Исповедь

      Сквозняк пробирался под полы накидки, трепал рубашку и нервы. Воздух здесь, в подземелье, был спёртым, даже несмотря на вечные сквозняки, сырым и неприятным. Всё время тут воняло чем-то отвратным. Цзюн мог различить только отдельные запахи вроде сока молодой мелилы, отсыревших листьев росянки и зловонной слюны Джабокоро — пару лет назад пойманный огромный тролль, которого держали взаперти только из-за его слюны. В зелья — то, что нужно.       Цзюн привычно повернул несколько раз, обходя ненужные ему лавки с тёмными аксессуарами, и подошёл к той, ради которой сюда и приходил. К великому удивлению еретика, лавчонка мяури пустовала. Цзюн пару раз непонятливо моргнул, посмотрел по сторонам. Ничего. С соседней лавки выглянуло бородатое лицо торговца зачарованной бижутерии. Он болезненно откашлялся и голосом таким же скрипучим, как дверь в старую часовню, сообщил, что зверолюди переехали отсюда. На вполне резонный вопрос со стороны Цзюна «куда?» последовал не менее резонный и тоже вопрос: «а что мне за это будет?».       Цзюн скривил губы. А чего еще он мог ожидать от обитателей квартала тёмных? Не желая ни портить отношения с торговцем, ни трепать себе нервы, Цзюн подкинул старику золотую и серебряную монеты. Тот ловко поймай обе одной рукой. Не сумев погнуть ни первую, ни вторую монеты, он довольно осклабился и добродушно подсказал, куда идти, добавив при этом, что, если спросят, куда пришёл, то нужно ответить: «Я маленький крот Красной пустыни». Еретик только накинул на голову капюшон и круто развернулся на пятках, чтоб пойти в сторону, обратную той, которой пришёл сюда. Слова старика казались бредом, но Цзюн запомнил пароль. А еретик надеялся, что это был именно пароль.       Идти пришлось не долго, а вот само место… Еретик захотел развернуться, вернуться к старику и прибить его за тупые шутки. Кошмар на это довольно заворчал и предложил без всяких «если» так и поступить, но Цзюн методично послал болтуна к гоблинам на растерзание.       Поднявшись по ступенькам, Цзюн заглянул в проход, откуда за версту раздавалась зазывающая музыка и тянуло женским парфюмом. Заходить ну очень уж не хотелось.       Дремлющий охранник, опомнившись, преградил незваному гостю путь. Верзила из племени мяури был раза в два шире Цзюна. Его кошачий нос дёрнулся, хвост в ногах — тоже. Вертикальные зрачки-щёлки сузились ещё сильнее, а и без того тёмно-зелёные кошачьи глаза подёрнулись дымкой недовольства. Страж скрестил лапы на мощной груди и притопнул задней необутой лапой.       — Ты куда это? — Урчащий голос звучал грозно, отпугивающе, но почему-то безобидно.       Цзюн сглотнул. Открыто сказать, что ему дали наводку на то, что тут торгуют запрещёнными зельями из крови мантикоры? Самоубийство. Этот амбал прихлопнет Цзюна как маленькую мушку. Так не пойдёт. В памяти всплыли слова старика.       — Я… Я маленький крот Красной пустыни. — Цзюн чувствовал себя максимально нелепо, произнося это. И если этот кошкоподобный мяури сейчас покрутит пальцем (или что там у него на лапах) у виска — еретик не удивится, потому что сделал бы так же.       Мяури дёрнул усами, склонил голову. Его зрачки чуть расширились, выдавая расслабленность стража. Он опустил руки и шагнул в сторону.       — Проходите, мистер крот.       И Цзюн прошёл. Всё еще не веря в то, что слова старика оказались правдой. Пока что! они были правдой. Ничего не понимающего еретика под руку подхватила человеческая девушка, едва ли старше его самого, и повела в сторону притаившейся в темноте двери. Цзюн не успевал осматриваться. Он видел только безвкусные розовые стены с кричаще-красными узорами, розовыми занавески, чёрную мебель, которая пятном расплывалась на общем фоне. Туда-сюда ходили девицы всех возрастов в коротких платьях (Цзюн молился Альтее, чтоб это были хотя бы шорты такие), носили подносы с напитками — наверняка не просто чаем. Отовсюду лилась одурманивающая музыка и кокетливый фальшивый смех.       