Дочь Паши

— Young lady, where is your posture? You're not some kind of boy to slouch about!¹ С явным английским акцентом говорила Мисс Люсия, поправляя свой строгий пучок. Женщина была не молода и слишком строга к Умиде, что так неохотно ездила не по-девичьи, боком, а катаясь словно она и не была девушкой, так ещё и слегка приподнимаясь на седле. — Lady Umida!² Уже прикрикнула голубоглазая женщина, обладающая ангельской внешностью. На это Умида лишь резко остановила Сессиз, из-за чего та встала на свечу, но при этом не произнеся ни звука. — What is the use of driving sideways if you drive slowly and uncomfortably? Yes, and no speed!³ С обидной ноткой произнесла Умида-Султан, спрыгнув с седла. Это седло было сделано в корпусе, но маленькая девочка так захотела быть приближенной к обычным войнам великого Сулеймана, что падишаху пришлось подарить эту необходимую для конной езды вещь. Сероглазой всегда хотелось почувствовать себя хотя бы один раз особенной, той, которой отец будет доволен и лишь улыбнётся, произнеся: «Я горжусь тобой.» Но обычно он лишь хмуро смотрит на дочь свою и словно бы глядя на чужую, произносит: «Не делай глупостей.» Послышалось чьё-то лошадиное ржание. Судя по нотки, да и голосу, принадлежало оно уже взрослому жеребцу. И вот из-за тени вышел тот знакомый чёрноволосый мальчишка, что всегда были вьющимися. И был он вверхом на том самом чёрном жеребце, что ещё никто не смог оседлать. А мальчишка… Ручки Умиды задрожали, когда девочка вновь вспомнила злую усмешку отца и его садистский смех. Ибрагим-Паша всегда пытался унизить дочь, хотел её слёз и услышать, как та кричит в слезах имя той старухи-няньки, что так ласково называла свою госпожу, Адебоуол. Слезинка упала на землю, а Султанша лишь горько шмыгнула носом, пытаясь улыбнуться, но улыбка её дрожала да и было видно, что она на пути к нервному срыву. Маленький слуга лишь на чёрном своём спутнике подскакал к темнокожей и слез с янтарноглазого, улыбнувшись девочке: — Принцесса, хотите прокатиться? Серые глазки тут же устремили свой взгляд на мальчугана, что упорно хотел начать дружбу. И девочка лишь вытерев слезинку, произнесла дрожащим голоском: — Папа разочаруется во мне. Всё из-за тебя! Ты виноват! Ты! И осела на землю, закрыв глаза черными ладошками. Мальчик говорил что-то. Говорил долго, но пашина дочь и не слышала его слов, обида и страх перед усмешкой отца были слишком сильными. И вот открыв глазки и почувствовав на себе прикосновение она увидела бледное, как снег, кожу того мальчишки и уже через секунду её распущенные волосы развивались на ветру. Девочка, почувствовав, как падает, рефлективно схватилась за мальчишку так крепко, словно его отбирают у неё. Учительница-Англичанка же презрительно фыркала, говоря что-то на своём английском. Такого счастливого смеха османцы не могли услышать. Даже Роксолана-Султан не могла смеяться так искренне и наивно, словно всё, что она хотела, теперь имелось у неё. Сероглазая первые почувствовала тот сладкий тёплый ветер, что бьёт тебя по лицу. Так приятно осознавать и представлять, что ты — свободен. Она представляла как скачет на своей Сессиз и улыбается, чувствовав на себе всю силу вольных полей. И только золотистая пщеница рядом с тобой.

***

— Если ты уедешь, то я буду совсем-совсем одна! И очень-очень грустной! Крепко сжимая руку Реиса, произнесла Адебоуол, дрожа от нового прилива слёз. Всё-таки наполовину русский мальчик по приказу Падишаха, да и с одобрением некоторых Пашей, должен был отправиться в корпус, где принял бы новую веру и позабыв старое, японское, и стать новым османским янычаром. — Я буду тебя навещать, обещаю. Произнёс мальчик шёпотом, дабы ни Ибрагим, что сверлил дочь и мальчишку взглядом, ни друг Ибрагима, Амир, будущий его зять, не услышали эти слова. К сожалению и тайную династийку ждала печальная судьба: брак по расчёту. И Ибрагим сам решил кого, выбрав своего лучшего друга, что тоже недолюбливал девочку. Да и оба Паши так яро хотели избавиться от Рея, лучшего и единственного друга Умиды. — Если ты это не сделаешь, то я буду сильно плакать и умру от одиночества. Уже повиснув на тоненькой шейке янтарноглазого произнесла девочка, что сейчас была одета в зелёные шаровары. Походили они на мальчишеские. — Реис-Ага, тебе уже пора. Подал голос чёрнобородый Ибрагим и схватив мальчишку, поволок к карете, заставив темнокожую полуафриканку выкрикнуть в истерике имя того, с кем она прощалась. Подбежать к нему она не могла, Амир-Паша грубо поднял её, как котёнка, держа за живот. — Ты знаешь, что делать с мальчишкой. Произнёс Ибрагим, когда Амир подходил к карете с бледнокожим. — Госпожа, думаю, вам стоит пойти прилечь. Ласково, с материнской улыбкой, произнесла смуглая Бончук-Хатун, осторожно держа в своей ладони с длинными пальцами ладошку принцессы. — Бончук-Хатун, а Реис-Ага будет рад, если я выучу по-японски одну песенку? Похлопав серыми глазами спросила девочка, второй рукой держа котёнка, окраса серебристого шиншиллы. Это был подарком Рея ещё до этого ужасного дня. И назвала Умида кошку Анисой, ведь она была подарком от её лучшего друга.