***
Оказаться дома после утомительных копаний в макулатуре и заунывного воя холодного ветра сродни попаданию на желанный рейс за минуту до отправления. Плотно заперев дверь, Артур прислушался и, не услышав ни малейшего шороха движения, вздохнул и повесил верхнюю одежду на высокую вешалку. Цзюн либо спал, либо читал взятые из дома книги. Из дома он не выходил: сухие сапоги стояли тут же, в прихожей. Спрятанное в рюкзак письмо было осмотрено ещё раз: верно, почерк тот же, бумага та же, узоры, запах — всё, как в прошлый раз. Конверт как будто шептал Артуру, что Цзюн должен пойти работать, чтобы оправдать своё нахождение в чужом доме. А Артур не был против и настоящего расклада. Только вот больно узким оказался диванчик в гостиной… — Цзюн! — Артур сунул голову в спальню, приоткрыв дверь. — Тебе от Стеллы письмо пришло. Снова. На кровати шевельнулся и сел тёмный силуэт. Артур прищурился: в его спальне царил тёмно-синий сумрак. Цзюн прятался от света, словно вампир, задёргивал шторы и не зажигал свечу, и всю мебель в комнате можно было угадать лишь по чернеющим контурам, когда глаза привыкнут к тьме. Паладин не успел привыкнуть: перед ним вынырнуло такое же тёмное лицо Цзюна, а его белые волосы почти что ослепили Артура. — Давай сюда. Еретик потянулся за письмом, но Артур всмотрелся в похудевшее лицо и завёл руку с конвертом за спину. Красный глаз угрожающе сверкнул, когда на лицо легла тонкая полоска света из гостиной. — Ты вообще выходишь из комнаты? — Артур облокотился на дверной косяк. — Уже почти четыре часа… — Выхожу, — нетерпеливо ответил Цзюн. — Не строй из себя маму-утку. Я поел. И чувствую себя хорошо. Отдай письмо. Паладин неохотно протянул Цзюну конверт и моментально втиснулся в стремительно сузившуюся щель. — Постой. Ко мне сегодня Энди и Рул придут. Они всегда приходят, когда я из Лотоса возвращаюсь. Это уже почти традиция. — Артур коротко улыбнулся, пытаясь разглядеть во мраке хоть какие-то эмоции на лице Цзюна. — Если ты будешь отдыхать, я попрошу их не шуметь. — Делайте что хотите. — Еретик пожал плечами и надавил на дверь. Артур всё не уходил. — Тебе не нужно мне угождать. — Неправда. Ты мой друг и гость. Я несу за тебя ответственность. Глаза Цзюна сощурились. Артур невольно подался вперёд — взгляд Цзюна был похож на взгляд кошки, готовящейся к прыжку. А если отодвинуть чёлку, то в упор будут смотреть уже два красных внимательных глаза. Глаза такой кошки, которую несмотря ни на что впустишь в свой дом и разрешишь занять самое удобное кресло. — Хорошо, — мягче проговорил Цзюн, — пускай так. И всё же: делайте что хотите. Приходят к тебе, а не ко мне. К тому же я уйду. — Уйдёшь? — Артур выпрямился и взялся за дверь рукой. — Куда? Цзюн критически посмотрел на парня. — Ты только что принёс мне письмо от Стеллы. Как думаешь, куда я пойду? — Работать, — отступил паладин. — Надолго? — Как богиня рассудит, — туманно ответил еретик и вновь смешался с сумраком. «Как богиня рассудит…» — мысленно повторил Артур, и так его потянуло в ту мрачную комнату, что он едва в самом деле не шагнул через порог. «Силой, данной мне Богиней, благословляю тебя», — пронеслось перед глазами. Огромных усилий ему стоило оторвать ноги от пола и пройти на кухоньку. Ребята могли появиться с минуты на минуту, а у него не готово ничего, кроме воздушных мыслей в голове. Чем дольше Цзюн жил здесь, тем больше Артуру казалось, что он его совсем не знает. С другой же стороны, Цзюн сам позволял Артуру узнать его. Чего только стоила та короткая вчерашняя исповедь, которой паладин пытался придумать детали, начало