва это происходит, Кюхён выгибается в дугу, зажмуривается, стонет, и хватается за запястья старшего, умоляя его, будто бы в бреду, повторить это ощущение. Чонсу начинает медленно двигать бёдрами, выскальзывая и вновь погружаясь в парня, стараясь найти нужный угол, чтобы при каждом проникновении касаться твёрдого комочка внутри. Спустя буквально пару минут он добивается своего: от каждого толчка Кю начинает стонать и подаваться навстречу, его щёки и уши полыхают ярким румянцем, раскраснелась шея, живот то и дело сокращается от удовольствия, а возбуждённый, истекающий смазкой, пульсирующий член в гнёздышке коротких чёрных волос настойчиво требует внимания и прикосновений. – Давай перевернёмся, – наклонившись к уху омеги, шепчет мужчина, но Кюхён, кажется, находится не в этой реальности, потому что не реагирует на просьбу от слова "совсем" и начинает шевелиться только когда Чонсу выходит из него и подталкивает. – Хён… Ну чего ты… – хнычет юноша, переворачиваясь на живот и тихо постанывая при соприкосновении эрекции с мягкой тканью подушки. Огладив спину Кю от поясницы до шеи, Итук зарывается пальцами в его волосы на макушке, сжимает их в кулаке и тянет назад, заставляя парня подняться и встать на колени, затем притягивает к себе и обхватывает его двумя руками, гладя грудь и живот. В этот момент Кюхён распахивает глаза, тяжело дышит и изгибается, подставляясь под ласки старшего, а в памяти ярко, будто кадры давно забытого фильма, пролетают воспоминания жаркой ночи в квартире Братьев Ли, когда он находился в точно такой же позе, на коленях, донельзя возбуждённый, в окружении двух горячих альф. Только тогда в воздухе витали ароматы топлёного молока и клубники, а не сочных апельсинов, ласки были более грубыми, страстными, феромоны сильно подавляли сознание, а тело плавилось, будто воск. С Чонсу ощущения совсем другие: мужчина нежен, более внимателен, держит под контролем свои эмоции, с удовольствием целуется, тогда как парни подшучивали над ним по этому поводу, задерживается и ласкает там, где больше всего нравится, будто интуитивно это чувствуя, и не старается задавить его феромонами, скорее наоборот, сам сходит с ума от его аромата глинтвейна. Как вообще он мог в юности выбирать между ним и какими-то двумя непонятными альфами? Было так глупо… Схватившись за ласкающие его руки, Кюхён откидывает голову назад, на плечо хёна, зажмуривается, тяжело дыша от жарких волн возбуждения, прокатывающихся по телу с каждым толчком старшего, и оказывается втянут в страстный поцелуй. Кажется, Чонсу теряет здравый смысл, судя по тому, какими резкими и несдержанными стали его движения, как он рычит, кусая загривок Кю, и по тому, как он царапает его живот и грудь, опуская ладони к паху. Едва горячая ладонь обхватывает твёрдый ствол, Кюхён громко стонет, отводит правую руку назад, вцепляясь в бедро любимого, и еле-еле вышёптывает срывающимся голосом: – Быстрее… Быстрее, хён… Повинуясь просьбе, Чонсу отстраняется, давит младшему на спину, заставляя его опуститься грудью на матрас, сам слегка наклоняется и ускоряет темп проникновений, вместе с тем лаская его возбуждённый член. Кюхён извивается от удовольствия, рычит, стонет, вцепляясь зубами в краешек подушки, до которой смог дотянуться, и совсем перестаёт контролировать себя, полностью впадая в нормальное для омеги состояние течки. Которое не испытывал, к слову, с той злополучной вечеринки в старшей школе в Америке. Почувствовав усилившийся аромат феромонов, Итук рычит, напоминая настоящего зверя, полностью ложится на Кю, придавливая его к постели, и ему хватает всего пары движений рукой, чтобы парень застонал, зажмурился, и кончил в его ладонь, содрогаясь всем телом. Вот чёрт… Это чертовски приятно, когда тебя так плотно сжимают сокращающиеся в удовольствии мышцы… Чонсу толкается ещё пару раз и следует за Кюхёном, изливаясь глубоко внутри него, а затем, не соображая, что делает, рвётся к шее младшего и с наслаждением вонзает острые клыки в тонкую кожу, прокусывая её до крови. От неожиданности Кюхён дёргается, хнычет, поскольку больно адски, а затем обмякает и закатывает глаза, расслабляясь под горячим влажным телом хёна. В первые пару секунд накрывает паника – укусил, поставил метку, что-то непоправимое сделал, всё, конец света! Но потом наступает осознание правильности происходящего. Они истинная пара, встречаются долго, знают друг друга и того дольше, живут вместе, давно пора было связать себя меткой. Он же сам чуть было не пометил Чонсу, когда ещё в школе учился! И к тому же мозг, затуманенный гормонами, сейчас вообще не в состоянии сопротивляться. – Больно, – хнычет Кю, чувствуя, как что-то щекочет шею в месте рядом с укусом. Спохватившись, мужчина расслабляет челюсти, прячет клыки и осторожно слизывает с влажной кожи капельки солёной крови, улыбаясь её металлическому привкусу. Горячка возбуждения спадает, сознание проясняется, и наступает какая-то невероятная эйфория… Покряхтев, альфа приподнимается, осторожно выскальзывая из обмякшего тела, наспех вытирает ладонь об уголок простыни, чтоб стереть липкую сперму, ложится рядом