Исповедь

      Перекошенное лицо Эвальда не выходило из головы. Его жёсткий взгляд. Ликующая улыбка. И во всём этом — нечто неестественно жадное, вульгарное. «Я выиграл», — не терпящее возражений, но всё же их получившее. «Ты должен…»       Цзюн тихо шипит во тьму, закрывая глаза и настойчиво выталкивая мерзкий образ из мыслей. Эвальд — после агрессивных стычек еретику опротивело это имя, приобрётшее острую ядовитую сущность. Как Кошмар — однако Кошмару Эвальд был по душе, он не стеснялся шептать об этом даже тогда, когда Цзюн прошёл мимо паладина на поле боя.       Эвальд не был человеком, когда призывал божественный молот. В нём пробудилось чудовище с нечеловеческой силой в облике обыкновенного парня-клирика. Этой силой Цзюна зацепило сильнее, чем светлым барьером Артура. Кожу зажгли мельчайшие искры великого рвения к победе, воплотившиеся в гигантском молоте… Еретик не хотел признаваться себе, что его ужаснуло неистовство Эвальда: думать о том, что случилось бы, не примени Артур защитное заклинание, ему не хотелось вдвойне.       «Теперь ты понимаешь, почему Эвальд мне по душе? — льстиво сморщился Кошмар. — От него так и веет величием и могуществом… О, он способен на всё… Если бы у меня было сердце, оно бы болело по нему неудержимо, по-чёрному страстно… Но у меня нет сердца, зато есть — у тебя, и я заставлю его болеть…»       Но сердце Цзюна не болело. Оно исходило гневной дрожью некоторое время, но успокоилось, стоило только Цзюну переступить порог сначала лаборатории, а потом — дома. И пусть дом Артура был для него совсем не родным, в нём царил приятный покой, переплетённый с мягким светом, который уже не давил на грудь, а лишь ласкал.       Цзюн перевернулся на спину и, откинув чёлку, обоими глазами посмотрел в потолок. Правый глаз, кажется, видел мир размыто, совсем не так, как левый, — или так только казалось в ночной мгле? За опущенной шторкой волос Цзюн привык видеть только тьму, и сейчас будто бы оголённый глаз беспомощно взирал на незнакомую обстановку. Еретик не выдержал и минуты. Седая чёлка вернулась на былое место.       Что-то мягко ткнулось в левое плечо. Цзюн плавно повернул голову: Артур всю ночь ворочался и теперь, потеряв подушку где-то позади себя, упёрся в него лбом. Еретик плотно сомкнул губы. В другой раз он бы оттолкнул его и отодвинулся, но сейчас он понимал состояние друга как никто другой. Артур спал уже тогда, когда Цзюн вернулся из лаборатории с зельем и скрабом, а ведь тогда солнце ещё только начало опускаться за стены Небесной Гавани. Метаться в кровати он будет ещё долго.       Артур сонно замычал, закопошившись под боком Цзюна, и его рука теплом легла поперёк еретика. Цзюн мелко дрогнул, но даже не скосился на спящего. «Руку убери», — едва не сорвалось с его губ, но он затолкал слова обратно в горло и закрыл глаза. Этот раз можно стерпеть.       «Заставишь моё сердце болеть по Эвальду? — угрожающе нахмурился Цзюн, вновь устремляя взгляд в потолок. — Как бы не так, ты, кусок тёмного дерьма».       Кошмар мерзко усмехнулся и затих.       Цзюн осторожно поёрзал, повёл затёкшими плечами, но всё-таки не сбросил лежащую на нём руку. Под тяжёлым ватным одеялом она грела так же уютно, как и огонь в камине, который Артур разжигал время от времени. Когда усаживался рядом, подвигая деревянный белый стульчик, чтобы поиграть на мандолине.       «Увидишь, как я без кулаков наваляю Эвальду!»       Внезапно в голове Цзюна прошелестела всеуничтожающая пустота. Еретик насторожился на секунду — и что-то и впрямь несильно, но довольно болезненно ранило сердце. Лишь на миг. Цзюн скривился и всё же взглянул на Артура, прежде чем заснуть снова.       «Да кто такой этот Эвальд…» — запоздало подумал он.

