Исповедь

      Колдрок не сразу стал для Артура вторым домом.       Юный клирик оказался в деревне в тринадцать лет и мало задумывался о местной жизни. Отец, влиятельный приор из Алого Лотоса, отправил его завершать обучение и осваивать азы нового мастерства. Так одним жарким летом Артур в сопровождении зрелого воспитателя-наставника поселился на время в северной части Колдрока, в небольшом, но хорошо обставленном домике с нанятой прислугой.       Может быть, сказывалось воспитание, а может, надзор со стороны воспитателя, но Артур был мало погружён в происходящее вокруг. Улыбки и приветствия молодой торговки Ниты, зазывания старших и оставшиеся на заднем плане слова таких же ребят проходили мимо его внимания. Завертевшись в водовороте практики, Артур ограничивался коротким «Мне некогда» и бежал навстречу заданиям. В отличие от теории и базовых знаний, что в него вложил мудрый учитель-хранитель в Лотосе, настоящие миссии вдохновляли Артура. Риск, тактика, значимость и независимость — вкус свободы вызывал улыбку на его губах. Клирик был готов часами бродить в заброшенных окрестностях, выискивая монстров и обрушая на них свой цеп во имя защиты Колдрока, но… Под надзором сделать это было сложно.       Наставник Эдвин контролировал поведение высокородного чада, часто косил серыми металлическими глазами и дёргал тщательно выбритым подбородком. Артур докладывал ему о прогрессе в обучении, выполняемых заданиях, под его присмотром писал письма семье раз в два дня и занимался ещё многими «бессмысленными делами». «Бессмысленными делами» он считал утомительную каллиграфию и уроки игры на мандолине, которые преследовали его с пяти лет: они беспощадно поедали его свободное время. А Артур мечтал неспешно прогуляться по колдрокским улочкам, посидеть под раскидистым тополем, искупнуться в искристой прохладной реке, подойти к торговке и познакомиться с её маленькой племянницей, навестить геральдиста Бэйли, клирика Жермена, подружиться с другими юными клириками, воинами, лучницами…       Последнее случилось с Артуром совершенно случайно. А за ним чередой пошло и первое, и второе, и всё остальное, чего он даже не планировал. Достаточно было только одному растрёпанному воину из-за угла влететь в Артура, когда тот тащился с запчастями для Кьюберта, небрежно побросанными в ящик…       Наверняка Эдвин не оценил перемен, произошедших в воспитаннике. Артур скрывался как только мог: придумывал отговорки, мастерил фальшивые объявления, нарочно царапал руки о ветки и валялся в грязи, чтобы доказать свою добросовестность. Сам же он поневоле оказался вовлечённым в небольшую весёлую деревенскую компанию во главе с тем самым пареньком по имени Энди. О, какое это было время! Группа энтузиастов бегала по тесным улочкам и помогала всем, кто нуждался в помощи, устраивала свои собственные мероприятия, собирала вокруг себя много других ребят и выросла в самую настоящую детскую гильдию. Тогда-то и проявились лидерские наклонности Артура.       С тех пор, спустя всего лишь два месяца с момента приезда, он понял, что же на самом деле такое деревенская жизнь. Это добрые сплетни и тёплые голоса, зов торговки и шорох крон и травы у Серебряного ручья, холодные брызги реки и смех купающихся, это дружба и поддержка, грибы и ягоды в лесу — это самостоятельность и кураж, когда приходишь домой вечером раскрасневшийся и знаешь, что тебя ждёт жёсткий взгляд и выговор, но ничуть этого не боишься. Со временем отговорки потеряли значение и дошли до ушей родителей, и Артур продолжал заниматься каллиграфией и игрой на мандолине положенные часы — до полуночи, до часа ночи, пока не выполнял норму.       