Имя - Русь. Роман-хроника.

Илья был в отлучке, когда умерла Лукерья. Он, раскрасневшийся от быстрой скачки, влетел в сени и враз остоялся. Понял еще до слов, по резкому запаху уксуса. Надя яростно терла пол. Он выдавил: - Кто? Они молча стояли у свежей могилы, и Надя крепко держала за руки Семена и Степана. А Илья думал: надо радоваться, что это случилось сейчас. Скоро уже ни у кого не будет отдельных могил. *** В прошлый раз чума пощадила Тверской княжеский дом, но ныне взяла свое сторицей. Первой умерла маленькая литовская княжна, дочка Ульянии, в недобрый час приехавшая погостить у бабушки. Затем княгиня Анастасия. Судьба была к ней милостива, не дав узреть смерть сыновей. Всеволод умирал долго и мучительно. Сильное тело отчаянно боролось с болезнью, и Илье даже часом, дуром, поверилось, что хоть на этот раз случится чудо. Он не отходил от своего князя, подносил воды, поддерживал голову, Всеволод пил, захлебываясь, и его тут же выворачивало наизнанку, и Илья кидался подавать посудину, уже не обращая внимания на запах, не боясь измараться кровавой мокротой… Хоть на этот раз, один-единственный раз, Господи!.. О смерти жены князю не сказали. Всеволод впадал в забытье, вновь приходил в себя, попытался улыбнуться, прошептал - говорить уже было трудно, и Илья разобрал с трудом: - Как Семен… Всеволод Холмский умер восьмого января. Илья вышел на мороз. Колючий воздух обжег легкие. С удивившим его самого равнодушием Илья подумал, что не стоит идти домой, тащить заразу. Было жаль только, что перед смертью он так и не увидит детей… После Всеволода умерли Андрей, Андреева жена, Владимир. В Дорогобуже умер Семен Константинович. Михаил уцелел – единственный из братьев-Александровичей. Уцелели, по счастью, Овдотья и дети. И два Всеволодова сына, Юрий и Иван. На Москве чума, унесшая маленького Ваню, Ивана Малого, и княгиню Александру, во второй раз обошла стороной Марию Александровну. И Ульяница пересидела беду в Литве, далекой и вновь отчего-то почти не затронутой мором. А Илья наконец-то уверился, что если и суждено помереть ему черной смертью, то не в этот раз. *** Люди привыкают ко всему. Даже к смерти. А может, просто устают бояться. Принимают обычные меры предосторожности – не прикасаться к вещам умерших, все протирать уксусом, окуриваться дымом – а там Божья воля! И в сей раз уже не замирал, хотя и потишел, торг, скакали по дорогам гонцы и ползли обозы, игрались свадьбы (и, в пору беды, слаживались особенно быстро – вдруг назавтра суженную, тебя ли самого унесет чума, так хоть денек вместе!), не прекратились даже усобицы. В Тверской земле назревал спор за Семеново наследство. В Суздальской - умер князь Андрей Константинович, и Борис немедленно захватил Нижний Новгород, коему, как стольному граду, надлежало отойти следующему по старшинству брату, Дмитрию. К середине 1365 года мор пошел на убыль, и стало мочно помыслить о будущем. Илью Степановича, человека во Всеволодовой дружине уважаемого, мужики созвали на серьезную говорку. Он шел по княжему двору, где бывал едва ли не всякий день, и, как во всякий день, сновали туда-сюда люди, ржали кони, перебрехивались псы, где-то в дальнем углу, невидимые, высокими голосами бранились бабы-портомойницы, пробежали, с легким радостным топотом крохотных сапожек, маленькие княжичи, за ними, охая и отдуваясь, проковыляла грузная старая нянька. У стены двенадцатилетний княжич Иван поправлял подпругу. Отчего-то он никак не мог поймать дырочки, и рыжий конь уже начинал коситься недовольно, изгибая крутую шею, Иван, злясь, дергал и дергал непослушный ремень. Илья приостановился: не помочь ли? Да как бы не обидеть княжича непутем. Иван наконец справился, поднял глаза, заметив знакомого ратника. И Илья поразился детской беззащитности взора… Дружина волновалась. - Ну и куды нам теперь? - Не куды, а куда, - сзанудствовал Илья. Сильный князь был Семен Иваныч. Вот как зацепили Илюху несколько мимоходом брошенных, случайно услышанных слов. В