Исповедь

      Тело устроило своему хозяину забастовку.       В первый раз за год (наверняка больше: память не запечатлевала столь отдалённые эпизоды) Цзюн чувствовал себя настолько плохо. Его жизнь была не сахар и до этого, но после злополучного визита на берег острова Кайрон она решила переквалифицироваться в лёд с хреном. Пропало желание, пропал настрой, пропала какая-никакая бодрость — и теперь Цзюн мог похвастаться разве что терзающей виски головной болью, жаром, отсутствием аппетита, мнимым присутствием соли в носоглотке и всепоглощающей апатией. В домике было жарко, в домике было холодно, одеяло не освежало и одеяло не грело, чай обжигал и терял вкус, как и вся остальная еда… Вдобавок ко всему в груди вздулся недовольный Кошмар, разбавив недуг ноющей пульсацией, бьющей по рёбрам и сбивающей сердце с поставленного ритма. Он насмехался над ним, колол изнутри, стискивал вены, лёгкие, горло. Запугивал. Пользовался слабостью.       Хотелось лечь, закрыть глаза, заснуть и больше не проснуться.       Цзюн не находил в себе сил даже на то, чтобы поблагодарить кого-нибудь за отсутствие посетителей. Большего давления он бы не пережил.       Борясь с горящим лбом, щеками, ладонями и грудью, еретик приоткрывал окно, раскидывался полуголый поверх одеяла и впитывал кожей леденящий осенний воздух. Тогда Тьма растекалась по всему телу и терпеливо ожидала… Голова не работала, и глаза отказывались воспринимать слова, символы, чёрточки — всё, над чем нужно было задумываться. А мысли не торопились покидать голову Цзюна, подкидывая ему всё больше вопросов и неоспоримых ультиматумов.       На острова он — ни ногой. Ни в какую воду, кроме купальни.       Никаких больше заданий от Артура. Он ещё в своём уме.       Никаких заданий от Артура, который ведёт себя как полный идиот. Говорит так, будто забывает перед этим подумать. Или думает абсолютно не о том.       О чём вообще думает рыцарь Церкви, когда бросается спасать утопающего еретика?       Зачем вообще он бросился его спасать? Он уже ничего не чувствовал… кажется. — Не помню, — бессознательно, но не без раздражения пробормотал Цзюн, прикладывая всё такую же горячую руку к саднящему лбу.       Холод жёгся. Окно было закрыто. Духота спирала лёгкие. Окно вновь открывалось.       Цзюн пил чай с какими-то травами, с неделю назад купленными у Келлы, жевал безвкусные овощи, мясо и вязкую кашу и старался ни о чём не думать. Спустя два дня подобной терапии, когда хворь ослабла, он, несколько похудевший и измождённый, впервые вышел на улицу. Ветер покачал невидимой головой, тряхнул воздушными кудрями и отступил. Мучать истощённого еретика ему не хотелось.       Спускающееся к Западным Вратам солнце дописывало последние абзацы в главе этого дня. Цзюн посмотрел в его сторону всего раз, зажмурился и поплёлся к Тролину, не отрывая глаз от серых плит под ногами. Таких же серых, как его состояние… И угораздило же этого Тролина забраться так далеко? Иди и иди к нему через полгорода, а потом обратно столько же. Впрочем, не сам кузнец сейчас интересовал Цзюна. Отнюдь.       Ветер пощипывал не до конца отошедшие от недавнего жара щёки и свистел между ветвями аккуратно подстриженных деревьев такую же ветреную и беззаботную мелодию. Ранняя осень не любила тоску: её позывные вечно выдумывали себе развлечения. Дождь игриво прыгал по плечам прохожих, то прячась на короткое время, то появляясь вновь, то поливал горожан мощными струями, то по капельке сбрасывал накопившуюся росу. Ветер был и вовсе непредсказуем. Цзюн не выносил ветра: он совал ему чёлку в глаза и рот, сбивал с толку, мешал двигаться, дразнил… Будто шкодливый ребёнок. Дети не вселяли в сердце еретика радость или свет. Скорее нервировали.       