Имя - Русь. Роман-хроника.

Чума пришла на Владимирскую Русь. Пришла в запахе погребального ладана, в слад-коватом запахе трупов, которые не успевали убирать с улиц, в едком запахе уксуса, которым обтирали все подряд, чая спастись от заразы, хотя и это мало помогало; в общем запахе безна-дежного ужаса. В Твери умерла маленькая Дуняша, дочка Ильи Степанова. Резвушка, веселушка, ры-жая, как солнышко. Наряжаться любила… Нацепив мамины бусы, склоняла набок головку, ко-кетливо опускала ресницы: «Плавда, я класавица?». Как ни следили, не пускали из дому ни на шаг… Не уберегли. Вести в парализованной мором стране двигались медленно, потому и об участи вели-кокняжеской семьи в Твери узнали с запозданием, обо всем разом. Илья в который раз вспом-нил свою умершую дочку, и душу оледенило мертвенной жутью… Перед глазами встала Ма-рия Александровна, тогда еще княжна. Ночь, заснеженные ели нависли над головой, теряясь во мраке, колеблющийся рыжий огонек и она около огня; молча сидит, бросив на колени саблю, которая все равно ей не погодится, если что… Каково это – разом потерять четверых детей и мужа. Всех. Илья не ведал иного: когда умер Симеон, княгиня была тяжела и выкинула на другой день. Даже не удалось узнать, мальчик ли был, девочка ли; немногие и ведали обо всем, а иные удивлялись, почему в духовной великого князя был оставлен пробел вместо имени наследника. А Илье судьба послала иное дитя взамен потерянного. Проезжая безлюдной улицей – старались не ходить пешком и ничего не касаться, чтоб не цеплять заразы – он вдруг услышал какие-то слабые звуки, всхлипы не всхлипы, сперва подумал даже, что котенок, но тут узрел мертвую женщину; крохотный ребенок, в серой от пыли рубашонке, не понять даже, какого пола, сжался рядом в комочек. С захолонувшим от жалости сердцем, даже не помыслив путем, что он делает, Илья соскочил с коня, подхватил на руки невесомое, дрожащее тельце. Дома Лукерья, тяжело поднявшаяся было с лавки навстречу мужу (была непраздна, дохаживала уже последние дни), увидев его ношу, отшатнулась: - Сдурел? Погинем все! Илья растеряно стоял, не находя, что отмолвить в ответ, и жена вдруг, судорожно дер-нув горлом, высказала совершенно будничным тоном: - Чего стал, баню топи. Да лопотину потом сжечь не забудь. Ребенок – это оказалась девочка лет двух от роду – так и прижилась в дому. Имени своего она назвать не сумела, потому кликали ее сперва Найденкой, потом Наденькой. И – Господь награждает за добрые дела! Больше никто из Илюхиного семейства от мора не по-страдал, а в положенный срок появился на свет вполне крепкий и здоровый мальчик. Имя было загадано давно: Степан, по деду, но Илья вдруг передумал и назвал старшего сына Семеном, в честь покойного князя. *** Михаил Кашинский, получив вести из Москвы, почуял внезапную ослабу в ногах и не сразу заставил себя встать, чтобы пойти повестить жене. Но по тому, что Василисы не находи-лось ни в горницах, ни в службах, Михаил начал догадываться, что его опередили. Василиса сидела на полу, обхватив руками колени; подняла к мужу мокрое лицо, и у Михаила слова застряли в горле. Он тихо присел рядом. - Одна… - горько выговорила она. - А как же Вася? А я?