и продолжение перед тем, как уснуть. Будто бы Цзюн на улице и Цзюн дома — совершенно разные люди, объединённые внешностью и замкнутостью. Цзюн на улице держится свободно и независимо, в его взгляде плескается холодное равнодушие, а ноги всегда готовы подхватить его и унести домой. Иной же Цзюн сутками сидит в спальне, погрузившись в густой мрак, ест сыр и спит, как загнанный зверь. Загнанный зверь? Деревянная лопатка, помешивающая шкворчащий в сковороде рис, дрогнула. Не вредит же Цзюну новая обстановка? Не вина ли Артура в том, что Цзюн отшельничает в его доме, устроившись в хозяйской спальне, словно это его логово, неприкосновенная территория? Паладин опустил взгляд и покосился в сторону открытой двери в спальню. Цзюн шуршал. Собирался уходить. Чувствует ли он себя свободнее, когда знает, что уходит? Скорее всего. Во рту почему-то горько, словно невкусную горошину раскусил. Ароматный жареный рис с овощами уже лежит в большом блюде, когда Цзюн выходит из спальни и бодро пихает ноги в чёрные сапоги. — Я оставлю тебе ужин, — говорит паладин и ловит на себе продолжительный взгляд. Непонятный взгляд, уже не кошачий. А может… Додумать Артур не успевает: ворвавшийся в дом октябрьский ветер обдаёт его, а затем закрывшаяся дверь обрывает холодный поток.***
Энди и Рул стучат в дверь спустя какие-то минуты после ухода Цзюна, а с ними в дом врывается тот же осенний воздух, но уже приправленный весельем. Энди рывком стаскивает с себя куртейку и забрасывает на вешалку, приглаживая растрёпанные ветром волосы, и от него веет свежестью и бодростью, словно это не он несколько часов назад таскал ящики с рыбой. Артур снова улыбается: Рул едва слышно ворчит на воина, отчего-то всё пихающего его в бок, и пытается повесить на крючок пальто, которое всё соскальзывает и соскальзывает… — Быстро вы, — с удовольствием замечает паладин, когда Энди впечатывается в него и по-братски бьёт в лопатку. — Я думал, вас ближе к вечеру ждать. — О-о, а иначе было нельзя! — заговорщически хмыкает Энди, снова впиваясь острым локтем в бок Рула. — Ты не знаешь, почему мы так быстро шли! — Все уши мне прожужжал, пока мы добирались, — пожаловался Рул, скрещивая руки на груди. — Подумаешь, Цзюна увидели у проводницы Сорены… — Где? — моргнул Артур, ошарашенно глядя на отступившего Энди. — Подумаешь? А кто подбил меня пойти посмотреть, что он делает? Я сам себя подбил, что ли? — наигранно возмущается воин, упирая руки в бока. — Не слушай его, Арчи. Ему самому интересно было, куда… Артур слегка нахмурил брови. Цзюн собирался идти работать — почему же тогда ему понадобилось разговаривать с Сореной? Неужели он хочет куда-то улететь? Вот так, без предупреждения? Под рёбрами тонко заныло. «Быть может, ему по работе понадобилось собрать что-нибудь в другом месте, — поспешно успокоил себя паладин, отсекая зарождающиеся мысли о желании Цзюна уйти совсем. — Или доставить что-то кому-то… Но тот его взгляд — почему он смотрел так, как будто хотел заставить меня сказать что-то? Или сам хотел что-то сказать? Ждал чего-то… Или я не так понял? О Альтея, помоги мне понять, молю…» — …если ты думал, что мы просто так отпустили его в Колдрок одного, то ты сомневаешься! — вдохновенно вещал Энди, утаскивая Артура в гостиную. — Он ушёл, не обратив на нас внимания, в другую сторону, а мы подошли к Сорене и… Рул, скажи ему! Артур перевёл взгляд на священника и заметил, что тот улыбается. Улыбка Рула чаще напоминала оскал, словно ему было сложно улыбаться. Когда дело касалось улыбки, Рул никогда не расходовал её зря, как если бы считал её ценным