Впрочем, Артур к этому привык. Привык и Эдвин. Когда пришла пора решать, перебираться ли в Небесную Гавань или возвращаться в Алый Лотос, воспитатель выбрал дом, а паладин — уже паладин — двинулся дальше, захватив с собой закадычного друга и (всё-таки) мандолину. Дальше, к манящей свободе и самореализации. И ничуть не пожалел о своём выборе.       И сейчас Артур стоял перед невысоким фонтаном и любовался голубыми кристаллами, которые когда-то ярко сияли на солнце, а сейчас тускнели из-за октябрьских туч. Колдрок совсем не изменился за те два года, что он здесь не был. Так же приветливо шумели деревья, так же по-домашнему смотрели на него невысокие окна домиков, так же дружелюбны были взгляды старших, которых он поначалу несправедливо игнорировал.       Но сейчас Артура интересовали не все взгляды, которые успели за него зацепиться. Во внимании паладина была лишь одна хрупкая фигурка, сидевшая на аккуратно заколоченных ящиках возле прилавка. То была торговка Мэй, племянница той самой торговки Ниты, которая совсем недавно заняла её место. Кутаясь в тёплую шаль, она поправляла чёрные косички и время от времени подмигивала в сторону Артура. Эта кокетливая девушка, в хорошенькой головке которой кучковались знания обо всём и всех, должна была стать одним из ключей к сундучку, в котором Цзюн хранил свои тайны.       К груди подступило волнение, и Артур затеребил ремешки рюкзака, взятого на случай оправдания, мол, сыр пришёл купить. Цзюн любит сыр, а его Артур закупает как раз у Мэй: ни один сыр Небесной Гавани не сравнится с этим мягким, нежным вкусом…       Ключ к тайнам и загадкам… А нужен ли этот ключ? Артур ломал голову, подбирая множественные комбинации из слов и действий, но ларчик, видимо, не просто открывался. Крайний ли это случай? Стоит ли приоткрывать крышку? Паладин волновался: он вновь стоял на распутье. Не нравилось ему действовать за спиной Цзюна, каковы бы ни были мотивы. Что-то липкое хваталось за рёбра — но Артур был уверен, что только так он сможет лучше понять еретика. Узнать его лучше. Подумать, как ему помочь, как сберечь, как… завоевать его доверие.       Артур коротко выдохнул и поспешил к Мэй, которая уже расплылась в радостной улыбке и подскочила с ящиков, разгладив красное платьице и поправив шаль. — Неужто ты решился подойти! — с наигранным возмущением воскликнула девушка, кутая руки. — От мимо пробегаешь, от полчаса стоишь себе, на сигналы не реагируешь… Разве так с девушками обращаются-а? — Прости-прости! — дружески улыбнулся Артур, заключая Мэй в тёплые объятья. — Я тут ещё и по… кое-какому делу, поэтому немного не до этого было. — Ах вот как… Два года ни слуху ни духу, только заказы на сыр падают, а сам не соизволишь до простого народа сойти. — Мэй утёрла мнимую слезу с щеки. — Бросил ты меня здесь, а обещал приезжать… А привёз чего?       Глазки торговки остановились на рюкзаке Артура и заблестели. Паладин неловко хмыкнул. Мэй мечтала перебраться в Небесную Гавань, грезила о большом городе во сне и наяву и слёзно просила любого, кто собирался лететь в сторону героизма, славы, богатства и свободы, привезти её хоть какой маленький сувенир.       Артур честно помнил об этом. Помнил, когда бежал по дорожке, увлекаемый Энди вслед за Цзюном. А тогда, собираясь пробраться на корабль… — Увы… — Артур развёл руками. — У меня с собой ничего нет. У меня не было в планах лететь… — Как же так? — охнула Мэй и надула пухленькие губки. — Артур, ну как же так… Неужто ты правда забыл нас, простой народ, там, в Гавани? — Нет, конечно же! Я часто вспоминаю о вас и своей жизни здесь. Знаешь… — Артур задумался. — Я обязательно тебе что-нибудь привезу. В двойном размере возмещу. Идёт? — Идёт! — Мэй хлопнула в ладоши и пригрозила парню пальчиком. — Но смотри, у меня память хорошая, ой хорошая! Я запомню твои слова.       