Цзюн любил зиму. Родную зиму. Кажется! кажется, он что-то помнил… из прошлого. Снег… снег?.. снег. Нет… не помнил. Только Кошмар вновь заворчал внутри. Наверное, снова искал пищу в немногочисленных позитивных воспоминаниях, которые зарылись так глубоко, что их и не достать. Голову продувало пустым холодом. Отвратительно.       У кузницы кучковалась небольшая группка эльфиек с вычурными луками наготове. Невежливо протиснувшись меж них, Цзюн закашлялся, вдохнув режущий солёное горло дым, и, нашарив в крохотном кармашке рюкзака пять золотых, впечатал монеты в стол справа от наковальни. Тролин, даже не заметивший появления еретика, едва не подпрыгнул, но Цзюн успел скрыться с его глаз прежде, чем тот поднял голову. Бросил напоследок краткое: «Долг». Лучницы брезгливо покосились на нарушителя спокойствия, но случайный прохожий интересовал их так же сильно, как меч, висящий на стене.       А Цзюн, выпавший из поля зрения окружающих, скользнул за кузницу и положил ладонь на грубую каменную стену. Самый гладкий, идеально круглый кусок гранита — еретик подцепил его пальцами и осторожно потянул на себя. С глухим рокотом крупный блок отошёл от стены, обратившись дверью и открыв за собою проход, ведущий в чёрную пустоту; Цзюн коротко глянул по сторонам и нырнул во тьму. Дверь за ним бесшумно встала на своё место.       Комкающийся в груди Кошмар недобро улыбнулся и коснулся липкими конечностями тесных рёбер, сжимающих его клетку. Плечи вздрогнули; спина покрылась мурашками потаённого страха. Цзюн чувствовал себя неспокойно здесь. Недомогание как рукой сняло, стоило только ему пройти пару метров по неосвещённому коридору, а затем тусклый свет магических факелов нарисовал блеклые своды подземного квартала.       Обитель тёмных приветствовала еретика.

***

      Цзюн узнал об этом месте совершенно случайно, а если бы у Тролина не был бы нюх на тёмных, так и вовсе остался бы в неведении. Подземный квартал когда-то использовался в качестве тюрьмы, но позднее Церковь начала принимать активное участие в политике и перенесла каземат в свои владения, а бывшая тюрьма оказалась опустелой и никому не нужной. До тех пор, пока один из верховных еретиков не наткнулся на это место, спасаясь от Ордена, и не основал здесь пристанище для всех отступников.       Пристанище это было воистину впечатляющим. Вместо былых камер прихожан привлекали мрачные вывески лавок чёрного рынка, таверен, лотков тёмных торговцев, кое-где светились магической аурой шатры чёрных магов и колдуний, а посреди подземной площади, от которой во все четыре стороны расходились длинные сумрачные коридоры, была воздвигнута высокая мраморная колонна с чёрным крестом беспорядка, прикованным к ней железными цепями. Цзюн смотрел на этот символ без какого-то одухотворения, а вот Тьма рвалась на него, как на лакомый кусочек. Слишком пафосно.       В обители тёмных любой простой человек чувствовал бы себя не в своей тарелке. Нет, это место не было зловещим, но оно давило своей мрачностью, тягостным прошлым и неспокойным настоящим. Здесь отступники могли почувствовать себя свободными от гнетущей мании преследования, раскрыться, отточить свои навыки на небольшой арене, спросить совета у бывалых и запастись всем необходимым для как можно более безопасной жизни снаружи. Но зло не могло не пропитать стены квартала. Оно действовало на каждого по-разному, и Цзюн не мог не признать его влияния — и всё же изредка спускался вниз, к «своим», за новостями и товарами.       Сейчас как раз был второй случай. — Давненько тебя тут не было.       Цзюн остановился у прилавка с зельями и качнул головой в ответ на, стало быть, приветствие. Торговец, сухонький, низкий, но всё ещё молодой Мяури с красной кудрявой шерстью, жил здесь уже давно и не выбирался на свет, да и тусклые глаза его вряд ли могли реагировать на свет как прежде. Освещённый холодным огнём факела, он выглядел угрюмым и недоброжелательным: тень падала на его лицо так, что почти угасший взгляд жёлтыми искрами пронизывал покупателя. Еретик же не придавал этому никакого значения. Он знал, что все они здесь слишком устали от происходящего. — Мне как обычно, — проговорил он, спуская рюкзак с плеч.       