Исповедь

      Октябрь уже перевалил за половину. Погода стала заметно хуже: туманные утра, покрытая инеем трава перед рассветом и лёгкий пар изо рта. По крайней мере пока солнце к обеду не нагреет воздух.       Цзюн всю неделю просидел дома безвылазно.       Не то чтобы у него не было работы — как раз наоборот.       Не так давно в продажу на рынке поступили омолаживающие эликсиры. Вот только любой более-менее опытный зельевар поймёт, что это халтура чистой воды. Но люди наживку заглотили. Ох, как же народу хочется верить…       И примерно тогда же, в начале месяца, Цзюн передумал сбывать росянки, которые добыл для продажи. Их можно было превратить в состояние побольше. Журнал был стоплен в печи, а его место на столе заняла книга по зельеварению. Суповая кастрюлька ушла в нижние ящики шкафа, а её место занял котелок.       Так комнатка, и без того тесная по меркам Артура, полностью превратилась в домашнюю лабораторию, в которой вот уже недели две не бывал свежий воздух, сколько окна ни открывай. Постоянно в воздухе витал запах дров, росянки и других трав, которые бесконечно толклись, сушились, варились, постепенно превращаясь в крем.       На вид эта жижа была отвратительно-зелёного цвета, хотя пахла получше, конечно. А вот эффективность… Цзюн по праву мог собой гордиться: эликсиры, которые на рынке днём с огнём не сыщешь, даже рядом не валялись.       Первая покупательница — Стелла — по достоинству оценила и уже через пару дней прислала письмо с благодарностью в гильдию, в котором расписала, как хорош продукт… и что она хочет заказать ещё. Много. Не только для себя. Ибо в таких количествах… А впрочем, это не его дело. Его дело — сварить и забрать деньги.       Когда в его дверь постучали, Цзюн сидел в кресле и почти спал с открытыми глазами. Он провёл две ночи без сна и отдыха, что уж говорить про день божий, за варкой кремообразного зелья, и теперь хотел отдохнуть. Но видит Альтея — не в этот раз.       Кошмар противно зашевелился. Еще бы. Его вместилище измотано — кому такое понравится?       «Не открывай. Пошли все вон. Если откроешь — я не выдержу, вылезу и сожру. Даже косточек не оставлю.»       — Я и не собирался… — устало протянул Цзюн, едва ворочая языком и растекаясь по креслу. Всё его тело ныло от беспрестанной работы, и руки, покрытые слизью, порошками и мозолями, гудели сильнее всего.       Настырный стук повторился. Цзюн даже бровью не повёл. Раз Кошмар не переполошился, значит, не по его душу. Можно выдохнуть.       — Цзюн! Я знаю, что ты дома. Открой, пожалуйста.       «Артур…» — раздражённо откликнулось в голове. Цзюн нахмурился и скривил губы, не пытаясь даже разлепить веки. Он очень устал и встать сейчас с кресла — непосильная задача. В его комнате мрачно, темно, потому что окно занавешено, прохладно и тихо. Только варево убаюкивающе побулькивает в котелке — остывает.       Входная дверь скрипнула и тихо закрылась. Еретик мысленно отвесил себе подзатыльник за то, что забыл запереть дверь. Расслабился.       — Ма-ама дорогая… Что тут…? — Артур чертыхнулся, запнувшись обо что-то. Это «что-то» звякнуло опасно близко к котелку.       — Под ноги смотри, грех! — Цзюн немедля разлепил глаза, подскакивая. В пояснице что-то щёлкнуло, а ноги загудели с новой силой. Кошмар оглушительно зашипел, пытаясь прорваться через кожу и загрызть паладина, потревожившего их покой, но Цзюн прикусил щёку изнутри и сдержал буйство. Кошмар отступил, ворча, что светлые мрази слишком любят нарушать чужой покой и что на кол бы не мешало нанизать чью-то голову.       — У тебя тут темно — хоть глаз выколи… Немудрено, что я обо что-то запнулся… — Артур проморгался, немного привык к полумраку и перешагнул трубку, один конец которой был опущен в котёл на печке, а другой терялся в темноте комнаты.       — А тебя сюда никто и не приглашал. — Цзюн готов был уже собственноручно выставить паладина за дверь, лишь бы вернуться к покою и поспать хоть пару часов до того, как письма от Стеллы по поводу товара повалят на него изо всех щелей. Еретик с кряхтением потянулся к занавеске через заваленный стол, стараясь ничего не свернуть, и одёрнул ткань, попутно вытирая об неё пальцы. Свет ослепил Цзюна на несколько секунд да так сильно, что даже Кошмар зашипел в отвращении.       — За это извиняюсь, — Артур смог осмотреться лучше и уже было открыл рот, чтоб спросить, что тут происходит, но подавился собственными словами, едва Цзюн плюхнулся в кресло, расслабленно растекаясь. — Боже… Цзюн… Ты, что, заболел?       В глазах Артура, который не видел своего друга уже какое-то время, Цзюн выглядел действительно ужасно: сосульками висящие сальные волосы, вымазанные в чём-то зеленом лицо и руки, щетина, а над тёмными мешками уже глаз не было видно. Лицо осунулось сильнее обычного — он вообще хоть что-нибудь за эту неделю съел?.. Нет, он хотя бы спал?.. Артур бросил взгляд на заваленную какими-то склянками, коробками, травами и инструментами кровать. На ней давно уже не спали.       — Нет. Я здоров. А теперь, если это то, за чем ты пришёл, можешь идти. Я устал.       — Так нельзя, Цзюн! Ты… Ты бы видел себя со стороны! Если тебя на ферму поставить — лучше любого пугала будешь птиц отпугивать!       — Ты что, курицей-наседкой заделался? Какое тебе дело? Просто уходи. — Цзюн начинал терять терпение, поджимая губы и хмуря брови.       — Мне большое дело! Послушай, ты же не спишь и не ешь нормально. Я больше так не могу. — Артур решительно взял себя в руки, забыв даже, для чего пришёл сюда изначально. Так оставлять своего друга он не намерен. Цзюн столько лет скрывался от Ордена, а теперь помрёт от переутомления. Это действительно достойная еретика смерть, как же!       — Замечательно. Проваливай. У меня голова начала болеть от твоего шума.       На самом деле Цзюн слукавил. Голова у него болела и до этого. Просто почему-то Артур стал необычайно настырным и настойчивым, аж противно. И выпроводить-то его никак не получается уговорами, что ж такое. Глаза открывать вообще не хочется, но для убедительности, видимо, придётся…       — Никуда я не пойду. Это ты пойдёшь. Ты сегодня же переезжаешь ко мне. Я не оставлю тебя в этой… Ничего плохо не хочу сказать о твоём жилище, но жить тут уже просто невозможно.       — Да ты, я смотрю, совсем осмелел. Не забыл, с кем говоришь? — Цзюн приоткрыл один глаз, надеясь припугнуть паладина, но, судя по выражению лица последнего, получилось у него плохо.       — Конечно не забыл. Я говорю с живым трупом.       Артур сжал губы в полоску, опустил руки, смягчая взгляд, и опустился вниз, присаживаясь на корточки. Снизу вверх на Цзюна было смотреть гораздо тяжелее, но еретику наоборот — легче. Цзюн уже открыл второй глаз, смотря вниз, прямо в глаза решительному паладину. Артуру эта ситуация больше напоминала присягу тёмному лорду, как в безумных книжках, которые почитывала его младшая сестрица. Артур — новый слуга, а Цзюн — тёмный владыка, перед которым он готов встать на колени и последовать любому приказу. И это выглядело довольно символично, учитывая принадлежность еретика к тёмным. И Артур даже на колени встать не против, только если это убедит Цзюна выспаться в нормальных условиях.       — Послушай, Цзюн, я понимаю, что ты очень гордый и самостоятельный, но… Но ты мой хороший друг. Я не смогу спать спокойно по ночам, зная, что ты не спишь и не ешь. Я серьёзно. Мне будет гораздо спокойнее, если я… буду присматривать за тобой. Если ты не будешь выглядеть как пугало.       Артур был слишком честным. Цзюн видел, даже чувствовал. Пока он говорил — смотрел в глаза не отрываясь, закусывал губу, складывал брови домиком, пытаясь подобрать правильные слова, чтобы убедить, образумить… Цзюн почти купился.       — И много у тебя дома народу живёт с такими-то предложениями? Я не люблю муравейники, знаешь ли. Мои нервы мне дороже. — Цзюн разрывает зрительный контакт, отгораживаясь и показывая всем своим видом: «не убедил».       — Я один. И с какими такими «предложениями»? — Артур полноценно уселся на задницу, скрестив ноги, ибо колени уже болели от напряжения, а убеждать, кажется, Цзюна еще долго придётся.       — Вот с такими. У тебя много «хороших друзей». Ты за ними так же «присматриваешь», как за мной хочешь? — Цзюну вообще не нравится вся эта ситуация. Он не выкинул Артура еще только потому, что для этого нужно встать, а слова этот паладин вообще мимо ушей пропускает. Артур отвечает отрицательно, понимая, к чему клонит Цзюн. — Может, это из-за того, что я — еретик? Хочешь «присматривать», чтобы я всегда был на виду и не делал чего-то «незаконного»?       Артур молчит. Слово «е-р-е-т-и-к» звучит как гром среди ясного неба. Артур не помнил, чтобы Цзюн хоть раз говорил это вслух, а сам он… не говорил и подавно. У них было молчаливое знание об этом, обоюдное. Однако же… не столько это смущает паладина, сколько слова после.       — Нет. Не поэтому. Я просто знаю, что тебе это действительно нужно: выспаться в мягкой и тёплой постели, нормально поесть несколько раз за день и просто отдохнуть. Я могу дать тебе всё это. Я хочу дать тебе всё это. — Артур давит, настаивает. От своего он не отступится, скорее просто вспылит и вынесет Цзюна из дома насильно и пронесёт через весь город до своего дома.       Цзюн молчит несколько минут. Артур молчит тоже, не осматривается нисколько, хотя очень интересно. В какой-то момент паладин решил, что еретик уснул, но Цзюн уже открыл рот для ответа.       — Почему? — От такой маленькой речи Цзюн даже глаза открывает, желая смотреть на паладина, уловить изменения в мимике. Что он предпримет? Как ответит? Даже Кошмар напряжённо затих, не шелохнётся.       — Я прошу тебя… — Паладин качает головой, сокрушаясь. Ему действительно нечего ответить на вопрос, вернее… Есть кое-что, но как это правильно сказать, чтобы Цзюн понял и не смотрел на Артура, как на идиота, — неясно.       — Не увиливай, — устало чеканит еретик, прищуриваясь. Ему это всё уже порядком надоело, но паладин этого замечать, кажется, вообще не собирался.       Кошмар заворочался под кожей, недовольный всем происходящим. Он нашёптывает упрямому вместилищу, чтобы Цзюн только дал волю, чуть расслабился или взял в руки меч, а уж Кошмар сделает всё сам. Поглотит. Дарует блаженное забытье. Устроит пиршество на костях. И первым должен стать этот премерзкий светлый клирик. Цзюн дергает пальцами, проверяя их чувствительность, потому что Кошмар слишком настойчив, шепчет в голову так сладко и успокаивающе. На секунду еретик даже сомневается, что его тело всё еще под его контролем, но всё в порядке. Относительно, разумеется.       