… - по отчаянному взгляду жены Михаил понял, что говорит не то, что она не про то… - А… дядя Иван? - Было… род… - она имела в виду Семеновичей, - только что был… и опять одна! Ему нечего было ответить. Он только молча привлек жену к себе. *** Сергий c Ваней успели чудом. Буквально проскочили под носом у беды. Они явились в Москву, в Богоявленский монастырь, и Ваня наконец увидел отца, та-кого, какого и представлял себе: высокого, яркого. Отец, как оказалось, был игумен и духовник самого великого князя. Ваня с замиранием сердца принял благословение, и уже потом, в келье, когда остались наконец втроем, одни родные, рассказывал, спеша и захлебываясь от волнения, про все-все и всех, чуя все время некую отстраненность отца и не обижаясь, понимая, что сие – надлежащее монаху отстояние от мирского. А Стефан вдруг порывисто обнял сына, ткнулся лицом в невесомые, как одуванчиковый пух, детские волосы, и Ваня счастливо и благодарно всхлипнул, уткнувшись носом в черное сукно. В последующие дни Ваня вдосталь нагулялся везде, налюбовался и надивовался шум-ной пестроте большого города, который и сравнить нельзя было с Радонежем. Видел торг, ви-дел сказочные бело-золотые каменные церкви, разряженных бояр с боярынями и иноземных гостей, узрел даже самого великого князя, когда тот посетил монастырь. А потом Стефан взял его за руку, подвел к Сергию и торжественно сказал: - Вручаю тебе сына своего, дабы постриг ты его во иноческий чин. Потому что за эти дни Иван твердо решил, что будет он только монахом, и не где-нибудь, в только в лесу вместе с дядей. Они покинули город, а на следующий день в Москве открылся первый случай чумы. *** По возвращении Сергия ожидала нежданность. Старик, прибредший из соседнего се-ла, уже два дня жил в незапертой келье, ожидая хозяев и подкармливая медведя. Он пришел проситься к Сергию монахом. Без хозяина в дому работы накапливается много. Сергий носил ведро за ведром, поли-вал огород, следя, как жадно впитывает воду растрескавшаяся земля, и думал. Прежний замы-сел был – жить вдали от мира, преодолевая все тяготы, подобно древлим пустынникам, одно-му, а допрежний, самый изначальный – вдвоем с братом. Рушить замысел не хотелось. Но ны-не все складывалось одно к одному. Сказать для простецов – судьба, или лучше - воля Божия… а всего точнее – как раз тот случай, когда путь выбирает человека. На другой день, в два топора с посильной Ваниной подмогою, принялись рубить вто-рую келью. *** Белый снег засыпает кельи по самые окна. На крышах выросли шапки сугробов. К за-утрене каждый день братья выходят с лопатами, наново расчищают недлинную дорожку до церкви. Вести до лесной обители доходят нечасто; вести тревожные и страшные, но белый снег, чистый снег заметает дороги, и здесь пока не ведают, разве что один Сергий неким сверх-чувствием смутно прозревает, истинный размер беды. Но от беды не укрыться снегами. И было страшное известие: из Кириллова рода в жи-вых не осталось никого. Совсем. Трудно выговорить, почти невозможно представить… Ни-ко-го. И было отчаянье, и были темные волны погребальных песнопений, и тогда, лежа на холод-ном полу церкви, вздрагивая и судорожно хватая воздух, отходя от недавних рыданий, Иван начал постепенно познавать и признавать неизбежность случившегося, которое остается лишь смиренно принять как часть неисповедимой Господней воли. И был разговор с дядей - трудный, мужской. Сергий сидел, чуть ссутулясь, уронив между колен тяжелые руки. - … Ты избрал благой путь, и я не уговариваю тебя и не отговариваю. Но помысли еще раз: ты – единственный, кто может продолжить род. Тебя никто не осудит. - А ты, - спросил Иван, и Сергий удивился, каким взрослым племянник выглядел в этот миг, - если бы ты еще не успел принять пострига; ты переменил бы свое решение? Можно знать настоящее, прошлое, можно прозревать грядущее, но кто ведает о не-бывшем? - Не знаю, - честно ответил Сергий. – Скорее всего – нет. - Вот и я не переменю. Иван принял постриг двенадцати лет от роду и стал третьим по счету, после Сергия и Василия, мирским прозвищем Сухого, монахом в новой обители.