Паладин быстро кивнул: торговка заговорила про память, и с этого момента можно было переходить в наступление. — А правду же говорят, что ты знаешь всё-всё? — заговорщически спросил он, опускаясь на рядом стоящий ящик. Разговор мог затянуться. — Конечно! — гордо ответила Мэй, усаживаясь на облюбованные ящички и облокачиваясь на прилавок. — Ни одиный слушок мимо меня не пройдёт. Ни одиный человек, слово сказавший, не забудется — вона как! Эх, мне бы с моей-от памятью да в летописцы… — Девушка горько вздохнула, подпирая щёку ладонью. — Торговки знают всё, что вокруг творится. Неужто ты сомневаешься? — Даже не думай об этом! — Артур подался вперёд и, мысленно выдохнув, решился. — А того седого парня, который к тебе подходил не так давно, помнишь?       «Помнит, — сам себе ответил он. — Цзюна невозможно не запомнить. Кого ни спроси — окажется, что все его знают, этого странного парня, который стремится как раз к обратному…»       Мэй похлопала большими глазами и вдруг заулыбалась. — Седого? Цзюна, чего ль? Конечно, знаю. А как его не знать? А чегой-то ты спрашиваешь? — подозрительно прищурилась она.       Артур замялся всего на секунду, прежде чем раскрыл душу и чистосердечно сказал правду. — Он мой друг. Но… Понимаешь, дело в том, что он не рассказывает о себе и держится очень отстранённо. Хотя недавно подпустил меня ближе. Может, на шаг. — Паладин потёр ни в чём не повинное колено. — А мне очень хочется понять его. Мне отчего-то кажется, что он много страдал, а Колдрок может помочь мне. Завоевать доверие Цзюна очень сложно. Я лишь хочу узнать, как мне лучше себя вести. Что делать… А ты можешь знать. Помоги мне, пожалуйста. Расскажи мне про него что-нибудь.       Совсем недалеко заиграла на лире Аделин. В сердце Артура пронзительно кольнуло: он помнил эти прекрасные мелодичные звуки. Струны лиры были похожи на тонкие солнечные лучи, и музыка соскальзывала с них подобно дождевым каплям и таяла в воздухе нежной радужной дымкой. Когда эльфийка играла и изредка пела, послушать её собиралась половина деревни. Когда-то и сам Артур присоединялся к ней, протащив мандолину из дома. И редко, совсем редко, где-то за деревом в унисон раздавался приятный мягкий свист свирели. Как будто сам ветер подпевал музыке.       Мэй отвлеклась на родные звуки лишь на несколько секунд и, заинтересованно оглядев замечтавшегося Артура, постучала указательным пальчиком по прилавку. — Цзюн и правда сложный парень, — согласилась она, склонив голову. — Ты уверен, что не встречал его раньше? Вы жили здесь едва ли не в одно и то же время… Хотя он не водился с другими ребятами. Редко, редко. — Мэй пожала плечами. — Он впрямь, да, сторонился людей. Но его любили… Да, его очень здесь любили. — Расскажи, расскажи! — попросил Артур.       Мэй вздохнула — впрочем, с довольной и смущённой улыбкой. Какой же девушке может не нравиться, что ей оказывают внимание красивые парни? — Что бы ты без меня делал! — не удержалась она, хитро сощурив глазки. — А всё торговка Мэй, которая всё-ё знает, всё-ё видит! — Конечно-конечно! — поторопил её паладин.       Мэй была польщена.

***

— Так вот-с, слушай и не перебивай! — Торговка потянулась, предвкушая сладкий разговор. — Цзюн появился в Колдроке… у-у, очень давно. Об этом слышал каждый, и каждый, кого спросишь, скажет тебе: он пришёл зимой, а какая это была зима! Снегу намело — ужасти! Я сама не видела, но взрослые всё шептались, что мальчишка какой-то завяз и в снег упал. Худощавый, тонкий, лёгкий! Насилу у него отняли сломанный щит и булаву — кузнец потом… А впрочем, это не важно! — Мэй устроилась поудобнее и сложила ладони на острых коленках. — Насилу, насилу поставили его на ноги. Я только и успела его разглядеть, когда старикашка Рич уводил его к себе домой. Опекать стал. Не хотели его наши отпускать-от, сгинет — сгинет! А так хоть жить начал. Начал, да…       Мэй причмокнула языком и возвела глаза к небу — то ли пыталась вспомнить, что было дальше, то ли придавала истории драматизма… Артур заёрзал на ящике: торопить девушку нельзя. — Помнишь же Рича, да? Стальной Кулак, — хмыкнула Мэй, переводя взгляд на Артура, — страшный старикан, правда? Кто-то из старших ходил… как оно… зовётся… апелл… не помню этих сложных слов! В общем, ходил спорить с Ричем насчёт опеки. Мол, погубит он мальчишку! А Рич упирается, говорит, нет, дескать! Не отдам. А много ещё людей ходило тогда к Ричу. А он ни в какую! Не только кулак стальной у него, видать, но и весь Рич, да… Вот только Цзюн вырос — ха! — крепким и взрослым. Воспитал его Рич, должное воспитание дал, а, старик!       Мэй изящно склонила голову к плечу и стрельнула глазками в паладина. Тот смотрел на неё завороженно, расширившимися глазами, и, казалось бы, забыл, где он сидит: забыл про шумящую под октябрьским ветром реку, песню Аделин, разбежавшихся по городу друзей. Торговка довольно усмехнулась и продолжила: — Уж я не знаю, что такого делал Рич… Цзюн быстро оправился, перестал смотреть на всех большими молчаливыми глазами… Работа сделала из него человека: я видела, как он рыболовствовал, таскался за Ричем в лес, в огороде посиживал… Наверняка охотился, да, наверняка! Меня не пускали в лес, а так я ходила всюдусь, всё-ё видела. — На лице Мэй заиграла таинственная улыбка, и торговка вдруг вздохнула. — А как мне нравился Цзюн, ты не представляешь! Смотри: маленькая девчонка в льняном белом платье подсматривает за мальчишкой, который, закинув ногу на ногу, плетёт корзину… Трудолюбивый был очень Цзюн, но помощи не принимал, нет, ни за что.       Мэй снова вздохнула и повернула голову в сторону. Там, напротив, через речку, стоял тот самый невысокий дом, за которым она так часто любила наблюдать, спрятавшись за бочками, зайдя за угол, притаившись за забором. Там на неё часто смотрели загадочные красные глаза — вернее, один глаз, не закрытый чёрной чёлкой. Чёрной — ещё тогда, когда Цзюн не начал седеть. Но как не хотелось ей вспоминать этот тяжёлый период!.. — А знаешь, он много кому нравился. Старшие были от него без ума. Он был ничейным сыном — и был сыном всякого. Ты говоришь, Цзюн твой друг, да? Тогда ты должен знать, что он молчалив и часто держится в стороне, верно я говорю? — Мэй не дождалась кивка Артура. — Вот, он всегда был таким, и всё равно все-все его любили. И он в ответ их уважал. А Ирэн любила его больше всех. Моя закадычная подруга, между прочим! Как и ты, в Гавань переехала… Она учила Цзюна играть на свирели. Потом он, бывало, насвистывал вместе с Аделин её любимую мелодию…       Что-то гулко ударилось о невидимый барьер в памяти Артура. Он вцепился пальцами в ящик, и взгляд его лишь на секунду метнулся к эльфийке: она перестала перебирать струны лиры и беседовала с юной лучницей. Свирель… «Декард подкидывал ему время от времени несложные задания и платил даже! А Бэйли…» Так вот, значит, что это был за свист тогда! Не ветер, вовсе не ветер посвистывал в ветвях, играл на флейтах тростника. Да и как в его голове могло возникнуть такое глупое сравнение! — …гордился Цзюном. И было за что! В работе непривередлив, глядит взрослым, силён, да и умён… Вот воспитание, а? Я всё думаю, что было бы, обойди он Колдрок стороной… Кто бы его подобрал… — Он был… счастлив здесь? — с трудом произнёс Артур, дивясь собственному голосу: он вдруг стал ниже и тише. — Ну… — Мэй пожала плечами. — Это у самого Цзюна спросить надо. Были и хорошие дни… и плохих не избежишь. Ты ведь не думаешь, что волосы Цзюна белы от рождения? — Не думаю, — покачал головой паладин. — Я знаю, что он поседел… но подробности мне неизвестны. Мне всегда казалось, что с ним что-то страшное произошло… А ты знаешь? — Самой интересно! Да вот не ведаю я, да. Вот только случилось так, что Цзюн