самом деле. Нечистота в словах, нечистота в мыслях… что дальше? А как оказалось увлекательно: как сказать правильно? Почему именно так? Илья и сам избавился ото всех словесных завихрений, и в чужой речи уже коробило… - Туда, где нет труда! Делать-то чего? Всеволодовичи малы, при них службы путной не станет. К Михайле отъезжать, к Василью ли? Или все ж оставаться? Был бы жив Всеволод, ин был бы и разговор! А сыны пока еще войдут в возраст, так до той поры княж-Михайловы нас вовсе позатеснят. Аль уж сразу на Москву податься? Илья молчал. Сам уж не пораз задумывался о том. Со смертью Всеволода его сыновья, а с ними и все, кто им служил, проваливались в третий ряд, почти что в никуда. Да и разделенный надвое Холмский удел (особенно Иванова часть, в которой оказалось село Богатеево) – плюнь, за границу перелетит. С каких животов жаловать Всеволодовичам своих слуг? А Михаил ныне осильнел, со всеми унаследованными им уделами он становился вровень с дядей Василием, да даже как бы не побольше у него оказалось земли, если не считать того, что надлежит Василию как великому князю. И великий стол унаследует рано или поздно. К Василию Кашинскому Илье пути не было, а к Михаилу можно бы. Ивану двенадцать лет, так что до поры все равно придется ходить в Михайловой руке, а честь все равно не та! И все бы было так, если бы не беззащитный детский взор… Но этого не скажешь вот прямо так, спроста, мужикам - у всех у самих семьи, которые нужно кормить. - Я вот что мыслю, други, - заговорил Илья наконец. – Присягали мы Всеволоду, а Юрий с Иваном его наследники… - Вольный муж в службе волен! - Так и я про то же. Конечно, ты во всякий день можешь отъехать, вручив князю складную грамоту. Только вот кто ее у тебя примет? - Как кто, Иван, конечно. Ну или Юрий, у кого он. - А как же он грамоту примет, ежели он сам млад сущ и княжеские дела вершить пока не может? Вот как в возраст войдет, так тогда конечно. В память ли Всеволода, собственной ли совести ради, но дружину князю Ивану Илья сохранил. *** Чудно устроен человек – горюет, когда смерть уносит родных, и ведь горюет неложно, а получит наследство и обрадуется прибытку. Может, потому, что истинно близкого человека никогда не связываешь с его серебром, иным ли там зажитком, остается оно где-то там, само по себе, пришло – вот и славно. Конечно, сын сестры не бог весть какой наследник, но Онисим составил духовную, да и оспаривать наследство было некому: черная смерть унесла и все Онисимово семейство. Илья зверем въелся в работу, почернел с недосыпу, и сам уже чуял, что не в подъем, но, сцепив зубы, только мотал головой на все уговоры: не откажусь! Двух сыновей поднимать, оба пойдут в княжью службу, так каждому нужно и коня, и бронь, и всякую ратную справу, да и дочерь выдать замуж – так пристойно приданным наделить. С одного поместьица не больно-то разгуляешься. Но было еще и другое, родовое. Андрей Басенок просил продать, давал хорошую цену, расписывал выгоды. Отец у него был из немцев[1], так и сам… все просчитал до полушки. И не по чину простому ратнику перечить боярину, взять бы серебро да поблагодарить, тем более что лучшего и ожидать было неможно. Так нет! Мы не бояре, а гордость своя имеется! От родной земли, где могилы матери и отца (отца Илья почти не помнил, и все же!), всей родни-природы, где поле, расчищенное дедовыми руками, где терем, самим же ставленый, взамен погоревшей пять лет назад избы… от всего этого не мог отступиться Илья ни за какое серебро. И вместе с тем яснело, что одному ему, по крайней мере, пока не подрастут сыновья, столько земли не сдюжить. И работника негде нанять по нынешней лихой поре. После мора мало оставалось на селе рук, по всей земле осиротевшие поля зарастали бурьяном. Нужно было холопа, хотя б одного, но где взять? Покупать – дорого, да и соромно, живого-то человека. Вот и приходилось Илюхе неволею ожидать какой-нибудь, махонькой, ратной грозы.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