«Расстояние от улыбки до отчаяния порой не больше, чем от любви до ненависти». Татьяна Опалова.
Умида, маленькая, невинная девочка усердно трясла своими бёдрами, а полупрозрачный платок на её боках, с расшитыми тяжёлыми золотыми каплями создавали звон. Во дворце был праздник, Хюррем Султан устроила. Маленькая девочка, дочь калфы, да друга Султана, Ибрагима Паши, подражала наложницам, танцуя где-то с краю, а маленький четырнадцатилетний Реис лишь вздрагивал, увидя очередного евнуха. Бедный юноша, Адебоуол вчера рассказала, что значит титул Ага! А что она сама? Хихикала, усердно и плавно размахивала руками с тяжёлыми браслетами, да изредка поправляла действительно большие, для её фигурки, рукава почти прозрачной, зелёной рубашки. Ей просто захотелось похихикать над Реем, ведь тот считал очень постыдным плясать такой танец! Маленькая госпожа, между прочем, уже обрела и женские черты в её теле, однако грудь её так и осталась фактически незаметной, а плечи шире, чем бёдра. Вздрогнула Умида, напоминало ей лязганье саблей те самые капли на её бёдрах в далёком детстве. Хах, забавно, тот танец был последним пред тем, как Реис её любимый в корпус уехал. Однако далее сменила Умида платье и женственность на саблю на ремне, да бедный наряд, без золота. Да и ткани, из которых были сшиты рубаха, желетка, да шаровары были весьма дешёвыми. А жалованье своё Умида отдавала в корпус, на продовольствие. Старший сын Хюррем Султан явно держался неуверенно, коих в руках у беременной темнокожей была настоящая сабля, коих привезла женщина с похода военного. Настоящего. Сулейман не брал сына в поход, боялся, что юн тот ещё, уж слишком часто янычар и дильхизов заставляли поддаваться Шехзаде. Нет, не такой была Умида. Да и Реис не позволял себе поддаваться, порой отказывался он Умиду тренировать, ранить мог. Они остались одни, как казалось противникам. Мехмед, живое пламя, сын рыжеволосой бывшей Анастасии Лисовской. Глаза достались ему материнские, однако в другом он был в отца. И она, Умида, мёртвый осколок льда, неизвестного грека Паргалы. Глаза серые, единственное от отца, а остальное от матери. Забавно. Женщина, мать, а дерётся с особым холодом, не щадя себя, да дитя в чреве её. Загнала она османского принца в угол, а далее почувствовала усталость. Жалкая беременность. Увидел это Мехмед, ослабил хватку, а Адебоуол и воспользовалась этим. Толкнула его ногою своей, тот оружие своё уронил и оказался ниц пред саблей Султан-Ханым. — Ты слишком слаб, Мехмед. — Молвит Умида со сталью в нежном голосе своём, держа саблю свою прямо пред носом Шехзаде. — На войне нет места слабости. — Но ты носишь под сердцем дитя! — Промолвил Шехзаде, взглянул ореховыми глазами своими в её почти белые глаза. — Разве могу я поранить тебя? — Мягкотелый. — Усмехнулась Умида, а далее резко вложила саблю в ножны, да опустила Шехзаде. — Отца просишь взять с собою в поход… Запомни, Мехмед, на войне нет места слабости. Всем плевать, жить хочешь ты иль умереть, благородный воин слабости не прощает. Далее направилась женщина-янычар прочь из сада султанского, однако ощутив на себе то, как младенец внутри неё шевельнулся, повернулась, от чего вздрогнул Шехзаде: горели чистым льдом очи беременной. Одной только головой и плечом повернулась она, да промолвила: — Хотя нет, соврала я… Нет на войне места детям, не смей трогать невинных детей, ведь виноваты ли они в жестокости родителей своих?***
Отмучилась. Родила. Девочку темнокожую понесла Султанша. Жаль малышку, рождена она лишь для того, чтобы уледотворить какого-то старого Пашу, возвысив его пред Падишахом.Рождена и проклятая сразу.
Малышка оказалась разноглазою, быстро глаза её из небесно-голубых превратились в материнский один глаз, да второй в отцовский. Опять лёд, да пламень… Нет, луна и солнце. Когда-то давно старая няня Бончурк рассказала воспитаннице своей старую легенду о любви, однако тогда Адебоуол поморщилась лишь. — Мама! — Вошедший в опольчиваню лекарскую произнёс маленький Султанзаде. — Сестрёнка! Улыбнулась Умида сквозь усталость и ломоту в костях её, да поцеловала сыночка своего в лоб. Однако Кайоши во все свои пёстрые глаза уставился на сестрёнку маленькую свою. Малышка же, сонно раскрыв разноцветные глазки свои уставилась на братца старшего своего, да активно ручками своими двигать начала. — Хочешь подержать её? — Промолвила нежно Умида, поправляя уголок золотой ткани, в коих укутана дочка её. — Видно, хочет она к тебе. Малыш кивнул, а далее глаза его от удивления расширились. Сестра его на ручках его засмеялась, да ручками ещё быстрее зашевелила. Казалось, брат понравился ей больше матери своей. И всё же казалось Умиде, что дочка её пытается позвать братика своего, коих замямлила горячо «бла». — Не бойся её, сынок. — Умида улыбнулась на смех дочки, коих родилась всего лишь неделю назад. — Знаешь, сынок, полюбился ты ей сразу. Как назовём её, мальчик мой? Кайоши радостно уставился на сестру. Тёмные у её кудри на голове, да пухлые губки… Почти мамочка их! Однако другая она была, точно не копия мамы. А с рождением сестрёнки мамочка его даже плакать ночью перестала! — Мамочка, а можно её будут звать Маули? Произнёс с наивной улыбкой Кайоши, да приобнял сестрёнку. Мило. — Маулидою? — Умида улыбнулась закрыв серые глаза свои. — Конечно, сыночек. Пущяй вечно она будет нежна и невинна как младенец. Однако помрачнела Умида. Вдруг Рей назвал бы дочь по другому? Неприменно по другому! Ох, Рей… Почему же не вернулся ты ещё, любимый Умидин? Пишет своей жене Реис каждый раз, каждый день не проходит её без его письма… Письма, коих стали Умидиной душой. Никогда Умида не видела в букетах цветов подарков, чтобы завоевать сердце её нужно совершить благородный поступок… Иль, может, не умеет просто Умида любить тех, кто сладкими речами, да цветами пытаются скрыть за собою трусость? И вспомнила Умида вновь, как играли они в конюшне в прятки. Тогда впервые мальчик заговорил о том, что род его носит фамилию Хаттори. — А что такое фамилия, Рей? — Спросила тогда удивлённо Умида, убирая из волос непослушных своих сено. — Это какой-то важный титул? — Ты правда не знаешь, что такое фамилия? — Увидился тогда метис, а далее слегка неуверенно, но промолвил: — Фамилию носит каждый член семьи, неужели у вас не так? Однако девочка пожала плечами и затем лишь обняла друга верного своего за талию и непонимая произнесла: — Тогда я тоже хочу быть твоей семьёй! Я тоже буду Хаттори!