Маяк

      Юра вёл себя странно. Замыкался, был весь в себе и своих мыслях. Отабек понимал, что неожиданное появление бабушки было для него стрессом, хоть знакомство и прошло вполне нормально, но всё же хотел прояснить ситуацию. – Юр, что случилось? – спросил казах. – Ничего, – ответил подросток, поджав губы. – Юр, ну не замыкайся, пожалуйста, – попросил Отабек, – Я же вижу, что тебя что-то мучает. – Ну... Не знаю даже как сказать об этом. Я просто всегда думал, что меня не полюбят, я ведь... – Юра осёкся, – Для меня каждый раз становится неожиданным, когда ты говоришь, что любишь меня или делаешь комплимент. Я не сомневаюсь в твоей любви, потому что какой смысл тебе врать, был бы я какой-нибудь охуенной внешности, богатый или давал хорошо, ещё бы задумался. Ты говоришь искренне, но я не понимаю за что меня можно любить. А тут ещё твоя бабушка так хорошо ко мне отнеслась... – Так, ладно, давай разбираться. Что тебе не нравится в себе? Почему ты думаешь, что недостоин быть любимым? Любят ведь не за что-то, а просто так, – Отабек не хотел затевать этот разговор, но это было нужно. – Ну... Мне не нравится моя внешность, мне все говорят, что я на девчонку похож, – на этом моменте Отабек был искренне рад, что Юра не знает о том, что баба Аида приняла его за девушку, – Я из-за шрамов комплексую, и рост у меня низкий... Кожа плохая... Я стесняюсь говорить о том, что меня отец бил, про то, что меня насиловали. Я себя последней блядью из-за этого чувствую, потому что мне денег за это дали... Мне так стыдно и мерзко от этого. Я так жалею, что рассказал тебе об этом, но я тогда так пересрал, что не понимал, что несу... А ещё меня в школе не любят, ни учителя, ни одноклассники, а так не бывает, чтобы столько людей не любили кого-то без причины. Возможно это из-за того, что я тупой... И не умею общаться, это мне тоже не нравится, но мне правда очень тяжело, я даже дорогу спросить стесняюсь. Даже сейчас вот, я запинаюсь постоянно, рассказывая это. И увлечений у меня никаких нет, я чувствую себя отсталым и... Как это сказать, ограниченным что ли...       Юре было очень стыдно и тяжело говорить об этом. Он впервые в жизни кому-то доверился и решил раскрыться, излить душу, рассказать то, что терзало несколько лет, но всё равно было страшно, что Отабек не поймёт, осудит, разочаруется. – Это всё? – уточнил Алтын, когда подросток замолчал, он внимательно слушал его сбивчивый рассказ, не перебивая. – Наверное, если подумать, будет что-то ещё, – ответил Юра. – Остановимся пока на этом. Почему ты думаешь, что похож на девушку? Это не так, Юр. У тебя очень красивая внешность, даже со шрамами, я уже говорил об этом. Да, ты изящный и хрупкий, смазливый даже отчасти, в хорошем смысле, но это не делает тебя женственным. У тебя очень красивые тонкие черты лица, прыщей даже нет, яркие выразительные глаза, я такой цвет глаз ни у кого больше не видел. И рост у тебя нормальный, ты всего на пару сантиметров ниже меня. Касаемо коммуникации и увлечений, это проблемы из детства, Юр. Прости, возможно, будет неприятно, но нам нужно это проговорить. Твой отец тобой не занимался, когда тебе нужно было помогать социализироваться, ходить на какие-то секции и кружки, общаться со сверстниками. Во взрослом возрасте это сделать сложнее, но ты справишься, я в тебя верю. Ты очень хорошо рисуешь, это ведь тоже увлечение. На одноклассников не обращай внимание, они просто дебилы, а учителям насрать на твои проблемы. Такие люди, к сожалению, тоже встречаются, но не стоит из-за них так относиться к себе. Ты вовсе не тупой, у тебя всё хорошо с логикой, то, что ты учишься не на одни пятёрки, так это вообще не показатель, – Отабек мягко провёл рукой по светлым волосам.       