с ничего не соображающим Кюхёном и, перевернув его на бок, обнимает, крепко прижимая к себе. Внезапно на обоих нападает какое-то невообразимое нежулё: Кюхён трётся о Чонсу, гладит его, целует, и получает точно такую же ласку от старшего, млея от его близости и нежности. Так приятно… И двигаться совсем не хочется, хотя, вроде как, надо бы в душ пойти… – Мне так стыдно, – вдруг выдыхает Кю, опуская глаза и соприкасаясь со старшим лбами, – как вспоминаю свои школьные годы, так мерзко на душе становится… – Почему? Как по мне, у тебя школьные годы были повеселее, чем у меня. – Ну, в плане веселья и у меня всё было неплохо, – фыркает Кю, вспоминая свои бесчисленные драки, отчисления из школ, и пиздюли от преподавателей, – я о другом. До встречи с тобой я был слишком агрессивным: пиздил всех, за территорию дрался, с учителями спорил, из друзей только банда моя была… Потом встретил тебя и… нет, то время было классным, серьёзно! – будто бы оправдываясь, Кюхён повышает голос и поднимает голову, глядя теперь в глаза Чонсу. – Но? – предугадывает следующее слово старший. – Но… мы встретились в тот период времени, когда я находился в состоянии шока и самопознания. До перевода в эту школу я ни сном ни духом, шо омега! – Кюхён смешно коверкает слова, используя давно забытый диалект Чолла, чтобы заставить хёна смеяться, и тем самым сбрасывает своё напряжение и волнение. – И как только мой настоящий типаж проявился, я стал чувствовать себя… как бы сказать… – Не в своей тарелке? – Да, это тоже. Я чувствовал себя мерзко, потому что от любого запаха альфы со мной что-то происходило! Любое доброе отношение со стороны бет и альф я воспринимал как флирт, любое прикосновение равнялось куче мыслей, Братья Ли тогда ещё рядом крутились постоянно… – Ну, то, что ты описываешь, называется просто половым созреванием, только и всего, – улыбается Итук, ласково оглаживая висок парня подушечками пальцев, – каждый мальчик в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет переживал эту гормональную пытку. Я тоже в юности здорово намучился, вокруг было столько феромонов омег, особенно весной, что хоть вешайся! – И мысли были такие же глупые? – с надеждой спрашивает Кю, при этом складывая бровки жалостливым домиком. – Конечно, – расплывается в ещё более широкой улыбке мужчина. – Знаешь, вообще очень забавно смотреть в своё прошлое, на свои поступки, мысли, и думать "бли-и-ин, какой я был дурак, зато сейчас какой умный, вырос, поумнел". Если ты так думаешь в двадцать один – это правда кажется классным, что вот сейчас ты умный, взрослый. Но и в тридцать один, поверь, ты тоже будешь думать "какой я дурак был в двадцать один год". Наши года – просто наш опыт, мы взрослеем, узнаём мир во всех его проявлениях, и не стоит обесценивать опыт, полученный в юношестве. – Начало-о-ось, в философию потянуло, – закатывает глаза Кюхён, демонстративно отталкивая хёна и делая вид, будто собирается отвернуться, чтобы альфа прижал его к себе покрепче. – Вкратце, – продолжает Чонсу, смотря в глаза парня, – то, что ты пережил в юности, нормально. Это был вполне нормальный переходный возраст и вполне логичные для твоего тогдашнего состояния мысли. Так что не изводи себя этим. – Хён, а ты правда влюбился в меня с нашего первого поцелуя? – Кю прикусывает нижнюю губу, улыбается, а в его глазах начинают блестеть озорные искорки, что альфа сразу же замечает. – С первого – охренел. Влюбился со второго. – Как быстро… – Ага, попробуй тут не влюбись, когда за тобой бегают и активно соблазняют, – посмеиваясь, Чонсу переворачивает омегу на спину и быстро чмокает его в губы и в нос. – Пойдём в душ, надо привести себя в порядок, пока у тебя второй приход гормонов не начался. – В смысле "второй приход"? – округляет глаза Кюхён. – В том смысле, что у омег в сезон течки мозг проясняется ненадолго, особенно без блокаторов и с альфой. – Тогда мне нужны блокаторы, у меня ж подготовка к диплому… А у тебя работа! Как мы… Видя, что у парня на слишком трезвый мозг начинается паника, Чонсу наклоняется и целует его, заставляя замолчать. Юный паникёр, так беспокоится об их повседневной жизни. Лучше бы о личной столько думал! – Завтра утром Йесон привезёт нам блокаторы, а до утра ты всецело мой, – ещё раз чмокнув любимого, мужчина сползает с кровати, протягивает ему руку, чтобы тоже помочь подняться, и не без труда поднимает его на руки, получая за это по макушке. Не обращая внимания на вялый протест, Чонсу несёт Кюхёна в ванную комнату, уже в красках представляя предстоящую им на сегодня ночь любви. И плевать, что завтра на работу и учёбу! Это будет завтра. А сейчас пусть весь мир остановится только для них двоих. *Как эта фраза выглядела бы в оригинале: "난 그건… 엉덩이에 eyes 당겼어! " и имела бы перевод "Я им это... глаза на жопу натянул!". Поскольку для Кюхёна буквально вторым языком стал английский, то периодически в речи встречаются слова на этом языке. Когда тебя окружает несколько языков, периодически лексика одного языка начинает преобладать над лексикой другого, даже если другой язык – родной. (Прим.: глупая лингвистическая шутейка).