«Сон — это лучшее лекарство от бодрствующих бед.» ©Мигель де Сервантес
Умиде снился сон: Она бежала по полю с пшеницей. Не той маленькой девочкой с вечно хмурым после прощания с другом лицом, а счастливой и юной семнадцатилетней девушкой с вьющимися волосами, что лезли на лицо и в алом, как кровь, кафтане. Она бежала, смеясь ветру, улыбаясь природным стихиям, и она будто бы была…Счастлива.
***
Анисе было всего несколько месяцев отроду, но Умида уже могла описать её, как маленького белого котёнка, на которого словно посыпали серебром. А глазки у неё были голубенькими и круглыми. Ани, так ласково называла её Адебоуол, так неуклюже переплетала коротенькими лапками и часто падала, когда хвостиком ходила за своей хозяйкой. Ещё пухлое тельце было милым и неуклюжим, но при этом она была напоминаем о красоте внешнего мира, который рушился у крошки Умиды на глазах. Девочка считала, что сама Аниса была символом дружбы и жизни. Кошка любила играть, но она часто находилась на руках у чернокожей, лишь мурлыча, чувствуя, как её чешут за ушком. А сейчас Умида-Султан, сидя на своём высоком стуле, терпеливо смотрела через окно на ворота. Всего неделю назад мальчик сказал ей «пока», а Умида с надеждой выжидала его. Он обещал, он должен… — Бончук-Хатун, а почему Рей не приезжает? Спросила девочка, переняв у своего друга привычку наклонять голову на бок. Няня, до этого наблюдающая за госпожой, кашлянула от неожиданности. Бедная, бедная девочка, разве не знает она, что янычаром запрещено видеть женщину династии? Запрещено говорить, думать о той, в чьих жилах течёт кровь Османа. — Думаю, что Реис сейчас занят. Но вы можете съездить туда с вашим отцом, если хоти… Её оборвала сероглазая, обняв добрую старушку: — Я бы хотела, чтобы вы были моей мамой… Старое сердце Бончук растопилось. Хоть её глаза и стали стеклянными, женщина нежно погладила Умиду по её голове. А затем нянюшка-фея перевела взгляд на окно: — Адебоуол… Смотрите, снег!***
Многое изменилось в Умиде за три года. Из крошечной и вечно смеющейся наивной малышки Султанша превратилась в самого настоящего чёрного лебедя. Вместо улыбки она теперь сияла красотой ума. С её губ могли сделать множество слов, как английские, так и русские, немецкие и французские. Да и свободно говорила она на африканском языке, читала на греческом, да и казалось, что подвластен ей любой язык. Никто не видел как просыпаясь средь ночи, тихо стонет она от воспоминаний о матери и о том предательстве друга. Примерно через месяц после того, как Рей начал учиться янычарскому мастерству, Ибрагим объявил девочке, что каждый раз, просыпаясь, встала к окну и с терпеливо сидела, ожидая его визита, о придательстве Рея. «Мальчишка, — с презрением произносил тогда сереброглазый, — больше не хочет тебя видеть». И Умида поверила ему. Но жестокостью славятся боги. Порой, они могут даже оборвать твои крылья. Крылья надежды, наивности и доброты. А затем, выдав замуж свою ненужную дочь, Ибрагим приказал насмерть избить юную Сессиз, но та так упорно защищала своё дитя: голубоглазую и хрупкую, но пёструю и красивую, как осень, Хазан. Амир-Паша, теперешний муж Умиды, на девчонку не обращал своего внимания, потому Умида с головой зарылась в книги. И любимое её произведение были о печальной судьбе девушек, что ждали или надеялись. Улыбались, за что и заплатили жизнью. — Бончук-Хатун, я хочу прогуляться. Что-то хотите, матушка? С улыбкой спросила Адебоуол, смотря на свою старую няню-африканку. — Не стоит, Госпожа. Охрипшим от старости голосом произнесла седоволосая, помогая одеть воспитаннице белую меховую накидку по плечи. Девушка лишь взяла свою корзинку, в которой уже лениво расположилась Аниса, и накинув капюшон, пошла на рынок. Стамбул прекрасное место, но всегда есть те, кто унижают природу. Где-то ужасно пахло, а где-то прямо сейчас две птицы свили гнездо. Мужчины правят в этой стране. Невольничий рынок полон бедными женщинами разного возраста, но Госпожа лишь напевает: — Над землей холодный ветер Вновь и вновь снует, По земле листву сухую Вновь и вновь метет. Ну, а мы все ждем когда Наступит встречи миг, До него с тоской считая дни… Эту песню она сочинила вместе с Реисом в детстве. Сейчас же он был всего-лишь тёплый воспоминаний. Но услышав знакомые строчки в толпе, девушка обернулась и обомлела: позади её шёл янычар, тот самый Реис-Ага, друг детства и тот, кто разделил с ней её одиночество в детстве. Он возмужал, на две головы был выше девушки, но оставался собой. И напевал он уже середину песни: — И пускай, новый день Покрыт тумана пеленой, Только прежние страхи Больше не возьму с собой… Но в следующую секунду он замолчал, увидя знакомые серые глаза и шоколадную кожу. Она тоже изменилась, да только в лучшую сторону. Он, плевав на толпу зевак и позабыв зачем он здесь, подбежал к Умиде и словно мальчишка крепко обнял её. Словно бы хотел задушить. А она? Она лишь улыбнулась ему, но почувствовала на своих щеках слёзы той маленькой Умиды: — Неужели ты жива, Уми? Это правда ты? — Почему я должна быть… — Девушка замолчала, а затем вся обида и злость на предателя дала о себе знать. Она опрянула от него — Ты предал меня! Ты обещал прийти, но не пришёл. А я ждала, каждый день смотрела в окно в ожидании тебя! — Мне сказали, что тебя убили на следующий день, как я уехал. С грустью произнёс юноша, но неожиданно послышалось то самое знакомое ржание. Ржал Орёл, тот самый чёрный непокорный жеребец. Но было в нём что-то другое, может, то, что он, словно никогда и не видел женщин, уставился на Умиду? — Привет малыш, — ласково произнесла Умида-Султан и подойдя к жеребцу погладила его по шее, но лошадь лишь опрянула. На что Умида лишь спросила, — Что это с тобой? — Знакомься, Умида, это Ворон. Как бы знакомя двух своих лучших друзей представил жеребца янычар. — Приятно познакомиться, Ворон. О, думаю, что ты, верно, голоден. С этими словами сероглазая достала из корзинки яблоко, правда оно было кислым.