ресурсом. И если он улыбается, то… — Мы купили три билета в Колдрок на тот же рейс, — изрёк священник. — Завтра в семь утра вылет. Артур застыл, хоть и без того стоял практически неподвижно. — Здорово, правда? — поднял подбородок Энди. — Мы подумали, вдруг он к семье собрался? Да и наши с тобой места родные навестим! Ну? Вот видишь, Рул, он в шоке — а я говорил, что ему понравится! «Расскажешь кому — отрублю тебе голову», — вспомнилось Артуру, и нервный смешок сорвался с его губ. «Какое совпадение, — подумал он. — Стоило только Цзюну поднять меня на одну ступень выше, как мне тут же представляется шанс либо подняться ещё выше, либо, наоборот, сигануть вниз, да с такой высоты… Что скажет Цзюн, если увидит меня? Это же почти преследование, выходит…» — А мне кажется, он не очень рад, — прищурился Рул. — Странно, обычно, когда речь идёт о Цзюне, ты весь таки сияешь. А сейчас… — Нет-нет! — Артур покачал головой и улыбнулся. Искренне. — Я правда рад, что нам предстоит увлекательное путешествие в Колдрок. Только… я бы не хотел следить за Цзюном. Не спрашивайте, почему. Это… маленькая тайна. Энди присвистнул и коротко дёрнул бровями. Артур с тихим смешком подтолкнул его в плечо. — Храни свои секреты! — уступил мечник. — А теперь давайте есть. Я хочу послушать твои истории! — Только о еде и думаешь, — посетовал Рул. А Артур с облегчением достал столовые приборы и недавно погретые оладьи. С Энди и Рулом у него были разные сроки дружбы. Ребячливого Энди он встретил ещё в Колдроке, когда практиковался вдали от дома. Ходячий эликсир бодрости буквально влетел в него на резком повороте и потом всё ходил, шутил, дурачился — так и запал юному клирику в душу. Клирику — тогда ещё даже не паладину. И сейчас, спустя почти пять лет их дружбы, Артур готов сказать, что Энди — тот человек, который знает о нём практически всё и, может, даже чуть больше. Иначе как объяснить то, что он порой попадает точно в цель, даже когда говорит правду в шутку? С Рулом иначе: они познакомились только в гильдии, но священник привык искать рядом сильных людей и становиться их поддержкой. Мало-помалу они скорешились, и тут пробудилась скрытая чуткость Рула. Его характер порой казался невыносимым, но он умел анализировать — чем, собственно, и выводил из себя тех, кто хотел скрыть что-то от других. Он умел видеть людей. И, признаться, в свете последних событий Артура это беспокоило. Рул явно не симпатизировал Цзюну в той же степени, что и сам Артур или Энди, но заинтересован всё же был. И почему так многое сводилось к Цзюну? Как только он появился в жизни Артура, все мысли и события будто нарочно завертелись вокруг него… Или так должно быть? О, если бы ему было дано знать больше. Если бы ему дали хоть одну подсказку… А пока он рассказывал о доме, уплетал вместе со всеми рис и привезённые из родного города оладьи, смеялся, слушая шутки и короткие истории друзей, пел песни под мандолину. Его душа, такая же чистая, как первый снег в горах, трепетала в этом прочном дружественном союзе и парила лёгкой птицей — в этот октябрьский вечер, когда за окном завывал вечерний ветер, играющий с вершинами вековых сосен в лесу. Нет-нет — да сжималось отчего-то его сердце, взгляд метался от входной двери к часам, а затем снова возвращался к радостным лицам Энди и Рула. К чему волнения, пело его нутро. Забудь о них, пока сидишь в кругу близких и наслаждаешься. А мысли всё украдкой возвращались к тёмному силуэту, севшему в кровати, который сейчас корпел в тесной лаборатории или скитался по лесным тропам, укрываясь от холодных воздушных волн.