Серебро блеснуло в стекле наполненных пузырьков. — Не даёт покоя? — с участием спросил торговец. — Не пора ли тебе пробуждаться? Обычно Тьма бушует как раз перед… этим. — Рано, — покачал головой Цзюн. — Она не бушует. Просто беспокоит иногда. Не было возможности справиться. — То-то гляжу, ты неважно выглядишь. — Мяури подцепил пальцами два флакона с зельем и протянул еретику. — С этим шутки плохи, парень. Помнишь, поди. Это тебе не игрушка. — Знаю. Не маленький. — Цзюн отсчитал привычную сумму и убрал товар в рюкзак. Который раз он покупал эти эликсиры для усмирения Кошмара? Не первый, да и не последний. Временно заткнуть его куда легче, чем мучиться с его причудами изо дня в день. — Привык. — Это и пугает. Нет у нас, тёмных, жизни нормальной. — Торговец опустил уши. — Столько людей пропадает не из-за чего. Живём в одиночестве и умираем в одиночестве. Ни детства, ни юношества, никаких благ, которые доступны обычным людям. Мы изгои, обречённые на презрение и ненависть. Хотя знаю я одного тёмного, который… — Такова жизнь, — оборвал его Цзюн и водрузил рюкзак на плечи. — Таковы люди. От раздумий лучше не станет. Только хуже. Не помнишь того фантома, что со скалы спрыгнул недавно? Слишком много думал. — Тебе его не жаль? — вздохнул торговец. — Ты ведь… гораздо живее многих, кто приходит сюда. — Жаль? — Еретик отвёл взгляд. — Я не знал его. Каждый из нас идёт своей дорогой. Если копить жалость к каждому, кто сам обрывает свою жизнь, не сможешь жить своей собственной. Я не считаю себя жестоким. Он сделал свой выбор. Но меня это не касается.       Мяури молчал, но Цзюн читал его по прижатым к голове ушам. Так и есть. Стоит ему только сказать о том, что творится в его мыслях, как его слушатель тут же сдаёт назад. Что этот торговец, что Артур… Как будто бы все они чего-то особенного ждут от него. Но чёрта с два Цзюн собирается кому-то угождать. Он поджал губы и развернулся, собираясь выбраться из этого тёмного места как можно скорее, но на полпути ноги повернули его к таверне «Воронье крыло». Уходить без новостей было бы глупо.       Дверь в таверну была похожа на портал, разделяющий две абсолютно разные среды. Пока ты стоишь в холодном коридоре, затенённый, ушедший в сумрак, где ходят точно такие же тени, как и ты сам, — там, за дверью, горят яркие светильни, озаряющие самые далёкие углы. Здесь, в таверне, нет тишины и спокойствия: шипит пенка эля, гордо дребезжит оружие, задорно перекликаются низкие голоса, мелькают отбросившие маску равнодушия лица — здесь можно услышать даже смех. Цзюн незаметным призраком скользнул к знакомому столику, минуя чьи-то увесистые руки, пахнущие пивом и древесиной. Пусть здесь нет чужих, интровертированность еретика это не отменяет.       За столиком сидела тройка таких же еретиков в самых обычных и неприметных одеждах. Казалось, они никогда не покидали эту таверну и были своеобразными декорациями: когда бы Цзюн ни пришёл, эти трое неизменно сидели за одним и тем же столом на одних и тех же местах с одним и тем же выражением лица и «оживали» лишь при появлении четвёртого. «Сектанты», — сказал бы кто угодно. «Ждут», — возразил бы Цзюн. Хоть и сам не понимал их. — Я вернулся. — Он присел на свободный стул, и три головы, как по команде, повернулись в его сторону. Пустые глаза наполнились жизнью, словно и в самом деле раньше эти люди были скульптурами. — Мы рады видеть тебя. — Молодой еретик, глаза которого закрывала длинная чёрная чёлка, приветливо кивнул, и его примеру последовали и остальные собравшиеся. Ни выпивки, ни еды обыкновенно никто из них не заказывал: большую часть времени четвёрка отступников тихо обсуждала происходящее в Небесной Гавани и молчала, невольно вслушиваясь в разговоры других посетителей. Цзюн не мог сказать, кем раньше был каждый из них, почему стал еретиком, чем занимается по жизни — но они были похожи на него и если не вызывали доверия, то дарили спокойствие. Только если не приносили плохие вести. — Взаимно.       