Цзюн оказался в борделе.       Класс. Лучше расклад и представить себе сложно. Он уже хотел выбраться из хватки девушки, которая оплела его руку повителью, и позорно сбежать, но девушка широко улыбнулась, толкнув Цзюна за светлую дверь и сказав только «ожидайте». А чего ожидать — дракон его знает. Цзюн остался истуканом стоять у двери, не смея даже шагу вперёд сделать. В комнате царил полумрак, освещаемый несколькими свечами на стенах. Посреди комнаты стоял большой тёмный стол, несколько стульев, кресла. Шкаф у дальней от двери стены. И всё. Ни единого окошка — ничего. Никаких предметов, за что можно было бы зацепиться взглядом. Пусто, как будто в эту комнату наставили мебели только вчера. Или даже сегодня утром.       Дверь за спиной Цзюна открылась внезапно, заставляя еретика отскочить и положить руку на рукоять меча. В дверях стоял мяури — старый знакомый. Тот сначала принюхался, дёрнув большим мохнатым ухом, а потом расплылся в улыбке.       — Эгей, друг, давно не виделись. — Мяури поправил рукава свободной рубашки, закатывая их до локтей. — Какими судьбами?       — Я к тебе прихожу только по одному поводу, — настороженно ответил Цзюн. Зверолюд уселся за стол, сложив на него руки. Цзюн сел в кресло напротив. — Странно было не застать тебя на привычном месте…       — А чего ты хотел? Сколько уж тебя тут не было — дай богиня. А у нас кто-то начал скупать большими партиями… то самое. Мы и разрослись. Перебрались сюда, чтоб не достали. — Мяури пожал плечами, не переставая подёргивать белыми длинными кошачьими усами, затем подмигнул и расплылся в широкой хищной улыбке. — Не смотри на место. Сервис тут хороший, если ты понимаешь.       — Не сомневаюсь…       Дверь медленно открылась, впуская в комнату нескольких человеческих девушек. Мяури ни одной не было. Кто бы сомневался…       Их оказалось всего четверо. Пятая, отвесив поклон, вышла. Не сговариваясь, две девушки сразу прошагали к столу в сторону мяури, который не обратил на них никакого внимания, проницательным взглядом рассматривая еретика. Остальные две хрупкие девицы уселись на подлокотники кресла Цзюна. Бежать ему было некуда, поэтому он инстинктивно выпрямился, пытаясь отгородиться от обеих. Мяури только лукаво улыбнулся и махнул лапой, мол, не обращай на них внимание и получай удовольствие. Какое уж тут удовольствие…       — Так… Тебе как обычно? — Мяури наклонил голову, прямо как тот страж, совершенно не обращая внимания на то, что человеческие девчонки, одетые в, прости богиня, почти нитки, чесали ему за ушами, гладили шерсть на загривке, иногда залезали ручонками в вырез рубашки. Еретик поджал губы, надеясь, что его не стошнит, и напустил на себя бесстрастный вид.       — Мне нужно… больше. — Цзюн не удержался и всё-таки дёрнулся, едва не выхватив меч, когда маленькая холодная ручонка длинноволосой особы, что занимала правый подлокотник, стянула с его головы капюшон, прошлась по затылку «против шерсти», оттянула и без того свободный воротник, чтоб острыми ноготками щекочуще пройтись по шейным позвонкам. Цзюн дёрнул головой и подался вперёд, чтоб уйти от прикосновений, но девушка шепнула ему на ухо, что он милый недотрога и ей нравятся такие. Скудный завтрак подкатил к глотке.       — Больше?.. — Мяури усмехнулся, позволяя чужим ловким пальчикам расстегнуть ему несколько пуговиц на рубашке. — Мне-то не жалко. Даже как старому приятелю сделаю скидку… Но я не раз говорил тебе уже, Цзюн, дорогой, не проще ли пробудиться? — Зверочеловек поморщился, когда чужие руки неаккуратно расстегнули пуговицу на штанах, выдернув при этом несколько шерстинок, но он ничего не сказал на это. Девушка, поступившая так опрометчиво, попыталась тут же загладить вину. Именно загладить, пробираясь руками под рубашку через ворот или полы, почёсывая мягкую шерсть.       — А я не раз уже говорил, что мне это не нужно. По крайней мере не сейчас. — Пока еретик уворачивался от рук одной девицы, попадал в другие. Ради своего дальнейшего спокойствия он должен это потерпеть, иначе мяури может не так понять и вообще отказаться помогать. Мало ли, что у этих зверолюдей в головах…       Девичьи руки были везде. Они уже давно неведомым еретику образом сняли с него накидку, забрались в рубашку, оглаживая горячую, покрытую шрамами грудь, торс. Одна особо смелая девица, что сидела справа, обхватила его его шею рукой, пресекая все попытки отстраниться, свободной откинула чёлку назад и прижалась мокрыми губами к впалой щеке, усыпая ее не менее мокрыми мелкими поцелуями, опускаясь всё ниже, к шее. Она изменила свои планы, переключившись на ухо. Цзюн терпел как мог, чувствуя накатившую тошноту. Ему было противно, мокро… Его кожу слюнявили как могли, трогали везде, куда могли дотянуться, хотелось спрятаться, убежать, плевать уже на зелья.       Мерзко.       Мерзко.       «Рас-с-слабьс-ся, они не с-с-сделают больно. Наоборот. Только приятно… Поз-с-своль мне…»       — Так, стоп, девочки, хватит. Моего приятеля сейчас удар хватит, — шутит мяури, помахивая лапой в сторону Цзюна, на которого наглая особа уже успела сесть, сжав коленями узкие бёдра и оцарапав колено о зубья меча. Девушки тотчас же отлипли от него самого, как и от еретика, и молча вышли из комнаты.       — Если ты решил меня так убить — чёрта с два, — прохрипел еретик, остервенело оттирая щёку и ухо, даже не подавая виду, что назойливых проституток едва не пожрал его Кошмар.       — Да ладно тебе, не заводись. Я ж хотел как лучше, — зверолюд пожал плечами, застёгивая штаны и рубашку. — Неужели ничуть не было приятно?       — Нисколько, — с каменным лицом ответил еретик, не переставая чувствовать на себе эти руки. Аж противная дрожь пробивает.       — Ну как знаешь. Захочешь ещё — приходи. Буду тебе всегда рад. — Кошачий рот расползается в довольной улыбке. — Ладно. Раз уж мой клиент хочет больше, он получит.       Мяури поднимается с кресла, по-кошачьи потягивается, дёргает гладким хвостом и лениво идёт к шкафу, стоящему у дальней стены. Он роется в ящиках, что-то перебирает на полках, но в итоге достаёт с самой верхней полки четыре пузырька со знакомой серебряной жижей. Кошмар недовольно зашипел, заметался, но скоро понятливо сник. Он знал, что в прошлый раз перегнул палку и теперь поплатится за это.       — Столько хватит? — Зверолюд демонстрирует склянки в своих руках, поднимая их на уровень своей головы.       — Хватит… пока. — Цзюн хлопает себя по карманам, где певуче звучат золотые — часть его гонорара, принесённого Артуром вчера вечером от Стеллы. — Спасибо… Юль.       — Ого! — Мяури довольно дёргает усами и муркает, отставляя на стол товар. — Ты впервые назвал меня по имени. Должно быть, тебе действительно это нужно. — Юль кивает на склянки. — И, серьезно, послушай моего совета — пробудись ты уже. Пойми, в моих интересах тебя отговаривать и поить этой бодягой, вытягивая последние деньги. Но ты ж неплохой парень, меня пару раз выручал…       — Рано, — упрямо отвечает Цзюн, выкладывает золотые и забирает склянки, собираясь уходить. Уже открыв дверь, он услышал в спину оклик и обернулся, тут же словив золотую монету, которая чуть не угодила ему прямо в лоб. На недовольный взгляд еретика мяури только показал белые клыки.       — Хорошая реакция. Это скидка, — кивнул он на монету. — Теперь точно всё. Приходи еще.       — Обязательно, — недовольно проворчал еретик, закрывая за собой дверь.       