Исповедь

      Вода приятно зашипела миллионами мелких пузырьков и засеребрилась в небольшом чугунном котелке. В воздух полупрозрачной пеленой взвился сизый парок и тоже заискрился, через секунду-другую уже рассеявшись перед глазами. Рядом, на запятнанном, усыпанном пылью, пеплом, крошками и песчинками столе, стояли толстобокие колбочки, плотно заткнутые хлипкими пробками. В одних из них томилась жидкость разных сортов, другие были начинены измельчёнными травами или мельчайшими кристаллами, соскобленными с редких камней, в третьих лежала толчёная кора, хвоя, где-то хранились крохотные части монстров, их когти, чешуя, шерсть, кожа…       Если пройти в эту комнатку, где из света лишь зажжённые свечи, огонь под котлом да сияющие магические камни; где свежесть воздуха заменяет стойкий запах гари и аромат трав; где из мало-мальской мебели только печь, стол-стул, шкаф да давно заброшенная, смятая, заваленная коробками и горшками кровать; если пройти в эту комнату, то сложится единственное нерушимое впечатление: здесь живёт ведьма. Старая. С крючковатым носом (обязательно с бородавкой!), папилломами, узкими глазами, морщинистым лицом и седыми кудрявыми волосами. Злая! — до жути.       Но, что бы вы не думали, всё это неправда.       В этом доме никто не жил. Пока — или уже. Во всяком случае, прошёл уже целый месяц с тех пор, как он пустовал и по холодным ночам, и по не менее холодным утрам.       Цзюн медленно помешал серебристую жидкость длинной деревянной ложкой и вгляделся в зеркальную поверхность. Вообще он не собирался тратить драгоценное время на игрушки и посторонние вещи, не приносящие ему дохода. Эта сверкающая жидкость не была нужна никому из его «потенциальных клиентов», и в иной ситуации Цзюн просто пожал бы плечами и остался сидеть дома у Артура или же наведался бы наконец в гильдию. Однако вряд ли в этот раз он мог поступить по-другому. Эта жидкость была нужна ему самому.       Щепотка порошка с зеркального камня, пригоршня сока животворного цветка из садов Мерки — лишь часть ингредиентов, необходимых для изготовления лака, способного поглощать наведённые проклятия, заклятия и порчи. Цзюн не был уверен в эффектности варева, но близилась война гильдий. Будучи предусмотрительным, еретик не мог использовать непроверенное средство за день до соревнований. Оставалось три недели. Лучше и не придумаешь.       «Лучше и не придумаешь… — проворчал Цзюн, поправляя на плечах поношенный халат. Он был тёплым — единственная причина носить его на недавно выстиранном чёрном камзоле. Серый, весь в выцветших пятнах, халат лоснился от старости, но всё ещё грел. А вот украшенный крестами костюм уже мало помогал. Следовало задуматься о приобретении одежды потеплее. — Проводить войну гильдий в преддверии зимы… Не лучшее решение, не лучшее. Если подумать о том, какие все разнеженные в этой Небесной Гавани, стоит лишь малейшим холодам ударить по городу, как все горожане закутаются и будут сугробнями косолапить по улицам…»       Цзюн с тихим шлепком натянул на руки резиновые перчатки и сосредоточенно запустил пустую пузатую склянку в котелок. Жидкость нужно будет равномерно нанести на меч и щит, дать подсохнуть — и оружие засеребрится на солнце, безвредно поглотит направленную на хозяина негативную энергию. В каких объёмах? Какого рода энергию? Возможно ли отразить её? Каково максимальное сопротивление? Получится ли за счёт многослойности усилить эффект поглощения? Найти ответы на эти вопросы могла только практика, а у Цзюна были и время, и возможность, и желание.       