Юра сидел с таким видом, будто говорят не о нём. Он привык слышать в свой адрес только плохое и ему казалось, что Отабек говорит о ком-то другом. Казах сделал вдох, готовясь затронуть тяжёлую тему. – Мы подошли к самому неприятному. Я не буду эту тему мусолить, потому что это делает тебе больно, но я хочу, чтобы ты знал, что ты не виноват о том, что тебя изнасиловали. Ты ничего не мог сделать против троих парней. Заплатили тебе за молчание, знаешь какой срок им могли влепить просто за секс с несовершеннолетним, не говоря уже про насильственный. – Но я же потом сам к нему пошёл... – напомнил Юра дрогнувшим голосом, глаза были на мокром месте.       Отабек как никогда тщательно подбирал слова, чтобы максимально чётко и не двусмысленно выразить свою мысль, не задев подростка и не дав ему возможности как-то иначе трактовать смысл сказанного. – Я согласен, поступок был не совсем... Обдуманный. Но все мы ошибаемся, к тому же ну сам посуди. Ты остался один, тебе нужны были деньги и ты решил эту проблему так, как мог на тот момент. Ты не был готов к тому, чтобы оказаться ни с чем. Моя вина в этом тоже есть, мне следовало отложить билеты и выяснить что у тебя случилось, сказать, что не возьму денег, и если не отвести к врачу, то хотя бы просто нормально оказать помощь, а не помазать синяки спустя несколько дней. Мне стыдно за это, но я не знал, что всё настолько серьёзно. – Пожалуйста, – голос Юры дрогнул, словно он вот-вот расплачется и этот тон резанул по самому сердцу, – Не вини себя в этом, ты мне жизнь спас, понимаешь? Я ведь правда мог сдохнуть, я бы вряд ли дошёл до ТЦ, упал бы где-нибудь в обморок, а на морозе много надо что ли, чтобы концы отдать... Я никому тогда был не нужен... Знаешь, я даже несколько раз думал о том, а что было бы, умри я там? Как бы меня хоронили, пришёл бы отец или нет, хотя... Скорее всего всё же нет, – слеза всё же сбежала по обгоревшей на солнце щеке. – Перестань, ко мне же ты дошёл, хотя ТЦ намного ближе, не накручивай себя, – прозвучало не очень убедительно, слишком ярко мозг нарисовал картину замёрзшего насмерть Юры.       Хрупкое тело, лежащее в сугробе в одной лишь тоненькой курточке на футболку, твёрдое, окоченевшее. Запорошенное снегом. Ненужное, как сломанная игрушка. – Нет, я хорошо это помню. Когда ты говорил со мной, я как-то отвлекался и сознание прояснялось немного, но потом всё снова становилось как в тумане, я терял связь с реальностью, просто шёл за тобой на автомате, временами даже боли не чувствуя, зато потом, когда шок прошёл, я несколько дней пошевелиться не мог нормально, – Юра некоторое время молчал, но потом добавил, понизив голос, – А ещё меня воротит от самого себя от того, что какой-то левый хер за бабки меня в рот трахал, пусть с сомнительным, но согласием, а тебе я дать не могу. Я понимаю, что ты мне плохо не сделаешь, но боюсь и всё. – Тебе было страшно вчера? – спросил Отабек. – Нет, разве что самую малость. Я с вина вообще расслабился как-то... И мне понравилось, но... Зайти дальше... У меня какой-то внутренний барьер... – щёки подростка густо покраснели, он поспешил отвернуть лицо в сторону. – Хочешь мы сходим к психологу? В этом нет ничего постыдного, но он поможет тебе разобраться в себе и справиться с тем, о чём ты мне сейчас рассказал, – предложил Отабек, искренне надеясь, что Юра поймёт его правильно, что он понимает разницу между психологом и психиатром и не подумает, что его считают психом и собираются положить в дурку.       Плисецкий вспомнил начальную школу. Он никогда ни с кем не играл на переменах, всегда просился посидеть в классе, из которого всех выгоняли, чтобы проветрить, если его пускали, мальчик сидел за своей партой и рисовал. Однажды Юра нарисовал себя с другом, которого не было. Рисунок как-то сам нарисовался, он не хотел этого. А потом рвал этот лист на маленькие-маленькие кусочки, глотая слёзы. В какой-то момент учительницу достало, что ребёнок плачет с начала урока, и она выгнала его из класса, отправив к школьному психологу.       