Небо Огня

Емицу подаёт знаки внимания так, словно не у них штамп в паспорте четыре года и двухлетний сын в гостиной, раскрашивающий обои. Чуя сокрушается внутри себя, что пока она сверлила взглядом муженька, то дитятко оставило свои художества на белых стенах. Некогда белых. Так как ремонт не её сфера, что забавно при количестве оставляемых за собой разрушений, то мальчику было дано разрешение изрисовать всю стену. Устав от созерцания чужого труда, взрослая женщина, бывший босс мафии и некогда бог огня в одном лице села на пол, взяла розовый фломастер и начала рисовать свои каракули. Рисование никогда не было её сильной стороной, но повешенный человечек-мумия на виселице вызывал улыбку. Упорство завоевать собственную жену было оценено, но проигнорировано — Нана Савада, как выяснилось, женщина гордая и злопамятная; из дома не выгоняет, за что стоит сказать спасибо. Как бы Внешний Советник того ни хотел, но дольше двух недель дома он провести не мог; долг работы требовал вернуться; Нана на это хмыкнула — можешь не возвращаться — пожелав приятной дороги и угрозой развода, если тот продолжить игнорировать сына, а она женщина самостоятельная — переживёт. Емицу внял, понял, потрепал уже не шугающегося его Тсуну по волосам и попросил мальца присмотреть за мамочкой. Женщина на это ещё раз хмыкнула, хотя Тсуна так важно кивнул, что материнское сердце растаяло. Стоило Емицу исчезнуть из их жизни, как на горизонте вновь, как чёрт из табакерки, появился Кавахира со всё той же бесячей улыбкой и продолжением своих «информативных» лекций о мире. К большому сожалению, у Чуи не было никакой другой связи с криминальным миром — хоть шамана сложно назвать его частью — а найти связи в городке с херовой, но всё же охраной, Вонголы было невозможно. Не привлекая внимания, конечно. Потому приходится терпеть постоянного незваного гостя, который стал таскать выпечку, хоть какая-то от него польза. Чета Савад любила свежую выпечку и на пару съедали всё подчистую, становясь похожими на одинаковых хомячков, прячущих самое ценное за щеками — шаман прыснул в кулак, получил убийственный взгляд женщины и внимательный мальчика. Чуя пока сама не знает, но она уже очень вписалась в этот мир и в эту семью. Не зря он позволил чужому богу обосноваться в этом мире. — Чё ржёшь, старик? — непонятно в честь возраста или белых волос он заслужил такое обращение, но на Чую бесполезно злиться. Она — вредный ребёнок. — Подумал, что для Огня ты милая и пушистая, — в него летит стеклянная глубокая тарелка, которая разбивается об стену. Тсуна уже спокойно реагирует на бьющуюся посуду и то, что мама всегда что-то кидает в этого… — Мукак, — говорит ребёнок, тыча пальцем в Кавахиру, и смеётся с выражения лица шамана. Чуя выглядит обречённой и хватается за голову; поздно она решила держать язык за зубами. — Бл… — шаман резко поднимает ей челюсть, отчего она едва не прикусила язык. — Думаю, одного слова с Тсунаёши достаточно, — тут, пожалуй, Чуе возразить нечего. А маленький будущий Дечимо хлопает в ладоши, радостно и громко повторяет слово «мудак».