***
Рабочий кабинет Чимина напоминает берлогу старого зажиточного художника, что живет отшельником и каждый день без усталости пишет картины в поиске своей музы. Пол и белоснежные стены покрывает прозрачная клеенка испачканная в разные цвета смешанных между собой красок, возле окна с черным подоконником на котором стоят кисти в старых баночках, к потолку с двумя лампами подвешены разной толщины и размеров веревки. Хосоку это сомнительно напоминает о бдсм практиках, но озвучивать он этого не собирается. Под стенами стоят десятки картин с изображением пейзажа и человеческих тел. Он замирает проходя мимо небольшого мольберта полностью нагого парня, что словно купается в золотистом свете теплого солнца, он глотает накопившеюся во рту слюну продолжая изучать крепкие бедра мужчины и накачанные сильные руки, которые соблазнительно обхватывают небольшой красивый орган покрытый густым волосяным покровом. — Нравится? Хосок от неожиданности вздрагивает не замечая подошедшего сзади Чимина. На вопрос он ничего не отвечает, а младший продолжает необременённо сложившийся неловкой для Чона ситуацией говорить: — Мой бывший был самовлюбленным ублюдком и обожал когда его изображения были на всех моих мольбертах, мы расстались, но я как ценитель своего прекрасного труда естественно не мог избавится от этой не превзойденной работы. — он в который раз за этот день оценивающе осматривает Хосока с ног до головы и уверенно утверждает. — В прочем сегодня это может изменится. — А ты скромный. — насмешливо произносит старший перемещаясь по шуршащей клеенке в центр комнаты, туда где стоит стул и большое белое полотно. — Я просто трезво оцениваю свои работы и возможности. — пожимает плечами, следуя за Аполлоном. — Раздевайся. — Что-о? — немного заикается. — Когда я говорил о изгибах твоего тела, ты думал, что я тебя в этих мешках буду писать? — старший отрицательно мотает головой. — Значит раздевайся — невинно приказывает. Хосок без споров и слов снимает свое черное худи и широкие ретро джинсы, которые он откопал в секонде на прошлой неделе и еще по скидке, когда парень остается только в голубых боксерах Чимин опираясь одним коленом о пол ожидающе смотрит, смешивая краски большой кистью. — Даже трусы? — оторопело спрашивает Чон, не то чтобы он стеснялся какого-то второкурсника, просто у него такой опыт в первый раз, а в первый раз всегда бывает немного странно. — Ты думаешь я мужских членов не видел? Чел, я гей с семилетним стажем. — мило улыбается всматриваясь в чужие глаза для убедительности, но на Хосока это действует совсем не убедительно… Лучшая защита — нападение? Окей. — У меня член до колен, боюсь таких ты ещё не видел. — «и не пробовал» — хочет добавить, но вместо этого смотрит с высока, вызывая рой мурашек по спине художника. — Посмотрим. Подходи к веревкам. Когда Хосок говорил, что ребята с факультета графического дизайна бывают на редкость креативными именно это он и имел ввиду. Спустя пятнадцать минут его конечности перетянуты тугими профессионально сделанными узлами, а сухие тугие веревки натирают смуглую кожу. Его пальцы на ногах почти не прикасаются к холодной поверхности пола, так что он висит в воздухе, а красивый брюнет в это время стягивает с него нижнее белье, оставляя безоружного парня полностью беспомощным. Он бы придал этим действиям сексуальный подтекст, но знает, что художник лишь исполняет свою работу. — Не до колен, но невъебически большой. — раскрыв широко глаза констатирует Пак. — Если бы не профессиональная этика, я бы потрогал. — Заткнись и иди делать, то что должен, здесь не очень то и приятно висеть. — он шипит, и совсем не потому что веревки впиваются в тело, а потому что слова художника со второго курса чертовски заводят его. Пока руки Хосока перетянуты на запястье выше головы, Чимин маленькими мазками выводит напряженные мышцы на груди, этот старшекурсник идеальная