***

      Утром тепло ещё не развеялось, и Цзюн без труда выбрался из нагретой кровати, босыми ногами ступая на тёплый пол. Труд, впрочем состоял только в том, чтобы отодрать от себя такого же тёплого и цепкого как во сне, так и прилюдно, Артура. Еретику пришлось пальчик за пальчиком отдирать руку, стиснувшую его рубаху. Артур всхлипнул во сне и тут же поджал освободившуюся руку под себя. Цзюн поспешил отвернуться и, сунув ноги в тёплые тапки из овечьей шерсти, вышел из комнаты. Раз Артур не в состоянии заниматься домашними делами, статус хозяина дома временно перейдёт к еретику.       «А стоило бы поговорить об этом, — вздохнул Цзюн, вспоминая полупустую кочегарку, в которой разве что перекати-поле не завелось. — Не знаю, как он жил здесь раньше с таким легкомысленным отношением к запасам». В кладовую он заглядывать не стал, чтобы случайно не разочароваться. Спустился только в подпол и не глядя забрал пару яиц и какую-то банку (в ней оказалась рыбная икра). Человек, который посылает птичку повару, вряд ли станет возиться с готовкой сам. Хотя по утрам Артур исправно суетился у печи, пока Цзюн ещё лежал в кровати. Сегодня же Цзюн вывернул всё наизнанку.       Имбирный хлеб, лежащий в резной хлебнице, был быстро нарезан: Цзюн, ни капли не скупясь, солидно обмазал его икрой и отставил в сторону. Долго хлопотать с завтраком было не в его привычке, поэтому он закинул яйца в нагретую в чугунке воду и вернулся в комнату. Там, на столе, он вчера оставил склянку с зельем, припасённую ещё месяц назад из-за происшествия в логове Профессора. Мана в его случае была чрезвычайна важна: она определяла эффективность заклинаний, которые еретику так или иначе приходилось использовать чаще, чем собственные умения. А тёмные умения расходовали её ещё больше, требуя подпитку внутренними силами… Однако для себя Цзюн мог купить ещё — а Артуру зелье нужно было прямо сейчас.       Артур всё ещё спал в той же позе, в которой Цзюн его оставил: подобрав под себя руки и свернувшись, словно полугодовалый малыш. Попробуй сейчас кто напасть на него — в ответ не получит ни капли сопротивления. Без маны и оружия, небрежно оставленного в прихожей, Артур беззащитен, гол, уязвим. Кошмар недовольно извивался внутри, требуя воспользоваться шансом и протянуть руки, разбить склянку и коснуться осколком нежной кожи, сделать смятое одеяло орудием убийства — Цзюн игнорировал его призывы, дрожащими руками поверчивая колбу с зельем. «Жаль, что оно не отравит тебя, — мысленно процедил он, обращаясь к своему мучителю, — а я так бы хотел убить тебя». «Ну, ты можешь наложить на себя руки, но разве я позволю тебе?» послужило ему ответом.       Постоянное напряжение не могло стоять в одном ряду с детской безмятежностью, соседствующей с Цзюном в эту самую минуту. Кошмар знал это. Знал он и то, что может быстро вывести Цзюна из равновесия — и тогда на любые слова Артура он будет отвечать резко, грубо, с неприкрытой злостью. О, как приятно было ему видеть рябь печали и непонимания в этих голубых глазах! Ещё немного усилий — и ему удастся разбить зашедшего слишком далеко паладина на острые обломки, растоптать его сердце если не физически, так душевно… Кошмар чувствовал, как оно дрожит, от Артура за несколько миль исходило свечение непорочности, но Цзюн наотрез отказывался покрывать грязью белоснежное полотно. План Кошмара срывался раз за разом.       Оставался только один, на осуществление которого могло уйти несколько недель, месяцев, кварталов… Но его возможный эффект приводил Кошмара в восторг.       Легко воспринимающий чужие чувства, Кошмар видел, как Артур с каждым шагом накидывает на себя и Цзюна всё больше мотков верёвки, завязывая на них всё более крепкие узлы.       Осталось только найти подходящий момент, чтобы разрезать эту верёвку острейшим ножом.       