До выхода его никто не провожал, страж не останавливал, только недовольно махнул хвостом. Цзюн хотел уже вернуться на поверхность, вдохнуть свежего воздуха, завалиться на кровать и не вставать до самого утра.       Уже придя в дом Артура, Цзюн закрыл дверь и постоял у порога еще какое-то время, окутанный тишиной. Она была не то чтобы давящей… Просто тяжёлой. Часы тикали так же громко, так же отвратительно. За окном горланили торговцы, ходили люди, вдалеке от воздушного порта отлетал «Наутилус». Но в доме было очень тихо. Почти приятно.       Цзюн снял сапоги из драконьей кожи, бросил прямо у порога — у него не было сил их прибрать или хотя бы ровно поставить. Сумка со склянками максимально аккуратно опустилась на пол, чтоб ничего не побилось, а сам Цзюн босиком прошлёпал на кухню, где перед уходом забыл закрыть окно. А кто его вообще открыл? Цзюн даже дома не так часто проветривал, а тут… Его, наверное, открыл Артур еще рано утром, когда уходил. Он оставил записку, что уплыл на воскресенье домой, в Лотос. Что ж, скатертью ему дорожка.       Занавески, прозрачные, чистые, белые, трепыхались на ветру, впуская в светлую кухню свежий ветер. Окно Цзюн неторопливо закрыл, едва не задев какой-то цветок в горшке. Ничего похожего не было в книге по зельеварению, а потому Цзюн счёл цветок бесполезным куском декора. Ещё одна особенность богатеев.       Он прошлёпал к прихожей, заглянул в ящик. Ключ лежал там, куда еретик закинул его по возвращении. Рядом лежала металлическая трубочка свистка для почтовой птички повару. Цзюн с пренебрежением осмотрел блестяшку и задвинул ящик, даже не думая к ней притрагиваться. Еще чего.       Цзюн вытащил из своей сумки одну из склянок и с ней же прошёл в хозяйскую спальню, которая потихоньку становилась его обителью. Артур не выделил ему комнаты как таковой, а потому он поселился там, где поселился. И плевать, что там думает хозяин. Надо было раньше включать голову. В спальне, где раньше всегда было светло и свежо, теперь царил вечный мрак. Еретик завесил большое окно тяжёлыми синимс шторами, чтоб лучи солнца не проникали в комнату. На тумбе у кровати всегда стоял подсвечник со свечой. Еще одна запасная — в верхнем ящике. А так же там лежало несколько кристаллов от Тролина, которые могу осветить комнату не хуже огня свечи.       Цзюн снял накидку и рубашку, бросил их на резной белый стул, уселся на мягкую незаправленную постель и выдохнул.       Рядом с ним посверкивала склянка с зельем.       Еретик взял тонкое горлышко в руку, пальцами свободной руки вытянул пробку с гулким чпоком. Не думая больше медлить, Цзюн опрокинул в себя содержимое склянки, зажмуриваясь. Вязко, приторно, невкусно. Зелье размазывалось по стенкам склянки как перламутровая серебряная краска.       Допить сил не хватает.       Склянка выпадает из рук, пузатым боком падает на кровать и соскальзывает на ковёр под ногами, не разбиваясь и даже не разбрызгивая капли зелья по ковру. Только несколько капель с горлышка соскальзывают с обратной стороны по стеклу, достигают бока и впитываются в ворс ковра.       Цзюн с трудом глотает, чувствуя, как ёршится прижученный Кошмар, растекается чёрным маслом по жилам, потом собирается где-то под рёбрами, а потом растекается вновь. Он шипит, рычит, ему больно. Цзюну больно тоже, но он не хочет больше слушать бесполезную болтовню, которая мало того еще и с ума сводит.       Еретик заваливается на бок, трясущейся рукой натягивает на себя край одеяла. Его лихорадит, сводит скулы, бьёт в припадке. Мерзотные побочные эффекты, но еретик готов терпеть. Пока — готов.       Кошмар затихает быстро, ослабший, больной, уползает поглубже. А Цзюна еще бьёт крупная дрожь. Он склубочивается, занимая минимум места, и прикрывает глаза.       Скоро всё будет хорошо.