Цзюн положил локти на стол и ещё раз оглядел всю троицу. Кей, тот самый черноволосый парень, вызывал у него сильнейшее дежавю. Чем-то он напоминал его самого в далёком прошлом, разве что был гораздо благожелательнее, что для еретика и вовсе неуместно, если судить по стереотипам. Кею точно не нужно было скрываться: кажется, он даже не до конца отрёкся от умений клирика-священника — так было слышно. Второй, Йоким, был скуп на слова, и по его лицу нельзя было прочитать ничего: его русые волосы закрывали всю верхнюю половину до кончика носа, и Цзюну оставалось только гадать, как вообще он что-либо видит. Зато те редкие фразы, что вылетали из его рта, всегда были к месту и ставили жирную точку в любом повествовании. А вот третий, Уэст, вёл себя так, будто был на короткой ноге с самой Церковью. Он всегда знал самые актуальные планы Ордена, чётко указывал, куда кто пойдёт, что нового в верхушке, о чём говорят архиепископы… Цзюн открыто опасался его. Но не верить ему не было резона. — Есть что новое?       Все четверо подались вперёд, словно опасаясь, что их подслушают — хотя мало кто обращал внимание на незаметную группу еретиков: все здесь были на равных. Бывшие клирики, хрупкие тёмные эльфийки, вызывающие трепет мстители-воины, больше похожие на демонов, чем на людей — те, кто пробудились, естественно. Никто не боялся выйти за рамки, и в какой-то степени это и напрягало. Вдруг кто вздумает выступать за свои права прямо здесь, в таверне, а не на арене? Тьма — капризный паразит… — Тебя слишком долго не было, — с укором заметил Уэст, выставляя локти вперёд. — Большинство информации уже устарело за то время, что ты тусил наверху. — Я предпочитаю сливаться с толпой, чем постоянно пропадать непонятно где, — буркнул Цзюн. — Мне это кажется гораздо разумнее и безопаснее. — Цзюн прав, — Кей заправил чёлку за ухо, — сейчас Орден вовсю ищет по городу, поэтому стоит вести себя менее подозрительно. — Вы, ребята, просто не умеете прятаться. — Уэст пожал худыми плечами и тряхнул длинными белокурыми волосами. — Вспомните нашего героя! Как лихо он затесался среди простых гражданских! Его ещё и любят, понимаете? Вот это мастерство. — Ну он-то понятно… Не каждому дана такая харизма. Да и характер у него подходящий. Такого никто и не заподозрит…       Цзюн незаинтересованно вздохнул и покосился на Йокима. Слышал ли тот что-нибудь или просто делал вид, что слушает? Очевидно, все знали, о ком идёт речь, кроме него самого. Однако какой-то «герой» Цзюна сейчас совершенно не интересовал. Он прекрасно знал, что справляется со своей ролью примерного горожанина. — Так что с новостями? — настойчиво повторил он. — Какой любопытный… — Уэст с ноги выбил дверь в кабинет главного поставщика новостей и заинтересованно склонил голову к плечу. — Что ж… Последние два дня вроде затишье. Кардинал отправляет отряд за отрядом к Порталу в Прошлое, чтобы разыскать в русле какие-то святые камни. Наверняка хочет вставить их в свою мантию, чтобы гордо расхаживать по замку. Тьфу… — Еретик поморщился. — Ненавижу таких, как он. Возомнят себе невесть что…       «Минус Портал в Прошлое», — мысленно отметил Цзюн и, вспомнив, что там тоже немало воды, встревоженно напряг плечи. А Уэст самозабвенно продолжал, положив подбородок на сложенные руки и таинственно улыбаясь: — В общем-то на сегодняшний день мне нечего больше сказать. Усиленного режима не ожидается, но и ослабленного тоже. Всё как обычно. — Он вдруг хмыкнул. — Вчера такой интересный патруль был. Орден же с гильдий набирает клириков, да? Так вот, я