Ничего дельного педагог мальчику не сказала, а просто посадила обводить кружочки разными фломастерами, отличая их от треугольников. Юру это сильно задело и оскорбило, заставило замкнуться ещё сильнее, он бы может и открылся тогда, но его не стали слушать, дав задание, примитивное даже для начальной школы. На предложение Отабека Плисецкий лишь покачал головой. – Хорошо, но если передумаешь, скажи, договорились? Ладно, о плохом мы поговорили, я надеюсь, что это хоть немного тебе помогло, – на самом деле Юре и правда стало полегче, не столько от того, что он выговорился, сколько от того, что Отабек не считает его похожим на девку, уродом, дебилом и шлюхой, – Теперь давай о хорошем. А что тебе нравится в себе?       Юра удивлённо пожал плечами, не зная что и ответить. Он не любил себя и не видел своих хороших черт. – Так, понятно, иди сюда, – Отабек повёл его в ванную, подводя к зеркалу над раковиной, – Посмотри на себя. Я хочу, чтобы ты увидел то, что я вижу. Полюбил то, что я люблю. Увидел и полюбил наконец свою внешность. Посмотри, у тебя очень красивые глаза. Посмотри повнимательнее, что ещё хорошего ты в себе видишь? Хочешь, я выйду и подожду за дверью, а ты повертишься перед зеркалом, не стесняясь? – Ну давай, – согласился Юра.       Оставшись один, подросток приблизился к зеркалу, чтобы получше рассмотреть свой глаз. А ведь и правда, радужная оболочка напоминала грани изумруда, цвет был насыщенный, яркий. Может всё и правда не так плохо? Юра поворачивался к зеркалу то в анфас, то в профиль, пытался по-разному укладывать чёлку, всячески зачёсывая её пальцами, то отходил подальше, то снова приближался.       Заправив нервным движением волосы за ухо, обычно прикрытое ими, подросток вдруг понял, что у него неплохие уши. Небольшие, аккуратные, довольно плотно прилегающие, не оттопыривающиеся в стороны. А ведь раньше Юра даже не обращал на это внимание, он и думать не думал какие у него там уши. Это открытие его так приятно удивило, он сам нашёл в себе что-то, что ему понравилось! Посмотрев ещё, Юра обнаружил, что и форма носа у него вполне годится. Тонкий, довольно прямой, лишь слегка привздёрнутый у самого кончика.       Подросток улыбнулся и лицо поменялось. Глаза чуть сузились, в уголках появились небольшие морщинки, губы растянулись, но стали чуть более пухлыми, потому что их больше не сжимали в плотную линию. Юра попробовал поулыбаться по-разному, с сомкнутыми губами и чтобы было видно зубы, которые оказывается были ровными и белыми, хотя блондин в жизни не ходил к стоматологу, двумя и только одним уголком губ, получилось почему-то только правым. Собственное лицо уже не казалось Юре таким уродливым, он по-прежнему не считал себя красавцем, но понял, что у него есть свои небольшие, как он думал, плюсы. Отабек был безумно рад даже такому прогрессу. – А в характере тебе у себя что нравится? – спросил казах. – Ну... Не знаю насколько это можно отнести к характеру, но я очень животных люблю, кошек особенно. Я всегда хотел котёнка с улицы взять, чтобы заботиться о нём, быть нужным. Это ведь можно назвать... Добротой? – спросил Юра. – Конечно. Ты очень добрый. Вспомни как у нас Шоколад появился, ты его спас, помыл, он тебя изодрал всего, а ты всё «он хороший». А как ты заботился обо мне, когда я болел, школу ради меня прогуливал. Я очень ценю это, – Отабек поцеловал подростка в щёку, – А ещё это говорит о том, что ты очень сильный. Пройти через столько говна, справиться с ним и остаться добрым под силу не каждому.       Юра, казалось, физически ощутил вес сказанных слов. Они не были сказаны чисто ради утешения, они были сказаны от души. Отабек видел Юру таким: добрым, сильным, красивым. Он не идеализировал подростка, но и не винил в его недостатках, иногда даже находя в них плюсы. У Юры никогда не получалось принять себя, но благодаря Отабеку теперь он был на верном пути.