Дочь Паши

Мустафа был самым старшим Шехзаде, османским принцем и наследником великого, как считал народ, Султана Сулеймана. Янычары тоже считали его достойной заменой Сулеймана, да и отец его, Падишах, готовил его к будущему правлению. В этом мире нет нечего вечного, кроме памяти и природы, что способна оживлять сама себя. Люди мнят себя Богами, теми, кто правит ею, но сами не видят как в городе, полного грязи, воровства, да рабства птицы пытаются вить гнёзда и вольные дикие звери наводят порядок в лесах. «В конюшне пахнет лучше, чем в городе» — смотря на Стамбул и его улицы произносила каждый раз сероглазая Адебоуол, прикрывая голову свою капюшоном накидки. И то одежда не скрывала её шоколадного цвета кожу и необычный звонкий голос, да несколько не женское телосложение: таз её был уже, чем у обычных женщин, потому и говорили лекарши в гареме: «Родит — умрёт». — Алый лист опустился Мне бесшумно в ладонь, Словно на себе принес Весь груз несказанных слов. В танце он закружил, Лишь подул ветерок, Обо всем поведать смог… Вновь вспомнила далёкую и любимую песню Уми, ходя между прилавками с тканями. Не интересовали они её, но коли разрешено было ходить там женщинам, ходила и она. Её легко могли попутать с какой-то рабыней, привезённой из Африки, а может быть и творить с нею что захочется. «В этом мире девушки только вещи, да не боле. Но коли женщина раба, значит ли это, что хозяин над ней — это мужчина? Только женщине позволено узнать о материнском чувстве. Но кровь способны пролить только мужчины, молвят мне. — После некоторых наблюдением за мужчинами, что выходили не совсем в уме своём из заведений со спиртными напитками, поморщилась: — Не видят они пороков своих и ищут в чужих, такова людская сущность, не только мужская, но и женская. Видно, что и я не способна принять собственные ошибки свои.» Погружённая в свои мысли Султанша, восемнадцати лет отроду, держа корзинку с Анисой в руках, не заметила, как какой-то толстый, пьяный и грубый Эфенди толкнул её. Не могла Умида позволить себе пропустить это мимо её самой, мимо справедливости и развернувшись, уловила взгляд Бончурк, что умоляюще глядела на её. Служанки хвостом ходили за ней. И не послушалась юная дева, произнесла: — Эфенди, знакомы ли тебе манеры, коли свиньёй родился? И пьяница услышал её. Разозлися и развернулся, вновь подошёл к девушке и грубым, хриплым голосом произнёс: — Какое тебе дело, Хатун? Женщина имеет право молчать. Пухлые Умидины губы сомкнулись в недовольствие и не страшась участи своей, произнесла: — А коли женщина Госпожа? Право имеют мужчины? Евнухи? О Аллах, как же противно мне знать, что ныне считают нормальным рабство, да браки по расчёту. Смеете ли вы распоряжаться жизнями чужими? Чего же ожидала девушка с вьющимися волосами? Извинения? Сама же говорила она, что люди не способны принять ошибок своих. И в момент поняла она, что и этот человек, что сейчас лешился трезвого ума своего, замахнул руку для удара. Вспомнила темнокожая Адебоуол о том, что в детстве испытала, когда отец её, Ибрагим Паша, приходил пьяным и говорил ей: как смеешь мешать мне? Детский страх почувствовала она и затем вспомнила, как Реис, тот, кто убийцею сейчас объявлён, однажды спрятал подругу. Тогда не нашёл пьяный Паша дочери. Но кто же сейчас её защитит? Спасение пришло само. Умида услышала низкий мужской голос и слышала в этом голосе Умида нотку хриплости: — Что Ханым сделала тебе, что ты собрался её бить? Аниса, что ранее шипела в корзинке своей, сладко и громко замурлыкала. «Хороший знак.» — Подумала Умида, но так же со страхом глядя на пьяницу. Тот, что встал на её защиту, судя по перу в его янычарской форме, являлся генералом. Он был высок и славянской внешности. Поймав его взгляд, девушка обнаружила, что он имеет тёмно-карие глаза. Но всё равно они были чужды Умиде, хотя и похожи на Реевы! Он был огромен и широк в кости. В детстве Умида бы с радостью подбежала к такому и произнесла «покатай меня!», но увы, теперь ей восемнадцать. — Он толкнул меня и не извинился, я и… Не договорила Умида, так как пьяница изрёк: — Женщина должна молчать! Великан с рыже-русыми волосами взглянул на мужчину. Что порядком был ниже самого генерала, Умида не дала бы ему менее пятидесяти лет, произнёс: — Повод ли бить женщину? Произнеся бранные слова, трусливый Эфенди скрылся из толпы, на что Султанша с облегчением вздохнула и наивно улыбнувшись человеку в алом янычарском кафтане, изрекла: — Должно быть, я обязана вам. — Я просто защищаю тех, кто прав. С хрипцой в голосе сказал янычар и вновь скрылся в толпе, оставив Умиду одну. И вспомнила Умида о словам Айзады и о сегодняшнем приезде Мустафы в дом её. И то, что в письме своём просила она: привези мне янычарский кафтан, да всё, что носят при себе янычары. Быстрыми шагами направившись во дворец, девушка вновь услышала нескольких служанок своих и Бончурк, что шла позади всех из-за старости своей. «Тот, кто стар не всегда мудр, но и те, кто родной кровью не всегда похож на такового. И всё же книги многое не врут, но следуют ли они жизни?» — Думала Умида уже сидя в карете из золота смотря сквозь решётки окна. Даже там она скрывала тёмный лик молодой таскующей девушки. Даже так Адебоуол была скрыта от взглядов чужих, но видела она настоящие звериные глаза. Отцовские глаза. И добрые, полные ласки, очи Бончурк. Няни, что сейчас сидела подле Госпожи своей в маленькой, но красивой карете.