наблюдал за ними… Вы бы видели их серьёзные сосредоточенные лица! Хотя лучше бы не видели, да. Тем хуже для вас. — Уэст усмехнулся, и его яркие-яркие зелёные глаза заблестели. — Так о чём это я! Обычно все рыцари Церкви пристально смотрят по сторонам, изредка перебрасываются короткими фразами, не упускают ничего, даже когда собираются перекусить. Ничто не укроется от их взгляда. Но вчера был среди них один странный парень. Не поверите. — Уэст заговорщически усмехнулся. — Такое ощущение, что он хотел поскорее уйти домой. — Почему? — Кей широко раскрыл глаза, а Цзюн насторожился и прищурил глаза. Уэст заметил неподдельный интерес товарищей и растянул губы в довольной улыбке. — Самому интересно. У него такое унылое лицо было… Нет, не унылое. — Еретик постучал пальцем по столу. — Какое-то… Тоскливое. Он как будто мусолил у себя в голове очень острую мысль. Она сверлила его лоб… Это когда на него никто не смотрел. А стоило кому-то с ним заговорить, как он тут же преображался, на некоторое время уподоблялся остальным, а потом снова сникал. Такой интересный. — Считаешь, ему не по себе в рядах рыцарей Церкви? — чуть ли не шепча спросил Йоким, не поворачивая головы. — А почём мне знать. — Уэст махнул рукой. — Конечно, если его тревожат сомнения, он может стать нашим. А может, у него свои проблемы. Или просто на личном фронте беда. Клирикам вообще сложно найти себе пару. Все девушки жалуются, что они любят службу больше, чем их.       Уэст коротко прыснул, а Цзюн, не разделяя вежливой улыбки Кея, нахмурился. Какова вероятность того, что он знает, кто этот клирик? Велика ли? Многих рыцарей Церкви во время выполнения задания могут мучать различные мысли. Уэст прав, никто не может знать наверняка, что творится в голове церковных фанатиков. Пора бы ему перестать быть ограниченным и мыслить шире, а то так он дальше своего дома и гильдии ничего не увидит.       И всё же… — На этом всё. — Уэст откинулся назад и вальяжно закинул руки за спинку деревянного стула. По груди Цзюна расползлось разочарование. — Всё остальное — только мои похождения и приключения, слушать которые вам, конечно же, неинтересно. А вот я бы и вас послушал тоже. А то всё я да я говорю… — Ты прирождённый оратор, — хмыкнул Кей, — не то что мы. — Да брось! Я уверен, вам есть что рассказать. Ладно ты, мы с тобой видимся немного чаще. Ладно Йоким — не в обиду, дружище! — он вообще молчун. А ты? — Уэст приподнял бровь, переводя взгляд на Цзюна. — Ты проводишь среди людей гораздо больше времени, чем мы. Неужели нет никаких историй? Совсем-совсем?       Цзюн покачал головой. Все эти истории, сплетающиеся вокруг него, были слишком личными, чтобы делиться ими. Он запечатывал каждую из них в отдельный сосуд и убирал на дальние полки своего сознания, настолько дальние, чтобы жадный Кошмар не позарился. Всего за несколько дней коллекция пополнилась неловким разговором, несостоявшейся смертью, вступлением в гильдию… И везде был свет; свет не запрещался в обществе тёмных, но к нему всегда относились с подозрением и отстранённостью. Еретик, якшающийся с паладином и прочим сбродом невинных гильдейцев, совершающий благо и идущий на уступки? Общественное мнение говорит: «Неправильно!», и даже крест беспорядка не подразумевает такого хаоса. По крайней мере, говорить в открытую об этом точно не стоит… Молчание — золото. — Совсем. — Цзюн решительно сощурился. — Я не настолько общителен, чтобы попадать в интересные ситуации.       Наглая ложь. Но правдой не спастись. Его компаньоны не могли не знать об этом — может, поэтому они и приняли его отказ беспрекословно. Но на душе всё равно было беспокойно и холодно. Тьма ли? Мысли ли? Цзюн решил во что бы то не стало решить проблему с Кошмаром, пока он не поселил в его сердце очередное семя паранойи и ожесточения, как бы ни был горек и жгуч эликсир.       Ещё одна бессонная ночь.