Цзюн ощутил неприятное давление в грудной клетке и отставил зелье на стол, чтобы сцепить пальцы в замок и выместить на них накал бессильной ярости. Направить её глубоко внутрь, заставить Кошмара сжаться от перенапряжения тьмы и невольной покорности строптивому сосуду. Возмущение тьмы ему было совершенно не нужно сейчас — да и в жизни, честно говоря. Сидел бы, занимался зельеварением…       Артур шевельнул рукой. Цзюн поднял на него глаза, стараясь запрятать поглубже проснувшееся вместе с Кошмаром раздражение, и присел на край кровати. Паладин проспал больше двенадцати часов и напрочь разрушил распорядок дня, который Цзюн считал полнейшей бессмыслицей. В любом случае он не позволил бы Артуру не то что в гильдию сходить, да даже просто на улицу выйти. Сейчас же, глядя на нелепо просыпающегося Артура, еретик чувствовал, как Кошмар отползает в дальний угол, а грудная клетка избавляется от тяжести и скованности. Было бы так всегда… — Цзюн? — просипел Артур, подбирая под себя одеяло и сонно щуря слипшиеся глаза. — Смерть твоя, — парировал Цзюн, сразу протягивая Артуру склянку. — Пей. — А? — Паладин машинально принял склянку и свободной рукой принялся теперь глаза. Его лицо было всё в красных полосах от простыни, подушки и твёрдого плеча, шёлковая ночная рубашка перекосилась, волосы сбились — и Артур старался не смотреть на свежее лицо Цзюна. Он всё никак не мог привыкнуть к тому, что его могут застать сонным: Цзюн же, казалось, никогда не выглядел заспанным. — Что это? — Зелье, — коротко объяснил еретик. — Пей сейчас. Легче будет.       Артур медленно сел, поправляя ночнушку, съехавшую на плечо, и прижал тыльную сторону ладони ко лбу. Голову как будто тянули вниз сотнями гарпунов. После сна ли, вследствие потери сил ли — Артур не знал, но и сейчас ему хотелось улечься обратно, нырнуть под тёплое, почти горячее одеяло и заснуть. Должно быть, на весь оставшийся день. Тело всё ещё не поддавалось ему… Но зелье должно было помочь: Артур много слышал о нём и его чудесных свойствах. Оно приводило в себя магов во время решающих битв, хотя и ослабляло их здоровье, если употреблялось в больших дозах. Диковинный эликсир стоил огромных денег… Но паладин не позволял себе думать о деньгах. Цзюну он возвратит всё сполна.       Еретик не сводил с него глаз, и Артур не с первой попытки вынул из склянки плотно посаженную пробку. Плескавшаяся внутри пузыристая жидкость была нежно-голубоватого цвета, но у парня не было стремления изучить её или поинтересоваться составом: он с готовностью выдохнул и махом опрокинул в себя всё содержимое бутылька. — Куда…       Цзюн подался вперёд, намереваясь отобрать склянку, но было уже поздно. Артур закашлялся — комната струями расплылась в разные углы и зарябила чёрно-белым. Судорожно схватившись за подставленное плечо, Артур сгорбился, прижимая руку к груди: жидкость словно бы впивалась в стенки пищевода острыми иглами. Паладин сглотнул раз, другой — слюна не облегчила ощущения. В уголках глаз бледно сверкнули капли слёз. — Дурак, — бросил Цзюн, поддерживая Артура за острое плечо. — Я тебя предупреждал, что будет больно! Куда ты так заглатываешь… — Прости, — откашлялся Артур, растирая кулаком покрасневшие глаза, — я… забыл. Хотел побыстрее прийти в норму. Не хочу быть слабым. И так проиграл… Мне надо действовать, а от того, что я тут сижу… — Ничего не изменится, — прервал его еретик, поднимаясь на ноги. — Если тебе нужен отдых, ты будешь отдыхать. Поэтому отсиживай положенное, а потом поговорим, как кому следует действовать.       Артур посмотрел на Цзюна снизу вверх. Хотел привычно улыбнуться — но вместо этого покачал головой. Отключка после драки. Несостоявшаяся дуэль. Поражение на поединке. Унижение перед Эвальдом… Цзюн не переживал всего этого и мог понять лишь частично, но на Артура неудача за неудачей давили со всей беспощадностью. Эвальд… Убедившись в своём достоинстве, в своей непревзойдённости, что предпримет он дальше? Каким будет его следующий шаг? Оставив Артура далеко за спиной, Эвальд громадными шагами двигался вперёд, вселяя во всех уверенность: он самый сильный, он победитель, он властвует. А Артур? Кто Артур после этого? Что ему остаётся делать?       Паладин закусил губу и опустил голову. Отдыхать ему совсем не хотелось, хоть зелье жгло желудок и капля за каплей восстанавливало потраченную ману, а тело безвольным мешком сидело на кровати. Ему бы встать — выйти на улицу, прийти в гильдии, просто показать, что с ним всё в порядке и он готов идти дальше. Он проиграл — но не побеждён.       