Кошмар трепещет. Цзюн слышит, чувствует, как порождение тьмы внутри него облизывает свою зубастую плоскую пасть раздвоенным змеиным языком, как глухо и успокаивающе свистит, словно летний ветер в поле. В голове образуется лёгкая пустота. Цзюн надолго прикрывает глаза, понимая, что начинает дремать. Он успевает заметить, что Артур открывает рот и что-то говорит, но Цзюн не слышит ничего кроме свиста в голове. Это приятно. И спать хочется.       Артур щурит глаза и замолкает, понимая, что его не слышат. На слова Цзюн никак не реагировал — ни один мускул на лице не дрогнул, однако глаза его были закрыты не до конца. Артур приближается, заглядывает, наклонив голову вбок.       Глаза тусклые, сильнее, чем обычно, почти стеклянные. В какой-то момент Артуру даже кажется, что он что-то замечает по ту сторону. Что-то тёмное. Тёмное настолько, что поднеси к этому фонарь — свет не пройдёт. Такая густая тьма. Может, ему это только кажется — глупая парейдолия, но…       Цзюн переводит резко взгляд в глаза Артуру, отчего тот пугается и отшатывается, едва не падая.       — Ты не ответил на мой вопрос.       Еретик чувствует, будто пробудился ото сна. А может, он и уснул на несколько секунд, кто его знает. Кошмар больше не шипит. Сидит молча. Паладину приходится сделать несколько глубоких вдохов, чтобы прийти в себя.       — Послушай. Я… не знаю, как это объяснить. Просто смотрю вот на тебя… и хочется отдать тебе всё, что ни попросишь. Это странно, да? — Паладин отпускает нервный смешок и кладёт руку на затылок. По привычке. От неловкости.       — Ещё бы странно. Жалость свою оставь себе. Мне она не нужна. Хочешь заняться благотворительностью — подойди к Ирэн. У неё всегда найдется для тебя работа. — Блаженный сон отступил, вернув поводья раздражению.       — Это не жалость! — Артур закатывает глаза и снова опускается на корты. — С каких это пор ты отказываешься от очевидной для себя выгоды? — Паладин решает пойти другим путём, раз уж путь уговоров завёл его в тупик.       — Да где ж тут выгода? Я не хочу сидеть на поводке — это первое. Второе — мне нечем тебе отплатить. Не по статусу ты себе друзей ищешь.       Молчание со стороны паладина затягивается на несколько секунд, а потом Артур выдыхает и начинает тихо смеяться. Может, от усталости. По крайней мере Цзюн не видел в своих словах ничего смешного.       — Да какой статус, ради Богини! Я похож на Эвальда, что ли? И где это я говорил, что тебе нужно чем-то платить? Хорошо, давай так. Пока в твоём доме вот этот весь ужас, — Артур проводит рукой по воздуху, пытаясь указать на весь хлам и не очень, который использовался для работы, — ты поживёшь у меня. Ты волен делать всё, что посчитаешь нужным, я тебя не ограничиваю ни в чём. Ты можешь уйти в любой момент. Договорились? Или я забыл что-то еще?       «Ну это же очевидная ловушка! Не соглашайся. Добровольно прийти в логово светлого… Самоубийство же. Он сдаст тебя Ордену при первой же возможности.»       «А если нет? Если это даже лучше? Ну какой здравомыслящий клирик приведёт домой отступника?» — Цзюн не очень любил говорить с Кошмаром, кроме как кидать в его стороны фразы вроде «заткнись» и «пошёл прочь». — «Впрочем, мне не нужно твоё разрешение. Скройся».       Кошмар зашипел недовольно, но уступил. Сейчас он ничего не мог — сильно ослаб без тёмной магии и атмосферы квартала тёмных, в которой он мог существовать, питаясь только чужим гневом, злом и отчаянием. А тут… Светлый паладин путает все карты, мерзавец.       — Дракон с тобой, делай, что хочешь, только оставь меня в покое.       