Еретик зевнул, неохотно скинул затасканный халат на кровать, поёжился и бесцельно замер на месте. Часы неживыми стрелками глядели в пустоту, но Цзюн примерно знал, который час. За окном плавали сумерки: солнце перестало выглядывать из-за стен города добрых два часа назад. Задёрнув шторы, Цзюн медленно расстегнул пряжку на рюкзаке и опустил внутрь три полные склянки. «Вечерний сбор уже закончен, — размышлял он, — и все уже наверняка разошлись. Но к Генриху я сегодня не пойду, нет, не пойду… У него снова будет слишком много вопросов ко мне. И эта война… — Еретик цокнул сквозь стиснутые зубы. — Переменных больше, чем нужно. До сих пор ничего не известно про неё, а уже столько шума…»       Ноябрь только начался, но ядрёный холодок быстро сковал выбравшееся из дома тело. Цзюн невольно поджал плечи, подтянул лямки рюкзака и поспешно зашагал к лестнице, старательно поднимая ноги. На Небесную Гавань будто бы вылили гигантскую бочку с дёгтем, но город ещё жил. Возле кузницы Бролина, окутанной рыжим свечением, грелась кучка молодёжи. Внизу, на площади, тускло освещённой янтарными огнями фонарей, наматывали круги замёрзшие покупатели. Цзюн даже тайком пожалел Келлу, которой приходилось оставаться на одном месте и заворачиваться в пальто, платок, надевать шерстяные перчатки и с приветливой улыбкой обслуживать порой невыносимых людей.       Как хорошо, что рядом с Цзюном в кои-то веки невыносимых людей стало в разы меньше. — Постойте-постойте! Кого это я… вижу! — Призрачно знакомый голос ударил еретика в спину и потянул за плечи, словно притормаживая. «Это не мне, — заверил себя парень. — Кому я нужен?» — Цзюн… Неужели собственной персоной?       «Твою драконицу… — мысленно прошипел Цзюн, но шипение это подхватил Кошмар, и оно, проструившись по телу, приятно зашелестело в ушах, пытаясь успокоить. — Угораздило же кого-то…» — Постой же! — Быстрый топот извещал о том, что беспечно ускользнуть вниз по лестнице Цзюну не удастся, но тот, дёрнув воротник ещё выше, сбежал по ступенькам на улицу. Алые ленты, закреплённые на чёрной накидке, безвольно всколыхнулись. — К чему такая спешка, дружище?       «Ты кто такой вообще? Не видишь, что я не хочу ни с кем разговаривать?» — Еретик беспокойно теребил в памяти перечень знакомых. Кому бы мог принадлежать этот голос? Низкий, приторный — с лёгкой хрипотцой, когда понижает тон. И молодой. Это всё перечёркивало: ни Генрих, ни Энох, ни Гюнтер — никто из них не стал бы вкладывать в слова ни капли елейности. И это мерзкое «дружище», которым настойчивый незнакомец столь фамильярно окрестил Цзюна, стало лишним гвоздём в сомнительной конструкции.       Чужие пальцы впились в рукав хваткой вёрткого плюща — и только это вынудило Цзюна остановиться, рывком выдернув руку из самовольного капкана. Ощущая холод ледяной глыбы в груди, он резко развернулся, чтобы угрожающе посмотреть на увязавшегося за ним парня.       Но и его встретил жёсткий взгляд жёлтых хищных глаз, едва ли не сверкающих кошачьим блеском из-под низкого капюшона.       «Кто?!»       Впервые за два месяца Цзюну стало жутко. — Кто ты такой и что тебе нужно? — грубо спросил он, затаивая магические искры в плотно сжатом кулаке. Мышцы в расслабившемся было после трудного дня теле напряглись вновь. «Дружище…» — хмыкнул Кошмар, но Цзюн привычно шикнул на него, не прерывая зрительной атаки. Тело незнакомого парня обвивал бурый запахнутый плащ с капюшоном, и еретик мог судить лишь по фигуре, глазам и голосу, а это давало ему крайне мало информации. Чуть выше ростом, возможно, старше, но, что важно, безоружный — вот и всё. «Он знает меня, — сосредоточенно размышлял Цзюн, — а я его нет. Но голос знакомый… Если бы не этот плащ… Я бы узнал его по классовым одеждам. Или он не авантюрист? Но кто тогда?»       