Цзюн это вполне понимал. — Твой проигрыш… — Еретик облокотился на дверной косяк. — Каждый вкладывает свой смысл в победу или поражение… К тому же ты сам говорил, что на то воля Богини. Не придавай этому больше значения, чем оно того стоит. — Но… Ты прав, — выдохнул Артур, качнув головой. Пока что ему не следует знать, что Эвальд наверняка считал этот поединок битвой, которая решала, кто достоин находиться рядом с Цзюном. Артур видел это в отточенной непоколебимости действий. — Всё так. Просто… неприятное послевкусие. Никто не любит проигрывать.       Цзюн смерил его внимательным взглядом. Вчера Артур выглядел менее подавленным: тогда сказалась общая слабость, но теперь он сидел, поджав ноги, в тёмной комнате и говорил тихо — для него совсем непривычно. «Эвальд», — скрипнуло в голове. Еретик брезгливо отбросил имя в мусорное ведро. «Ну его к драконам». — Ты хорошо постарался. — Плечи Артура вздрогнули. — Твой щит… произвёл впечатление на всех. — Цзюн смотрел прямо в макушку паладина, отчего-то не поднимавшего взгляд. — Достойным защитником гильдии я считаю тебя.       Еретик повернулся к Артуру спиной и положил руку на ручку двери. — Как найдёшь силы — приходи есть, — проговорил он, лопатками чувствуя, как искрится воздух позади него.       А потом весь дом сотряс невиданной силищи и громкости стук в дверь.

***

— ЧТО?!       Эвальд грохнул кулаками о стол, едва не разломив его на две части. Сидящие рядом с ним испуганно отшатнулись: лицо паладина почернело от негодования, а жёлтые глаза полыхнули опасным огнём. Он смотрел прямо в спокойное лицо Генриха и тяжело дышал, до хруста сжимая пальцы. Поверить в услышанное было невозможно, он наверняка ослышался! Вся гильдия безропотно затихла, направив взгляды на взъерошенного Эвальда, у которого, казалось, даже косичка подрагивала от возмущения.       Нет, этого просто не может быть. — Ты не согласен со мной? — терпеливо осведомился Генрих, выравнивая стопку заготовленных им бумаг. В тёмных глазах промелькнуло удовольствие. Наконец он может спокойно утвердить список участников войны и отдохнуть от организационной мороки следующие два дня… — Конечно же не согласен! — вскричал Эвальд, взмахивая руками. — Я победил во всех двух поединках! Все это видели! Видели же?! — Эвальд стиснул зубы и обвёл взглядом весь зал. Гильдейцы торопливо закивали головами и недоумённо взглянули на главу, не изменившегося в лице. Лишь несколько ребят сидели неподвижно, не отрывая глаз от взбешённого Эвальда. — Так почему не я, победитель, занял последнее место в списке?! Мои соперники… Они даже не пришли на… — Успокойся, Эвальд, — строго пригрозил Генрих, хмуря брови. — Тебе лучше подумать над тем, почему Артур не пришёл без предупреждения. И почему Аммоу написал объяснительное письмо. Разве я не предупреждал всех участников перед началом поединков? Рул, напомни мне, что я сказал? К тебе не раз это относилось, ты лучше всех помнишь мои слова.       Рул недовольно сморщил нос: воспоминания о прошлогодних тренировочных отборах были всё ещё свежи в его голове. Тогда он всё ещё экспериментировал с умениями и определялся между углублением в профессию священника или же паладина. В то время арена на заднем дворе была разбита крестами и реликвиями, а их обломки до сих пор наверняка валялись где-то за трибунами… — Вы сказали, что убивать запрещено, наносить смертельные раны запрещено, — продекламировал Рул, поднимаясь со своего места, — также запрещено использовать полёт и опасные для жизни умения… И необходимо быть предельно осторожными с реликвиями, чтобы не ранить никого из зрителей. — Спасибо, Рул. — Генрих кивнул священнику, позволяя ему сесть, и недовольно воззрился на чуть ли не дымящегося Эвальда. — Тебе не кажется, что ты нарушил несколько серьёзных правил? Призывать Божественный молот — значит подвергать опасности не только жизнь соперника, но и жизни всех окружающих. Можешь ты представить себе масштабы ущерба, причинённого тобой, если бы Артур не использовал непробиваемый барьер? Который, к слову, можно изучить только путём длительных тренировок в уже зрелом возрасте! Ты осознаёшь ответственность, которую мог бы понести? — Генрих возвысился над столом высоким угрожающим утёсом. — Эвальд?       