Артур широко улыбнулся. Шире, чем когда либо. Даже щёки заболели. Впрочем, на это он даже внимания не обратил. Цзюн согласился. После долгих и упорных уговоров — согласился. Паладин даже как-то духом воспрял, чувствуя себя на вершине этого мира. Впрочем, теперь перед ним стояла новая задача — транспортировать это тело, которое вряд ли сейчас способно встать, к себе домой. Магией заклинательниц он не владел, а потому портал открыть не сможет, к сожалению. Однако для чего ему мозги-то?.. Бросив короткое «жди здесь», Артур пулей вылетел из дома, снова чуть не споткнувшись о несчастную трубку. Недалеко от фермы находились стойла Линдси, кажется…

***

      Артур тяжело дышит, когда оказывается уже на пороге своего дома с грузом в лице еретика на себе. Даже если Цзюн худой, как палка, он всё равно тяжёлый. Паладин не исключал и того варианта, что значительного веса ему прибавляла одежда — хотя какая там одежда, прости Альтея. Была бы броня, паладин бы ещё понял, но…       Как оказалось, самым тяжёлым из одежды Цзюна были сапоги из кожи. Чьей — Артур так и не разобрал. Массивная подошва, металлические пластины — всё это добавляло значительного веса. Как Цзюн оставался манёвренным в них — Артур не мог понять. А впрочем, это было сейчас не так важно.       Белого жеребца Линдси, которого Артур ненадолго позаимствовал у заводчицы, было решено отвести к хозяйке завтра, потому что сегодня времени уже не будет. Время перевалило за полдень, а у паладина всё ещё было как никогда много работы. И самая первостепенная задача — Цзюн. Его бы не мешало уложить спать, но перед этим хорошенько отмыть. На источники тащиться не было никакого желания, а потому придётся отпирать дверь в свою купальню. Летом вода нагревалась солнцем, а сейчас… нужно топить печь и нагревать вручную, но это всё мелочи. Сейчас Артуру это было даже в радость.       Цзюн, оставшись один, проморгался, пытаясь осмотреться в доме, куда его притащили.       Пряничный домик — одним словом. Большая и свободная светлая комната, куча окон, выбеленный высокий потолок. Даже с люстрой, на которой красовалась добрая дюжина свечей. Зачем оно тут — непонятно. Только если Артур принимал гостей… Впрочем, откуда черни знать о тонкостях жизни богатеев?       Еретик сидел, откинувшись, на мягком диванчике. Пожалуй, этот кусок дерева и набивки был действительно самой мягкой и удобной вещью, на которой Цзюну доводилось сидеть. Да и вообще, как успел заметить Цзюн, мебель тут была изысканной. Да ещё и резные двери, косяки, расшитые шторы… Выглядит дорого. И для еретика слишком вычурно. Если Цзюн привык к простоте и практичности, то Артур нет — кто бы сомневался.       От этого и вопрос оставался открытым: какого дракона этот белый недоделанный аристократ таскается за еретиком, который едва ли выживает в этом мире, даже не пытаясь выбить себе место под солнцем — кому оно нужно, если в тени безлюдно и можно не бояться, что тебя выпнут оттуда?       — Цзюн, ты уснул? — Артур заглядывает в комнату, находя там еретика в том же положении, в котором оставил его полчаса назад. — Там вода уже горячая. Тебе не мешало бы…       — Я знаю, — медленно тянет еретик, напрягая тело, чтобы подняться на ноги. Расслабленные мышцы, почуявшие отдых, так скоро возвращаться к работе не торопились. — Прекращай строить себя наседку. Или я куплю тебе корзину яиц, чтоб ты их высиживал.       — Всё шутишь. Раз так, то ты точно в порядке. — Паладин упирает руки в бока, освобождая дорогу плетущемуся еретику. — Там дверь открыта, найдёшь. Я принесу тебе сменную одежду.       Тёмный только тяжело посмотрел на Артура, но промолчал. На сегодня он уже наговорился.