резко седеть начал, с него волосы сыпались — страсть какая! Ходил чёрно-белый, как… пушистый пятнистый баскердог. Старшие не обращали на это внимания, а вот остальные ребята… — Мэй неодобрительно фыркнула. — Для них Цзюн и так был странным, а теперь — и подавно. Они ходили за ним, тыкали пальцами, смеялись, дразнили… Помню, я плакала тогда много, кричала на них, а им было интересно обсуждать Цзюна — нелюди какие. Бегала я тогда за Цзюном много, а он говорил мне: «Всё хорошо». «Всё хорошо», понимаешь? — Ужасно… — прошептал Артур, опуская глаза. — Я даже не думал об этом… — Ну, полно! — Мэй вытянулась и похлопала парня по плечу. — Главное, что Цзюн сохранил честь, да? Пять лет прожил здесь, а почудилось, что мало совсем… А может, будто целую жизнь. Каково время, а? Другого такого парня — уж поверь мне, девушке! — нигде больше не найдёшь. Уж не обижайся, — хихикнула торговка, закидывая косички за спину. — Хотя… вы слишком разные, чтоб вас сравнивать. — Она всё же взяла косичку в руки и принялась накручивать кончик на пальцы. — Со стороны может показаться, что Цзюн равнодушный и жестокий, но это не так. Он просто… как бы сказать… сложный, понимаешь? — Мэй надула губки, полностью переключая внимание на косичку. — Тебе его так просто не понять. Не думаю, что… а, нет, есть один-одинственный человек. Рич. Он тебе получше моего расскажет. Если ты ему понравишься! Ась?       Закаркали вороны — вспорхнули с деревьев, растущих вдоль противоположного берега, и улетели за лес. Мэй вытянула шею, выглядывая что-то, затем встала на ноги и, обойдя Артура, приложила ладонь козырьком ко лбу. — Ну да, так и есть! — воскликнула она и потрепала паладина по плечу. — Гляди, гляди, когда ещё такое увидишь, а? Рич вдругорядь послал Цзюна дрова колоть. А ведь тот не в гости приехал. Каков старик, а! Да ты гляди!       Артур поспешно развернулся, но Цзюна приметил не сразу: тот стоял за углом и, с силой замахиваясь, опускал тяжёлый топор на одинокое полено. Глухой звук удара поглощал густой осенний воздух — он же ласкал оголённые руки еретика, дышал холодом в худую спину, щекотал бока. «Зачем же… холодно ведь…» — только и успел подумать Артур, прежде чем Мэй заговорила снова. Правда, на сей раз слушал он уже рассеянно, не смея заставить себя отвести взгляд от жилистой фигурки на том берегу. — Кажись, я тебе совсем головушку засорила, — засмеялась Мэй, опираясь на плечо паладина. — Совсем ты меня не слушаешь. Али задумался о чём, м? — Что? — Артур моргнул, снизу вверх глядя на девушку. — А, нет. Слушаю, конечно. У тебя дар рассказчицы. — Ну, будет те! — отмахнулась она. — Никто-от у меня и не спрашивает ничего… кому рассказывать буду? Негде развернуться здесь, негде… — Я согласен быть твоим слушателем. — Живя в Небесной Гавани? Уж увольте. — Мэй вздохнула. — Вот подожди, переберусь и я когда-нибудь… — Спасибо тебе, — вдруг поблагодарил Артур, подскакивая с ящика. — Ты мне очень помогла. Не знаю никого, кто мог бы помочь мне так же, как ты… — А? Вы слышали? Каков льстец! — улыбнулась Мэй. — Я совершенно серьёзен. — Может, может. Ты всегда был хорош в красивых словах. Да и сам… — Торговка с видом знатока поправила воротник камзола Артура и прошлась пальчиками по прямым плечам. — Не падают от твоего вида девушки ещё? Али, может, своя есть, м? Ну-ка, колись! Твоя очередь рассказывать!       Артур замялся; левая рука привычно потянулась к затылку и так же привычно оказалась одёрнута обратно. — Я живу не так интересно, как ты думаешь, — сказал он, неловко улыбаясь. Но Мэй замотала головой и, потянувшись к артуровым плечам, надавила на них — паладин плюхнулся на ящик без шанса подняться. — Так не честно, — протянула она уверенно. — Я тебя два года не видела! Ты думаешь, мне не хочется узнать о твоей жизни? О работе? Да и о самой Небесной Гавани! Я тебя не отпущу. Давай, рассказывай!       Мэй подтянула маленький ящик поближе и уселась на него, лукаво улыбнувшись.       Цзюн по ту сторону реки продолжал колоть дрова…