модель: медный оттенок кожи, в меру накачанное тело и ни одной татуировки. Чонгук которого он уговаривал позировать ему имел множество наколок из-за которых работать пришлось бы в двое больше времени. Голова Чона подбородком повернута правую сторону, а левая нога подвязана в изгибе, чтобы немного прикрывать объективно эстетичный орган, который с каждым новым взглядом на художника усердно пишущего свою картину постепенно встает. И как бы Хосок не умолял его это не делать, ничего не получалось, ведь как только он осознавал, что Чимин смотрит на него, подмечает каждую неровность на теле и копирует её на своем белоснежном холсте — возбуждение накатывало на него с головой. — Ну мать твою Чон Хосок, я не могу работать пока у тебя член на двенадцать часов стоит! Ты когда-то видел, чтобы на картинах и скульптурах Микеланджело хуй был как кол? Вот и я нет. — невинно возмущается Пак, словно и не о члене говорит. — Если освободишь мою правую руку, я легко это исправлю. — смело заявляет связанный натурщик, тоже немного заебавшийся от ноющего ощущения внизу. Чимин молчит около полу минуты, а вскоре смело заявляет: — Как ты относишься к сексу на один раз? — Положительною — Тогда давай без прелюдий.***
Когда Хосок говорил, что ребята с графического дизайна на редкость креативные, он даже предположить не мог, что в него будут входить два коротких пухлых пальца одного ангельски красивого художника, пока он сам парит в воздухе удерживаемый тугими веревками. Когда его твердый член окольцовывают розовые влажные губы, а внутри легко стимулируют небольшой комочек нервов, мозг непроизвольно отключается отбрасывая Чона к райским ебеням наслаждения. Кончиком языка второкурсник толкается в мокрое от естественной смазки уздечко и это чувствуется слишком хорошо, чтобы быть реальностью, даже нити, что оставляют красные следы, которые вскоре превратятся в синие цветы не могут вернуть его подсознание Хосока в этот мир. Он открывает глаза лишь когда ощущает слишком сильное чувство наполненности, что будто разрывает изнутри. Смотреть в карие налитые похотью глаза столь милого создания становится тайным фетишем Хосока, что высоко стонет когда Чимин схватив руками веревки резко натягивает его на себя и выглядит это чертовски возбуждающе. Член художника намного меньше, но то как он умело им пользуется компенсирует габариты. — Я не думал, что ты актив. — Не люблю подставляться, не мужское это дело. — с сарказмом произносит Пак напрягая тело для более сильного толчка от которого у старшекурсника сводит конечности, а орган в предвкушении сильного оргазма дергается. — А значит трахать полностью связанных парней — мужское? — Абсолютно. Влажные кончики пальцев цепляют чувствительные порозовевшие соски на медной груди без единого изъяна. Хосок дергает руками, он хочет быстрой и долгожданной разрядки, но запястья сдерживаемые нитями над головой приравнивают все его попытки к нулю. Чимин заметивший это закрывает глаза улыбаясь одной половиной рта, так что небольшой еле видный клык упирается в мягкую и манящую кожу нижней губы. Чон это замечает и откидывая голову тихо хрипит, ведь художник большим пальцем надавливает на красную головку пениса, позволяя ему обильно кончить себе в руку. Пару резких движений и хмурое лицо старшекурсника ещё не отошедшее от оргазма, доводят Чимина до конвульсии. Они находятся в таком положении ещё около минуты поглощенные своими ощущениями и наслаждаясь видом который им открывается. Чимину прекрасное мужественное покрытое мелкой испариной тело его модели, а Хосоку чарующие глаза ангела в которых живут свои демоны и скрытая ранее от него страсть. — Думаю картину лучше закончить в следующий раз. — Я тоже так считаю. — отвечает Хосок сухими губами. И стоит ли им говорить, что в следующий раз все закончится похожим образом и картина графического дизайнера так и не будет закончена? Да. Думаю не стоит.