Нужно быть начеку.       Жёлтые суженные глаза смотрели не моргая: изучали. Затянувшееся молчание подогрело в сердце еретика негодование, и он сердито нахмурил брови, однако незнакомца это привело в восторг. Он обнажил белые зубы в широкий звериный оскал и засмеялся так глубоко, что, казалось, из его уст засочилась ночная мгла. «Тёмный?» — на секунду растерялся Цзюн.       Но он не угадал.       Облачённые в кожаные перчатки пальцы потянулись к капюшону и быстрым движением скинули его. — Не признал? Обидно, обидно… — Парень, прихорашиваясь, пригладил такие же чёрные, как и вечернее небо, волосы и перекинул через плечо тощую косичку, ловко сплетённую из длинных прядей. Косичка эта была своего рода опознавательным знаком, но Цзюну от приобретённого знания лучше не стало. — М, — коротко отреагировал он, гася разгоревшиеся между пальцами искры. — И это всё, что ты можешь мне сказать?       Голос парня звучал огорчённо, однако Цзюн отнюдь не собирался с ним церемониться. Да и к чему возиться с тем, кого и без его помощи на руках носит добрая часть города? Ведь перед ним стоял Эвальд. Кипучий казанова, самовлюблённый выскочка, прирождённый властитель всех и вся. Цзюну от всего сердца хотелось пожелать Эвальду всего того, чего он так жаждет, лишь бы он сгинул с его глаз и из его жизни: о выходках напыщенного паладина он знал не по наслышке. К превеликому сожалению.       Эвальд был из тех, кто собирает вокруг себя шумную компанию и становится в ней большой шишкой. Было в нём некое магическое золотое ядрышко, которое притягивало к себе людей любых мастей — и в скором времени «шайка Эвальда» начинала сопровождать его повсюду. Он был в милости у Генриха, на короткой ноге с городской стражей и королевскими гвардейцами, его не звали патрулировать улицы, он не совершал ежемесячных гильдейских взносов и в целом вёл себя как редкий радужнохвостый павлин из Мерки. Это лишь малая часть списка причин, за которые Цзюн Эвальда в открытую недолюбливал. Возглавлял же его жирный пункт, трижды подчёркнутый чёрными чернилами.       Эвальд любою ценой получал то, чего хотел. — Чего ты хочешь от меня? — вяло спросил Цзюн, игнорируя бессмысленный вопрос и пряча руки под полы камзола.       «Быстрее. Холодает». — Так сразу? — обрадованно улыбнулся Эвальд, и глаза его вновь лукаво сощурились. — Ну, во-первых, я бы хотел, чтобы ты присоединился к… — Стоп, — обрубил Цзюн, сухо оттолкнув протянутую лапу паладина. — Меня это не интересует. Я тебе в сотый раз объясняю. Я работаю один. В иных случаях… у меня есть своя команда.       Эвальд цокнул язычком и сложил руки на груди, при этом сохраняя на губах гаденькую ухмылку. Цзюна ударило молнией отвращения. — А ты уверен, что твоя команда достойна тебя? — А ты уверен, что твоя достойна меня? — Да.       Цзюн покачал головой и раздражённо стиснул зубы. Эвальд не упускал шанса заманить его в «шайку» и пригласить на выполнение миссии, соблазнял его золотом и репутацией, бесцеремонно хватал за руки, рукава, приваливался к столу рядом с его креслом, чем бесил не только Цзюна, но и остальных товарищей по команде. На лицо бессовестного паладина смотреть спокойно было невозможно. Его глаза вспыхивали, будто и впрямь принадлежали грациозной кошке. В такие дни Цзюну казалось, что коварные ручонки Эвальда до него когда-нибудь дотянутся: парень оказался упрямее даже Артура, который хоть как-то понимал значение слова «нет». Первый же полагался на богатство, статус и власть. Обольстительная сила паладина выходила за рамки вместе с невиданной наглостью, и в то время как Цзюн презрительно воротил нос, к Эвальду присоединилась ещё пара волшебниц вне гильдии.       