Исповедь

      Артур вернулся домой за полночь. От самого порта и до порога дома за ним тащился тяжёлой накидкой рой кровопивцев и запах воды. Глаза слипались от усталости, и, казалось, его одежды весили целую тонну, хотя обычно Артур не замечал её вес.       Ключ в замке знакомо щёлкнул, дверь по-родному коротко скрипнула и отворилась перед хозяином, впуская в тёплую прихожую. Артур помнил, что нужно раздеться, умыться и лечь спать, но его сил хватило только на то, чтобы стянуть с себя сапоги по пути к диванчику в гостиной и рухнуть на него мешком с мясом и костями. Паладин даже не был уверен, что закрыл за собой дверь.       Под ухом всё еще фантомно жужжали комары и мухи, так надоевшие за время нахождения в порту. Артур даже пытался их отгонять, помахивая у головы рукой, но скоро перестал их слышать совсем.       В хозяйской спальне, где Цзюн с самого первого дня обустроил себе «логово», царил полумрак из-за тяжёлых синих штор. Однако биологические часы проснувшегося еретика подсказывали приближение обеда — завтрак был безбожно пропущен.       Еретик медленно сел на кровати, чувствуя лёгкую пустоту внутри. Выпитое зелье давало о себе знать: Кошмар пропал — и слава Богине. Свесив ноги, он едва не наступил на выпавшую вчера из руки склянку, в которой на донышке ещё плескалась жидкость, несколько потерявшая сияние и блеск. Не важно. Допивать это Цзюн точно не собирался.       Во всём доме было тихо. Как и вчера. И до этого. Цзюн, чувствуя себя почти вторым хозяином дома, лениво прошёлся сначала до туалета, умылся, а потом уже изволил пройти к кухне, чтобы хоть что-нибудь в себя закинуть. Путь его лежал через гостиную, где он несколько удивился, увидев торчащие из-за спинки дивана стопы, обтянутые снежно-белыми носочками. Небрежно закинув ноги на подлокотник, на животе и лицом к спинке лежал Артур, подложив одну руку под голову. Не самая удобная поза для сна, но какое Цзюну дело? Раз Артур спит так, значит, всё нормально.       Кошмар молчал, задушенный и забитый. Молчал, когда Цзюн держал в руке нож, не подбивая перерезать глотку спящему Артуру; молчал, когда еретик заваривал чай, не намекая на то, что из этого чайника можно было бы облить паладина, молчал… молчал, зараза. Поделом.       Полюбившийся на вкус сыр Цзюн ел снова, большими и жирными кусками, ничуть не чувствуя неловкости или угрызений совести. Он почти с видимым удовольствием впивался зубами в молочную мягкость, прихлёбывал травяной чай из кружки и смотрел в окно, на ходящих мимо стражников, горожан, авантюристов и на собирающийся дождь. Листья на деревьях перед домом активно желтели, украшая грязным золотом всю Небесную Гавань. Цзюну до мнимой красоты, которой придавали слишком большое значение, не было никакого дела, а вот до приближающихся холодов… За это Цзюн по-честному не любил зиму. Да, она была белой, снежной и какой-то приятно-знакомой. Она заставляла вспоминать то, чего Цзюн не помнил — хотел, но не мог извлечь из недр своей головы хоть какое-то крохотное воспоминание. Но ещё холода несли за собой голод. Еретик на инстинктивном уровне волновался о запасах, боялся, что до весны не хватит. При одной мысли об этом еда встала в горле. Есть больше не хотелось.       — Тебе нравится сыр? — спросил голос сбоку. Цзюн осторожно повернул голову, глянул искоса, и пожал плечами.       Артур стоял, оперевшись о дверной косяк, сонный, помятый и тёплый. Одежда на нём перекосилась как только смогла и смялась, на щеке остались красные вмятины-следы от рукава. Наверное, его разбудила возня временного жильца его дома.       — Он правда вкусный, но я бы посоветовал тебе есть с хлебом — быстрее наешься. А еще лучше разогреть что-нибудь, что осталось со вчерашнего дня. Что ты заказывал у повара? — Артур быстро потёр веки, избавляясь от остатков сна, и полез в буфет, а потом и в шкафы, но не обнаружил там никаких изменений. — Хмм… Ты всё съел? Это хорошо…       — Какой повар? — Цзюн закинул в рот последний кусок сыра и тут же запил его чаем, чтоб протолкнуть в желудок. Артур замер, похлопал ресницами пару секунд и уставился на друга.       — Как «какой»? — Он даже усмехнулся. — Повар, которому ты отправлял птичку.       — Я никому не отправлял птичек, ты что-то напутал. — Цзюн приподнял брови и отхлебнул из кружки ещё раз.       Артур с усилием помолчал ещё несколько секунд, отодвинул стул и сел. Упал, если говорить точнее, подпёр голову рукой и прикрыл глаза. Он всё ещё хотел спать.       — Тогда что ты ел весь день? — медленно протянул Артур и с трудом открыл глаза, пытаясь сфокусироваться.       — Я спал, — коротко бросил еретик. Это было почти правдой. Служителю Церкви незачем знать, где был Цзюн.       — Весь день? — Еретик кивнул. — Ну неудивительно. Тогда я просто обязан тебя нормально покормить. — Артур воодушевился, энергично хлопнул ладонями по столешнице и поднялся. Голова на секунду качнулась, как хилый маятник.       — Я вообще-то только что поел, если ты не заметил. — Еретик закатил глаза и допил чай, отставляя пустую кружку в сторону. — Мне больше не нужно.       — Но это не дело, Цзюн. Ты и без этого очень худой — как ты вообще можешь броню носить? Тебя ветер не сдувает? — отчаянно спросил Артур, всплёскивая руками, как эмоциональная торговка.       — Броню ношу. Она тяжёлая, потому и к земле придавливает, — хмуро отмахнулся еретик.       — Очень смешно. Я всё равно закажу. Что ты любишь? — поинтересовался Артур, начиная заново осматривать буфет, шкафчики и полки, даже в кладовую заглянул. Зачем — неясно.       — Я ем всё.       — Но должно же быть хоть какое-то любимое блюдо или угощение… — Артур прекратил осматривать свои запасы, так и не найдя того, что искал, и остановился слева от Цзюна, уперев руки в бока. — Хоть что-нибудь. Я, например, очень люблю стейк с папоротником и лимоном. А из сладостей — малиновые маффины. — Артур поднял взгляд в потолок, вспоминая любимую еду на тарелочке со стола с белой скатёркой. Прям как дома. Цзюн только скорчил лицо, чувствуя еще большее раздражение от этого ходячего благородного мешка с золотом. — Может блюдо из детства? Что-то, что готовила твоя мама?       Мама?       Цзюн на несколько секунд выпал из реальности, пытаясь представить в голове, помнит ли он вообще женщину, давшую ему жизнь, как и мужчину — его отца. Он знал, что у него есть родители, возможно, еще даже живые. Он не помнил ни голосов, ни лиц, ни имён. Это просто знание. Вроде того, с какой стороны лево или как правильно собирать северную морошку… Что уж говорить о любимом блюде — это даже смешно. Единственное, что вызывало у него ассоциации с родителями — вишнёвый пирог. Кажется, именно в тот раз, когда Артур принёс его, Цзюн ощутил какую-то болезненную ностальгию. Его есть Цзюн уж точно не собирался. Не хватало ещё…       — …юн. Цзюн! Эй, ты слышишь меня? — Артур осторожно трясёт плечо, чтоб хоть как-то привлечь внимание внезапно ушедшего так надолго в себя гостя. — Неужели так сложно выбрать?.. — Паладин нервно усмехается, пытаясь перевести всё в шутку, но у него не получается.       — Я ничего не хочу, — коротко отвечает еретик, собираясь подняться со стула и уйти в уже свою обитель, чтобы ещё немного подумать. Возможно, сегодня он сходит к Стелле. Или даже домой. Ему нужно разобраться с лабораторией и сварить больше крема. Деньги ему всё ещё нужны.       — Хэй, стой! — Артур одёргивает уже поднявшегося на ноги еретика. — Я обидел тебя? Извини, я не знал, правда, что такой вопрос…       — Не держи меня за неуравновешенную истеричку. — Цзюн не успевает сделать и шагу к выходу из кухни, как резко разворачивается на пятках лицом к хозяину дома. — Давай кое-что проясним. — Артур как-то встрепенулся, весь посерьёзнел, поджал губы и сжал от напряжения кулаки. — Я скажу это один раз, а ты запомнишь: я не помню своих родителей, ни как их зовут, ни как они выглядят. Я не помню ничего из детства, в том числе каких-то «друзей», знакомых и прочих. Ни-че-го. — Цзюн каждое слово, будто гвоздь, вбивал в крышку гроба, в котором лежала вся утренняя уверенность Артура, не давая и шанса на спасение. — Поэтому прекращай задавать ненужные вопросы. Я всё равно на них не отвечу. Не потому что не хочу, а потому что не знаю. Да даже если бы хотел и знал — не ответил бы. Чем меньше обо мне знают, тем лучше. Понимаешь? — Еретик наклоняет голову, как стражник-мяури, внутренне поражаясь внезапной многословности. — Хотя, откуда бы…       — Прости… я правда не знал. Но послушай!.. — Артур, даже огорошенный такой речью, держится стойко, упрямо. Как и всегда. Уйти спокойно еретику снова не дали. — Послушай. Действительно. Я ничего не знаю о том, каково живётся… вам. Я ничего не знаю о том, что заставило тебя пустить в своё сердце тьму, как и других. Я ничего не знаю о том, почему ты ничего не помнишь или что-либо о твоём прошлом. Но, я скажу это ещё не один раз — миллионы, если потребуется, — паладин не замечает, как повышает голос, пока пытается перелепить фразу еретика. — Ты мой друг. Не просто какой-то! а очень дорогой мне друг. Да, может, я не заслуживаю твоего полного доверия, но я всё еще горд тем, что могу быть рядом, как сейчас, и хоть чем-то помочь в решении твоих проблем. Поэтому не сучься, будь хорошим мальчиком и выбери обед.       Еретик как молча стоял и слушал, так и продолжал стоять, даже когда Артур, тяжело дыша, смотрел прямо в глаза напротив, упрямый, как таран, и такой же твердолобый. Цзюн даже не знал, чему больше удивляться: внезапному эмоциональному всплеску, лёгкому ругательству или всё же внезапному переходу от чувственно-пламенной речи к, прости Богиня, обеду. Пожалуй, всё же последнее…       — Будь мы у меня дома, я бы немедленно выставил тебя за порог. — Цзюн устало закрывает глаза и массирует двумя пальцами переносицу. Артур самоуверенно думает, что не выставил бы. — Чего ты от меня хочешь вообще?..       — Просто скажи: чего бы ты хотел съесть на обед. Или на крайний случай на ужин. И всё. — Артур чувствовал, как излучал максимум доброжелательности и тепла своей улыбкой для Цзюна, чтобы тот немного расслабился и прекратил во всём видеть подвох и желание узнать о нём побольше, чтоб благодаря этому усадить на костёр. Хотя Артур с удовольствием послушал бы истории из жизни Цзюна: где он жил до Небесной Гавани, если жил где-то ещё, были ли у него друзья и знакомые, как учился тёмному мастерству и с кем, кто его опекал и помогал ему… Да и просто послушать о хождениях к монстрам было бы очень увлекательно, да разве ж Цзюн расскажет добровольно?       — Что поставишь на стол, то и буду есть. — Еретик пожал плечами, а Артур только вздохнул и удручённо зажевал нижнюю губу. Ну кто бы сомневался.       — Тогда… Ты не против, если я ничего не буду заказывать? — Еретик в смятении поднял бровь и молча пожал плечами. Его право. — Я приготовлю сам. Хочу угостить тебя блюдом, которое любят есть у меня дома.       — Неужели твои белые ручки готовить умеют? — Цзюн прячет руки в карманы и хмыкает.       — Не обижай меня. Я не такой виртуоз, но что-то умею. — Артур смеётся, а потом вспоминает, что до сих пор стоит посреди кухни в мятой потной одежде, в которой вчера вернулся домой и в ней же спал, с лохматой головой и вообще даже не умывался ещё, но почему-то его это ничуть не смутило. Если бы перед паладином стоял кто-то другой, то с большой вероятностью Артуру было бы безумно неловко, а так… Как будто Цзюн уже видел достаточно. А может играла роль простоты еретика… Поди разбери. — Я только переоденусь. Дай мне пару минут.