***

— Долго ты! — с укором произнёс Энди. — Мы успели несколько раз сосчитать отлетающих птиц, а ты всё не шёл…       Рул почти спал за небольшим столиком под опадающим тополем, уложив голову на сложенные руки. Артур виновато улыбнулся, потёр ноющий лоб и рухнул на стул рядом, тут же откидываясь на скрипящую спинку. Да, друзья заждались его, но Мэй накинулась на него голодной волчицей, жаждущая до историй — отбиться от неё было невозможно. Насилу паладин сбежал от неё под конец рассказа — и только сейчас вспомнил, что так и не купил сыр, за которым, в сущности, и должен был прийти… — Прости. Отправлять меня к Мэй было опасно. — Артур выдохнул и прикрыл глаза. — Мне пришлось самому ей рассказывать, как я живу, как у меня дела и как выглядит Небесная Гавань.       Энди прыснул со смеху — Рул промямлил что-то невменяемое в сгиб локтя. — Так, а ты думаешь, почему я тебя к ней отправил? Никто другой из нас не выдержал бы этого испытания! — Мечник грохнул ладонью о стол и широко заулыбался. — Никто так хорошо не ладит с девушками, как ты. Да и рассказала она, наверное, много. Тебе должно было повезти. Не то, что нам… — А что у вас? — А… — Энди махнул рукой. — Начнём с того, что Рул ни гу-гу не понял из того, что сказал ему Жермен. Ты ж знаешь, как он говорит, да? «Не бигайте шибко о дорожках, хлопцы, старых сшибёте». Ну, вот он, во-первых, сам Рула понял по-своему, а во-вторых, так и заговорил так же, по-своему. Вроде: «Пришёл хлопец снеговою зимою да всю деревню на вуши поставил, тай, думали, помрё»… — Это единственное, что я понял, — буркнул Рул, ковыряя носом дырку в рукаве. — Кто его знает, что он говорил. Я ни в жизнь таких слов не слышал… Вот вам: «Рыбалить» — как можно было додуматься так рыбалку назвать… — Ну, прости. Я на минуту забыл, что у Жермена своеобразный говор. — Энди примирительно пригладил сошедшие с ума на ветру волосы. — Да и у меня дела не лучше. Молодняк весь перебрался в города, а те, кто остался, не помнят. Зато кузнец лестно отзывался, мол, Цзюн ему часто с металлоломом помогал. «Якие золотые руки!» — говорил! Аукционист мало сказал, в основном что-то про торговлю мне затирал… Негусто, негусто. — Воин развёл руками. — Но раз ты так долго стоял у Мэй, то точно узнал что-то!       Артур кивнул, раскрыл рот… Слова застряли в горле, отчаянно цепляясь за связки. Паладин нахмурился, хмыкнул, зажевал нижнюю губу. — Так что там? — нетерпеливо спросил Рул, поворачивая помятое от складок лицо. — Только не говори, что вся эта затея была зря, и мы ничего не узнали. — Нет. Просто… — Артур прислушался к себе. Слова Мэй тихими рыбами плавали в омуте памяти и бросались врассыпную, стоило только запустить сачок. Их было видимо-невидимо: хватай, лови! Однако каждый раз сверкающие серебристые спинки, будто смеясь, уворачивались от неповоротливых рук. — Не могу сказать.       Огорчённый вздох со стороны Рула выразил всё мнение священника. — Почему? — Глаза Энди округлились. — Ну… — Импульс мозга одёрнул левую руку. — Слова не идут. Мэй, она… рассказала так много. Я не могу вкратце. Смысл пропадёт. Но знаешь… Я понял. — Артур вздохнул. — Мне кажется, это самое главное. Я что-то понял. — А я нет, — поджал губы мечник. — Как же я пойму, если ты не расскажешь? — Я… расскажу. Только потом. Честно. Сейчас не время. Мне надо… обдумать, наверное.       «Врёшь, — змеёй шептало сознание, — ничего ты не расскажешь… сохранишь неприкасаемым в дальнем углу своего мысленного архива… так ведь?»       «Не знаю», — упрямо ответил Артур. И отчего-то быстро посмотрел на противоположный берег. Стука топора не было слышно.