Однако еретику казалось, что это уже не приносит Эвальду былого ликования. — И ты бросился за мной для того, чтобы снова уговаривать меня? — Дай-ка подумать… — Паладин провёл указательным пальцем по щеке, не сводя глаз с Цзюна, от неприязни и холода переминающегося на месте. — Не совсем. Но тебе понравится, я гарантирую. И не делай такое лицо! — Эвальд подобрался и напустил на себя непробиваемое суровое выражение лица. Цзюн скептически поджал губы. — Хотя, признаться, твой вид до мурашек доводит… — Дальше, — с нажимом направил его Цзюн. Эвальд ничуть не разочаровался и мигнул левым глазом. — Ладно-ладно, грозный ты мой. — Парень навалился на левую ногу и развязно упёр руки в бёдра. — Тебя и вправду ждёт очень интересный выбор. Достоинство, обеспеченность и слава или… — он поморщился и неопределённо махнул рукой, — …или крохотный и неудачно подобранный коллектив незрелых детишек. Как виртуоз виртуозу говорю. — Эвальд в который раз улыбнулся острой, как клинок, улыбкой, и протянул еретику руку. — Соглашайся сейчас. Потом выбора у тебя уже не будет.       Цзюн просверлил Эвальда уничтожающим взглядом и вытянул руку. В глазах паладина загорелось дикое пламя, губы приоткрылись в предвкушении, пальцы напряглись и сами потянулись к чужой ладони — но еретик со звонким хлопком оттолкнул ненасытную руку. — Достоинство, богатство и славу оставь себе, — замогильным голосом проговорил Цзюн, исподлобья посматривая на обескураженное лицо Эвальда. — Если ты думаешь, что можешь купить меня, то ты ошибаешься. Не знаю, что ты задумал, но меня это не ин-те-ре-су-ет, — отчеканил он и, вскинув подбородок, развернулся на низких каблуках и скользнул в полумрак.       «Избави меня Альтея от этого самодовольного гордеца, прошу… — мысленно взмолился еретик, кутаясь в холодный камзол. — Час от часу не легче, честное слово». «Зар-режь его в углу», — услужливо предложил облизнувшийся Кошмар. Цзюн лишь закатил глаза и несильно щипнул себя за руку.       Но, оставив Эвальда улыбаться на лестнице, Цзюн не знал, что дома его также ожидает сюрприз.       Он привык, что Артур встречает его в небольшой прихожей, привалившись к стене, и ждёт, пока еретик разуется и подхватит свои вещи, и лишь после этого ежедневного ритуала вернётся к прежнему занятию. Не стоило утруждать себя, думал Цзюн, но не спрашивал: он втихомолку признавался себе, что это приятно — знать, что тебя кто-то где-то ждёт. Артур перестал быть снующей перед глазами надоедливой галлюцинацией, какой его еретик раньше видел. За те недели, что он провёл в чужом доме, он привык ко всему. Привык к тому, что паладин старательно скрипит пером по вечерам несколько раз в неделю, пишет письма-отчёты, кому-то их отправляет, тщательно протирает пыль стабильно раз в неделю, заглядывает в каждый уголок. Даже шарканье чистых белых тапок, которое его раньше так раздражало, ушло на задний план.       Редкими вечерами Артур снимал со стены покрытую лаком блестящую мандолину из красного дерева и, усевшись на диване, на котором уже давно не спал, мурчал что-то себе под нос, перебирая струны. Поначалу Цзюн скрывался в спальне и читал, выстроив стену между его логовом и внешним миром. Теперь же он нередко вслушивался в неразборчивое мычание и вспоминал выходные деньки в Колдроке, когда он сам несмело подыгрывал красивым песням эльфийки на новенькой свирели.       Однако на этот раз Артур не прислонился к стене, не улыбнулся глазами — он даже не вышел, а мелодия, которая могла бы заглушить шум открывающейся двери и послужить оправданием, не звучала. Только часы в гостиной пронзительно трещали медленными механизмами.       