***

      — … так вот, а я говорю, мол, не нужно больше, мне уже некуда складывать. А она всё равно положила, представляешь? Ещё и место осталось. Женщины воистину восхитительны. — Артур старается не говорить с полным ртом, но откусывает от оладушка, что-то вспоминает и начинает говорить, пока не забыл. И так уже Цзюн услышал историй пятнадцать из вчерашнего путешествия Артура домой. Кажется, еретик скоро будет знать больше самого Артура об этом…       Цзюн медленно берет оладушек с листками белого лотоса, медленно откусывает, медленно жуёт, так же медленно пьёт цветочный отвар, как полудохлая муха. Артур успел слопать половину из того, что лежало на блюде в самом начале, а Цзюн не съел, казалось, и шестой части. Он не был голоден — позднего перекуса ему хватило, но разве ж этого барана можно переубедить? Пришлось есть. Или делать вид, что ест. Но отвар был в самом деле вкусным, немного кислым, пах травками и цветочками. Еретик даже доливал. Наверное, только по этой причине Артур ещё не укорил его по поводу того, что Цзюн ничего практически не съел. А ведь он собирался в лабораторию…       — А расскажи ты что-нибудь? — неожиданно нашёлся паладин, тихо отпивая из чашки. Цзюн привык слышать прихлёбывания и отрыжки в таверне в квартале тёмных, и даже Энди, когда в гильдии пил какое-то зелье или сок из стаканчика, ужасно шумно сёрбал. В случае с Артуром, видимо, сказывалось должное воспитание.       «Белоручка», — с лёгким презрением думает Цзюн, отпивая из своей кружки и смотря прямо в глаза заинтересованного паладина.       — И что ты хочешь от меня услышать? — отвечает вопросом на вопрос еретик, напрягаясь и готовясь пресекать все попытки достучаться до какого-то своего прошлого.       — Да хоть что-нибудь. Например… хм… — Артур задумчиво смотрит в потолок, не глядя откусывает от нового оладушка и прикрывает глаза. — Ты в Гавани всегда жил? Я вот из Лотоса, как ты уже знаешь. Живу тут не так давно, с тех пор, как в гильдию попал. — Артур решает брать Цзюна честным бартером. Только меняются они не вещами, а информацией.       — Нет, — односложно отвечает Цзюн, решая спрятаться за своей на половину опустевшей кружкой и снова отпить, но неожиданно для себя открывает рот, чтобы продолжить начатое. — Я живу здесь меньше года. До этого жил в Колдроке. — Собственная болтливость удивляет. Цзюн даже прикусывает язык. Не больно, но ощутимо, чтоб прекратил трепаться клирику, мать его, Ордена рыцарей Церкви.       — Ого. Не думал, даже. Я там тоже бывал, когда после обучения выполнял задания. Так ты из Колдрока? — более уверенно начал Артур, чувствуя, как разговор начинает клеиться. Даже есть перестал, сживая в руках чашку с отваром, уже остывшим.       — Нет, — снова честный ответ. Цзюн хмурится, не понимая, почему соврать или огрызнуться совсем не хочется, головой прекрасно соображая, что говорит сейчас с тамплиером, который с большой вероятностью ночью может его на костёр за домом увести. Хотя на заднем дворе Цзюн никаких костров не видел.       — Тогда откуда же? — Паладин заинтересованно таращится, ёрзает на стуле и непроизвольно подаётся вперёд, как маленький ребёнок липнет на витрину со сладостями.       — Не скажу. — Наконец-то Цзюн сам доволен ответом, даже передёргивает плечами. — Тебе не нужно этого знать.       Артур разочарованно потупился, выпрямился на стуле и вздохнул. А чего он ожидал вообще? Чудо, что Цзюн хоть что-то сказал.       — Ладно. Тогда, может, расскажешь о знакомых? У тебя они же были в Колдроке или там, откуда ты родом? — Артур воодушевляется снова, но быстро теряет запал, когда Цзюн говорит, что у него не было друзей. Паладин уверен, что Цзюн привирает. Кто-то же должен быть. Невозможно жить одному в изоляции от людей и только и делать, что работать. Особенно, когда ты ребёнок или юноша. Но внезапно лицо еретика делается серьёзным и очень задумчивым, что невольно привлекает внимание Артура, отвлекая от собственных мыслей.       — Есть… Есть один человек. Он очень важен для меня. — Цзюн говорит неохотно, но совершенно серьёзно. Паладин даже слова вставить в его речь не посмел. — Если посмеешь рассказать кому — отрублю тебе голову, даже раздумывать не буду. И жалеть тоже.       Цзюн не лжёт. И даже не шутит. Артур ощущает кожей это давление, исходящее от него, приходится даже сглотнуть образовавшийся в горле ком. Паладину кажется, что он уже не хочет этого знать — слишком велик груз ответственности. Почему-то Артур думает, что это общее знание позволит ему подняться ещё на ступеньку, а может и на все две выше на почти бесконечной лестнице к доверию Цзюна. Это большая честь — опять же по мнению Артура — даже больше, чем награда от самого Короля. Впрочем, шанс получения этой же самой награды гораздо выше, чем шанс того, что Цзюн добровольно что-либо поведает о себе и своём прошлом, а уж если всё настолько серьёзно…       — Я не скажу его имени — тебе эта информация ничего не даст, а вот его вполне обезопасит в случае чего. — Цзюн смотрит в глаза напротив выразительно, ясно давая понять, что настолько он ещё не доверяет. Что ж, кажется, это будет всё-таки одна ступенька. — Но этот человек приютил меня, когда я только прибыл в Колдрок, дал возможность перебраться в Гавань, обучил всему, что знал сам. Даже пытался дать мне хоть какое-то детство. — Цзюн грустно усмехается краешком губ, уперев взгляд в стол, предаваясь воспоминаниям. Артуру не нужно многого, чтобы распознать в этом краешке улыбку, совсем крохотную, блеклую, которая на пару секунд будто бы осветила всю кухню мягким светом. — Я очень ему благодарен за всё, поэтому, если за ним придут рыцари Ордена, чтоб достать меня — ты знаешь, что я с тобой сделаю. — Мимолётная улыбка пропадает, будто её и не было, сбрасывая Артура на землю. Точнее, на стул в прохладной кухне. Он растерян, но понимает всю серьезность, поэтому тоже делает серьезное лицо и чётким движением кивает, не разрывая зрительного контакта. Артур не совсем понимал, для чего такая конфиденциальность, ведь он сам не получит никакой корыстной выгоды, но понимал: это важно для Цзюна. Очень важно. И он уж точно никому не скажет. — Надеюсь, вопросов больше нет.       — Нет. — Артур улыбается, но знает, что солгал.       Вопросов у него целое море. Но всему своё время.