Эвальд нервно цокнул языком и отвёл взгляд. Его руки дрожали — всё так же от гнева, не от волнения. Он всё ещё не мог поверить: после полного разгрома соперников, после роскошной неоспоримой победы он — вне списка! Всё, что лежало у его ног, внезапно… исчезло, испарилось! — и оказалось рядом с тем, кого… — Но я победил! — Паладин выставил ногу вперёд и вызывающе поднял голову. — Это было условием отбора, и я его прошёл. Все остались целы, разве нет? Получать ранения во время поединков — нормальная практика. Я требую пересмотрения результатов!       Энди сжал кулаки под столом и протестующе вздёрнул губы. Рул предупредительно пнул его в коленку.       Генрих важно хмыкнул и облокотился на стол, прищуриваясь. — Ты уверен, что победа была условием отбора? — переспросил он. — Я вот — нет. Помнится мне, я говорил, что нам в команду нужны защитники… А не те, кто ради победы готовы разгромить всю арену.       Эвальд вздрогнул. Внутри него что-то с оглушающим грохотом разрушилось, оставив крупную пробоину. Гильдия едва слышно зароптала.       Неужели… он промахнулся? — Я говорил, что отберу последнего участника с помощью поединков, — продолжал Генрих, с удовольствием смакуя слова, но меж тем сурово поглядывая на надломленного паладина, — но я не утвердил абсолютную победу как условие участия в войне гильдий. На протяжении всех поединков я внимательно наблюдал за тем, как вы используете умения. Думаю, тут ты сам можешь рассудить, кто отличился, когда дело дошло до защиты.       Эвальд до боли впился ногтями в ладонь и скрипнул зубами. Непробиваемый барьер… Артур… Этот незрелый мальчишка всё чаще появлялся на его пути и оказывался на шаг впереди совершенно внезапно, промелькнув мимо незаметным лучом света. Смотреть ему в затылок Эвальд считал унизительным, недостойным его. А переводить взгляд на Цзюна, вышагивающего рядом с ним, было ещё и больно. Ранить своё достоинство… Какой позор!       Генрих загадочно улыбнулся. — Вопрос исчерпан? — Так точно, — процедил Эвальд, зло сверкая на главу гильдии потемневшими глазами. — Ни у кого больше нет возражений? — Мастер клинка окинул взором присутствующих и, кивнув самому себе, с облегчением уселся в кресле. — Тогда я утверждаю Артура как участника войны гильдий.       Энди гулко выдохнул — и расплылся в широчайшей улыбке. — Бро, он сделал это! — взвопил он, набрасываясь на Рула с удушающими объятиями. — Потише ты, придурок! — прохрипел священник, пытаясь выпутаться из намертво сомкнувшихся силков.       Эвальд, поражённый, упал в кресло.

***

      Энди едва не прыгал на пороге и с недюжинным усилием сдерживал в себе желание стиснуть податливого и сонного Артура крепкими ручищами. Его рассказ получился сбивчивым и порывистым — и настолько эмоциональным, что Артур только чудом устоял на месте от такого напора. Его глаза неверяще округлились, а сердце вновь забилось оживлённо и радостно: быть того не может, Генрих в самом деле вписал его в список участников войны гильдий! Он прошёл испытание и скоро встанет рядом с избранными гильдейцами, чтобы отстаивать честь гильдии Волков из Небесной Гавани. В прошлом году он мог лишь мечтать об этом! А теперь в одном ряду с ним будет стоять и Цзюн… — В общем! Мы с Рулом! За тебя! Очень рады! — рвано проговорил (на самом деле прокричал) Энди, то сжимая, то разжимая пальцы. — Такой почёт — участвовать в войне гильдий… Ты станешь лучшим защитником!       Энди драматично оттёр с щёк несуществующие слёзы, а Артур с теплотой вспомнил слова Цзюна. И сам благодарно обнял Энди, похлопывая его по спине. — Спасибо… — прошептал он. — Спасибо, дружище… Это и в самом деле отличные новости! — Эвальд тетеря, — хрюкнул мечник, — уж точно глухая… Слушай, у тебя же поставлен чайник? Это надо отметить!       Энди отлепился от Артура и широкими полупрыжками добрался до кухни, не обращая внимания на возражения Артура — и удивлённо крякнул, увидев за столом сгорбившегося Цзюна, флегматично откусывающего хлеб с рыбной икрой. — О! — растерянно заулыбался он, оборачиваясь на подоспевшего Артура. — А я не знал…