Цзюн стащил с себя сапоги и выглянул из прихожей. Разум его был холоден после улицы и встречи с Эвальдом, и сейчас для спокойствия еретику необходимо было увидеть знакомый силуэт, который сказал бы ему «С возвращением!» Но пока в доме царила тишина, и досада заскреблась в горле. Еретик ступил в гостиную, осматриваясь и задаваясь коротким вопросом: дома ли Артур? Не мог же он надолго задержаться после вечернего сбора.       Артур всё же обнаружился за кухонным столом, наедине с недопитой чашкой чая. На Цзюна смотрела странно и так непривычно сгорбившаяся белая спина: паладин не спешил поворачиваться и словно бы спал над чашкой. Цзюн приподнял бровь и, аккуратно опустив рюкзак со звякнувшим содержимым на пол, беззвучно подошёл к столу. — Артур.       Плечи Артура распрямились в ту же секунду; чашка негромко звякнула, выплеснув на столешницу несколько капель остывшего чая. Цзюн сомнительно посмотрел в его неестественно бодрые глаза. Непохоже, что Артур спал: внимательные глаза враз приметили на бледном лбу не разгладившуюся складку озадаченности. — С возвращением, — привычно улыбнулся паладин, порываясь встать со стула, но Цзюн надавил на его плечо ладонью и усадил обратно на стул.       С лица Артура тотчас же сошла пелена свежести: голубые глаза подёрнулись тёмной дымкой, а на лоб вернулась узкая складка. Еретик неодобрительно нахмурился. — Если и ты пытаешься скопировать моё выражение лица, то у тебя это плохо получается.       Артур озорно хмыкнул, кончики его губ поползли вверх, но сразу же опустились. Цзюн закатил глаза: паладин был прозрачен, как кристаллы льда в Талассе, и сколько бы он ни пытался скрыть своё состояние, правда сквозила через его чистую душу. И пусть сейчас еретику хотелось залезть в горячую воду, стащить съестного из кладовой и завалиться спать, забыв про все проблемы… Оставлять того, кого он мог со спокойной совестью назвать другом, в полусонном-полуподавленном состоянии ему хотелось меньше всего.       Кажется, разговаривать сегодня придётся больше обычного. — Ну? — склоняя паладина к разговору, начал Цзюн и сам поморщился от искусственности попытки. — Рассказывай, чего ты тут слюни в чашку пускаешь. — Я не пускаю, — пробубнил Артур, закусывая губу и отводя взгляд. — Всё в порядке, я просто задумался.       Еретик обрывисто выдохнул. Что Эвальд, что Артур — все они начали говорить завуалированно и непонятно, и Цзюна это не устраивало. Кошмар свился клубком меж рёбер и довольно зашелестел, всасывая мельчайшие частички раздражения, кольнувшие парня в виски. — Послушай, — тихо произнёс Цзюн, впиваясь взглядом Артуру в затылок, — ты знаешь, что я неразговорчив. Значит, если я спрашиваю о чём-то, — это важно. Не неси чушь и не провоцируй меня.       «Твои методы прекрас-сны…» — одобрил Кошмар.       Артур малость повернул голову в сторону Цзюна и скосил глаза. «Что-то вы оба мне недоговариваете… — хмуро подумал еретик. — Один чересчур довольный и дерзкий, другой слишком тихий и кислый. Почему всё всегда происходит, когда меня нет?»       «Потому что тебя всегда нет…» — хихикнул Кошмар. «Да пошёл ты», — откликнулся Цзюн.       Паладин отодвинул чашку — Цзюн заметил, как коротко дрогнули его руки, и в очередной раз отметил, что дело тут нечисто. Что могло сбить твёрдый стержень Артура? Кто посмел сделать это? Каким образом? Еретик невольно приплёл к этой истории чуть ли не облизывающегося Эвальда и колко зыркнул на посмотревшего на него паладина.       Говори, чёрт возьми. Говори.       Артур коротко выдохнул, словно готовился признаться в самом страшном преступлении, и следующие секунды успели поджарить Цзюна до хрустящей корочки. — Я вызвал Эвальда на дуэль.